Евгений Сухов
Госпожа трех гаремов
Второе изгнание
Этой ночью город уснуть не смог. Повсюду раздавались приглушенные крики и проклятия. Не спали в эту ночь и в ханском дворце. Невозмутимым оставался только Сафа-Гирей.
– Зажечь огонь в моих покоях! – приказал он. – Пригласить моего гостя Ядигера.
Сафа-Гирей опустился на шелковые подушки и стал ждать. Скоро на пороге покоев появился Ядигер. Отпрыск астраханского хана держался с достоинством. Он всегда помнил, что Сафа принадлежит к ненавистному ему роду Гиреев, непримиримым врагам Астраханского ханства. Однако это не мешало им наносить друг другу визиты вежливости, а в последний год они сблизились особенно.
Сафа-Гирей внимательным взглядом смерил Ядигера.
– Неспокоен народ, – заговорил хан после того, как гость опустился на подложенные слугами мягкие подушки.
Ядигер не перебивал, ждал, что будет дальше, только согласно кивал головой.
– В Казани бунт.
И снова астраханец согласился, прикрыв глаза.
– Завтра я раздавлю их всех! – гневно выкрикнул Сафа-Гирей.
– У тебя не хватит сил, – неожиданно возразил Ядигер. – Тебя не любят в Казани и желают твоей смерти.
Сафа-Гирей сверкнул глазами. Меняются, видно, времена, если астраханский выкормыш смеет возражать казанскому хану! Но Ядигер не боялся Сафа-Гирея, он уже понимал, чего хочет от него хан.
– Ты разоряешь свои улусы непомерными поборами, города твои стоят в запустении, сборщики налогов бесчинствуют и грабят, правды у судей не найти. Во всем же винят тебя, потому что все это происходит от твоего имени. Твои ставленники в улусах не любят казанцев и обкладывают их все новыми налогами. Карачи открыто враждуют между собой, а у тебя нет даже сил наказать виноватого!
– О Аллах, ты сказал только правду! – выдавил из себя Сафа-Гирей. – Но где же выход?!
– У тебя есть выход… Нужно бежать! И бежать сейчас же. Иначе на рассвете будет поздно, толпы казанцев ворвутся во дворец и растерзают тебя вместе с женами. Слава Всевышнему, ночи сейчас темны!
– Но у меня есть стража и отряд крымских улан!
– Но что может сделать один отряд против целого города? И уверен ли ты в том, что стража верна тебе?
Сафа-Гирей задумался. Его узкий, слегка впалый лоб прорезали глубокие морщины. На скулах нервно забегали желваки. «Вернуться на ханство, чтобы так позорно бежать! А может, Ядигер добивается моего отъезда из Казани, для того чтобы самому занять место хана?..»
– Ты должен поехать к нам, в Хаджи-Тархан, я напишу отцу, чтобы он тебя встретил, как и подобает встречать казанского хана. Там у тебя будет время, чтобы собрать войско, а уже затем вернуться в Казань!
– Хорошо. Я еду! – решился все-таки Сафа-Гирей.
Глубокой ночью небольшой отряд хана тайно покинул своевольную Казань. Некоторое время в темноте были видны неясные силуэты всадников, а потом и они растворились на астраханской дороге.
– Я еще вернусь! – всю дорогу повторял Сафа-Гирей, пришпоривая задыхающегося от быстрого бега жеребца. – Я еще вернусь!
Долгих три месяца пробыл изгнанный Сафа-Гирей в Астрахани. «Был ханом, – думал Сафа-Гирей, – нужен был всем, а сейчас – никому!» На его почти заискивающую просьбу дать небольшое войско – проучить непокорную Казань – астраханский хан неожиданно ответил резким отказом:
– Не с руки сейчас ссориться с Москвой! Урусские войска как никогда сильны и находятся на подступах к Казани. А ведь они могут свернуть и в мою сторону, окажи я тебе добрую услугу!
Сафа-Гирей понял, что рассчитывать здесь больше не на что. «Лучше быть незваным гостем у своего тестя, чем изгнанником в Хаджи-Тархане», – рассудил беглец и вместе с женами и небольшим отрядом отправился в Ногайскую Орду, к отцу своей старшей жены Сююн-Бике.
За спиной оставались мечети Астраханского ханства.
Ногайский господин не пожелал встретить зятя.
– Отведите меня к мурзе Юсуфу, – властно обронил Сафа-Гирей дворцовой страже.
Неласково встречали Ногаи – охрана равнодушно созерцала опального хана.
– Отвести меня к моему тестю! – повысил он голос, и рука невольно потянулась к красивой чеканной рукояти.
Дворцовый страж скользнул глазами по сильной руке казанского господина, кривой красивой сабле, потом, после краткого раздумья, произнес:
– Отвести Сафа-Гирея к мурзе Юсуфу.
– Дерзкий! Ты забыл добавить слово «хан» и поклониться!
Голос Сафа-Гирея звучал по-прежнему строго. Рука все так же покоилась на красивой рукояти, и страж рассмотрел, как тонкую чеканку обнимает красивая пятнистая змея. «Кобра! А ведь она способна ужалить насмерть! Лучше умереть на поле брани, чем от руки изгнанника-хана. Тогда хоть сразу попадешь в рай!»
– Проводить казанского хана Сафа-Гирея к мурзе Юсуфу.
Старый воин как можно почтительнее согнул спину. Ему не однажды приходилось кланяться султанам, ханам, мурзам и эмирам, но изгнанному и всеми презираемому беглецу – впервые!
Хан прошел мимо, не удостоив больше стражу даже мимолетным взглядом.
Сафа-Гирей медленно поднялся по широким мраморным ступеням дворца. Следом, обнажив сабли, ступали два стражника.
Юсуф ждал Сафа-Гирея. «Что ж, пускай войдет! Помнится, он был тщеславен и горд, но время меняет людей».
Однако годы, казалось, не коснулись Сафа-Гирея. Он был по-прежнему статен и молод, все тот же надменный взгляд, только губы приобрели еще большую твердость. «Красив, – подумал Юсуф и удобно расположился на мягких подушках. – Что же он будет делать дальше? Хватит ли у него решимости пройти в комнату? Вот как, не хватило… Сафа-Гирей стал скромным. Все-таки изменился хан, не забывает, что гость!»
Юсуф сделал небрежный знак рукой, и стража немедленно скрылась, оставив его наедине с Сафа-Гиреем. Тот прошел дальше в глубь комнаты, и его легкие шаги утонули в мягких коврах.
Комната была просторной и богато убранной. Юсуф окружил себя красотой не меньшей, чем султан Сулейман: на полу персидские ковры, сосуды – из чистого золота.
Сафа-Гирей вдруг понял, что от этого дряхлого старика зависит не только его дальнейшая судьба, но, быть может, и жизнь.
– Отец, прости, – переламывая в себе гордыню, изгнанник склонил колени перед Юсуфом. – Виноват я перед всеми: перед Аллахом в первую очередь, но все, что я делал, шло от любви к моему ханству и к твоей дочери Сююн-Бике!
Лицо старика при упоминании о его любимице сделалось мягче, и голос стал вдруг совершенно другим:
– Встань, Сафа. С каких это пор ханы стоят на коленях перед мурзами? Чего ты желаешь от меня? Ждешь помощи?..
– Позволь мне в твоем юрте [21] переждать тяжелое для меня время. А потом я вернусь!.. Я очень рассчитываю на твою помощь.
Юсуф долго не отвечал. Тяжко поднялся с мягких больших подушек и заходил по комнате. Глубокий ворс ковра заглушал его тяжелый шаг.
Сафа-Гирей молчал, сейчас решалась его судьба. Наконец Юсуф заговорил:
– Ты смеешь просить моей помощи! Неужели ты думаешь, что я пожелаю помочь человеку, который убил моего зятя Джан-Али, данного мне Аллахом! Ты обесчестил мою дочь браком, который не угоден Всевышнему!
– Но Сююн-Бике любит меня! – пробовал возражать Сафа-Гирей. – Джан-Али был равнодушен к твоей дочери.
– Иди. Я подумаю, – тихо произнес Юсуф, остывая. – И пусть ко мне явится Сююн-Бике.
Сююн-Бике не была на родине несколько лет. Волнение не оставляло ее, как только отряд пересек границу Орды. Из окон кибитки она с волнением смотрела на знакомую с детства бескрайнюю степь.
– Остановись! – крикнула бике.
Сколько раз ей вспоминалось именно это место. Здесь впервые произошла ее встреча с огланом Кучаком. О Аллах, как давно все это было…
Кибитка въехала одним колесом в яму и, качнувшись, остановилась. Сююн-Бике спрыгнула с подножки, встала на колени, запачкав темной тиной шелковые шаровары, и коснулась губами влажной земли.
Вот и свиделась Сююн-Бике с домом. Никто не торопил ее, а она не спешила. Уланы молча наблюдали за ней.
– Поехали! – Она села в кибитку, и та медленно тронулась, а затем, набирая разбег, поспешила в сторону высоких городских стен.
Сарайчик почти не изменился, только в центре площади выросла каменная мечеть. С высоких минаретов муэдзины созывали правоверных на вечернюю молитву. Город был так же красив, как Казань.
Юсуф встретил дочь ласково:
– Как ты похорошела, милая Сююн-Бике. Твоя красота может соперничать с луной.
– Ты преувеличиваешь мои достоинства, отец. Я – только женщина и жена изгнанного хана.
Юсуф помрачнел, черты его лица сделались резче, потемнели морщины. И Сююн-Бике увидела, как он постарел.
– Ты была женой Джан-Али. Я выдавал тебя именно за него, – нахмурился мурза. – А Сафа-Гирей убил твоего мужа и тем самым нанес оскорбление мне!
– Мой муж – Сафа-Гирей, – твердо сказала Сююн-Бике. – Джан-Али никогда не любил меня.
Мурза не сумел спрятать усмешку.
– Ты достойна лучшей участи, чем быть женой хана-изгнанника. Кому сейчас нужен этот шелудивый пес, который шастает по степи в поисках пристанища?! Достаточно мне пошевелить пальцем, как его просто не станет. Даже Гиреи, его крымские родственники, не вступятся за него.
– Ты не посмеешь убить моего мужа! – взмолилась Сююн-Бике. – Ты поможешь ему, потому что я люблю его!
Сердце старого воина дрогнуло. Что может быть ближе, чем боль дочери? Что ее ожидает с неудачником-ханом, который не в состоянии справиться даже с кучкой недовольных мурз? Наверняка о том, что Сафа-Гирей прибыл в Ногаи, уже знает и Иван. И он может напомнить об этом. А расположение урусского хана стоит всегда дорого. С другой стороны, Гиреи… Вряд ли они способны простить гибель своего сородича. Сами Гиреи могут с легкостью резать друг друга, но попробуй вспороть брюхо кому-нибудь из них! Они сразу забывают обиды и объединяются против общего врага. Гиреи – опасные соседи!
– Хорошо… Я подумаю, а теперь иди к себе, Сююн-Бике.
У мурзы Юсуфа Сафа-Гирей гостил недолго, зачем же злоупотреблять радушным приемом? И через несколько дней, сколотив небольшое войско, неторопливо двинулся в обратную дорогу.
Надо брать Казань!
В дороге Сафа-Гирей сделался раздражительным, случалось, срывал злость на окружающих, и уланы старались во время переходов держаться от него подальше. А хана мучило тяжелое предчувствие, он продолжал находиться под впечатлением своего последнего разговора с Юсуфом.
– Ты просишь у меня войско, Сафа-Гирей, чтобы вернуть себе Казань?
– Да, мурза Юсуф! И ты должен помочь мне в этом! Даже стоя на суде перед Аллахом, я буду помнить о твоей доброте. Объясни мне, что тебя может связывать с ханом Иваном? Он неверный, а ты мусульманин! Мы должны объединиться. Как только я верну себе Казань, нам нужно идти на Москву. В этом нам поможет и Крым – Сагиб-Гирей. Даже Казанское ханство хан Иван объявил своим юртом! – гневно продолжал Сафа-Гирей. – Никогда Казань не была ничьим улусом, не будет и впредь! Или ты думаешь, Юсуф, отсидеться здесь в степи, пока Иван подходит к Казани?! Не выйдет, следующим будешь ты!
Этот разговор для Юсуфа тоже не прошел бесследно: на следующий день он дал хану-изгнаннику несколько сот всадников.
– Мне нужны пушки, чтобы пробить стены Казани! – все более смелел Сафа-Гирей.
– Мне они тоже нужны. Чем же я буду защищать свой город, если ты заберешь еще и пушки?
Сафа не стал отвечать, только с досады плетью огрел коня и увлек за собой небольшое войско Юсуфа.
Накануне Юсуф получил грамоту от урусского хана Ивана.
Здравствуй, брат мой мурза Юсуф! Бью челом тебе из стольного города русского. Прослышал я, что в царстве твоем скрывается изгнанный из Казани царь Сафа-Гирей. Враг он мой и всего народа русского. Вяжи сего пса по рукам и ногам путами крепкими. И как простого смерда вези в Москву. А уж там я сам суд учиню! Услугу твою помнить буду. Дружбой буду обязан. И на том великий князь и государь всея Руси Иван Четвертый Васильевич Второй кланяется.
– Позвать ко мне хаджи [22] Хафиза, – приказал Юсуф, когда войско опального хана уже скрылось в степи. – Пиши, – произнес мурза, когда Хафиз удобно разместился за столом, взяв в руки отточенное перо. – «Желаю долго здравствовать, брат мой государь Иван. Пишет тебе ногайский мурза Юсуф. Враг твой, хан Сафа-Гирей, был у меня с дочерью моей любимой, Сююн-Бике. Письмо твое запоздало. Оно пришло, когда Сафа-Гирей уже выехал из Ногаев. Я вдогонку хану отправил людей своих, чтобы поймали и наказали его», – медленно диктовал Юсуф. На некоторое время он задумался. – Нет, не годится… Пиши. «Письмо твое получил. Хотел заточить Сафа-Гирея в зиндан, но он, пес такой, убил моих людей и сбежал. Я же вослед послал ему своих людей, чтобы догнали и наказали Сафа-Гирея…» Гонца с письмом отправить немедленно и позвать ко мне Али.
Вошел Али. Его темное лицо, меченное солнцем, временем и саблями урусов, чуть оживилось под лукавым взглядом Юсуфа.
– Я слушаю тебя, о великий, – низко пригнув поседевшую голову, сказал старый воин.
– Возьми с собой сотню казаков, скажешь Сафа-Гирею, что прислал их я. Будь рядом с ним, стань его тенью, а при удобном случае – убей! Но чтобы об этом не знал никто.
Часть вторая
СТАВЛЕННИК МОСКВЫ
Курултай [23]
На курултае, куда съехались эмиры и мурзы с ближних и дальних улусов Казанского ханства, выбирали нового правителя. На огромном Арском поле было тесно от шатров. Там, где каждую весну проходил сабантуй [24] и не утихало веселье, сейчас было тревожно – решалась судьба государства. Знатные казанцы, перебивая друг друга, предлагали на ханский престол своих ставленников.
– Нам нужен Шах-Али! – стараясь перекричать всех, взывал к собравшимся один из мурз. – Только он сможет помочь Казани! Он договорится с ханом Иваном, и войско урусов отойдет от стен города.
– Но он волен в обращении с женщинами! Он будет позорить наших жен! Вспомните его правление! – возражали ему. – Он воспитывался среди гяуров, там женщины чересчур вольны в поведении и в обращении с мужчинами!
– Нам сможет помочь только Крым! – кричали другие. – За ним стоит султан Сулейман с его непобедимыми янычарами! Урусы хотят вытеснить нас с земли предков! Султану Сулейману они пишут, что Казань всегда была их улусом!
– Нет! На Казань нужно ставить только Ядигера! Он был уланом в войске хана Ивана, знает обычаи урусов и хорошо знает наше ханство! И кто будет спорить с тем, что он настоящий мусульманин?!
Потом взял слово Чура Нарыков.
Он поднялся с колен, провел маленькой ладонью по черной бородке, обвел всех присутствующих долгим взглядом… Здесь собрались разные люди. Всех объединил и сблизил курултай. Забыты давние родовые распри, никто не вспоминал о прежних обидах. Решалась судьба всего ханства. Непримиримые враги сидели рядом и брали жирные куски баранины с одного блюда. Сейчас все взгляды были устремлены в сторону Чуры.
Он хорошо знал Шах-Али. Конечно, это далеко не тот хан, который нужен Казани, но лучшего сейчас просто не найти. Было время, когда их обоих связывала дружба. Разве не Чура Нарыков в первый год ханства Шах-Али протянул ему руку помощи? Тогда новый правитель искал расположения знатных эмиров, и первым был он, могущественный Чура! Вместе с популярностью хана росло и влияние Нарыкова. Без его совета казанский правитель не мог сделать и шагу, и, если бы не пренебрежительное отношение Шах-Али к знатным сановникам, по сей день хан сидел бы на своем престоле.
Чура Нарыков, запахнув на себе полы длинной одежды, обратился к собравшимся:
– Правоверные! – Он старался говорить так, чтобы его услышали в самых дальних концах курултая. – Аллах должен воздать нам по заслугам за многотерпение! Долго мы несли на себе непосильную тяжесть владычества Гиреев! Вспомните же, сколько при их правлении было изничтожено почтенных казанцев. Гиреям нужны только две вещи – золото и власть! Разве они пекутся о благополучии своих подданных?! А Казань? Теперь это не наш город. Его заполонили крымские мурзы, им отданы лучшие земли!
Чура сделал паузу, убедился, что его слушают внимательно, затаив дыхание. В первых рядах он заметил Кулшерифа и Худай-Кула.
Сеид Кулшериф в знак согласия слегка кивал головой.
Эмир Нур-Али сидел неподалеку от Кулшерифа и время от времени поглядывал в его сторону, пытаясь угадать мысли сеида. А тот словно дал обет молчания – выступать не торопился.
Чура между тем продолжал:
– Мы всего лишь пасынки на собственных землях! Не к чести казанцев быть последними у себя дома!
– Верно он говорит! – выкрикнул Нур-Али.
– Верно! – прокричал Худай-Кул.
Чура смерил его взглядом: «И ты сюда же, собака!» Он вспомнил, как совсем недавно улай так же поддерживал и Сафа-Гирея. Худай-Кул всегда был на стороне сильного.
– Верно!!! – подхватило великое собрание – курултай.
– Но что ты предлагаешь?
Эти слова, хотя и сказанные тихим голосом, услышали все. Как же иначе – ведь они принадлежали самому сеиду.
Кулшериф дотронулся морщинистой ладонью до подбородка, поросшего редкой седой бородой. Сеид ждал ответа.
– Я предлагаю написать письмо урусскому государю, чтобы он дал согласие на ханство Шах-Али! – наконец произнес Чура.
Огромное собрание вновь закипело.
– Он больше служит урусскому хану, чем своим правоверным!
Со своего места тяжело поднялся Кулшериф. Он был малого роста, но его увидели все. Кто-то из мурз подставил под его руку свое плечо. Сеид поблагодарил едва заметным кивком. Ждал, когда спадет первая волна возмущения. Кулшериф, будто под тяжестью взглядов, склонился. «Недолго он еще протянет!» – поймал себя на жалости Чура.
Курултай приготовился слушать мудрое слово духовного наставника.
– Чура Нарыков прав! – раздался над поляной сухой, чуть надтреснутый голос.
И настроение курултая изменилось. Слова сеида пророческие. Его устами говорит сам Аллах.
– Верно!
– На престоле должен быть Шах-Али!
– Тогда хан Иван уберет свои полки с наших земель. А что будет дальше… – сеид обвел толпу долгим взглядом, – ведает только Аллах!
Он провел руками по лицу, совершая святое омовение, и весь курултай в один голос выдохнул:
– Амин!
Воля господина
Город был близок. Сафа-Гирей уже видел крепкие стены Казани. На башнях и стенах он разглядел множество вооруженных людей.
– Неласково они встречают своего хана. Посмотрим же, что будет дальше, – и Сафа-Гирей хлестнул нагайкой коня по круглому лоснящемуся крупу. Жеребец, фыркнув, вынес хозяина на берег реки.
Во время весеннего паводка Казань-река разлилась особенно привольно – уже не перешагнуть, как некогда в сухие годы. Ее тихие, неторопливые воды подступили прямо к высоким стенам города.
«Сразу не взять, нужно будет придумать что-нибудь». Сафа-Гирей вновь огрел плетью жеребца. Тот обиженно заржал, взвился на дыбы и понес всадника по берегу речушки.
Три дня отряды Сафа-Гирея штурмовали Казань. Но город оставался неприступен.
Обратная дорога в Ногаи показалась долгой. Сафа-Гирей выехал далеко вперед своих сотен, рядом ехал улан Али. Кони шли рядом, шаг в шаг.
– Я хочу побыть один, – произнес хан. – Оставь меня!
Улан будто не слышал и продолжал следовать за Сафа-Гиреем.
– Я хотел сказать тебе, хан, – произнес вдруг Али. – Не возвращайся в Сарайчик, там тебя ждет смерть… Я должен был убить тебя, Сафа-Гирей.
Хан оставался невозмутимым, он как будто не слышал оброненных слов. Только мозолистая крепкая ладонь потянулась к темной холке коня. Тот на мгновение замер, ласка хозяина была ему приятна.
– Но я не смог этого сделать. Ты – великий хан. И окажи мне честь находиться рядом с тобой.
Сафа-Гирей благодарно улыбнулся:
– Спасибо тебе за эту весть. Я никогда не забуду твоей услуги.
Кони продолжали идти рядом и в такт шагов раскачивали косматыми головами.
– Посмотри, что там за пыль на горизонте?
– Где? – удивленно приподнялся на стременах улан.
– Там! Смотри!.. Смотри!
– Где же? – повернулся Али к Сафа-Гирею, и тут же вороной клинок, рассекая ребра, по самую рукоять вошел улану в грудь.
– За что? – прошептал он, и кровавая пена с помертвелых губ закапала на поднявшуюся после дождя полынь.
– Волю господина надо исполнять!
Улан еще некоторое время пытался удержаться в седле, широко раскачиваясь из стороны в сторону, а потом, натягивая поводья, рухнул лицом в чужую казанскую землю. Конь поднялся на дыбы, заржал громко, и эхо долго разносило этот крик-печаль по всей степи.
Сафа-Гирей повернул назад к своему войску.
– В Ногаи не поедем. Путь наш лежит в Хаджи-Тархан. Там нас ожидает теплый прием, а коней – сытный овес.
Воинство Сафа-Гирея уже давно перестало удивляться решениям хана и послушно свернуло с наезженной дороги в степь, в сторону Астраханского ханства.
Нежданная весть
Войско великого князя Ивана Васильевича остановилось большим лагерем у широкой, не успевшей еще освободиться от ледового плена Итили. На следующий день по велению государя решено было переправиться по льду к городу. А ночью неожиданно прошел ливень. Берега уже не могли удержать стихию, и вода прорвалась, затопив лагерь. Повозки, груженные пушками, ядрами, продовольствием и прочим скарбом, вязли в рыхлом снегу, а то и просто проваливались под лед, увлекая в мутную пучину и отроков [25]. Над Итилью раздавались крики о помощи, предсмертное ржание коней, ругань. Воины бросали оружие, сбрасывали кольчуги и пытались добраться до берега вплавь.
– О святая Богородица, спаси и сохрани! Заклинаю тебя! – молился в страхе молодой государь. – Видно, грешен, вот и наказывает меня сын твой… Заступись!
А весна, начавшаяся в том году особенно рано, продолжала показывать свой крутой нрав. Итиль широко затопила пашни, луга и леса. И войско Ивана Васильевича без соизволения воевод стало отходить от Казани.
Со стен города неудачу великого князя приветствовали восторженно, и Кулшериф, взывая к ликующей толпе, беспрестанно повторял:
– Сам Аллах помогает нам воевать против неверных.
А на следующий день, свернув знамена, снялся со своего места и передовой полк государя. Иван Васильевич возвращался в стольный град.
Недолго печалился самодержец и уже через месяц стал готовить новый поход. Во все стороны земли Русской скакали гонцы, собирая великое войско. Приготовление к новому походу приостановила неожиданная весть: земля Казанская просила на ханство Шах-Али.
Государь обратился за советом к своему духовному наставнику митрополиту Макарию.
– Как быть, святой отец? – спрашивал молодой, не искушенный в тонкостях государственных дел Иван Васильевич.
Макарий, полуобняв юношу, мудро вещал:
– Шах-Али, государь, другом завсегда нам был. Интересы наши исполнял исправно. Он и отцу твоему Василию Ивановичу добром служил. За что и не люб народу казанскому, за то и изгнан был из града Казани. Царем он был и в граде Касимове и там служил честно. А коли в чем и повинен был, так его уже и Бог простил, раскаялся давно. Отпиши, государь, послам казанским о согласии твоем. Пускай Шах-Али царем казанским сделается, и нам от того большая польза будет. – Митрополит помолчал, снизу вверх посмотрел в глаза государя.
Долговязый Иван Васильевич усердно внимал мудрым речам духовного наставника. А Макарий продолжал:
– Только надобно ему наказать про полон русский. Да про то, что Христа на басурмановой земле забывают православные, в нового Бога уверовали. Аллаху молятся, баб ихних в жены берут.
– Хорошо, Макарий, быть по сему!
В тот же день Шах-Али предстал перед государем. Царь принял его как равного, посадил подле себя.
– Ты – царь, и я – царь, – заговорил Иван Васильевич. – Я царь московский, ты же царем казанским сделаешься. Обещай же, что не предашь меня, как Сафа-Гирей, и братом мне будешь!
– Обещаю.
А государь меж тем продолжал:
– Сафа-Гирей, прежний царь казанский, земли русские обижал да в полон всякого народу набирал. Как на царствие станешь, то полон русский отпустишь, а мне на том грамоту отпишешь.
Шах-Али почувствовал на своем плече прикосновение государевой руки. Тяжела оказалась честь: Шах-Али рухнул на колени.
– Прости, государь, за прегрешения. Век правдой служить буду, как отцу твоему служил, Василию Ивановичу.
