Игорь Иванович Бахтин
Предновогодние хлопоты
«Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей навредит?» – прозвучала в голове Денисова фраза из Евангелия.
Пассажир опять закурил. Он сидел, нахохлившись, хмурился. Денисов моргнул фарами медленно бредущему через проспект худому, легко одетому мужчине без головного убора, с длинными до плеч волнистыми седыми волосами, припорошёнными снегом, но тот не прибавил шага. Что-то, пришёптывая, нелепо размахивая руками, он резко остановился на середине проспекта, после двинулся к трамвайным путям. Денисов притормозил и объехал его справа, думая, что Родион Раскольников – вот так же руками размахивал, бродя по улицам Петербурга.
– Пьяный, да? Этот тоже, что думает, куда идёт? Зачем не спит? По улицам ходит ночью, зачем? – экспрессивно воскликнул пассажир. – Почему не спят, по городу ночью ходят? Полгорода не спит. Которые ночью работают – это ясно, другие так просто ходят. Ходят, как знаете, когда человек больной – у него болит, он спать не может, ходит, ходит, ходит. Все ходят, ходят, бегают. Эй, друг, перекур сделай, да! Подумай, зачем бегаешь. Аллах с неба смотрит, расстраивается: что это за Олимпийские игры?! Туда бегут, сюда… бегал, бегал, потом устал бегать и умер. Всё! Конец фильма. Зачем бегал? Город… это… как сказать правильно… жадный он, да? Сам не спит и других гоняет. Гоняет, гоняет людей, думать не даёт, на небо не даёт смотреть, все бегут в асфальт смотрят. А под асфальтом что? Канализация! Канализация, брат, понимаешь? Я иногда так думаю, что в деревне людям лучше, чем в городе. Там жизнь труднее, зато вкуснее. В супермаркет за молоком не ходят, да? Корова молоко даёт. Зелень, фрукты, овощи свои, хлеб, масло сами делают. Всё без химии, да? Долго жить будешь. Там человек весь день работает, устаёт, и спать рано ложится. Ночью ему по улице ходить не надо. Он, что лунатик? Утром рано уже хлеб печь надо, корову доить, дрова, воду принести. Клянусь Аллахом, ещё год, другой – уеду в деревню жить! – с огорчённым лицом заключил он и замолчал.
«Вот, пожалуйста, человек другой культуры, языка и религии, а его размышления будут близки и понятны многим людям, понятны они и мне. Который раз я возвращаюсь к мысли, что человек не одинок в мире в своих размышлениях и мироощущении. У Толстого в «Войне и мире» есть яркий эпизод, когда встречаются француз маршал Даву и пленённый Пьер Безухов. Толстой пишет, что они смотрели они друг на друга всего несколько секунд, но между ними неожиданно установились человеческие отношении без отношения к войне, пленению и суду. Они оба в эту минуту смутно прочувствовали множество вещей, понимая, что они дети человечества, братья. И мой пассажир, говоря о беге по кругу, круглосуточном тщетном, суетном и бессмысленном бдение горожан, о пытке неутихающим стуком клавиш калькулятора, абсолютно прав. И так многие думают. Люди всё видят и вообщем-то понимают, то общее, негативное, демоническое, что происходит вокруг них. Не все высказаться могут ясно, но на подсознательном уровне чувствуют пустоту, бессодержательность разладных времён. Заглянуть чуть-чуть вперёд, массе, конечно, не дано, а бег по кругу, под аккомпанемент калькулятора, не даёт возможности, как выразился мой пассажир «на небо посмотреть». Гнетущая, чёрная, неосознанная мысль о тщете этого бега запрятана в тёмных чуланах, завалена хламом забот, праздного существования, глупых идей, навязчивых фобий, кривых и вредных представлений. Она иногда проявляется, создавая неприятное тоскливое и подавленное состояние духа и страх. Это неприятно и большинство старается быстрее загнать её опять в чулан», – думалось Денисову и вдруг, как в магнитофонной записи в его голове прокрутился родной голос покойного отца, который часто наставлял его, говоря:
«Никогда не считай простых людей за туземцев, которым нужно что-то объяснять жестами. Говори на родном, близком тебе языке, так, как ты говоришь всегда. Выражай мысли своими словами, без иностранных терминов, не бойся, что тебя не поймут. Тебя поймут – русский язык красочный, богат оттенками, мелизмами. Иностранцы, приезжавшие в Россию в 18-м веке, поражались тому, что простые неграмотные люди, понимали их очень быстро. Не пытайся придумывать какие-то облегчённые формы в разговоре, так можно запутаться. Когда говорят о насущном и близком сердцам людей, народы всегда понимают друг друга, люди не одиноки в мире, их многое связывает».
– Недавно я читал в газете про одну девушку из благополучной Америки, выросшую в золотой колыбельке у родителей миллионеров, – заговорил Денисов, внутренне улыбнувшись дорогому воспоминанию об отце. – У неё было всё, о чём только могут мечтать люди. И вот она решила провести свои каникулы в Африке. Приехала в Эфиопию или в Сомали, не помню точно, и там увидела деточек-скелетиков, которых их истощённые чёрные матери кормят грудью-пустышкой, похожей на высохшую чёрную лепёшку. Что-то щёлкнуло в головке американочки, и её срочно пришлось везти обратно в Штаты, но не домой, а прямиком в психиатрическую клинику: – е выдержала увиденного ужаса тонкая мозговая оболочка бедной девочки. Она будто оказалась в реальном фильме-ужасов. Девчонка думала до этого, что народ – это разносчик пиццы, улыбчивый почтальон, официанты, добрые исполнительные слуги в их особняке. Вот и тот длинноволосый человек, которого мы только что видели… кто знает, что с ним произошло. С человеком всякое может произойти, когда его представления об окружающем его мире неожиданно резко перевернутся, и он из цветного неожиданно станет миром чёрно-белым. Возможно, и у этого человека сработало реле под воздействием неких жутких картинок, потрясших его сущность. Вы, вот, ведь заметили, как люди и мир изменились под воздействием проклятого «калькулятора». Когда жизнь страны неожиданно резко изменилась, людей ушедших в себя или потерявших ориентиры, заблудившихся во времени, заметно прибавилось. Всем пришлось проходить через нежданные испытания, болезненную ломку, а не все к этому оказались готовы, после относительно спокойного бытия в их уничтоженной стране СССР. Переворот – слово говорящее, не правда ли?! Только так можно назвать то, что у нас произошло. Переворот во всём – кавардак в головах, человек не успевает ухватить всего, всё так быстро меняется, рушатся мечты, планы, судьбы. А люди устали безмерно от бесконечных изменений жизни, а сколько их случилось в стране за вообщем-то короткий исторический срок! Лес рубят, а щепки, как всегда, в людей летят. Вы недавно сказали, что вам кажется, что время убыстрилось. И я с вами согласен, есть ощущение, есть, что оно заспешило. Но, наверное, это мы чувствуем с вами, люди пожившие. Молодёжь, конечно же, воспринимает всё проще и легче. Хотя у многих и «крышу реально сносит», как сейчас стали говорить. А у людей вопросы, вопросы, вопросы: как жить, как не потерять себя, как остаться человеком, куда идти? Решений много, но какое выбрать – задача трудная, каверзная, мучительная. К сожалению и с горечью я должен сказать, что нашим новым властителям не грозит такой нервный срыв, как той бедной девочке из благополучной Америки. В их каменных головах, реле, которое заведует тонкими вещами, давно перегорело, перегорело от вечной калькуляции, как верно вы подметили, а на людей им глубоко плевать. Людей потерянных, обманутых, изломанных, болезненно воспринимающих новую явь, сейчас в много, а в Петербурге, наверно, больше где-либо, сам город наш такой… с тонкой мозговой оболочкой.
Денисов замолчал, не сказал вслух, но подумал, что и Раскольниковы бродят с топором под курткой, и Мармеладовы с Шатовыми, и Мышкины со Свидригайловыми, Каракозовы с Желябовыми, и Смердяковы с Верховенскими.
Проехали Московские Ворота. Проспект, густо увешанный гирляндами из разноцветных меняющих цвет лампочек, был пустынен. Под фонарным столбом голосовала женщина в коротковатом красном пальто и белых ботфортах
– Возьмём её, я скоро выйду, а вы ещё заработаете, да? Вам это не помешает, – сказал пассажир, но Денисов не остановился.
– Ваш брат не рекомендовал. Да ей это и не нужно, она, так сказать, тоже работает. В ночную смену вышла.
– Где работает? – удивлённо посмотрел на него пассажир.
– Здесь на асфальте. Совершеннолетняя проститутка.
– Ай, Аллах, ты, что говоришь?! – взлетели вверх брови пассажира.
От волнения он перешёл на «ты»
– Шутишь, да? Солидная женщина, не похожа на… таких. Не может быть!
– Почему же не может быть? Я вовсе не шучу. Солидная индивидуалка, ночная бабочка, с обсыпавшейся пыльцой. Его величество калькулятор щёлкает всюду. Щёлкает он и у неё.
– Вай, мама! Иншаалла – мир перевернулся, – расстроенный азербайджанец, хлопнул себя по лбу.
Когда Денисов только начал «таксовать» и не имел ещё опыта в извозном деле, эта самая немолодая женщина, в этом же красном пальто как-то остановила его в конце Лиговского проспекта. Предполагая, что это очередной пассажир, он остановился. Сев на переднее сиденье, она повернулась к нему и «обворожительно» улыбнулась: «Отдохнуть не желаете»? Несколько мгновений он ошарашенно «расшифровывал» слова пассажирки, а когда до него дошёл смысл её предложения, остановил машину. Кинув ему: «Удачи на дорогах», она вышла из машины и заняла позицию под очередным фонарным столбом. Позже он часто видел её в разных местах города, по всему, несмотря на возраст на неё имелся спрос, поскольку она не сходила с тропы сомнительных утех.
– Что за работа такая? – нервно передёрнулся пассажир. – Плохо, когда такая работа! Харам! Это грех по-нашему. Она же женщина, да? Мать, да? И она тоже ночью не спит – работает. Работает она! Тоже, понимаешь, работу себе нашла. Вы хорошо говорили, что мир поменялся, и люди не знают, как теперь жить. Это я понимаю. Так всегда было: королям, падишахам с визирями, президентам и министрам на людей всегда наплевать. Э-э-э, так всегда было, просто мы теперь на своей шкуре сами всё чувствуем, мы же раньше в спокойной стране жили, ночью спали, днём работали. Что получается, когда порядка нет? Бардак, да? Вы хорошо, друг, говорили, я думаю, что вы писатель или художник, да?
– В настоящее время водитель. Бомбила, – рассмеялся Денисов.
– Это я понимаю, понимаю, понимаю, – закивал головой пассажир, – это халтура, я понимаю. Я сам халтурил на машине, когда деньги сильно нужны были. Но вы же в жизни другим занимались раньше, да?
Денисов промолчал.
– Понимаю, понимаю, дорогой, неприятно, об этом говорить, да? Но разве халтурить по ночам для вас хорошая работа? Вот для вас тоже всё в жизни изменилось, в плохую сторону, да? Я много думаю, думаю, думаю, почему всё стало так? Люди не верят никому, прячутся в своих квартирах, в глаза стараются не смотреть, не здороваются. Мне, знаете, показалось, что даже брат мой мне не очень верит. Так обидно, знаете, на сердце как-то больно, – торопливо проговорил пассажир.
Денисов ответил не сразу. Он чувствовал, что его пассажир чистосердечен, задаётся не праздными вопросами, а теми, что на самом деле бередят его душу, не дают ему покоя, что это не блажь подвыпившего человека, испытывающего горячечную до зуда потребность выговориться.
– Тема эта большая, – ответил Денисов, помолчав. – Нам бы с вами оказаться в купе поезда Санкт-Петербург – Баку и там, коротая ночи, поговорить по душам. Переворот, я об этом говорил уже, оказался с поворотом на дорогу с указателем «Деньги!». Поворачивай и жми на педаль – правил на этой дороге нет! Но это мысль совсем не здравая, она отрывается от базовых идей и ценностей, она оторвана от проверенных вековых догм. А догма – это обобщённый материал о человеке, но создана для всех и проверена временем. Мысль стяжателя, вора, грабителя, мелка и нет в ней широты и глубины обобщений. И она перечёркивает вековую базу человеческих наработок, которые собраны и вашем в Коране и в нашей Библии. В обеих книгах есть порицание стяжательству, постулаты о том, что с умножением богатств, умножатся и скорби, понимаете? И вы, кстати, об этом своими словами высказались, мол, живу неплохо, мог бы больше зарабатывать, но тогда спать стану плохо, то есть вы на опасном скользком вираже благоразумно «притормаживаете». Но можно ли поверить, что нынешние властные грабители скорбят, хапая миллион за миллионом? Соблазн растёт, блеск золота ослепляет, парализует волю, не даёт остановиться. Но ведь правдой является и то, что у человека может быть всё для счастья, но он вовсе не становится от этого счастливым. Человек должен знать, что его жизнь имеет смысл, а не жить ради химеры под названием деньги, впрочем, не стоит жить и ради любых других химер. А времена… у народа на самом деле, не бывает лёгких времён и вы это тоже говорили. Пробегают века, приходят и уходят цари, президенты, властители, меняются внешние виды жизни, одежда, нравы, средства общения и передвижения, законы, обычаи, общественные строи, а вечная Книга, говорит: «Бывало, скажут о чём-то: смотри, – это новость! А уж было оно в веках, что прошли до нас». И ещё там сказано, что человек властвует над человеком во вред ему. Мы немного пожили в счастливом застое, но застой воды непременно приводит к образованию болота, в котором под корягами таится и плодится зло и оно ждёт своего часа. И оно дождалось, выползло из застойного болота, показало когти и зубы. Я думаю, мы сейчас живём в переходном возрасте нашей страны, культуры, мировоззрения, может быть даже цивилизации или, возможно, её смерти. А в переходном возрасте, понимаете, всегда сплошные метания и страдания, вспомните хотя бы себя мальчишкой четырнадцатилетним…
– Да, что же вы делаете! – вскрикнул он, резко бросая машину влево: справа, с улицы Бассейной, чего он никак не ожидал, ведь он ехал по главной дороге, визжа шинами, резво выскакивали на проспект две иномарки с включенными фарами дальнего света.
– Уф-ф-ф! – выдохнул Денисов, вытирая выступивший пот со лба.
– Ишаки безбашенные! – сказал пассажир, добавив что-то цветастое на родном языке, экспрессивно взмахнув рукой. – Гонки устроили! Сами убьются – ладно. Они же могут ещё с собой других взять.
Он закрыл глаза и расслаблено откинулся головой на подголовник.
– Э-э-э, брат, правильно ты говоришь. Хорошее тоже есть, только, знаешь, хорошее время долго не бывает, оно всегда маленькое, в детстве только. Как сказать, не знаю… знаешь, у каждого человека есть своё личное счастливое время, понимаешь? Личное! Человек его никогда не забудет. Помнит и улыбается. Всегда помнит. У меня сейчас хорошее время, да? Только, когда каждый день шашлык и плов кушаешь, вспоминаешь после, какие сосиски в столовой вкусные были. Знаешь, когда моё время счастливое было? Когда я в Ленинграде учился в «Техноложке». Девушка была Лена. Леночка! Ай, Лена-Леночка-Лейла-джан, где ты, теперь принцесса моя, пери моя?! Мы пожениться хотели – это 74 год был, только от родителей я скрывал всё. Боялся! Родители мои по-старому жили, обычаи наши соблюдали; мама по-русски вообще не говорила, отец из своего города за всю жизнь никуда не выезжал. Честное слово, они не националисты. Нет! Но они это не понимают, что можно в семью жену не «нашу», не азербайджанку привести, у нас в роду такого никогда не было. Но сказать мне пришлось. Когда сказал, мать волосы стала на голове рвать, кричала на всю улицу, что убьёт себя, если я на русской женюсь. Отец молчал, но он тоже против был. Я решил их обмануть, чтобы не переживали, вид сделал, что согласен с ними. Мне их жалко было. Думал с Леной в Питере тихо поженимся, а дальше, как будет – так будет. А потом испугался. Испугался, что родителей обижу, стал тянуть время, вилять, откладывать свадьбу. Женщины знаете, как чувствуют обман? Они, как говорится, спинным мозгом чувствуют, о чём мужчина молчит. Пришлось ей рассказать про родителей. И всё! Она, знаешь, какая была? В лицо всё прямо говорила! Сказала, что я трус и не люблю её, что у нас счастливой жизни не будет. Русские правильно говорят – «отрезала». Она меня отрезала от себя. Лена стихи любила, она мне тогда сказала: «Ведь храбрость, пожалуй, в любви нужна не меньше, чем в космосе или в бою!» У неё принцип был только «да», или «нет», она никогда не меняла своих решений, а я струсил. Э-эх, стал, дурак, ей говорить, давай подождём, окончим институт. Ещё хуже сделал – всё совсем испортил! Когда в Питер теперь приезжаю, сердце всегда болит! По улице иду, вспоминаю: здесь в кафе с Леной ходили, здесь у моста с ней целовались, здесь гуляли… не вернёшь это…
Он открыл глаза, улыбнулся печально, поглядел в окно, помолчал и продолжил:
– Я русских люблю. Спокойный, сильный, не злой народ. Если бы на Лене тогда женился, думаю, хорошая у меня жена была бы и мать наших детей. Мужчина должен сам решать, что ему делать. Причём здесь обычаи?! Что с матерью всю жизнь жить? Мать мне в Ленкорани невесту нашла из хорошей богатой семьи, обручение сделали. А я закипел, разозлился на неё, на отца, на себя, за то, что Лену обманул, и сказал всем – нет! В Питер улетел, хотел с Леной помириться, но она меня предателем назвала и выгнала. Служил в Белоруссии, там остался, женился на белоруске. Матери ничего не сказал. Она плакала, ругала меня, с невесткой долго не разговаривала, а теперь, извините, внуков своих, – их трое, в попу целует. Да, что сделал, не исправить… правильно вы говорили, что решения трудно принимать. Не туда повернёшь, долго будешь потом дорогу искать. И всё равно, то время для меня останется самым лучшим, хотя в кармане не всегда рубль был.
Он неожиданно рассмеялся, повернулся к Денисову.
– Я сейчас подумал: может, коммунисты тоже вашу Библию читали? Знали, что от больших денег у людей крышу сносит, поэтому зарплаты маленькие платили? А?
Денисов кивнул, улыбаясь.
– Кое-кто читал. У нас народ был любознательный и грамотный, самая читающая страна… Только Библию в магазинах не продавали, она сказкой вредной считалась. Между тем, учение о светлом коммунистическом рае, тоже своего рода религией было, с богом Лениным, а его адепты входили в единую церковь или в секту, скорей. Со службами, то бишь, съездами, обрядами и посвящениями на манер крещения, например приёмом в пионеры, исповедь требовалась у проштрафившихся и даже мощи свои были на Красной Площади. И моральный аспект хитро решили. Помните, «Моральный кодекс строителя коммунизма»? Приспособили под себя библейские заповеди, постулаты проверенные веками. Да, что я вам рассказываю, вы же жили в те времена. А вот и он, кстати, идол коммунизма, стоит у бывшего коммунистического храма, – кивнул Денисов в сторону монументального памятника Ленину, – стоит себе, Аникушиным сотворённый. Народ у нас весёлый, иронией спасается. Знаете, как этот памятник ленинградцы окрестили?
Пассажир качнул отрицательно головой.
– Пенальти! – рассмеялся Денисов.
– Пенальти? Почему пенальти?
– Обратите внимание на позу футбольного арбитра, назначающего пенальти. Ильич указывает на асфальт рукой, как судья на одиннадцатиметровую отметку.
Пассажир расхохотался.
– Вай! Точно! Слушай, очень похоже! А у нас в Азербайджане свалили все его памятники, Кирова, Шаумяна и других тоже.
Он периодически говорил то на «ты», то на «вы».
Сорвался шальной снег. Денисов включил дворники и перестроился в левый ряд, остановился, дожидаясь разрешительной стрелки на светофоре.
Его пассажир наклонился к стеклу и радостно воскликнул, тыча пальцем в окно:
– Ну, заяц, погоди! Попались! Посмотри.
Денисов посмотрел туда, куда показывал его пассажир. На правой стороне проспекта стояли те самые лихие иномарки нагло подрезавшие его на перекрёстке. Спереди и сзади они были поджаты машинами ДПС с включёнными мигалками. Трёх гаишников окружила весёлая компания парней и девушек, одетых очень легко для зимы. Парни были в рубашках, девушки в мини юбках и коротких топиках, они приплясывали около гаишников, липли к ним, жестикулируя и пританцовывая от холода.
– Бр-р-р! – передёрнуло Денисова. – На улице не меньше семи-восьми градусов. А ребятам кажется, что они на пляже во Флориде. Хорошо же безумцы приняли на грудь, «градус свободы», по-всему, зашкаливает.
Гаишники повели водителей в свою машину, а компания осталась рядом со своими машинами. Вели они себя развязно: гоготали, обнимались, пили из бутылок и банок.
Загорелась стрелка светофора и Денисов повернул налево. Пассажир, вывернув голову, наблюдал за компанией, до тех пор, пока это было возможно и отрезюмировал:
– Отмажуться. Они, что не знали, что так гонять по городу нельзя, что гаишников пока не отменили, да? Гуляли, потом решили покататься по городу, деньги есть, значит, калькуляторы работают. Сколько на ресторан, сколько на девушек, сколько на гаишников знают. А у гаишников тоже калькуляторы щёлкают – хорошие «клиенты» попались. Сейчас направо поверните, уже совсем немного осталась.
Откинувшись на сиденье, он закрыл глаза и замолчал.
Дорога была разбитой. Приходилось лавировать, выезжая на трамвайные пути, но коварной колдобины всё же избежать не удалось. Машину подбросило, пассажир открыл глаза, сонно осмотрелся, вздохнул устало.
– Направо поверните, хрущёвку видите? Здесь, здесь, – добавил он раздражённо, указывая на разрытую траншею и заснеженные насыпи земли:
– Как будто специально, когда я приезжаю, здесь перекапывают. Два раза приезжал в этом году и получал такой подарок.
– Может просто забыли сразу закопать? – рассмеялся Денисов. – Должен быть другой заезд, я вашему брату обещал до подъезда довезти. Давайте попробуем как-нибудь другим путём заехать.
– Нет, с той стороны долго идти. Не волнуйтесь, что я маленький? Тут все люди за гаражами ходят. Обойду. Хорошего человека встретил, у которого калькулятор в голове не щёлкает, приятно было говорить с вами, знаете.
– Щёлкает, щёлкает, и у меня щёлкает. Если бы не щёлкал, ездил бы я по ночам? – улыбнулся Денисов.
– Это другой калькулятор – не вредный. Вы хороший человек, честно говорю, хорошо с вами поговорили. Сейчас редко так бывает, что бы с людьми так поговорить. Меня Тельман зовут. Желаю вам всего самого хорошего, а вашей семье всех благ. Если будете в Минске, мало ли, вот вам моя визитка – я там не последний человек.
Он положил «визитку» рядом с магнитофоном, улыбаясь, протянул руку. Денисов крепко и с удовольствием её пожал.
Он не уехал сразу. Включил дальний свет, чтобы осветить путь Тельману, наблюдая в запотевшее окно, как тот попытался перелезть через бугор земли, поскользнулся, не осилив препятствие, и что-то шепча, двинулся к гаражам. У первого гаража он остановился, повернулся, махнул рукой на прощанье.
Когда он скрылся за гаражами, Денисов, пробуксовав в снегу, тронулся. Проехав квартал, он прижался к обочине, достал все деньги, заработанные сегодня, пересчитал, и приятно удивился – «улов» сегодня был приличный. Две пятидесятирублёвки он положил в нагрудный карман куртки – на гаишников: техосмотра не было, а за его отсутствие обычно приходилось платить, остальные деньги уложил в бумажник. У него ещё были деньги: тысяча рублей лежала в заднем кармане брюк – это была «заначка» на непредвиденные расходы.
Шея опять заныла. Он прибрал звук магнитофона, откинул спинку кресла, закрыл глаза. Шепча: «Пять, десять минут», расслабленно вытянулся, заложив руки за голову. В голове стоял неясный шум, сумбурно замелькали какие-то лица, несущиеся с немыслимой скоростью машины, дома, мосты, каналы, мигающие светофоры. Через пару минут «картинка» медленно настроилась: проявились родные лица жены и сына. «Мария… Егорушка… любимые», – дрогнуло в улыбке лицо. Дремотное состояние охватило его, сработало утомление дня, но не уходило непонятное, стойкое чувство тревоги. Отключаясь, он подумал о том, что не выполнил просьбу брата Тельмана, что нужно было всё же поискать объезд и довезти Тельмана до противоположного торца дома. Он задремал. Тревога не исчезла.