Иоанн Шенка
Ростки безумия
4 ноября.
Стараюсь писать чаще, потому как происходят довольно странного рода события. В последние пару дней я усомнился – в шутку, конечно – в здравии моего разума, странные эти вещи заключаются еще и в том, что я будто получаю латентное удовольствие от своих наблюдений, может быть, некий заряд адреналина, но счастья жизни такое занятие, естественно, не приносит, скорее наоборот. Сегодня вечером меня охватила паранойя. Когда я выходил из дома на прогулку, то заметил человека, который сидел на каменной окантовке фасада дома. Не придав ему особого значения, я прошел практически всю улицу и только под конец пути заметил в стекле витрин, как тот мужчина следует за мной, причем ускоряя шаг – трудно было разглядеть его лицо под шарфом и воротом, но кажется, это был именно он. Я быстро свернул на многолюдные бульвары центральных улиц, чтобы затеряться среди толп горожан, обогнул несколько раз близкие к моей улице дворы и свернул к дому. Подозрительный тип за мной уже не следовал, должно быть, отстал в массе прохожих зевак. В такой ситуации самое глупое – оглядеться, ведь твое опасение сразу станет заметным, твой страх вылезет наружу и привлечет еще большее зло, он тут же сделает тебя жертвой. Но была самая противная мысль: он знает подъезд, откуда я выходил! В один миг мне пришлось рвануть по ступенькам вверх и, не останавливаясь, на ходу всунуть ключи в дверной проем. Как всегда, подводила координация, ключи вошли в замок, лишь когда я плотно прижал их к бордовой железной накладке.
Дома я несколько часов ворошил мысли в голове и шептал: «Откуда он вообще знает про меня? В чем смысл даже подходить к моему дому и тем более уж переться за мной? Ни разу он не замечал меня у окон, да и если бы заметил, я что свидетель убийств или грабежа? А самое удобное – допустить мысль, что это был не он, а просто случайный проходимец, следовавший на одну из улиц, таких ведь целый город, все куда-то идут».
Чтобы успокоиться, необходимо было прийти в состояние равновесия. Рутинно расположившись на диванчике, включить музыку или фильмы. Так я и сделал. С минуты на минуту должны были начаться вечерние политические передачи. Монотонное вещание – оно мне и нужно – было превыше всяких похвал. С моей кушетки было чуть видно уже до тошноты противное здание, но спокойствие обрело власть над моим телом и разумом. И я старался не поворачивать голову и не направлять взгляд в сторону. Клонит в сон.
Утро. Еще до рассвета я проснулся, чтобы сходить в туалет. Скребя пальцами по напольному покрытию и линолеуму, я не спеша прошелся в один конец, затем в таком же положении вернулся обратно. К собственному удивлению, я осмелился подойти к окну, и хоть оно было закрыто, но с той стороны веяло холодом, не таким, как с улицы, а холодом, который лучше всего мог ощутить внутри себя лишь человек настороженный. Уверенность моя была абсолютной – самым ранним утром, когда те, кто долго не ложился уже уснули, а те, которые легли рано, еще глубоко спят, можно подходить куда угодно, делать что угодно, ведь тебя не увидит никто. Но я, верно, и не догадывался, обманывая себя, в какую одурманенную, больную реальность погрузился. Медленно шаркающей поступью я приблизился к окну и застыл на месте. В комнате гражданина Н. горел свет, а сам он стоял около стола и эпилептически дергался из стороны в сторону, протирая свои инфернальные статуи. В тот момент я решил, что схожу с ума, дыхание сбилось буквально за долю секунды. «Но ведь сейчас четыре часа, – я смотрел на циферблат на тумбе, – это помешательство, мое или его – не знаю. Нет! Здесь необходимо полное разбирательство, видимо я ошибся, не нужно было начинать никаких наблюдений, но теперь это неважно, я должен разобраться, по крайней мере, в состоянии собственной психики». В тот момент я крайне осторожно, однако довольно быстро задернул шторку, которая мной до этого вообще никогда не использовалась, и быстро зашагал на кухню, выпил немного вина, дабы хоть как-то доспать свой сон, и вернулся теперь уже в кровать. Плотное тяжелое одеяло обернуло тело, я повернулся к стене. Было такое состояние, что я, засыпая, бездумно содрал кусок обоев ногтем. Я закрывал глаза с мыслью, что, проснувшись, тут же опишу в блокноте как можно более подробно все произошедшее. И вот теперь я, написав это утром, освободил голову, впрочем, мне кажется – из глубинного личного беспокойства, – освободиться от всего этого мне уже не удастся.
8 число.
Пришлось взять выходные. Не могу полноценно работать, пока не разберусь в этом исступлении. Уже несколько дней не открываю штору и вообще не подхожу к окну. Чтобы забыть о любом проявлении какого-либо помешательства этого человека, необходимо постараться пока что забыть о существовании таких явлений, как социальная жизнь и люди. И это сложно не потому, что я сам таковым являюсь – субъектом общества, а потому, что даже любого повода выход из дома сопровождается оглядками по сторонам. В лицах движущихся мимо всегда мерещится какая-то ехидная, злобная гримаса, скорее всего, это из-за воспаленного сознания. Что же касается дел: даже на работе я последнее время стал более закрытым и отстраненным от всего, и мне уже дали знать об этом. Не могу думать ни о чем нужном, о материалах и всей этой тоске, о статьях и правках. Пока еще я справляюсь со всем прочим – нужен отдых. Мне пришлось притвориться больным, и хотя со стыдом, но принимать помощь от соседей, которые могли за дополнительную небольшую плату сходить за продуктами, доставить их прямо ко мне домой. А если кто интересовался в чуть большей помощи – это касается лекарств, врачей, транспорта, – приходилось говорить о незначительности, а, точнее, о том, что я уже необходимые услуги и консультации получил и теперь лишь смиренно ожидаю выздоровления.
10 ноября.
Впрочем, одного врача я все же ожидал действительно, это был Филипп Андреевич Семионов – врач-психотерапевт, психолог, достойный и квалифицированный специалист, мне пришлось в прямом смысле вырвать его из цепких лап сотен пациентов, среди которых, между прочим, есть и знаменитости. График его приема был крайне плотным, поэтому я за двойную плату смог записаться лишь на 25 число. Но ждать необходимо, до конца месяца мне нужно покончить со всей этой чертовщиной, иначе, пострадает не только мой организм, но и моя карьера, а на должности даже с моим стажем стабильно находиться сейчас затруднительно. Должно было удостовериться, что я здоров, ведь в противном случае мне грозила лечебница, а от чего лечиться? Я ведь совершенно ни при чем, бытовая случайность происходит сама собой и от человека не зависит. Какой-то безумец задумал шутить надо мной, издеваться? Он совершенно глуп и недалек, раз полагается на мою боязливость. Совершенно верно! Если есть проблемы с головой, а судя по моим наблюдениям – немало, не нужно вкручивать в них меня. Я всего лишь работник, который занят своими делами, я простой служащий, просто законопослушный гражданин, хотя это слово пусть относится только к моему соседу. Неужели я чем-то заслужил то состояние, в котором существую сейчас? Мне то ли противно, то ли страшно подходить к окну в собственной комнате, оттого, что уже заранее вижу инсталляцию в доме напротив, ничего кроме нее, тотчас же становится безумно гадко от этих бессмысленных, но все же – а я ведь так и пытаюсь до сих пор выявить суть этого процесса – чем-то подкрепленных действий. Все будто специально лезет наружу и происходит у меня на глазах именно во время наблюдения. Я, конечно, слышал об удивительных совпадениях, но что-то подсказывает – не может быть такой схожести, ведь ситуация совершенно лишена смысла.
14 число ноября месяца.
Сумрак над городом поглотил улицы, похолодало. Вчера сосед, который приносит мне продукты, сообщил пугающую и лишенную всякого обоснования новость – он подошел к двери и в тот момент, когда я открыл, быстро просунул пакет с продуктами в небольшой проем. Когда я попытался расширить пространство, приоткрыв дверь, он плотно прижался к ней, как показалось мне, всем телом.
«Нежелательно вам, так сказать, находится в открытом общении с людьми, вы же больны!» – этими словами он побудил во мне чувство какой-то внутренней защиты, присущей каждому человеку.
«С чего это вы взяли, что моя болезнь может вызвать у кого-либо беспокойство?» – спросил я растерянно, все еще пытаясь толкнуть дверь.
«Ваша болезнь, она передается, короче говоря, Лука вот… который, кстати, живет этажом ниже, он приносил вам продукты, пару дней назад сказал, что чувствует себя неважно, а здоровье у него должно быть хорошим!» – с небольшими запинками ответил мужчина хрипловатым голосом.
«Но как же можно быть уверенным в том, что это именно моя болезнь передалась? – все больше возмущался я и смотрел на теперь уже закрытую дверь. – Разве он не мог заразиться где-то на улице от прохожих, в магазине? Да будет вам известно, что моя болезнь не имеет инфекционной составляющей, ей нельзя заразиться».
Мой сосед на секунду замолчал, затем чуть отошел от двери и вновь заговорил: «Все равно, слушайте, вы не знаете, с чем имеете дело, да вы даже к врачу не ходили! Лука уверен и мы тоже все уверены, что он заразился от вас, поэтому теперь, – он, как показалось, даже сам разнервничался, – будем приносить вам продукты так, чтобы вы не смогли заразить еще кого-нибудь. Дверь, сильно не открывайте, во всяком случае, пока, а лучше, вообще оставьте щель, как для писем, только чуть шире, мы туда будем продукты складывать!»
«Откуда вам знать, – повысив голос, спросил я, – что я не был еще у врача? Я уже обследуюсь и через неделю принесу вам справку о полном выздоровлении».
«Вот когда пройдете обследование, тогда мы и поймем, может, сразу и Луке станет полегче! – еще не договорив, мой сосед стал спускаться вниз по лестнице, – Будь здоров!»
