Илья Леонидович Бессмертных
Кукольный Театр
“Вот это вид! Cразу понятно, что много думает, – восторгался Матвей, – надеюсь, я что-то пойму из разговора с ним. Пока есть возможность, надо спросить что-то важное.”
– Вам, наверное, не терпится спросить у меня о непомерно важном, но перед этим подумайте: правда ли вам нужен ответ, – опередил водителя человек, сидящий на подоконнике, и, выдохнув последнее облачко дыма, положил окурок в пепельницу, после чего продолжил, – наверное, первый вопрос был бы о смысле жизни? Что же, он для всех разный, но всё же, смысл жизни различных людей схож тем, что он заключается в получении счастья, или в совершении действий, которые это счастье дадут. По мнению, конечно же, человека. Потом вы бы спросили меня о том, все ли заслуживают счастья. Я вам отвечаю. Да, все, как раз из-за отсутствия счастья люди и озлобляются. Может вас ещё интересует место человека в мире? – Матвей кивнул.
– Хоть мы и являемся наивысшим звеном эволюции, нужно ограничивать влияние на природу, ведь мы живём лишь благодаря ней. Нужно садить деревья и стремиться не к количеству городов, обработанных земель и дорог, а к их качеству, – человек говорил монотонно, как будто в сотый раз проговаривая то, что только что сказал. Он вздохнул, как после исполненной цели.
– А зачем нужна философия? – спросил водитель. Терентий задумался.
– Чтобы отвечать на важнейшие вопросы.
– А если они уже даны или нет возможности ответить?
– Извините, я утомился беседой. Вы, если вам надо, уверен, сможете сами ответить на свои вопросы. Прошу меня простить – после молчания длинною в несколько минут сказал мыслитель и, сделав задумчивое лицо, снова повернулся к окну, перед этим посмотрев на людей, толпящихся у картин.
Матвей отошёл от своего собеседника и пошёл к выходу из комнаты.
“ Как здорово, что я даже немного, но поговорил с таким человеком!” – мужчина ещё раз подумал о разговоре и его охватило неприятное чувство, как после того, как купил что-то на рынке, а оказалось, что можно было купить то же самое в магазине, и было бы дешевле и качественнее.
Водитель шёл по галерее с множеством голосов, жужжащих вокруг картин знакомого художника, но самого творца не было:
– Он хотел показать борьбу человечества и природы! Ты ничего не понимаешь! Корабль олицетворяет людей, а волны – стихии.
– Нет, это ты ничего не понимаешь! На самом деле Касьянов хотел здесь показать борьбу старого с новым. Старое – волны, а новое – корабль.
Матвей улыбнулся и прошёл чуть дальше, где громко говорили ещё двое человек.
– Эта бабочка выглядит крайне спокойно, несмотря на то, что горит город. Город специально показан вдалеке, потому что автор так говорит нам о том, что мы всего лишь временные гости в этом мире и что природа всё переживёт.
– Да, я с вами полностью согласен. Но может быть это автопортрет? Я слышал, что деятелям искусства нужно быть над всем человеческим, и природным, чтобы видеть всё со стороны. Может он в бабочке заключил себя?
– А вы очень умны для своего возраста. Ваша гипотеза вполне может быть верной.
– Вы видели ту, с пятью мазками?
– Да, это просто шедевр: так много смысла и так всё компактно!
– Об этом и хотел вам сказать! Как же далеко шагнуло современное искусство!
– Это точно, и в наше время есть творцы. Пойдёмте к следующей картине? Я видел, что там нарисована черепаха в аквариуме, смотрящая в космос.
– Как здорово, этот Касьянов точно гений! Он так точно передал стремление Земного к Великому. А аквариум – зона комфорта, которую так сложно покинуть.
– Я даже не думал, что это можно изобразить так, как много гениальности. Хочу как можно быстрее посмотреть на то полотно поближе, нам нужно непременно подойти.
– Что же, пойдёмте.
Девушка в красном, всё это время держащаяся в толпе, вышла из-за спины двух говорящих людей и последовала за Матвеем, который скрылся, выйдя в помещение, наполненное светом.
ГЛАВА 3
Вынырнув из полумрака галереи, мужчина прищурился и приослеп от яркого света, льющегося отовсюду. Когда зрение окончательно к нему вернулось, Матвей заметил, что Эстер и Валерия не было, хотя, как казалось, они были настроены ждать.
Гость услышал смех слева от себя и, казалось, этот смех принадлежал больше карикатурному противному персонажу из мультика, нежели человеку. Матвей обернулся и увидел двух юношей, стоящих у стола с закусками. На них красовались дорогие импортные костюмы, выделяющиеся среди всех остальных необычным цветом: тот, что принадлежал человеку слева, был жёлтым, больше напоминающим тёмно-золотистый, другой же – зелёным, цвета болота. Водитель медленно, издалека кивнув, подошёл к людям.
– Здравствуйте, извините вы не знаете где Валерий и Эстер?
– А что такое? Она, наверное, тебе приглянулась и убежала? – человек в золотистом усмехнулся.
– Нет, он, наверное, даже побоялся к ней подойти, а имя где-то услышал, – подхватил второй.
– Ничего, она та ещё бабочка, если ты понимаешь о чём я. Не удержится от того, чтобы не отведать новой пыльцы. Поверь, она ещё обязательно даст о себе знать.
– Ага, а потом прибежит её братец, начитавшийся сказок о чести, которых даже не понял, и начнёт говорить, что ты виноват во всём, а она просто невинное дитя и жертва порывов юности.
– Но не будем о грустном, как тебе вино? Ты такое в жизни не попробуешь. На, держи, – парень в жёлтом костюме протянул бокал с напитком, дразнившем аромат гостя ещё со времени его прихода.
– Спасибо, – поблагодарил Матвей и взял бокал, после чего сделал шаг назад и почти развернулся, – простите, мне пора.
– Стой, куда же ты? – посерьёзнел человек в зелёном, – мы знаем где они, – мужчина повернулся обратно.
– В последний раз, когда я их видел, они шли на второй этаж, в столовую, скорее всего. Жалко тебя, конечно. Живёшь, среди обычного русского мужика, думаешь, как обычный русский мужик. В России такие пирушки, как эта – одни из немногих вещей, которые не через одно место получаются, но ты, обычно, высший свет не посещаешь, да и в Европе не побываешь, чтобы сравнить и увидеть то, как всё должно быть. Запоминай, пока можешь, и веселись.
Матвей кивнул головой и, нахмурившись, направился к большой мраморной лестнице, уходящей на второй этаж. Её поручни были идеально гладкими и чистыми, а ходить по широким ступеням, накрытым красным ковром, было одно удовольствие. Завораживающая мелодия пианино слышалась всё громче, наполняя сердце мужчины желанием прикоснуться к витающим в воздухе звукам. Гость посмотрел на предложенный ему бокал, который он до сих пор держал в руке. Вино внутри сделалось каким-то неприятным на вид и запах, и мужчина аккуратно поставил его на поручень, так и не притронувшись губами. Парни в разноцветных костюмах, стоящие внизу, болтали и смеялись, со снисхождением смотря на проходящих мимо людей. Они так и не выходили из головы, продолжая звенеть и там.
“Какие-то русские иностранцы, ничего в них нет родного. Сироты душевные, – думал мужчина, – пусть и езжают отсюда, раз им так не нравится. Нечего другим втирать всякое…”
Хоть Матвей и недолюбливал действующую власть, он защищал и любил душевную организацию людей, живущих с ним под одним небом; настолько любил, что и дурные вещи казались родными и неотъемлемыми. Самим небом, к слову, он был очарован ещё с детства: от всех этих необъятных просторов, переливающихся чудесными цветами, всегда веяло чем-то красивым и простым, но, в то же время, неподвластным человеку.
Перед мужчиной возникла огромнейшая комната с длинным овальным столом, полностью заставленным едой и напитками. Сверху нависал громоздкий золочёный канделябр, с настоящими свечами. Матвей вдруг понял, что хочет есть, и, после долгих минут борьбы со стеснением, попросив прощения, взял со стола бутерброд с икрой.
– Здравствуйте, Матвей. Меня зовут Регина Фиск, я крёстная мать Господина Вендиторского и родная мать двух оболтусов, которых вы могли встретить внизу. Вы уж простите, если они вас чем-то обидели, они, можно сказать, не местные: с детства за границей учились, а сюда только на праздники приезжали, и то не всегда, ох. Простите меня, старую женщину, все мысли о том, как бы они поладили с кем-то кроме друг друга. Их ведь ни там не принимают, ни здесь. Ох, простите ещё раз, вам, должно быть, не интересно обо всём этом слушать.
