Игорь Вереснев
Реквием по вернувшимся
Елена Коцюба. Солнечная система, 3-й день экспедиции
Экспедиция начиналась в полном соответствии с полетным заданием. «Христофор Колумб», корабльразведчик класса МГ7, вышел в исходную точку Маневра Перехода. Собственно, никакой определенной «точки» для этого не требовалось. Проколоть 3-брану[2] можно в любом месте, где ее кривизна больше пороговой. Другое дело, погрешность при определении координат точки выхода была обратно пропорциональна кубу этой самой кривизны. Но и вплотную к Солнцу не подойдешь, – ресурсы бортовой защиты корабля не безграничны. «Точка» определялась разумным балансом между возможностями корабля и способностями навигатора: точность прыжка зависела от его мозгов в такой же мере, как и от электронной начинки навигационного оборудования. Навигатор «Христофора Колумба» считал вполне достаточным расстояние в ноль две астрономические единицы от центра масс локального пространства G00000001, то бишь от Солнца. Потому командир Круминь уже объявил двух часовую готовность начала Маневра.
Елена еще раз обвела взглядом химотсек. Двухчасовая готовность предписывала проверить закрепленные служебное и личное помещения и занять место согласно распорядку. В служебном помещении, закрепленном за космонавтом-разведчиком первого класса, химиком-планетологом Еленой Коцюбой, – корабельной экспресс-лаборатории, – проверять было нечего. Все проверено-перепроверено три дня назад, в орбитальном доке. Место космонавта-разведчика согласно распорядку – в стасис-капсуле, обязанности на время Маневра – спать сладким сном (или не сладким, это уж кому как на роду написано). Так что на ближайшие полтора часа Елена была свободна и собиралась отправиться в «личное помещение», – в каюту под номером пять, вторую от края в левом крыле жилой палубы. И заняться полным, абсолютным бездельем. Этот гиперпереход будет девятнадцатым в ее жизни – обыденность. Конечно, первые два можно не считать, первые два – это еще в академии. Или наоборот, именно их и стоило считать? Потому что их Елена провела осмысленно, в отличие от всех последующих, когда она путешествовала к звездам и обратно чурбачком с заторможенными чуть ли не в ноль процессами жизнедеятельности. Дурных снов в стасис-капсуле ей не снилось ни разу, но все равно Елена не отказалась бы вновь испытать подзабытые за пять лет ощущения гиперперехода, жуткие и сладостные одновременно. Да только навигатором «Колумба», а значит полновластным хозяином на время Маневра, был господин Буланов, и этим все сказывалось. Педант и зануда, Буланов жизнь сверял по уставам и должностным инструкциям. И раз членам экипажа, не занятым Маневром, предписано находиться в стасис-капсулах, – во избежание! – значит, там они и будут находиться.
Елена собиралась выйти из лаборатории, когда дверь за спиной, тихо зашелестев, растворилась. Кого там принесло? Она обернулась, удивленно приподняла брови. Степка? В дверном проеме, радостно лыбясь, стоял бортинженер.
– Тебе чего? – спросила.
– Да вот зашел узнать, помощь не требуется?
Он сделал шаг вперед, позволяя двери захлопнуться. Высокий голубоглазый блондин, Маслов прямо-таки лучился уверенностью в своей неотразимости. Даже едва заметная родинка на мочке его левого уха, казалось, самодовольно пыжилась: «погляди на меня – я тоже самая красивая, самая обаятельная и привлекательная».
Елена в который раз подивилась, насколько разношерстный экипаж у них подобрался. Ничуть не странно, что разбегаются кто куда, как только турникет космовокзала остается за спиной. Наоборот, удивительно, как психологическая служба космофлота на такую «разношерстность» сквозь пальцы смотрит. Все из-за командира, он на особом счету и у руководства, и у психологов. Непонятно как, но Круминь умудрялся на время экспедиции превращать их в команду, и неплохую команду, в общем-то. Да, команда хорошая, профессиональная, слаженная, но каждый по отдельности…
Навигатор Буланов – человек не то что в футляре, в трех футлярах вместе взятых. Пять лет в одной команде, и за все это время Елена от него десятка слов не слышала, которые бы работы не касались. А жадина, – не приведи господи, над каждым рублем трясется. В общем, пренеприятнейший тип. Но профессионал, этого не отнять.
Степка Маслов – полная противоположность навигатору. Нет, профессионал он хороший, спорить с этим трудно. Но в остальном он тоже «профессионал». О таких говорят: «в каждую задницу без масла влезет». В любой компании этот красавчик мгновенно оказывался в центре внимания. И затмевал ее, Елену Коцюбу, своим… Называть эту черту характера обаянием ей не хотелось, предпочитала употреблять слово «наглость». Елена иногда злилась на бортинженера, но Степка был таким пронырой, что и рассердиться по-настоящему на него не получалось.
Пилот Медведева в чем-то такая же. Тоже умеет ко всем подмазаться, к любому в душу влезет. Только у нее это по-другому выходит, незаметно и ненавязчиво. Всегда в сторонке, всегда исподтишка действует. А иногда такое выдаст, что задумаешься: все ли у пилота с головой в порядке?
Хотя Вероника, к примеру, в нормальности Медведевой не сомневалась, слушала ее сентенции, чуть ли рот не раскрывала. Но Вероника не показатель. Она и сама… нет, подругой Пристинская была замечательной, но сами посудите: сначала человек заканчивает Академию Космофлота, однако вместо того, чтобы работать по специальности, выскакивает замуж за первого встречного, рожает ребенка. Ладно, любовь-морковь, то-се, каждому свое, как говорится. Но не проходит трех лет, – и все побоку! С мужем разошлась, дочку – бабушке с дедушкой на воспитание, сама – фьють! – в косморазведку. А ведь это ей нафиг не нужно, каждый же видит. Скучать начинает по своему Мышонку, стоит кораблю из орбитального дока выйти. Нормальная, да?
Кто там остался? Витя-кибернетик? Этот вообще ходячее недоразумение. Не человек, а придаток к бортовому компьютеру. Целыми днями сидит у себя в отсеке, шлем нейротранслятора с головы не снимает. В прошлую экспедицию, когда Коновалец у них в экипаже объявился, Елена пробовала с ним пофлиртовать. Не то чтобы он ей понравился, – как может нравиться парень с козлиной бородкой, редкими усиками и лоснящимися волосами до плеч, завязанными в какой-то невнятный хвостик? – скуки ради подразнить захотелось. Тем более что природа наградила ее весьма впечатляющими «дразнилками», на которые мужики ловились, что окуни на блесну. Кибернетик не повелся. Не понял даже, что это безобидный флирт, шарахаться начал, будто Елена нимфоманка натуральная. Как тут не усомниться: а мужчина ли он или мальчик-девственник в свои двадцать девять?
Итак, получалось, что на весь их экипаж единственный нормальный, адекватный человек – она, Елена Коцюба. Ну и командир Круминь. Но Круминь – это разговор особый.
…Маслов по-прежнему торчал у дверей лаборатории, загораживая проход. Елена постаралась ответить, не добавляя язвительности в голос:
– Степа, спасибо за предложение, но мне помощь не нужна. Шел бы ты к себе в машинное отделение, проверил, как там и что.
Улыбка бортинженера сделалась еще шире и обворожительнее.
– В машинное отделение я всегда успею. А пока – дай, думаю, к девушкам загляну. Если не помощь, то, может, поддержка потребуется. Моральная и… всякая-разная.
Маслов просто улыбался, но казалось, что на последней фразе он подмигнул весьма двусмысленно.
– Это ты на что намекаешь? – сразу подобралась Елена.
– Так ведь к гиперперемещению готовимся.
– Подумаешь! У меня это уже девятнадцатый переход.
– У меня – тридцать пятый, что из того? Статистика тут значения не имеет. Представь – нас превратят в хромоплазму и затрамбуют в черт знает какие измерения. А когда в нормальное пространство вернемся, то это ведь будем абсолютно другие мы! От этих нас не то что молекулы, ни одного протончика не уцелеет. Нынешним нашим телам существовать осталось чуть больше часа. А им ведь хочется напоследок и нежности, и ласки…
– Степа, ты меня с Вероникой не спутал? – перебила его Коцюба. – Это на ее ушах подобная лапша очень хорошо повисает.
– Вероника занята, – развел руками Маслов. – Стасис-установку готовит.
– Тогда не повезло твоему телу. Ничего ему в этой жизни не обломится.
– Да? А в прошлую экспедицию…
Елена почувствовала, как щеки полыхнули огнем. Вот гад! Обещал ведь забыть ту ее минутную слабость.
– Прекрати! Это случайность была!
– Случайность? А говорят, что три раза – это даже не совпадение, а закономерность.
Щеки продолжали полыхать. Елена шагнула к двери:
– Разговор закончен. Дай пройти!
– Пожалуйста.
Бортинженер посторонился, предупредительно открыл дверь. Но сам не вышел. И повернулся так, чтобы проем частично перегораживать. Кто другой – та же Ника – прошмыгнул бы в оставшуюся щель без труда. Но Елена наверняка ткнется «выдающейся» частью своей фигуры прямо в живот этому дылде. Не дождется!
Стараясь собрать в голосе весь металл, на который была способна, она скомандовала:
– Бортинженер, покиньте помещение экспресс-лаборатории. Немедленно!
Маслов помедлил немного – прикидывал, есть ли какие-то варианты продолжения разговора. Затем, не оборачиваясь, вперед спиной, шагнул в коридор.
– Слушаюсь и повинуюсь, моя повелительница! До встречи в новой жизни!
Алексей Буланов. Солнечная система, исходная точка, 3-й день экспедиции
Расстояния между звездами измеряются парсеками.
Десятками, сотнями парсеков, тысячами лет пути, – если лететь на субсветовых скоростях. Живший в середине XXI века американский математик русского происхождения Джон Марков терпеть не мог никакие путешествия. С рождения страдающий агорафобией, он боялся представить себе огромную пустоту между мирами. Наверное, поэтому в его модели Вселенной время и расстояние отсутствовали. Вообще. Вместо непрерывного континуума он оперировал дискретными множествами абстрактных точек, «гравитационными сгустками», мгновенно обменивающимися информационными пакетами.
Вероятно, модель эта так и осталось бы одной из многих, рожденных «на кончике пера» и там же умерших. Но кроме досужих размышлений о природе Вселенной Марков занимался делами вполне конкретными. Он участвовал в разработке математического аппарата фазовых переходов адронного[3] вещества в кварк-глюонную плазму[4]. И открыл зависимость между максимально допустимым размером «капли» хромоплазмы и кривизной пространства. Уравнения, которые вывел Марков, упрямо твердили: капля массой больше пороговой не может существовать в пределах 3-браны, она «продавливается» в пространство больших размерностей, теряет при этом часть энергии и, естественно, возвращается назад в адронное состояние. Но уже в другой точке 3-браны!
Научным сообществом исследования Маркова были признаны сомнительными, тем более что получить пороговое количество хромоплазмы и проверить ее поведение экспериментально в те годы не представлялось возможным. Но Марков поспешил связать свое открытие со своей же моделью Вселенной. Нанокаплю КГП он назвал «информационным пакетом», уравнение фазового перехода – «уравнением масс-информационного преобразования» и объявил, что нашел «кротовую нору» в М-теории.
Ему не поверили. Дверь, ведущая к звездам, осталась незамеченной. Неподходящее было время для звезд. Человечество увязло в нескончаемой череде локальных, но от этого не ставших менее кровопролитными войн: за энергоносители и остатки углеводородного сырья, за питьевую воду и плодородную землю, за абстрактные идеи и реальную власть. Вскоре чудак-математик сгорел в пожаре ядерных терактов, прокатившихсяпо Восточномупобережью Соединенных Штатов от Норфолка до Бостона, и о нем забыли. Почти на полвека.
В конце XXI века другой человек в другой части света почти случайно наткнулся на работы покойного математика. Заведующего Лабораторией физики высоких энергий Стокгольмского университета Уго Ларсена «гравитационные сгустки» не интересовали. Но его очень заинтересовала энергия, которая должна выделяться во время марковского преобразования, нарушающего конфайнмент[5]. Если формула верна и заявленный принцип удастся реализовать на практике, то нанокапля КГП станет «запалом» в реакторе, превращающем любое вещество в энергию.
Марков не ошибался в расчетах. Его уравнения работали.
Свое детище Ларсен окрестил «нуль-реактором», так как сердцем установки было вещество, заполнявшее Вселенную в первые мгновения после «Точки Ноль» – Большого Взрыва[6]. Открытие сразу же окрестили предвестником новой эры в истории человечества. В эпоху, когда энергетический голод казался самой страшной из возможных угроз для цивилизации, люди получили источник общедоступной, практически неисчерпаемой энергии. Современники Ларсена представить не могли, насколько эта эра будет НОВОЙ! Совсем не такой, как виделось им в их сладких грезах.
Реактор обеспечил человечество не только энергией. Он наглядно продемонстрировал, что Марков был не забавным чудаком, а гением. Со всеми вытекающими последствиями. Впрочем, о последствиях теории Маркова для судьбы человечества не задумывались ни в 2107-м, когда нуль-звездолет «Красный дракон» совершил первый гиперпрыжок; ни в 2121-м, когда экспедиция Витольда Мережа доказала, что спин-цветовые параметры КГП содержат не только полную информацию о переносимом объекте, но и координаты точки выхода, а значит, путешествовать по Галактике можно вполне целенаправленно. Ни даже в 2127-м, когда Рольф Хаген нашел и обследовал первую землеподобную планету.
Но в 2211-м никто уже и представить не мог, каким стал бы мир без открытия, сделанного когда-то Джоном Марковым. И существовал бы он вообще, наш мир?
У навигатора корабля-разведчика «Христофор Колумб» Алексея Буланова была Мечта. Она родилась давно, когда он, еще маленький мальчик, ходил с папой в магазин игрушек на центральной площади, напротив старинного бронзового памятника основателю города. Алеша мог часами стоять возле витрины, рассматривая миниатюрные кораблики, автомобили, паровозы, самолеты и звездолеты. Такие маленькие, а совсем как настоящие!
Отец у него был самый лучший. Вдвоем они могли рыбачить всю ночь, могли полдня гонять мяч на пустыре или сидеть в саду под старой грушей и говорить обо всем на свете. Позже Алексей узнал, что взрослые считали его отца неудачником, ничего не добившимся в жизни. Алексей с ними не согласился. Он хотел походить на отца во всем, даже жену выбирал, как тот когда-то выбирал маму. С Аней они учились вместе с первого класса. В пятом Алексей решил, что женится на ней, когда вырастет. Пересел за соседнюю парту и начал ревниво опекать девочку. С годами Аня не превратилась в прекрасного лебедя, так и осталась «гадким утенком», серой невзрачной мышкой. Какая разница? Алексей тоже не считался красавцем. Правда, он лучше всех в классе решал задачи и у него была феноменальная память, позволяющая на спор перемножать в уме шестизначные числа. И, окончив школу, он с легкостью поступил в аэрокосмический институт. А потом, единственный в их городке, – в Академию Космофлота.
Когда он вернулся из своей первой экспедиции и приехал домой в новеньком парадном мундире с серебряным шитьем, посмотреть сбежалась вся улица. А он – тогда еще не навигатор, а только пилот косморазведки, – нарвал в палисаднике охапку георгинов и направился прямиком в местную больницу, где работала фельдшером Аня. Через месяц они поженились, и, когда Буланов вернулся из второй экспедиции, его ждала не только жена, но и сын.
Алексею хотелось и второго ребенка – сына или дочь, неважно, – но Ане трудно было бы самой воспитывать двоих. И заработок у фельдшера муниципальной больницы невелик. А его деньги они не тратили, откладывали, чтобы улететь на Новую и начать там собственное Дело, которым будут заниматься следующие поколения Булановых. Какое дело? Да ясно же! Строить кораблики, автомобили, поезда, самолеты и звездолеты. Маленькие, но совсем как настоящие. Которые будут радовать тысячи ребятишек.
В экипаже о Мечте знала одна Ярослава Медведева. Для остальных Буланов был занудой и скупердяем. Маслов шутил, что все инструкции, уставы и руководства космофлота писались исключительно в расчете на навигатора «Колумба». Пусть его! Мнение бортинженера Алексея не интересовало. Он добросовестно выполнял свои обязанности, – что еще нужно? Он считался одним из лучших навигаторов в косморазведке, а за это прощают все: педантизм, нелюдимость, излишнюю рачительность в финансовых вопросах. Говорят, что навигатором нельзя стать, что им нужно родиться, что это талант от бога. Возможно, и так. Для Алексея его профессия была ремеслом, позволяющим когда-нибудь – уже скоро! – превратить Мечту в реальность.
Алексей Буланов шел в свою четырнадцатую экспедицию. Если она окажется очень удачной, то в последнюю. Иначе – в предпоследнюю. В любом случае, смену он себе подготовил, и сейчас та сидела рядом, в соседнем кресле. Ярослава могла подать рапорт о переводе на должность навигатора еще год назад, и Буланов подписал бы рекомендацию, не задумываясь. Да только не будет пока такого рапорта: двум навигаторам на одном корабле делать нечего, а с «Колумба» Ярослава не уйдет. Для нее профессия тоже была ремеслом, позволяющим превратить Мечту – ее мечту – в реальность.
Буланов положил руки на пульт. Двухчасовая готовность давно закончилась, планетарные двигатели заглушены, установка искусственной гравитации отключена. Те, кому положено спать в стасисе, – спят, кому положено бодрствовать – заняты своим делом. Бортинженер готовит м-двигатель к Переходу, кибернетик рассчитывает параметры точки выхода. Пора и навигатору браться за работу.
Палец Буланова коснулся сенсора внутренней связи.
– Пост киберконтроля, доложите готовность.
– Расчет параметров выхода закончен. Текущий тензор вероятностных коэффициентов сформирован.
– Отлично. Параметры выхода – на главный экран.
Черная панель, занимающая половину стены рубки, ожила, замерцала янтарными сполохами. И тут же покрылась рядами цифр. Цифр было много, очень много в этот раз. Буланов привычно пробежал по ним взглядом – семь тысяч триста девяносто шесть вариантов. И вероятностное распределение размыто. Трудный выбор предстоит.
Человеку, далекому от косморазведки, могло показаться, что значение должности навигатора преувеличено. Ведь параметры точки выхода рассчитывает бортовой компьютер, а дело навигатора – помочь бортинженеру настроить м-двигатель да нажать кнопку «Пуск» на пульте. Человек, далекий от косморазведки, никогда не видел бесконечную вереницу чисел на экране, любое из которых могло оказаться истинным, но, скорее всего, было ложным. В теории гиперпространственных перемещений, как в любой квантовой теории, правит принцип неопределенности, а значит, параметры, рассчитанные компьютером, – гипотетические. И вся беда в том, что нет линейной зависимости между ними и координатами точки выхода в пространственно-временном континууме. Разница в две-три единицы может означать ошибку и в десяток гигаметров, и в десяток парсеков. В этот раз, например, компьютер предложил семь тысяч триста девяносто шесть вариантов. Даже если отбросить те, вероятность которых меньше одной десятитысячной, все равно останется больше сотни. Если доверить выбор кибернетическому мозгу, то и угадает он где-то в одном случае из ста. А у хорошего навигатора в среднем три-четыре промаха на попадание. В фольклоре флотов всех космических держав ходила легенда о Йоне Есихидо, которая ВСЕГДА безошибочно проводила корабль к выбранной цели. Пусть это легенда, но космонавигация еще долго будет искусством, а не точной наукой. Не искусством угадывать, разумеется. Искусством ощущать то, чему нет названия: невидимые струны, пронизывающие и связывающие все вокруг.
Буланов повернулся к пилоту:
– Ярослава, выбирай.
Медведева тоже положила руки на пульт. Замерла, всматриваясь в янтарные ряды цифр. Убирать заведомо маловероятные комбинации она не стала. Вместо этого закрыла глаза, откинулась на спинку кресла. Буланов удовлетворенно кивнул. Настоящий навигатор не станет надеяться на логику и расчет – с этим компьютер справился бы заведомо лучше. Настоящий навигатор умеет доверять интуиции.
В ходовой рубке висела тишина. Минута, две, пять… А затем Медведева подалась вперед. Уверенно, больше не глядя на экран, начала набирать комбинацию. Буланов узнал с третьей цифры: вариант с порядковым номером девятьсот тридцать пять, коэффициент вероятности – двадцать шесть десятитысячных. Он не пытался понять, почему именно эта комбинация ничего не значащих цифр показалась его стажеру истинной. Просто следил за длинными сильными пальцами, летающими над сенсор-панелью.
Медведева закончила вводить параметры м-двигателя. И опять замерла. Указательный палец застыл над кнопкой «Пуск». Буланов удивленно посмотрел на напарницу. В чем дело? Сомнения? Колебания? Навигатор не должен сомневаться в своем выборе, в том, что он ЗНАЕТ путь. Иначе дар ОЩУЩАТЬ уйдет, раз и навсегда.
Медведева его взгляд почувствовала. Прошептала:
– Леша, я не хочу туда лететь. Не нужно туда лететь.
Буланов крякнул с досады. Всем хороша Ярослава: и как человек, и как специалист. Если бы не эта ее вера в разные потусторонние дела. Понятно, в Дальнем Космосе любой суеверным становится, очень уж много там непонятного и необъяснимого. Но суеверия эти, приметы да предчувствия, работе мешать не должны никоим образом.
– Ярослава, не волнуйся, все нормально. Вот увидишь, ты правильно выбрала параметры.
Он дотянулся и сам нажал кнопку «Пуск». Скомандовал в интерком:
– Пост машинного отделения, внимание! Параметры Перехода заданы, перевести двигатель в режим разгона!
– Есть двигатель на разгон! – бодро рявкнул из динамика голос Маслова.
Почти заглушил слетевший с губ Медведевой шепот: «Я правильно выбрала. К сожалению…»
