bannerbannerbanner
Хроники одного заседания. Книга первая

Игорь Сотников
Хроники одного заседания. Книга первая

Полная версия

А ведь между тем, все входящие в реестр клуба, а в данный момент сидящие на своих, согласно авторитету местах за продольным столом, в главном зале средневекового замка его члены, не могут воочию похвастаться своей принадлежностью к любой социальной, и в том числе, по половому признаку группе. А всё потому, что всему этому способствует предусмотренное всё теми же отцами основателями их инкогнито прибытие сюда, по строго указанному в полученном ими приглашении времени, с их раздельным расположением за этим столом (соседей друг от друга отделяла специальная перегородка), где освещённость зала так устроена, что только сам стол и лежащие на нём руки членов клуба видны – это одно из главных условий нахождения за этим столом.

Правда непонятно чего опасались отцы основатели, – может тайных замышлений, где фигушки и другие однообразные фигуры, собственноручно созданные некоторыми умелыми членами клуба в этой тени, были не самыми страшными вызовами другим, неприятным для первых членов клуба людям, – но они, по всей видимости, очень хорошо знали, кого зовут за этот стол и поэтому так предусмотрительно подготовились.

– Но тогда как? – при виде всей этой скрывающейся в тени не освещённости тайны лиц, которую так яростно оттеняет строго по прямой направленный сверху на стол яркий свет ламп, неминуемо последует зрительский вопрос.

– А разве непонятно? – удивится в ответ очевидность. – Ведь чтобы понять, а тем более прочитать то, что несёт в себе то или иное лицо, его видеть совсем необязательно. И одного его голоса слышать будет достаточно, для того чтобы понять, с чем он пришёл и что принёс в этот мир вместе с собой. Да и к тому же в его руках находится подсказка – его ни с кем не спутаешь авторский стиль выражения своих мыслей и подчерк, который символично олицетворяют находящиеся в руках ручки.

Ну, а это, уже не просто что-то, а с большой буквы что-то. Ведь как не им (ручкам), кому доверяются все самые сокровенные мысли, не знать лучше всех того, кому они верой и всей своей, до последней капли чернильной душой служат. И не трудно догадаться, что все эти ручки, своего рода инструменты по проведению в жизнь замыслов своих хозяев, как продолжение их «Я», а у кого и по больше, но никак не меньше это «Я», насколько это было можно, отражали в себе характер и даже общественную значимость своего хозяина.

И конечно в первую очередь, прямо рябя глаза, в них же бросались инструктированные драгоценными камнями, располневшие от своей значимости и статусности, две пузатые перьевые ручки, занимающие свои почётные места строго рядом с председательским местом (с недавних пор переименованном в президентское), и так уж и быть, друг напротив друга. А иначе они, – достопочтенный сэр Паркер и не менее самоутверждающий себя в этом статусе, сэр Монблан, – передерутся или ещё того по следственно сложнее, начнут друг друга обвинять в плагиате, конъюнктуре, отходе в коммерческое русло и как итоговый результат, грозящее переходом на личности, хвастовство сэра Паркера в его сожительстве с толстой женой сэра Монблана.

А вот здесь необходимо сделать небольшое отступление, для того чтобы сделать своё разъяснение, позволяющее уразуметь, почему эти и все другие господа за этим столом, именовались под такими вымышленными именами.

А всё дело, как не трудно уже догадаться, в установленных клубом правилах анонимности. Ну, а так как членство в клубе всё же подразумевало общение между членами клуба и он не входил во франшизу анонимных молчунов, в результате недолгих наблюдений было решено, что наиболее подходящим для всех членов клуба, тем более им к псевдонимам не привыкать, будет то, если они будут носить (конечно, только в стенах этого клуба) имена соответствующие брендам их ручек или более широко сказать, их канцелярским инструментам (это расширение было необходимо в виду того, что среди членов клуба были свои оригиналы, которые жить не могут без того, чтобы не пооригинальничать и вместо ручки использовать маркер или тот же карандаш; о гусином пере даже и говорить не хочется).

Так вот, продолжим. И если со всей первой частью обвинений сэра Паркера, сэр Монблан, пожалуй, смог бы согласиться, и даже бы не стал подробничать насчёт того, где он эту паскуду, сэра Паркера видел, всё же упоминание сэром Паркером в таком невероятно удивительном для сэра Монблана ключе, его совершенно не стесняющейся своего повышенного веса миссис Монблан, его определённо интригует, и даже может стать сюжетной завязкой для его новой книги.

«Любовь зла, полюбишь и козла», – сэр Монблан на ходу придумал название для своего нового бестселлера. Да и к тому же невероятное сходство сэра Паркера с этой скотиной, о чём сэр Монблан догадывался, но до этого момента не придавал этому особого значения, теперь-то им отчётливо виделось. – Скотина он и есть скотина. – Пробубнил про себя сэр Монблан, временно отвлёкшись от сэра Паркера.

Ну а сэр Паркер, до чего же неуживчивый со всеми человек, – из-за чего он до сих пор и холост, и по этой-то причине, его хвастливые слова о близкой связи с миссис Монблан, потеряв свою основательность, могут показаться недостоверными, – и он вместо того чтобы дать возможность сэру Монблану хоть как-то успокоиться, – не часто приходится слышать такие изумительные откровенности насчёт своей супруги, которая как оказывается, не только вязать носки умеет, – всё лезет к сэру Монблану.

– И чего ты там бубнишь. Ни одного слова не разберёшь? – делает язвительное замечание сэр Паркер. – Неужели на новый сюжет для книги наткнулся? – Ржёт сэр Паркер.

– Угадал. – В одно слово разит побледневшего сэра Паркера сэр Монблан. И, пожалуй, сэра Паркера, даже несмотря на всё его паскудство и местами конформизм, вызванный жилищными неудобствами, можно пожалеть. Ведь он не так просто, из-за своей холостяцкой глупости, поддался чарам миссис Монблан, о которой он никогда плохо не думал, да и, в общем-то, никогда не думал, а просто кто-то внутри в нём, после крепкого посещения бара надумал, и она ему приснилась во всех своих, всё больше непристойных видах. Что ему поутру очень сильно помогло при выходе из него всего им вечером принятого. Ну а то, что сейчас он о ней упомянул, то это просто пришлось к его гневному слову – сэр Монблан, как факир вывел из него лишние слова.

Но сэр Монблан не собирается учитывать все эти факторы внешнего влияния на ход мыслей сэра Паркера, тем более он только сейчас понял, до чего же этот сэр неблагодарная скотина. К нему миссис Монблан, можно сказать с распростёртыми объятиями и возможно даже, что и плюшками угощала, а он тут ещё свою морду в недовольстве воротит в сторону, замечая за ней несоответствие его стройным идеалам стандарты красоты. И тогда спрашивается, какого хрена ты, паскуда, завлекал в свои любовные сети, до встречи с тобой, ничего подобного о их существовании не подозревающую миссис Монблан.

– Так он это всё сделал ради меня! – лицо потрясённого сэра Монблана даже перекосило от такой его разгадки тайны поступков сэра Паркера. Что и говорить, а сумел-таки сэр Паркер разорентировать сэра Монблана, который теперь и не знал, как ему отнестись к этому своему вечному конкуренту и сопернику. Ведь были и такие времена, когда они находили свои точки соприкосновения, но только не как в данном случае, с миссис Монблан, и когда встал вопрос выбора для себя псевдонима для членства в клубе, то они даже вместе посетили специализированный магазин, чтобы купить для себя соответствующую из воззрениям на себя ручку – да, они знали друг друга, но что поделаешь, если особу записанную в классики, трудно не узнать; им также делались некоторые поблажки.

Так с одной стороны, в этих словесных действиях сэра Паркера (сэр Монблан считал сэра Паркера хорошим новеллистом и не более того) по отношению к миссис Монблан, чётко прослеживалось, с далёким прицелом на его сэра Монблана, его злой умысел и коварство. Где миссис Монблан, испытав возможность новых ощущений, – сэр Паркер определённо ей что-то спьяну брякнул, – теперь будет требовательно на него смотреть, намекая на нечто большее, чем одни только слова. А это всегда сбивает с мысли и не даёт сосредоточиться на работе над книгой, к тому же все знают, что некоторый голод в личностных отношениях способствует передачи энергетики и страсти в повествование. Да уж, этот сэр Паркер всё-таки умеет из ничего создать интригу.

С другой стороны, как бы подл и коварен не был сэр Паркер, – а без знания всех этих тонкостей такого характерного некоторым людям поведения, весьма трудно правдоподобно прописывать наделённых всё теми же качествами персонажей, – всё же то, что он никогда не забывал сэра Монблана и время от времени, хоть и с ненавистью вспоминал о нём, то это по своему грело душу.

– Подлец, одно слово. – Подытожил результат своего видения сэра Паркера сэр Монблан, так и быть, решив подумать насчёт его предложения о соавторстве в новой книге, основанной на реальной истории с любовным треугольником.

– Смотри, я не люблю халтуры. И каждому из нас придётся постараться. – Сурово посмотрев на сэра Паркера, сказал ему сэр Монблан.

– За меня можешь быть спокоен. Я не подведу. – Подмигнув самому себе, ответил сэр Паркер. Затем немного подумал, и сделал предложение. – Всё же было бы разумным, установить некоторые границы допустимости отношений с миссис Монблан, после перехода которых, наступала бы ответственность.

– Перво-наперво, запомни главное правило. Рукам волю не давать. – Почесав затылок, сказал сэр Монблан.

– А если? – предупредительно убрав руки за спину, спросил сэр Паркер.

– Ну, а если такая, совершенно не представляемая мне невероятность предложения со стороны миссис Монблан, вдруг начнёт читаться в её поступках, – а они могут проявиться, например, под воздействием приятно проводимого вечера, со своей обволакивающей сознание расслабляющей музыки, да ещё и выпитое за ужином способствует всем этим взглядам с пикантным контекстом, и всё это в контрасте со скандалом дома, – то в этом случае немедленно делай паузу в отношениях и, отлучившись хотя бы в туалет, звони мне. Понятно? – уточняющее спрашивает сэра Паркера сэр Монблан. И, конечно, такой не простой вопрос, где в его предыстории прозвучало столько ведущих миссис Монблан в ресторан завуалированных предложений, требует от сэра Паркера обстоятельного обдумывания.

 

– Всё-таки сэр Монблан, расчётливый гад, раз хочет за счёт меня осуществлять такие траты на миссис Монблан. – Нехорошо задумался сэр Паркер. Но сэр Паркер, как и всякий холостяк-эгоист, недальновиден. Он совершенно не учёл того, на какие траты придётся пойти всё проклявшему, сэру Монблану, когда миссис Монблан заявит ему о своём желании сменить свой потрёпанный на диване и не сменяемый годами гардероб, без которого, как оказывается, в ресторан не пускают. Впрочем, и в этом, ух, до чего же всё-таки расчётливый сэр Монблан, он отыскал для себя плюс и повод для контрастного скандала, который ускорит желание миссис Монблан изменить ему с сэром Паркером. Отчего даже складывается такое впечатление, что сэр Монблан не совсем искренен со всеми участниками этого импровизированного любовного треугольника, и задумал чёрт знает что.

– Сэр Паркер. Вы слышите, что вам говорят? – неожиданно для сэра Паркера, разрывает его задумчивую тишину Председатель или как с недавнего времени им решено себя называть, Президент – Президент единственный из членов клуба не скрывал своего лица, сидя с торца стола на свету, что компенсировалось большим количеством привилегий (о них чуть позже).

– Что? – очнувшись от своих дум, на автомате задал вопрос сэр Паркер.

– Сэр Паркер, мы конечно учтём ваши вопросительные пожелания и в своё время зададим этот вопрос кому-нибудь из участников. Но всё же для начала, – вы, надеюсь, не забыли о том, что сегодня исполняете обязанности секретаря, – нужно выполнить все формальности и поставить свою подпись под протоколом сегодняшнего заседания. – Сказал Президент, протягивая сэру Паркеру лист бумаги со списочным составом членов клуба.

Сэр Паркер в свою очередь берёт протянутый ему лист, кладёт его перед собой на стол, затем берёт лежащую здесь же свою ручку и вместо всеми ожидаемых действий – подписания этого протокола присутствия – из-за своей, конечно, характерной подлости, решает подойти к этому делу не формально, а придирчиво и предубеждённо. Мол, я по себе знаю, на что я способен, когда мне одновременно нужно присутствовать на заседании какого-нибудь комитета по рассмотрению заявок на нобелевскую премию по литературе, и в тоже самое время, у себя дома на диване, где гораздо комфортнее и ближе. Так что пока я лично не удостоверюсь в том, что все на месте, то даже не подумаю поставить здесь свою подпись.

– Всё же для начала, я должен убедиться в присутствии на заседании всех нижеперечисленных членов клуба. – Озвучивает свою мысль вредоносный сэр Паркер и, судя по раздавшемуся с его стороны шевелению, принявшемуся к зрительному обзору присутствующих на заседании лиц, или того, что эти лица олицетворяли – лежащих перед каждым из них письменных принадлежностей.

Да, кстати, насчёт возможности того, что такая зрительная анонимность позволяла члену клуба пойти на подлог самого себя и усадить на стул другое временно замещающее его лицо. То, несмотря на то, что такая компиляционная опасность существовала, всё же за всё время существования этого клуба, эта опасность только существовала и всё. Ведь до степени понимания зная всех своих членов клуба, основатели клуба не без оснований (на то они и основатели, чтобы этими категориями мыслить) считали, что каждый член этого клуба, только запросто готов выступать под любым псевдонимом, а по сути, чужим именем, а вот своё имя для него священно, и он никому не позволит под ним писаться. И этот-то клинический факт и не давал повода усомниться в том, что на заседании присутствуют именно члены клуба, а не их временные, подставные лица.

– Что ж. Начнём по порядку. – Явно преследуя провокационную цель, – по нервировать членов клуба, – таким образом озвучил себя сэр Паркер, приступив к осмотру присутствующих на заседании лиц. И, пожалуй, судя по дрожи некоторых рук, ему удалось внести сумятицу в головы членов клуба, которые не то чтобы не привыкли, а они как натуры совершено чувствительные, не любили, когда их так пристально рассматривали, и не дай бог, ещё считали – они прекрасно догадывались о том, что под собой всякий их подсчёт подразумевал, и за кого их часто считали – Сам самовлюблённый эгоист и конченый наркоман!

– Нет, это понятно, что руки герра Ватермана дрожат – при его специализации в жанре мистического ужаса, без должного злоупотребления пробников в магазинах, зачастую никуда и не пустят, кроме как только в кромешный ад, где ему самое место. Но вот почему руки сэра Монблана дрожат, то это весьма интересно. – Задумчиво глядя на дрожь рук сэра Монблана, размыслил про себя сэр Паркер.

А ведь сэр Паркер, хоть изначально и сказал, что он сейчас начнёт свою проверку по порядку, всё же этот порядок не включал в себя, как самого себя, так и сэра Монблана, хотя бы по причине их значительного веса в литературе, которую все они здесь находящиеся, в зависимости от своего вклада в неё, поскольку постольку и представляли. И тут понятно, что величина вклада в эту дисциплину, во многом зависела от тех отпускных возможностей и вместе с ними ограничений, на которые пошла природа, выделяя и наделяя талантом то или иное лицо претендента на своё инвестиционное место в литературной дисциплине.

Ну а сэр Паркер, без ложной скромности, ну и для справедливости стоящей в его глазах, а также сэр Монблан, хоть частенько и жаловались (в основном по теме, на скудность тем для сюжета), но могли не жаловаться на то, что их природа талантом обделила, – но таков человек, ему сложно удовлетвориться имеющимся, – мог, да не только мог, но и смел самоуверенно заявлять, даже если его об этом не спрашивали, что он определённо отмечен судьбой. И стоило только кому-то усомниться в этом, как сэр Паркер, не дожидаясь пока это сомнение оформится в слова, – ему одной кислой рожи журналиста достаточно увидеть, чтобы понять как того гложет зависть к столь успешному беллетристу (так сэр Паркер, себя в минуты своей восторженности называл, а так он всегда по простому, заговорщицки подмигнув глазом, представлялся: «Да, я тот самый, сэр»), – парировал его возможный выпад.

– Знайте. – Угрожающе посмотрев на предвзятого журналиста, а они, по мнению бывшего журналиста сэра Паркера, другими быть и не могут, обратился к нему сэр Паркер. – Я никогда не прибедняюсь. Я можно сказать, щедрый. И у меня, если будет надо, для всех, даже и для врагов, слов хватит.

Ну а у этого журналиста, прямо-таки руки трясутся, держа блокнот, в котором однозначно прописано редакционное задание, найти слабое место у сэра Паркера и, засунув туда свой журналистский нос, разворошить это осиное гнездо. А если это не получится сделать, то по надуманному предлогу, хитроумно привести сэра Паркера (– Сэр Паркер, а не подскажите, где тут самое лучшее пиво подают? – умело играет на отзывчивости сэра Паркера этот журналюга) в один из баров (только здесь сэр Паркер понял истинную причину тряски журналистских рук), где и применить против него ранее обговорённую с барменом, заготовленную в редакции провокацию – выразительно вслух допустить возможность того, что сэр Паркер трезвенник и к тому же халявщик – и всё для того, чтобы выведать у сэра Паркера обо всех его скелетах в шкафу, а может и в шкафах.

Что и говорить, а не зря главреды так называются, умеют они так хитро составлять свои редакционные задания, что сэр Паркер даже сразу и не нашёлся, что на это всё можно было возразить. Ведь в этом, возможно не безосновательном предположении журналиста насчёт него, входило две взаимоисключающие для сэра Паркера утверждения – он не мог одновременно быть трезвенником и халявщиком, хотя бы потому, что первое для него было недопустимо, а быть не трезвенником и одновременно не халявщиком (такой уж ход мысли у сэра Паркера), то быть не халявщиком не даёт его склонность к первой суровой для действительности, ипостаси нахождения в себе.

Так что сэр Паркер, по себе зная, а это уже нимало для него значит, что насчёт первого утверждения это точно не к нему, сразу же дал отвод этому журналюге, немедленно отправив его к бармену. Ну а раз с первым вопросом всё так легко разрешилось, то вскоре сэр Паркер на своём… Нет уж, не на своём, а вот на кошельке этого журналиста, даст тому жестоко почувствовать, как он был не прав, пытаясь убедить сэра Паркера в отсутствие у него склонности к халяве.

Ну а потом всё так закружилось и завертелось, что и сам сэр Паркер уже и не помнит того, как был подловлен этим журналистом на слове. – Да у меня этих скелетов и не пересчитать! – воспылал праведным гневом и разъярился сэр Паркер, в ответ на неумелое подозрение журналиста его, сэра Паркера, в том, что он не полностью укомплектован в сравнении со всеми великими писателями.

– И чего же у меня нет такого, чего есть у всех великих? – крепко сжав в руке кружку, задался вопросом сэр Паркер, приготовившись продемонстрировать этому Фоме неверующему журналисту, а вернее его голове, наличие в нём экзальтированности и безудержной ярости.

– У вас нет, или по крайней мере, я не видел, своих скелетов в шкафу. – Посмел прямо в лицо сэру Паркеру утверждать такую дерзость этот Фома неверующий. И, пожалуй, это заявление Фомы неверующего, на время отсрочило встречу его головы с кружкой сэра Паркера, который определённо был озадачен этим заявлением Фомы. Хотя он сразу же хотел отреагировать, заявив, что у него есть знакомый могильщик на кладбище, и если надо, то по сходной цене, ему сколько надо доставят этих скелетов. Но потом сэр Паркер натолкнулся на несуразность их положения в пространстве, в шкафу, и вынужден был оставить без заказа своего знакомого могильщика.

При этом сэр Паркер не может смолчать, когда на него так предубеждённо смотрит этот Фома неверующий. И поэтому не терпящий всякой неправды сэр Паркер, для того чтобы хотя бы дать себе отсрочку для решения этого вопроса, и даёт этот несколько пространный, но тем не менее правдивый ответ журналюге Фоме неверующему, неверующему даже тому, что он сам же пишет в своих статейках (ну а это уже предвзятость к нему, доведённого им до этой мысли, сэра Паркера).

Сказав, сэр Паркер пристально смотрит на журналиста, и всё для того, чтобы убедиться в том, что его слова достигли своей цели, как вдруг, при виде худого состояния Фомы, приходит к пониманию, что, как оказывается, значили эти его, Фомы, обращённые к нему слова, где им чётко выделялось слово «свой».

– Ах, ты сволочь! – вдруг взрывается от негодования сэр Паркер, вгоняя в страх и чуть ли не под лавку перепуганного его импульсивностью журналиста Фому. – Сам рожу отъедает в своей редакции, а выполняющих всю работу за него журналистов, за людей не считает. – Я покажу этому дармоеду, как издеваться. – Заорал сэр Паркер и, схватив этой ходячий скелет Фому, направился с ним к его боссу, показывать тому его скелет в шкафу, а возможно, как им было заявлено ему, как нужно правильно издеваться.

Но что поделать, с сэром Паркером всегда так, вечно он отвлекается на свои мысли и тем самым выпадает из сюжета, заставляя всех его ждать. Впрочем, сэру Паркеру редко кто ставит в вину эту его рассеянность, разве что только сэр Монблан, но это и понятно, зная дружественные отношения между этими господами, ведь он не просто вписал своё имя золотыми буквами в памятную табличку членов клуба, но и был заслуженным, как и сэр Монблан, миллионщиком.

Правда, это не тот миллионщик, о котором с первых слов можно было подумать, хотя если навскидку припомнить ему все его гонорары, то и этот богатый, всем своим бедным родственникам ненавистный скупердяй в том числе, а тот, как здесь в клубе было принято называть тех членов своего сообщества, кто выпускает в свет столь богатые на слова монументальные произведения, в которых меньше миллиона слов и не может быть.

В общем, сэр Паркер, ну и сэр Монблан, за чьими плечами стоял не один полноценный, а не так просто название, том ни один раз переизданных собраний сочинений, которые непременно пополнятся ещё не одним сборников мудрствований этих достопочтенных господ, имел полное неоспоримое право на глубокую мысль и задумчивость.

Но как это часто бывает в большой семье, – а клуб, это, несомненно, в некотором роде семья, но только по интересам, – то не всегда все остаются довольны своим не главным (а вот насчёт главного никто пока не жаловался) положением в этой ячейке общества. И это понятно, ведь мир не стоит на месте и кто-то растёт, развивается, а кто-то дряхлеет и становится не актуальным, что, тем не менее, не мешает этой дряхлости крепко держаться за своё главенствующее место классика – но такова природа всех основанных на конкуренции взаимоотношений, где молодому поколению везде дорога, как правило, дальше лозунгов не имеет своего продолжения.

 

Но жизнь, а в данном случае эту функцию берёт на себя смерть, со временем своего наступления, всё расставляет по своим местам, или вернее будет сказать, рассаживает, двигая ближе к центру внимания тех членов клуба, кто ещё совсем недавно сидел вон там, на самом краю табуреточки, придвинутой к углу стола. И даже все ещё помнят, как Президент так весело пошутил, пророчески заметив, что сидеть на углу стола плохая примета. Мол, семь лет замуж не выйдешь.

– А мне это не грозит. – Самоуверенно, как и все новички, заявил Дебютант.

– Не зарекайся. В нашем мире это последнее дело. – Последовал предупредительный ответ Президента. И Президент, как оказалось, как будто в воду смотрел. И не прошло и семи лет, как уже с этим Дебютантом никто рядом сидеть не хочет – потому что ходят слухи, что Дебютант и не Дебютант теперь вовсе, а Дебютантка.

– Тьфу, Сглазил. – Говорят, что и Президент не сдержался и, стоя в курилке, сгоряча проявил такую не объективность.

Да, кстати, раз уж была упомянута смерть, хотя это не так уж и, кстати, но всё же. Так вот, это состояние души или вернее будет сказать тела, – ведь душа бессмертна, хотя и на неё находят такого рода затмения, – настигнув в свой урочный час одного из членов клуба, тем самым чрезвычайно удивила бы его, успей он это заметить. Ведь у него столько было запланировано на будущее – вот из-за этой своей самоуверенности, он и поплатился, а надо было с этой завистливой тёткой заранее скорректировать свои планы. «Никуда ты, бывший молодец, отныне без меня не пойдёшь!», – подловив теперь уже бывшего жильца на его сне, в очередной раз продемонстрировала свою суровую натуру эта завистливая тётка, прикрыв навечно глаза этой, теперь уж точно без неё никуда не пойдёт, вечно сонной тетери.

– Что ж, чему быть, тому не миновать. – Услышав известие о смерти одного из членов клуба, Жизнь устами Президента клуба высказала свою консервативную неумолимость и некоторую бессердечность взглядов на себя. Ну, а уже само это событие, повлекло за собой ряд новых, где из них главное было внеочередное собрание клуба, по поводу принятия нового кандидата на освободившееся ушедшим из жизни, теперь уже бывшим членом клуба, место. Правда всё так произошло не запланировано и не совсем ко времени, как будто бывает по другому («Бывает», – скажут близкие к детективному жанру люди, в основном те, кто ходил в наследниках, а вот кто в них до сих пор ходит, то, тот не согласится с этим утверждением), и руководству клуба пришлось организовывать новое собрание в некоторой спешке и даже поспешности.

Так руководством клуба, по причине переноса собрания, было решено совместить выборы нового члена клуба, президента и подвод итогов годовой деятельности членов клуба, с избранием среди них самого выдающегося за этот год. А ведь всё это, без должной предварительной подготовки, и не только для не желающего раньше времени расставаться со своим президентским местом президента, обременительно сделать. Правда сроки проведения заседания сдвигались на раннее время всего лишь на месяц, так что за президента можно было сильно не переживать, чего не скажешь о членах клуба, которые всегда всё делали в последний момент.

И вот когда к ним пришло приглашение на месяц раньше, то каждый из членов клуба, почему-то заволновался на свой счёт. – Что всё это значит? – глядя на дрожащую в руках карточку в золотом обрамлении, забледнев всем телом, потрясённо обратился с вопросом к самому себе, ну хотя бы уже нам известный сэр Паркер (если уж первейшие члены клуба так себя повели, то, как себя чувствовали менее заслуживающие внимания члены клуба, то и смотреть на их истеричные лица противно). Но сэру Паркеру много времени не нужно, для того чтобы понять, что всё это козни его завистливых коллег, которые определённо были заманчиво мотивированны сэром Монбланом и, вступив с ним в сговор, решили экстренно вывести его из состава клуба.

– А на-ка, выкуси! – продемонстрировав своему отражению в зеркале эти фигуры речи и рук, сэр Паркер готов был в данный момент прибить этого подлого сэра Монблана. Но так как сэру Монблану слишком сильно сейчас повезло и его не здесь не было, – а ему не повезло в том, что он в этот момент находился у себя на кухне, где чуть не захлебнулся супом, когда увидел точно такую же карточку, которая появилась в руках его слуги, по его просьбе раскрывшего принесённый конверт, – то сэру Паркеру пришлось всю мощь ненависти на этого подлого сэра, выместить на себя, – на своё отражение в зеркале (он в это время находился в прихожей, а там как раз, всех гостей, и время от времени и хозяина, сэра Паркера, встречало и провожало во весь рост зеркало).

– Да вы, сэр, – и даже не смейте так возмущённо на меня смотреть, – всегда были трусоваты и не смелы. – Со знанием сэра Монблана, прямо себе в лицо (понятно, что сэр Паркер в этом своём порыве добиться справедливости, видел перед собой не самого себя, а сэра Монблана) бросает эту, слова из песни не выкинешь, почти что идиому, сэр Паркер. Но сэр Монблан и слушать не собирается сэра Паркера, ещё более оторопело, смотря в ответ. Что не может не покоробить сэра Паркера, который всего лишь хотел добиться справедливости через признание сэром Монбланом своей подлости. А тот как оказывается, не только не собирается смирить свою гордыню, но ещё и выдвигает полные дерзости ответные взгляды на сэра Паркера, где в них отчётливо прочерчивается его невыносимое, терпеть видеть не могу, отношение к сэру Паркеру.

– Да вы, сэр, как я вижу, слишком много себе позволяете в своих многозначительных взглядах на меня. – Ещё больше разъярился сэр Паркер, глядя на всё не унимающегося сэра Монблана, который своим неистовым поведением, даже начинает слегка пугать сэра Паркера. – Да что он себе позволяет, да ещё в гостях. – На мгновение засомневался в себе сэр Паркер, но затем бросив взгляд на развалившегося на пороге пса Роджера, почувствовал в нём поддержку для своих, но ни в коем случае для сэра Монблана штанов, вновь накинулся на этого бескомпромиссного сэра.

– А я знаете, сэр, даже рад, что мы наконец-то сможем, один на один выяснить зашедшие далеко отношения между нами. – Загадочно, с таким же видом проговорил сэр Паркер. Но видимо и сэр Монблан желал того же, да и к тому же весь его вид говорил о том, что он знает о сэре Паркере такое, что тому не просто не поздоровится, а ему придётся слечь на недельку другую от паралича в кровать, от своего недалёкого сознания.

– Ах, так! – заорал в ответ сэр Паркер, потрясённый такой наглости сэра Монблана, основанной только на его самоуверенности. – Да, если ты хочешь знать, – заявил сэр Паркер, косо посмотрев на сэра Монблана, который судя по ответному косому взгляду, всё же хотел знать, что ему сейчас скажет сэр Паркер, – то твоя многотомность и трудолюбие, зиждется лишь на твоём недержании слов. – Что и говорить, а это был подлый удар со стороны сэра Паркера, ведь он был нанесён по самому больному месту, по самолюбию сэра Монблана. И даже сам сэр Паркер разнервничался, услышав от себя такое. Но слово не воробей, вылетит, не поймаешь, и сэру Паркеру отступать некуда, – он у себя дома, – и он идёт на обострение конфликта.

– Да и вообще, я твоих книг никогда не читал, и даже не думаю об этом! – как громом среди ясного неба (это говорит о том, что у сэра Паркера хорошая акустика в прихожей), прозвучали эти невыносимые для ушей всякого писателя слова сэра Паркера. И, судя по задохнувшемуся от возмущения виду сэра Монблана, который глазам своим поверить не может, при виде такой избранности сэра Паркера к его творчеству, и поэтому вытаращил свои глаза, выставив их напоказ, то сэр Паркер хватил лишнего сегодня за столом.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39 
Рейтинг@Mail.ru