– Я Вас слушаю, – ну как!? Как возможно одним-единственным словом дать понять, что малейшая оплошность будет стоить жизни тому безрассудному смельчаку, что осмелился нарушить Ее покой!?
– Этой ночью мы перехватили преступника, доставлявшего опасный груз, – Кассоди прошел вперед и водрузил на стол перед собой темный деревянный футляр, – Вам известно, что это такое?
– Не имею ни малейшего понятия, – ни единый мускул не дрогнул на лице Герцогини, и Войкок постепенно начал сомневаться в верности своей догадки.
– Мы называем эту штуку «Язволов», – продолжил объяснять полковник, – магическая кукла, берущая на себя все пороки и изъяны живого человека.
Он откинул крышку футляра, демонстрируя герцогине жуткое содержимое ящика, но женщина оставалась по-прежнему невозмутимой.
– При помощи запретного ведьмовства любые изъяны, любые дефекты могут быть навсегда заточены в этой копии, оставив облик заказчика идеальным и свободным от любого несовершенства. Очищенный таким образом человек может претендовать на высшие посты в системе государственного управления, подняться на самую почетную ступень в социальной иерархии.
– Зачем Вы все это мне рассказываете? – недовольно нахмурилась Герцогиня, и сержанту захотелось провалиться сквозь землю от неловкости и стыда, – меня не интересуют потуги Отверженных, пытающихся обойти закон и избежать депортации.
– Речь не о них, Ваша Светлость, – продолжал упорствовать полковник, – а о Вас. Соответствующий искус проник в самые высшие сферы властных структур, и от него никто не застрахован!
– Ваши подозрения, господин Кассоди, нелепы и оскорбительны! – Герцогиня горделиво вздернула подбородок, и под ее гневным взглядом Войкок почувствовал, как заполыхали его щеки, – я завтра же доложу министру о Ваших возмутительных и неприемлемых измышлениях!
– Разумеется, Ваша Светлость! – Кассоди предпринял тщетную попытку склониться ниже пышного ковра, – если мои подозрения ошибочны и лживы, то я готов понести всю тяжесть ответственности за свою дерзость! И Вы, я полагаю, не будете возражать, если я уничтожу предмет, вызвавший мои нелепые подозрения?
Полковник извлек уродливую куклу из тесного футляра и, брезгливо морщась, бросил ее перед собой на пол.
– Еще раз прошу прощения, что отнял Ваше драгоценное время и позволил себе столь абсурдные инсинуации, – его сапог завис над бледно-розовым фарфоровым личиком.
– Нет! Подождите! – внезапно побледнев, Герцогиня вскочила с кресла и метнулась вперед, умоляюще протягивая руки к валяющейся на ковре маленькой страхолюдине в шелковом платьице.
– Вы желаете что-то сказать? – в голосе полковника не осталось ни капли подобострастия, что, подобно патоке, пропитывало его еще секунду назад. Теперь он звучал предельно холодно и жестко.
– Давайте не будем совершать необдуманных и опрометчивых поступков, – женщина, еще секунду назад излучавшая спокойствие и невозмутимость, теперь балансировала на грани паники.
Внутри у Войкока все оборвалось и полетело куда-то в преисподнюю. Идеальный образ той, что всегда выступала для него как образец уверенности и самообладания, внезапно дал трещину и начал рассыпаться болезненными кровоточащими осколками. Воплощенный идеал внезапно оказался обычным человеком со своими слабостями и темными страницами прошлого. Его самая сокровенная мечта обернулась банальным и вульгарным обманом.
– Имя!!! Адрес!!! – рявкнул Кассоди, окончательно отбросив ненужную более корректность и вежливость.
– Я не понимаю, о чем Вы говорите! – в сложившихся обстоятельствах попытка Герцогини изобразить невинную овечку выглядела откровенно жалко.
– Как скажете, – нога полковника опустилась на голову уродливой куклы.
– Не-е-е-т!!! – пронзительно закричала Герцогиня, бросившись вперед и распластавшись на ковре перед ним, – прошу Вас!!! Умоляю!!!
– Имя! Адрес! – сухо повторил Кассоди.
– Чечетский переулок, – торопливо заговорила женщина, – у самой набережной… там на домах и номеров-то нет… прошу Вас, отдайте ее мне! Никто ничего не узнает!
– Вы предлагаете мне стать соучастников Вашего обмана? Вашего преступления? – теперь пришел черед полковника играть роль оскорбленной добродетели, – предать все то, чему я служил долгие годы!?
– Поверьте, я умею быть… благодарной! – отчаявшись добиться сострадания от Кассоди, Герцогиня обратила взгляд своих испуганных, но по-прежнему бездонных и манящих глаз на его юного спутника, – у меня есть связи, влияние, вы даже не представляете, сколь многое я могу вам… дать.
Перед Войкоком все поплыло, подернувшись розовым туманом. Герцогиня славилась своими колдовскими талантами, позволявшими ей ловко крутить неосторожно приблизившимися мужчинами. Она чуть изогнулась, и взор сержанта сам собой устремился к соблазнительно оттопырившемуся вырезу ее платья.
– Быть может… – он нервно сглотнул, – нам не следует принимать скоропалительных решений, полковник? Мы могли бы…
– Довольно! – оборвал его лепет Кассоди, – закон един для всех, Ваша Светлость… бывшая Светлость.
Он резко опустил ногу, и жалобный хруст фарфора слился с пронзительным визгом Герцогини, схватившейся за лицо, которое начло корчиться и плавиться, точно брошенная в огонь восковая маска. Защитные чары спали, и уродства, доселе запертые в личике куклы, начали возвращаться к прежней владелице.
Ее еще недавно точеные и чистые черты словно скрючило от страшной боли. Рот осклабился в безумной ухмылке, обнажив кривые грязно-желтые зубы, левый глаз начал выпучиваться все сильней и сильней…
Войкок не выдержал и сам упал на колени, давясь приступом тошноты…
– Но почему!? – сержант молчал всю обратную дорогу до ожидавшего их экипажа, и только забравшись внутрь и без сил плюхнувшись на сиденье, дал волю своим эмоциям, – почему Вы поступили с Герцогиней так жестоко!?
Перед глазами Войкока неотвязно стояла рвущая его душу в клочья картина – Герцогиня, стоящая на коленях посреди залы в окружении опавших с ее головы некогда роскошных медно-бронзовых волос и раскачивающаяся из стороны в сторону в такт своим рыданиям, которые больше напоминали завывания смертельно раненого зверя. Он сомневался, что когда-нибудь сможет стереть из памяти ее залитое слезами жуткое изуродованное лицо, и сколько бы он ни затыкал уши, в них продолжал звенеть ее полный боли и ужаса вопль.
– Еще немного, и Вы, сержант, набросились бы на меня с кулаками в попытке защитить предмет своих воздыханий, – Кассоди покрутил кольцо на рукояти своего жезла, и тот полыхнул яркой зеленой вспышкой, – пришлось действовать быстро.
– Но я… я бы никогда… – опешил Войкок.
– Не спорьте, юноша. Я знаю, о чем говорю – чары Вожделения действуют невероятно быстро, и человек даже не успевает сообразить, что с ним происходит. Сталкивался уже… – полковник тряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания.
– Но она же рассказала все, что Вы хотели узнать! – не унимался разгорячившийся сержант, – почему нельзя было решить вопрос как-нибудь помягче?
– Сотрудничество может облегчить наказание, но не отменяет вины, – нравоучительно заметил полковник, – я отмечу в рапорте ее желание помочь следствию, но все дальнейшее исключительно в руках Комиссии Чистоты. Не исключаю, что и в их конторе теперь чьи-то головы полетят. Как получилось, что инспекторы на протяжении многих лет упорно не замечали, что Герцогиня практически не стареет? Им уже давно следовало заподозрить неладное.
– Разве Язволов способен дать человеку бессмертие!?
– Нет, конечно, но он может достаточно долго скрывать признаки надвигающейся старости. Если его регулярно подновлять, – Кассоди покосился на сержанта, – иначе зачем, по-Вашему, молодой человек, ведьма сегодня гоняла к Герцогине своего тайного посыльного.
– Так вот для чего требовались кисточки и краски, которые мы нашли в его рюкзаке! – осенило Войкока.
– Именно так. Чтобы перенести на кукольное личико все вновь появившиеся морщинки и пятнышки, – полковник вздохнул, – обычно такую личную куклу делают еще в младенческом возрасте, чтобы исправить врожденные дефекты, и после уже не трогают, храня в надежном месте. Человек может так никогда и не узнать, что у него где-то есть свой Язволов. Герцогиню же погубило ее безмерное тщеславие, ей хотелось оставаться юной и совершенной вечно.
– Что ее теперь ждет?
– Лишение всех титулов, перевод в касту Отверженных и депортация в Пустоши. Если Комиссия сжалится, то все будет проделано тихо и без лишней публичности. Но это вряд ли, она же шла на преступление осознанно! Поэтому ее вполне могут еще и по улицам в позорной клетке прокатить. В назидание прочим, так сказать.
– Для нее такое унижение, пожалуй, похлеще смерти будет.
– Нисколько не сомневаюсь.
В этот момент жезл полковника выпалил короткую очередь ярких зеленых вспышек, сообщая, что все его приказания доведены до исполнителей.
– Отлично! Тогда мы тоже отправляемся! Дорога каждая секунда! – Кассоди отдал команду машинисту, и экипаж, скрипя и лязгая, все быстрей загрохотал по мостовой.
– Почему такая спешка?