Твой верный друг,
Митикуца»
В пять минут девятого г-н Лефтер, вымытый и опрятно одетый, поднимается по ступеням министерства и спрашивает у дежурного в коридоре:
– Начальник у себя?
– Тутачки, – отвечает тот. – Приказал, как придёте, сразу к нему направляться.
Г-н Попеску спешит к кабинету и входит с пристыженным видом. Начальник, засунув руки в карманы, вышагивает взад-вперёд, заметив его, он останавливается:
– Пришёл?
– Да, г-н Джорджеску…
– Здесь нет господина Джорджеску! Здесь есть господин начальник… Принеси мне сейчас же дело Гольдштейна… И в другой раз знай, я тебя уволю! Государство платит служащим не за то, чтобы те ночью пьянствовали, а днём отлёживались – посмотри, в каком ты жалком состоянии! – а за то, чтобы они исполняли свой долг… Слышал меня? Марш за бумагами!
Служащий выходит, спотыкаясь. Подойдя к своему рабочему столу, он отпирает ящик и нервно вынимает кипу бумаг. Когда он собирается положить её на стол, у него из-под пальцев выскальзывает маленький согнутый пополам листочек. Он наклоняется к нему – поднимает – долго смотрит на него – вскрикивает…
О, Боги! Они все умерли! Они мертвы! Только Фортуна живёт и будет жить во Времени, бессмертная, как и оно!.. Вот они!.. Вот билеты!.. Вот, наконец, долгожданное ослепительное солнце, после непроглядной тьмы.
Г-н Лефтер спокоен – это спокойствие моря, которое решило, наконец, утихомириться после неистовой бури и отдохнуть: поверхность его безмятежна, без тени волнения, а на дне покоятся обломки кораблей, которые оно поглотило прежде, чем они успели добраться до гавани!
Он прячет на груди, между фланелью и кожей, в тканевый кармашек, два листочка бумаги, отпечатанные малиновым шрифтом, как ободки тех тарелок, которых уже не вернуть. Улыбаясь этому воспоминанию, он не спеша застёгивает жилет, усаживается на свой обитый клеёнкой стул и твёрдой рукой набрасывает на министерском бланке несколько лаконичных, но полных скрытой иронии строк:
«Господин министр,
Хрупкое здоровье не позволяет мне долее переносить тяготы службы.
Потому соблаговолите принять мою отставку с должности, которую я занимаю в этом достопочтенном министерстве.
Будьте так добры и т.д.
ЭЛЕВТЕРИЙ ПОПЕСКУ».
Он берёт дело, прошение об отставке и решительно входит к начальнику, который работает, уткнув нос в бумаги:
– Господин начальник, вот дело Гольдштейна.
– Хорошо, – отвечает руководитель, не поднимая головы. – Оставь его здесь.
– И ещё вот, «господин Джорджеску», очень прошу вас, возьмите и мою отставку.
– Ладно… Оставь её здесь.
– До свидания!
– Хорошо… Ступай.
Десять минут спустя человек, окончательно сбросивший с себя ярмо невыносимого рабства, заходит в банк, в котором хранились лотерейные депозиты.
– Не подскажете, где можно обналичить выигрыши в позавчерашних лотереях?
– Деньги хранятся в депозитарии, но их можно получить и у нас. У вас есть выигрышный билет?
– У меня их два, – без колебаний отвечает г-н Попеску, – и показывает билеты, изящно держа их двумя пальцами.
– Выигрыши крупные?
– Немаленькие… Два джекпота!
Банкир широко открывает полные восхищения глаза и тянется к билетам:
– Позвольте взглянуть.
Но г-н Лефтер медленно отводит руку с билетами назад, разгибает их и спрашивает:
– Разве у вас нет официальных списков?
– Да, конечно, вот они.
– Извольте, – чеканит г-н Лефтер. – Во-первых, у нас: ноль семьдесят шесть и триста восемьдесят четыре, Университет-Констанца.
– Нет, – возражает банкир, – сто девять тысяч пятьсот двадцать.
– Будьте добры, не путайте меня: сто девять тысяч пятьсот двадцать, Бухарест-Астрономия.
– Да нет, извините, – возражает банкир. – Бухарест-Астрономия: ноль семьдесят шесть и триста восемьдесят четыре.
Г-н Лефтер не совсем понимает почему, но чувствует, что это конец, и падает, белый, как мел, на стул рядом с конторой, машинально протягивая руку с билетами. Банкир берёт их, внимательно смотрит на списки, на билеты, на их обладателя, и улыбаясь, также без колебаний, сообщает г-ну Лефтеру, который тупо слушает:
– Видите ли, уважаемый, вы ошиблись. И вот почему… У вас… Право, странное дело… Как так получилось?!.. Чёрт возьми!.. Ваш лотерейный билет имеет точно такой же номер, как тот, что выиграл в другой лотерее и…
– И что?
– … и наоборот.
При слове «наоборот» г-н Лефтер багровеет, как печень, поднимается на ноги, и разражается потоком слов:
– Наоборот! Не может быть, господин! Невозможно! Наоборот! Это шарлатанство, понимаете! Я вам покажу, как заниматься подлостями и издеваться над людьми, ведь это эксплуатация, вы ненасытны, как вампиры, честные люди обливаются потом, потому что слепо верят в ваши россказни и ваши еврейские биржевые махинации, ведь мы дураки, и даже не подумаем однажды взять и, понимаешь ли, взбунтоваться… да! взбунтоваться! Именно так: дураки! дураки! дураки!
И он принялся стенать, хлестать себя ладонями по глазам, бить кулаками по голове, топать ногами, и устроил такой шум, что банкиру пришлось вызвать представителей охраны порядка, чтобы избавиться от г-на Лефтера…
Если бы я был одним из уважающих себя и пользующихся большим уважением авторов, я бы закончил свой рассказ так…