Иола Гайнова
Ожидание жизни
Мы прошли в большую столовую, где нас уже ждали приготовленные сладости с чаем высшего сорта. Как ни странно, беседа пошла сама собой, и я уже почти забыла о недавних обидах. Когда чаепитие подходило к своему логическому завершению, Артур и Эдвард ненадолго отлучились прогуляться по саду. Не сдержав своего любопытства, я встала и пошла в уборную, в надежде подслушать хотя бы часть их разговора. Но как всегда все пошло не так: Люси вдруг тоже понадобилось в уборную и, пройдя несколько шагов в сторону лестницы, которая вела на второй этаж, я обернулась на голос своей сестры.
– Мэри, подожди, мне нужно поговорить с тобой…
– Знаешь, мне кажется, что нам стоит поговорить позже, намного позже, а сейчас мне хотелось бы просто побыть одной.
– Да, возможно я веду себя некультурно, отрывая тебя от собственных мыслей, но мне показалось, что ты не обрадовалась моему визиту. Отчего же?
– Кое-что мне действительно не понравилось. Не сказав, ты приехала сюда с самого утра, а я почувствовала себя глупо, увидев недоумение на лице мистера Лонгби. И вообще мне не нравится двуличие. Сначала ты говорила, что Эдвард тебе совершенно не понравился, а теперь ты перед ним рассыпаешься в любезностях.
– Да и ты не была столь уж разговорчива, я и от тебя не слышала фраз "он мне нравится" или "Люси, я, кажется, влюбилась"! Я не помню таких слов и похожих на них тоже. И вообще ты ведешь себя не благодарно: я тебе все рассказываю, а ты мне ничего. Что же? Не доверяешь?
Конечно, я поняла, что, ничего не сказав Люси, развязала ей руки, поэтому не смогу предъявить какие-то требования. Да и все равно ничего бы это не дало, кроме очередных наставлений и оправданий. Вот только в душе, как будто что-то в этот момент оборвалось, наверное, это была последняя связь с сестрой, последняя ниточка доверия. Честный ответ о моем неравнодушии к Эдварду мне не хотелось давать, потому что слышать стенания Люси я не жаждала. И поэтому мои проблемы останутся со мной, как и гордость.
– Доверяю, – глубоко вздохнув, ответила я. – И поверь, если бы он мне нравился всерьез, то я сказала бы. Тебе известно, насколько мне тяжело влюбиться в человека, которого я почти не знаю, а узнать Эдварда получше ты мне не дала возможности. В любом случае, если у вас взаимные чувства, то буду только рада этому. Прости, мне нужно в уборную.
Развернувшись, я отправилась на второй этаж, несмотря на то, что Люси хотела ещё что-то сказать. Поднимаясь по ступенькам, я заметила, что думаю о своем, совсем отрешенном. О том, как хочется съесть яблоко, как красиво бывает осенью, какие узоры на перилах и рамах картин. За то время, пока шла, я очутилась на четвертом этаже, свернула налево и уже миновала несколько комнат. Привели меня в чувства голоса, доносившиеся из библиотеки. Как же я была счастлива, что совершенно случайно нашла то, что искала, ведь там, в библиотеке что-то выясняли Эдвард и Артур. Конечно, я никогда не любила подслушивать, однако сейчас это было скорее необходимостью. Около десяти минут я ходила по всему этажу, как будто бы рассматривая картины. Меня уже не волновала прислуга, проходившая мимо и удивленно смотревшая на мое странное поведение. То, что мне пришлось услышать, довело меня до слез, но я была непреклонна в своем намерении выслушать все до конца. Быть может, сначала я не понимала разговора и улавливала его отрывки, но после того, как собеседники повысили тон, голос Эдварда ударил по моим ушам:
– Артур, почему ты так думаешь, ты же ее не знаешь!
– Но ты, конечно, знаешь. Два дня знакомства! У вас, я так понимаю, любовь с первого взгляда?
– Нет, конечно, но к ней у меня больше чувств, чем к Мэри.
– Ты просто мало знаком и с Мэри, и с ее сестрой. Поверь, Люси пустышка, просто пустышка. Мэри – умная, красивая, проницательная, веселая, разговорчивая, она сможет стать тебе настоящим другом. А ты запутался в сетях малолетней плутовки! Я думал, что ты умнее!
– Артур, ты не понимаешь! Да, Мэри своего рода идеал настоящей леди, и за все достоинства я ее искренне уважаю, но не хочу. Прости, но чем плоха Люси? Да, она хитра, глупа и не так возвышенна, но зато как молода и красива. Имея такую внешность, она запросто может не интересоваться философией Канта или Гегеля.
– Да она же, как кукла, надоест тебе через пару лет!
– Почему ты не можешь понять одну истину: я выбираю себе жену, а не друга или книгу! Если Люси мне надоест, то я заведу любовницу. В чем проблема?
– Не думал я, что кроме глупости, в тебе есть еще и жестокость.
– Прости, но я не привык сглаживать и смягчать правду. Не спорю: Мэри прекрасная девушка, но она слишком умная для меня, у нас с ней ничего не получится. Что я могу ей предложить? Она будет скучать и со временем вообще меня возненавидит. А Люси сегодня на прогулке восхищалась мной! Это приятно.
– Если бы ты знал Мэри лучше, то понял бы: ненавидеть она не умеет.
– Да, ты прав. Это все отговорки. Говоря, как мужчина мужчине, мне кажется, что Люси как женщина намного привлекательнее, думаю, что и без платья тоже. Кстати, а почему ты сам не женишься на Мэри?
Вдруг меня сзади аккуратно кто-то погладил и послышался испуганный голос служанки:
– Просите меня, пожалуйста, я не должна спрашивать, но с вами все хорошо? Может, позвать мистера Лонгби?
Я даже не обратила внимания на то, что сижу на полу и плачу в подол платья. Конечно, я попыталась вытереть слезы, но, поднявшись на ноги и посмотрев на себя в зеркало, удивилась тому, насколько все было плохо. Из-за прихода служанки, я не слышала продолжения разговора, однако и этого было достаточно.
– Нет, благодарю вас, мне… надо уехать… мне нужно домой… домой уехать. Скажите, чтобы подали экипаж. Скажите хозяину, что мне стало нехорошо, оттого и отбыла раньше. А где здесь можно умыться?
– Я провожу вас, в этом доме можно заблудиться, если его не знать.
Когда я привела себя в порядок, то спустилась вниз, где меня уже ждал экипаж. Возле выхода стоял недовольный мистер Лонгби:
– Мисс Бэррон, отчего вы так долго отсутствовали и так скоро собираетесь уехать?
– Простите, плохое самочувствие заставило меня покинуть ваш уютный дом. Люси поедет с Артуром, передайте им мои извинения. Благодарю за чудесный прием, приеду в любой момент, если пригласите.
– Мои двери всегда для вас открыты. Всего доброго, надеюсь, мы ещё увидимся.
Сев в экипаж и проехав милю, я расплакалась так громко, что извозчик услышал и остановился. Мне в тот момент как раз не хватало свежего воздуха. На улице было очень холодно и туманно, что отвлекло меня от тех глупых мыслей, которые возникают в тяжелые моменты жизни. Осенняя свежесть изменила мое самочувствие, и все мои проблемы перекинулись с личного пространства на климат Англии. На мгновение мне захотелось уехать отсюда хотя бы на неделю к родственникам во Францию. Мне захотелось перемен, отдыха, знакомств с новыми людьми и приятных впечатлений.
Вернувшись домой, я заперлась в своей комнате и осталась в гробовой тишине, которая давила на уши. Конечно, всем известно, что неприятности проходят, тучи рассеиваются и солнце засветит ярче. Но сейчас, сейчас мое сердце разрывалось на тысячи тысяч кусков. Всё пошло не так: сестра предала, человек, который тебе нравился, не оставил надежды даже на дружбу, а все идеалы, к которым стремилась, оказались нужными только мне и никому больше. К кому мне теперь обратиться за советом? От матери я далека, от сестры ещё дальше, а Артур не должен знать, что их разговор с Эдвардом не был приватным. Катрин! Вот человек, который поймет, не придаст и никому не расскажет.
На часах была уже полночь. Когда я вышла из комнаты, все уже спали, и никому не было до меня никакого дела. Спустившись в крыло для прислуги, я постучалась к Катрин, которая на удивление быстро открыла.
– Мэри? Доброго вечера, не ожидала тебя здесь увидеть. Что сегодня произошло? Ты не открывала дверь, не выходила к ужину, даже Артура не впустила к себе. Это на тебя не похоже.
– Артур был здесь? Честно говоря, мне не хотелось никого видеть, и на просьбы впустить в комнату отвечала отказом всем без разбора. А ты куда-то собираешься? Я помешала?
– Нет, что ты, я тебя всегда рада видеть, но сейчас мне действительно пора уходить, дело срочной важности, зайди через пару часов, если не будешь спать. А если будешь, то я утром сама к тебе приду. Не обижаешься на меня?
– Нет, конечно, увидимся завтра утром.
Поднявшись в свою комнату, я мгновенно заснула из-за пережитого стресса. Разбудила меня утром улыбающаяся мама, что было более чем странно:
– Доброе утро, моя многоуважаемая дочь. Мне уже рассказали, что вчера твое настроение было испорчено. Не могла бы ты поделиться со своей мамочкой, какова же причина столь странного поведения? А то ни Люси, ни Артур не знают.
– Честно говоря, мне вчера стало очень плохо, поэтому оттуда и уехала пораньше. А уже в доме захотела спать настолько сильно, что не могла даже встать с постели и кому-нибудь открыть дверь. Простите меня, если заставила всех волноваться, этого больше не повторится.
– Я знаю, что ты чего-то не договариваешь, но если не хочешь говорить, то можешь пока оставить свои тайны при себе. Когда придет время, тогда сама придешь за советом к своей мамочке.
Встав с постели ближе к полудню и приступив к повседневным обязанностям, я решила зайти к Катрин, которой не оказалось на месте. Однако ее мама все объяснила:
– О, мисс Бэррон, какая честь для нас ваше присутствие! Вы, верно, пришли к дочке, а нет ее сейчас, да и у меня дел полно. Должно быть, Катрин на кухне, пойду туда и позову, а вы, если хотите, в комнате подождите. Вот, прошу, садитесь на кровать, пожалуйста.
Проводив меня внутрь, она мгновенно убежала, а я спокойно стала ходить по комнате и рассматривать все подряд. Вдруг сквозь небольшое отверстие приоткрытой тумбочки я увидела ту книжечку для записей, которую подарила Катрин. Решив проверить, улучшился ли ее подчерк, я достала книжечку и села на кровать. Однако, открыв ее и начав читать, я уже вообще перестала обращать внимание на грамотность, ошибки или наклон букв. Сразу с первой страницы было понятно, что чтиво это весьма интересное:
"Эта книга предназначена для собственных высказываний о жизни моей семьи, моих хозяев и меня. Краткий рассказ служанки Катрин".
Книга была небольшой, поэтому автор данного сочинения лепил буквы одну на другую, что вызывало очень большие затруднения в прочтении, однако смысл был намного важнее оформления, отчего я продолжила читать:
"…Когда мне пришлось переехать из Парижа в Англию, я была ещё ребенком, тогда все казалось таким прекрасным, казалось, что здесь мне будет намного лучше. Маргарет Бэррон, хозяйка дома, меня очень любила, и каждый раз, как видела, хлопала по маленькой розовой щечке. Языкового барьера у нас не было, так как все вокруг прекрасно знали французский. Вот тогда я впервые и почувствовала зависть, нет, эта была не та зависть, с которой смотрят на удачу других. Это была зависть соперничества, мне часто приходил в голову вопрос: "Отчего не учат слуг писать, читать, знать другие языки, ведь они не хуже, не глупее!" С течением времени наша жизнь усложнилась: без знания английского нам приходилось туго, потому что вся остальная прислуга вообще нас не понимала, а на рынке тяжело было даже выразиться. Первые три месяца я плакала каждый день от бессилия, но моим хозяевам было все равно. Они приобрели иностранных игрушек, остальное им было уже не интересно, а когда я стала быстро взрослеть, то Миссис Маргарет Бэррон не стала вообще обращать на меня внимания, как и на всю мебель, стоящую вокруг.
Хозяйка моя, честно говоря, вообще напоминает набитую яблоками индюшку. Всегда благовоспитанное поведение, красивые наряды и безупречное гостеприимство, но такое холодное сердце, что мороз в середине зимы позавидовал бы. К нам, прислуге, она относится со снисхождением, считая неравенство таким же естественным, как и дождь в Англии. Конечно, я понимаю и принимаю законы и нравы нашего времени, но как же хочется хоть иногда увидеть в ее глазах не презрение, а уважение. И, несмотря на то, что я общаюсь с ее дочерью, она редко замечает мое присутствие.
А общаюсь я с Мэри Бэррон, симпатичной наивной девушкой, которая, кстати, и научила меня писать и читать. Когда мы с ней сблизились, то ко мне стали относиться иначе. Другая прислуга начала со мной здороваться, улыбаться и исполнять все мои просьбы, они знали, что в случае надобности, только я могла что-нибудь попросить у хозяев. Ни смотря на то, что Мэри научила меня грамоте, мои познания были каплей в море. Мне приходилось тайком брать словари и художественную литературу, чтобы стать такой же, как те, кому я служу. Вы спросите, когда же я успевала выполнять всю домашнюю работу? Дело в том, что о своем намерении чего-то достичь в жизни я поделилась с мамой, которая согласилась выполнять часть моей работы. В какой-то степени мне приходится благодарить Мэри, что она стала со мной общаться, советоваться, рассказывать всякую ерунду об «интересной светской» жизни, причудах богатеньких стариков, о современных тенденциях в моде. Но на моем месте мог оказаться кто угодно, поэтому полностью моя заслуга, что этим человеком стала я. Для меня это было несложно: где надо – посочувствовать, где надо – помочь, где надо – промолчать. После близкого с ней знакомства, мне приходилось долгое время терпеть ее философию о каком-то непонятном выборе. А размышлять-то, по сути, было не о чем, хочешь – делай, не хочешь – не делай, вот и вся философия. Однако больше всего меня поразила просьба Мэри о том, чтобы я научила ее готовить, хотя я уверена, что в ее жизни этот навык не пригодится. Вот так, среди зеленого салата и красных перцев, в родной для меня обстановке мне легко было увидеть в Мэри человека, доброго, чуть-чуть наивного и даже веселого. Я признала свою ошибку, и теперь настоящая дружба появилась и в моей жизни.
Есть еще одна ошибка, которая меня не отпускает, и о которой я жалею до сих пор. У Мэри есть две старшие сестры: Джулия и Элизабет. О первой сестре мне почти ничего не известно: слишком мала я тогда была, да и каждый раз она проносилась как вихрь мимо меня. А вот с Элизабет все было иначе: ее слишком косые взгляды, слишком высокомерный вид и постоянные упреки в мой адрес привели к тому, что я начала ее ненавидеть. Есть такая пословица, что у стен есть уши, и это сказано про нас, про прислугу: мы знаем все, даже самые маленькие постыдные секреты. Но вот только у стен нет рта, вот и приходится молчать, если работа дорога.
А получилось вот что. У нас работал молодой садовник Карл, обычное дело: вся его семья поколениями работала на семью Бэррон, и тот не стал исключением. Вот только влюбился мальчишка в меня по самые уши, не спорю: он слишком был красив, чтоб я не замечала его. Мне, к тому же, было одиноко, а он в любви признавался, цветы дарил, замуж предлагал. Вот и закрутился у нас с ним роман. Стали мы встречаться то у него, то у меня в комнате, а потом моя страсть к Карлу прошла, только вот он меня любить начал больше прежнего. Тогда–то я и придумала коварный план, который позволил и Элизабет насолить, и от садовника избавиться. Однажды, лежа с ним на кровати, а я ему сказала:
– Вот ты хвастаешь, что все девушки от тебя без ума, только я тебе не верю! Вот если сможешь соблазнить дочь нашей хозяйки, Элизабет, тогда ты для меня станешь завидным женихом.
Он тогда очень испугался, стал на меня кричать, но я ему тогда пообещала за соблазнение выйти за него замуж. И получилось-таки! Соблазнение прошло успешно, а в доказательство, он принес мне белую ленточку из ее прически. Но кто же мог тогда знать, что за одну ночь мой бедный Карл станет отцом? Когда дознались, кто виновник, Мистер Бэррон приказал избить садовника до полусмерти, а потом отравил работать того в другое поместье. Не убили беднягу только потому, что Элизабет погрозила самоубийством. Долгое время после этого я ничего не слышала ни о Карле, ни об этой истории, потому что у Элизабет все сложилось удачно. Ее теперешний муж оказался бесплодным, поэтому решил воспитывать сына садовника как своего.
Вот только неделю назад пришел ко мне мой садовник, явился собственной персоной, да еще и потребовал денег за молчание. Сначала я рыдала, давила на жалость, даже пыталась вспомнить о прошедшей любви, которая будто бы теплилась в моей груди. Но он был непреклонен, видно, поумнел с последней нашей встречи, поэтому пришлось отдать ему небольшую часть своих сбережений за его молчание. К сожалению, меня тогда увидела Мэри, жаль, что пришлось ей соврать о вымышленном бедняке, не хотелось ее впутывать. А я тоже сглупила: чуть себя не выдала грубым поведением, накричала на Мэри, бросила пару колких фраз в ее адрес. Ее реакция меня удивила, ведь на месте хозяйки дома она могла выбросить меня на улицу или хотя бы накричать, но нет. Мэри убежала в свою комнату и расплакалась, однако, в итоге она быстро отошла и простила мне мое поведение. Думала, что она заподозрит что-то неладное, когда перестанет переживать и начнет рассуждать, ведь глупой Мэри уж точно нельзя было назвать. Однако доверчивости в ней оказалось больше, чем здравого смысла, но это мне только на руку…»
Дочитав написанное, я поняла, что это еще не конец, что дальше пошли и другие рассказы, но прочитать все мне не хватило времени: в комнату зашла Катрин. Ее реакцию можно было предугадать заранее: да, никому не хочется раскрывать своих тайн. Зайдя в комнату с легкой улыбкой на лице, она скользнула взглядом по книжке, затем по моим разочарованным глазам, затем снова по этой злосчастной книге. Нет, она не показала, что расстроена, и даже наоборот, ее улыбка стала шире, а смех заполнил тихую комнату, вот только ее глаза наполнились какой-то первобытной дикостью. Пройдя внутрь и подойдя к окну, она стала ко мне спиной и со скрещенными на груди руками, заявила:
– Я знаю, что ты меня осуждаешь за корысть, пользование людьми и за постоянную ложь, но, как видишь, о тебе написаны лишь хорошие слова.
– А знаешь ли ты, что такое настоящая дружба?
– Конечно, именно ты мне ее и открыла, а что плохого в том, чтобы обращаться с людьми так, как они того заслуживают? Кажется, Элизабет ты тоже не любила, да и все ж как лучше вышло!
– А чего заслуживаешь ты?
– Не знаю, но планы у меня большие и благородные. Хочу написать и издать книгу, а на вырученные деньги открыть школу для детей служанок, таких как я.
– Есть такая пословица: благими намерениями выслана дорога в ад. Иногда средства достижения цели важнее, чем сама цель. Я тебя научила грамоте, потому что ты сама захотела, а если еще кого-нибудь найдешь, кто хочет, то приводи ко мне. Но сомневаюсь, что умение писать изменило твою жизнь к лучшему, как и мою, собственно говоря. Уважаю тебя за стремление к славе, знаниям и популярности, но не в то время ты родилась, чтобы издавать эту книгу.
– Когда она будет закончена, я изменю все имена и фамилии. Прошу, дай мне возможность проявить свой талант и увидеть на прилавке свой роман!
– Прости, я не могу тебе ничем помочь, выбери себе другую тему для письма, сколько надо бумаги, ты получишь. Забудь лишь то, что когда-то в твоей жизни был человек, доверявший тебе как себе. Матери я ничего не скажу, надеюсь, что все в доме будет спокойно, кроме твоей совести.
– Спасибо, ожидала я сейчас, что хоть раз в жизни ты поступишь как все: накричишь, порвешь книжку, скажешь, что ненавидишь меня. Но нет, Великая Мэри Бэррон – пример для подражания! Я выучила тебя наизусть: сейчас придешь в спальню, будешь плакать с мыслью о том, что еще один человек тебя предал. Одиноко тебе, наверное, жить в этом мире, идеальные люди вообще не живут, а только существуют. Ничего страшного, отмучишься вселенской страдалицей, а потом прямиком в рай на белом облачке, это, конечно при условии, что он есть. На меня не сердись, правду тебе говорю, так устроены люди. Они никогда не поверят в твое стремление к идеальному. Их психология по отношению к тебе такова: если сейчас у нее нет недостатков, то они появятся позже, в еще худшем виде, – все видят лишь то, что хотят видеть. А в лет сорок, когда ты останешься старой девой, тебя не будут считать святой, а наоборот, появится слух о каком-то выдуманном твоем изъяне. Такова жизнь: либо ты победишь судьбу, либо она тебя. А твоя сестрица Люси молодец, увела у тебя жениха из-под носа, а ты и глазом не моргнула, вот она – настоящая женщина, а ты так, вечная подруга, вечная помощница и вечно одинокая благовоспитанность. Лично я тобой довольна, но вряд ли кто-то также разбирается в людях.
– У тебя нет будущего!
– Зато у тебя какое! Вон, пару секунд назад я тебе его описала.
– Ты такой странный человек! Кое-где умная, кое-где глупее пятилетнего ребенка, кое-где добрая, милая и понимающая, а кое-где жестокая, расчетливая и корыстная.
– А ты думала, что можно делить людей на плохих и хороших? Нет, во всех людях живет ангел и демон, но только у одних чаще проявляется одно, а у других – другое. Даже в тебе есть демон, но просто пока нет обстоятельств для его пробуждения. Однажды настанет момент, когда ради своего эгоизма ты позабудешь все и всех вокруг. Вот тогда-то ты меня и поймешь.
– По крайней мере, я не собираюсь обливать грязью людей, которые так много для меня сделали.
– А я бы облила, если бы мне это принесло богатство и популярность.
– Это я уже поняла, только мне действительно тяжело терять друга.
– Ты сама виновата: во-первых, нечего было по чужим полкам лазить, а во-вторых, тебе стоило отнестись к этому как к творчеству, а не как к личной трагедии.
– Прощай, и спасибо за правду. Так приятно услышать что-то новенькое из твоих уст. Первоначально я за советом пришла, я его в итоге и получила. Жаль, что случайная находка может порвать многолетнюю дружбу. Хотя какая это, в таком случае, была дружба?! Удачи…
– Совет-то ты получила, но воспользоваться им у тебя не хватит силы воли. Как же! Опустится великая Мэри до нашего уровня! Нет, ты точно не от мира сего, слишком уж наивна.
– Не забудь кухню убрать. Насколько я знаю, сегодня твоя очередь. И передай своей матери, что она вырастила очень умную дочь. И в кого ты такая жестокая? Твоя мать – чудный человек, но в данном случае яблоко от яблони далеко упало, да еще и головой ударилось.
– И тебе тоже всего хорошего, Мэри. Надеюсь, что наконец-то ты увидишь мир таким, каков он есть. Удачи…
