Игорь Фрост
Байки Семёныча. Вот тебе – раз!
И разбросаны были те коттеджики по парку размеров приличных и красоты несказанной. Дорожки асфальтированные меж зеленью парка того дугами изгибались и, между коттеджами пробежав, ровно к центральному КПП штаба путь генеральский приводили. Деревьев и кустарников всевозможных по количеству высажено было ну никак не меньше, чем в московском парке имени революционного писателя Максима Горького, а разнообразие сортов и видов тех посадок побогаче было, чем, скажем, в ботаническом саду Российской академии наук. Цвело все это и благоухало по весне подобно райскому Эдему, а летом создавало такую густую тень и прохладу, что сюда от знойного лета спасаться приходили и цивильные жители прилегающих к штабу городских кварталов. И круглый год стараниями солдатиков трудолюбивых, на свое счастье срочную службу при штабе проходивших, дорожки те, да и парк целиком, в таком ухоженном виде пребывали, что швейцарский Давос по сравнению с генеральским городком просто захолустная деревушка в Альпах с коровьими лепешками на всей проезжей части. Да и люди по тому Давосу бродят какие-то не очень. Так себе людишки бродят. А уж в городке том все сплошь уважаемые генералы на военную службу прогуливаются. Это вам не абы как!
И чтобы к чистоте и уюту зелени и дорожек, солдатиками до стерильной чистоты выскобленных, еще и бытовую устроенность и комфорт проживающим добавить, построили в том городке небольшой, но удивительно ассортиментом богатый магазин. В магазине том, благодаря стараниям военных товароведов и прямому приказу из штаба «Обеспечить!», всегда был хороший выбор дефицита, каковой, правда, исключительно по предъявлении документа, твою военную личность удостоверяющего, отпускали. Но это про дефицит. Было тут и обычных товаров во множестве. Каких только душа изволит! Хоть тебе хлебушка свежего, а хоть и ботинок сорок третьего размера на натуральном меху. И все это богатство здесь круглый год без всяких очередей прикупить можно было. А еще лотки. Лотки с мороженым. Уж не знаю, кто так сильно мороженое в штабе любил и у кого власти приказать хватило, но только в летние жаркие месяцы по тенистым дорожкам расставлялись холодильные лари на колесиках, и дородные тетушки в белых халатах всякому страждущему продавали исключительный пломбир за девятнадцать копеек или прекрасное эскимо в натуральном шоколаде за двадцать две.
Ну, а помимо объекта розничной торговли, магазина одной из первых торговых сетей под простым названием «военторг», был там еще бассейн. Бассейн тут возник не одновременно с городком, а малость попозже и не просто так, а потому что переехал. Переезжать ему, правда, не шибко издалека пришлось, но все же. А дело было вот как: в часть обеспечения жизнедеятельности штаба, где Гошке Судьба как раз служить сподобила, командир новый пришел. Ну пришел и пришел, чего тут, казалось бы, необычного? Их, командиров этих, по разным частям и подразделениям и новых, и не очень чуть ли не каждый день пачками приходит. Причем тут бассейн? Где тут связь, товарищи дорогие? Ан нет, связь-то как раз и есть. Все из-за того, что тут метафизическая и психологическая нестыковка нового командира и бассейна состоялась. Бассейн в свое время на территории той самой части построили, потому как часть при штабе единственной была и почти что элитной считалась. Ну почти как рота кремлевская, но только сильно южнее и без конного караула. А уж коли южнее, так и жарче, понятное дело, на пленэре. Сильно жарче! Это же никому доказывать не нужно? А раз не нужно и в расчет принимая, что штаб целого округа – это тебе не штабная палатка мотострелковой роты на учениях и деться он, штаб этот окружной, по определению никуда не сможет, а служить в нем – это все равно что предпенсионную синекуру от армии получить, решено было и условия для службы близкие к эпикурейским создать. Чтоб, стало быть, если уж остановка трамвая – так прямо напротив центрального входа, если уж магазин – так военторг, до краев дефицитом наполненный, а про парк и дорожки я уже рассказал. Ну и так далее, и тому подобное… Из «так далее» машин служебных целый автопарк сформировался, а дабы «тому подобное» для хорошей службы заиметь, бассейн решили построить.
И чтоб всеобщего внимания и ажиотажа среди гражданского населения тот бассейн не вызывал, его прямо на территории, прилегающей к штабу части, и построили. Часть и вправду прилегала. Прилегала так плотно, что было не совсем понятно, это штаб на территории части или часть – это кусочек внутреннего штабного двора. В общем, единое целое, и потому бассейн, на территории части построенный, считай, все равно что в самом штабе был возведен. Территория у части была приличной, и потому отвести хороших размеров пятачок под застройку труда не составило. Отвели, и стараниями мастеровых бойцов строительного батальона и городского подрядчика бассейн в четыре недели спроворили. И стало среднее и младшее офицерство в тот бассейн в жаркие дни по обеденным перерывам окунаться. Подмигнут на служебных местах друг другу заговорщицки, отправят юного литеху в военторг за полудюжиной «Жигулевского» да и смоются часам к одиннадцати к тому бассейну пообедать. Часов до трех, бывалочи, обедают, а после, конечно же, на службу свеженькие и мордами раскрасневшиеся возвращаются. Солдатику же служивому, круглые сутки либо исполнением служебного долга, либо крепким сном занятому, в том бассейне нырять особо некогда было. Разве что сержанты, у которых служба уже на закат повернулась и немного свободного времени вместе с властью дала, туда по вечерам поплескаться приходили. В общем и одним словом, удачное строение, для общего здоровья полезное, в части присутствовало и никому особо не мешало. До поры до времени…
И «пора» со «временем» наступили. Тот самый командир новый пришел. Прежний, подполковник седовласый, на одно звание в виде пенсионного подарка от командования приподнятый, в звании полковника на пенсию ушел, а новый, уже вполне себе полковником будучи, на его место как раз и заявился. Был он потомственным военным, от рода военного настолько древнего, что это кто-то из его предков за кусок хобота мамонтового товарища-австралопитека из соседнего племени каменюкой по балде огрел, тем самым первый в истории человечества военный конфликт вызвав и действием своим касту профессиональных военных на свет зародив. И потом уже не было ни у одного из мужчин этого рода древнего иного выбора, кроме как по стезе воинствующей свои стопы направлять. По этой же причине не было и у полковника другой возможности, кроме как в военные податься, и судьба его была предрешена даже не со времен, когда он в люльке нежным карапузом орал, а с того самого момента, когда он еще белесым головастиком только-только планировал парой новых клеток обзавестись. Вот он и подался. Сначала по воинским частям в батиных командировках мотаясь, будучи пострелом малолетним, с такими же отпрысками древних воев между казармами гарнизонными пулей носился и с солдатами, как полноправный сын полка, в бане парился. Потом, будучи в Суворовское училище определенным, окончательно понял, что другой жизни не будет, и в Алма-Атинское ВОКУ имени товарища Маршала И. С. Конева не просто автоматически пошел, а желанием там поучиться горел. А потом, отринув все нежности гражданского быта, огрубев телом, мозгом и чувствами, служил Родине честно и самоотверженно, в какие бы края и в какую бы ж…у его эта Родина ни засунула. Служил, закаляя дух и тело, покрываясь броней неуязвимой солдатчины и непробиваемой шкурой бесхитростного солдафона. Его извечная свинцовая хмурость, насупленные брови и суровый взгляд исподлобья, а также короткие светло-русые волосы, зачесанные на жесткий пробор, делали полковника удивительно схожим с персонажем Владислава Дворжецкого в фильме «Бег» – генералом Хлудовым. У полковника, кстати, и фамилия была похожей. Глядя на полковника, всякий раз хотелось сбежать подальше, потому как ничего иного, кроме как: «Нет, плохой солдат, ты хорошо начал, скверно кончил, повесить его!» – от почти полного близнеца булгаковского генерала ждать не приходилось.
Вот такой вот новый сатрап-командир одним прекрасным днем в штабной гарнизон вместо престарелого и спокойного отца-командира и заявился. Заявился, и с порога, назначив дежурному по КПП тридцать нарядов вне очереди за неопрятный вид, дал понять, что теперь в части жизнь немножечко изменится. И она действительно изменилась. Теперь, как это в уставе прописано, всякий военнослужащий при встрече с сослуживцем, даже, я прошу прощения, в местах отхожих, друг другу воинское приветствие отдавать был обязан. И даже если это два солдатика тенистыми кустами, подальше от глаз командирских, по своим нехитрым делишкам крадутся. Один в «чипок», а второй, может, уже и в казарму из того самого «чипка». А при встрече с самим полковником каждый военнослужащий, будь это даже тот самый солдатик или заместитель полковника по политической части, тоже вполне себе на уме офицер, должен был к воинскому приветствию еще и строевой шаг присовокупить и орлом на своего командира, подбородочек задрав, с преданностью и любовью смотреть. А ежели в твоем взгляде вдруг «орловости» недостаточно окажется, так сразу же на плац приемы строевой подготовки отрабатывать отправиться можно было.
Или вот, к примеру, приемы пищи у рядового состава… Раньше-то ведь как оно было? Заведут, значит, сержанты взвод солдатиков в просторную столовую, отдадут команду: «Головные уборы снять, к приему пищи приступить», – и сидят себе, неспешно положенный рацион в себя интегрируют. И если у сержантов есть охота подольше посидеть и за обеденным столом свои сержантские дела обсудить, так и всем остальным торопиться и кашей перловой обе щеки в натяг набивать нужды нет никакой. А теперь-то, с новым, никак нет, теперь-то все по-другому. Ну, во‐первых, теперь в столовую строевым шагом и под бравурные песни ходить следовало, а во‐вторых, времени на прием пищи отводилось так мало, что, в принципе, можно было головные уборы не снимать и не садиться вовсе, чтоб несколько секунд впустую не тратить. И все потому как, по мнению командира, тратить время на бабьи посиделки за тарелкой борща нецелесообразно и преступно расточительно. За это время боец автомат, к примеру, почистить может или даже стометровку в противогазе пробежать, а не тут за стаканом компота лясы точить. Потому между командами «Приступить…» и «Закончить…» на сам процесс приема пищи секунд пятьдесят оставалось, не больше. А песня, по дороге в столовую распеваемая, ежели вдруг недостаточно бравурной окажется, могла весь взвод на исходную вернуть и, значительно нерв в голосе нарастив, еще разок пройтись заставить. А то и три разка. В общем, строгая жизнь началась в гарнизоне. Настоящая и суровая жизнь, полная сложностей и тягот воинской службы, которые каждый, присягу принимая, обещался стойко переносить. Обещался? Обещался! Так что нечего теперь тут ныть и на судьбу пенять – служи сынок! Три к носу!
Ну и вот, порядки меняя и строгость уставную в служебный уклад внося, добрался командир в один прекрасный день и до бассейна. И то ли ему, привыкшему в полевых условиях песком подтираться, такое количество воды, в одном месте собранной, не понравилось, то ли повизгивание штабных капитанов, в обеденный перерыв водные процедуры принимающих, к его обостренному чувству порядка воззвало, а только взял и сходил полковник к тому самому бассейну, самолично на это безобразие посмотреть. Там в тот момент, от летней жары спасаясь, плескались младшие офицеры из мобилизационной службы штаба. Потому как лето и мобилизации до самой осени не предвиделось, у них, офицеров этих, свободного времени стало предостаточно для того, чтобы в прохладные воды окунуться. И не менее прохладным «Жигулевским» изнутри желудок выстелить им сам Бог повелел. Ну и вот, резвятся, стало быть, эти вчерашние курсанты, которым Судьба улыбнулась и не в Мары какие-нибудь служить отправила, а на штабные паркеты для прохождения приземлила, резвятся и горя, как говорится, не сильно знают. Беды, значится, никакой впереди не чувствуют. И тут к ним наш полковник с целью, что же там такое шумит и плещется, поинтересоваться приходит. Приходит, на поребрике бассейна останавливается и внимательно воду рассматривает. Долго так рассматривает. Как будто он не полковник Советской армии, а нечаянно заблудшая сюда правительница Фиолетовой страны, тетенька со странным именем Бастинда. В общем, не понравилась ему вода в таком количестве, а младшие офицеры, праздно шатающиеся, понравились еще меньше.
Минут семь полковник в воду глядел. Наблюдал, значит. Наблюдает, водой и офицерами недовольный, про себя матерится и медленно краской наливается. А потом своим командирским, хорошо поставленным голосом ка-а-а-а-ак «Отставить!!!» – заорет. И даже немного глаза от натуги наружу выдавил. Стоит, лицом багровеет, жилами на шее напрягается и глазными яблоками в мир молнии мечет. Лейтенанты с капитанами, уже давно от такого тяжелого металла в командах отвыкшие, но все ж таки в подкорке головного мозга всю значимость таких команд хранившие, мигом галдеть перестали, из бассейна, как пингвины из моря Росса, повыскакивали и на всякий случай на том же бортике в шеренгу по росту выстроились. Стоят, руки по швам растянули, подбородки к небу задрали и вечной преданностью во взглядах окрестности слепят. Только разве что на «первый, второй…» не рассчитались. Орлы! И ничего, что не по форме, без головных уборов и с трусов вода капает. Это уж так, последствие несуразное. А так, с какой стороны ни посмотри, они самые орлы и есть. Наш полковник, как ему и положено, вдоль шеренги загорающих медленно продефилировал, руки за спину заложив, и каждого с пристрастием об имени его и звании расспросил, каждый раз укоризненно головой в разные стороны раскачивая, свое порицание и неодобрение то ли именем, то ли званием выказывая. Ну а потом, конечно, длинную лекцию о воинской дисциплине и верности служения Родине тем же громогласным голосом прочитал. Поучительную очень. Поучительную и их, никчемных бездельников и лоботрясов, в страшном преступлении изобличающую. В нерадивости и лени то есть. «Вы бы, придурки, еще сауну тут себе построили!» – закончил он. Молодому литехе, высунувшемуся было из строя доложить о том, что в гаражных боксах она уже давно есть, кто-то из сослуживцев сильно треснул в печень, и сауна, о которой полковник узнал только через полгода, еще некоторое время пожила.
Ну а бассейн командир приказал на корню изничтожить.
Это, говорит, совсем для нашей рабоче-крестьянской армии не подходит, потому как, говорит, не может у советского офицера времени на всякие легкомысленные купания иметься!
Пускай, говорит, вместо этого бассейна излишнего у нас теперь будет плац тренировочный, каковой завсегда для военного человека полезнее и нужнее.
И пускай, говорит, чтоб неповадно никому было, плац тут к завтрашнему утреннему построению и возникнет. Приказываю!
Приказал как отрезал и пошел дальше по части гулять, по пути непорядок и разгильдяйство на корню уничтожая.
И вот, что вы себе думаете, друзья мои, с плацом у кого-то возражения возникли? Кто-то здравомыслящий засомневался в том, что здоровенную яму двадцать пять метров длиной в ровную поверхность, свеженьким асфальтом покрытую, за оставшиеся двадцать часов переделать можно? Кто-то вопросы начал задавать: «А как? А что? Да как можно-то?!» Да не в жизнь! На то она и армия, друзья мои, что приказ, командиром отданный, сначала исполнить в мельчайших деталях полагается, а потом, если, конечно, в добром здравии и среди ныне живущих останешься, так и пообсуждать и даже маленечко поспорить о психической несостоятельности такого приказа можно будет. Недолго, правда, но таки можно. А сначала ни-ни – помри, но выполни. Потому как ПРИКАЗ! Ну, так и тут: приказано «плац», значит «плац», приказано «к утру», значит «к утру». И нечего время на пустые душевные терзания терять. Работать, понимаешь, нужно!
И работа закипела. Невесть откуда взявшиеся грузовики, выстроившись в ровные колонны, практически без перерыва везли так же невесть откуда взявшийся грунт и строительный мусор, засыпая теперь уже точно яму, некогда бывшую бассейном. Особо одаренные бойцы, имеющие начальные инженерные навыки, с упорством и скоростью красных муравьев разбирали инженерные коммуникации и очистные сооружения бассейна, а бойцы, к инженерии не приученные, носились по дну бывшего водоема и дружно разгребали лопатами то, что валилось на их головы из тех самых самосвалов. Разгребали и деревянными колотушками со всей силой пролетарской ненависти этот грунт и мусор утрамбовывали. К утру на идеально ровную грунтовую площадку уложили чудом добытый асфальт и укатали дорожным катком, который, к счастью, в гараже штаба присутствовал. За сорок минут до утреннего построения намалевали белые линии разметки и с облегчением выдохнули, когда прибывший к построению командир постоял у вчерашнего бассейна, густо пахнущего гудроном и масляной краской, и удовлетворенно произнес: «Ну во‐о-о-о-от!»
Таким образом, бассейн в расположении части почил в Бозе, оставив после себя три контейнера специального оборудования и прочих девайсов, какие нормальному бассейну приличествуют. Контейнеры долгое время пылились на территории, наводя своим присутствием беспорядок и внося полную дисгармонию в прямо перпендикулярный воинский быт. В конечном счете командир где-то там, в коридорах штаба, договорился о том, что все это бассейновое хозяйство от него заберут навсегда и территория, вверенная его командованию, наконец-то приобретет вид и консистенцию, подобающую настоящей воинской части. Первой идеей новых обладателей прибассейновой инфраструктуры из хозяйственного управления штаба было сдать все к чертовой бабушке в металлолом, тем самым немножечко запасных денег для своих семейных нужд обретя. Потом, поняв, что суеты будет больше, чем денег, а риск нарваться на вопрос «Куда, лишенцы, бассейн дели?» при каждой проверке наличия материально-технического обеспечения практически неизбежен, решили передать это богатство с глаз долой в квартирно-эксплуатационную часть. Штабная КЭЧ не только за квартирный фонд и казарменное хозяйство, но еще и за генеральский городок отвечала и потому в бюджетах на благоустройство и благолепие последнего ограничена не была совершенно. Оттого и подсунули «хозяйственники» «квартирантам» инженерные кишки бассейна, предложив им бассейн во благо высшего военного руководства на территории городка как раз и восстановить. Кто-то из командования КЭЧ, посчитав, что это хороший метод получения очередного звания, за идею живо ухватился, и в результате полугодовой стройки того, что в части было разобрано за одну ночь, в городке, к радости его обитателей, приснопамятный бассейн и возник. А звание таки дали. Внеочередное!
И если в бытность свою общедоступным для средних военных сословий на территории части расположенный бассейн лишь в летнее время своей прохладой баловал, потому как зимой полностью обезвоженным стоял и в себе всяческий мусор коллекционировал, то для генералов его малость доработали. Улучшили, так сказать. Бассейн, как это было и допрежь, под открытым небом расположили, но таких к нему приспособлений докупили, что водичку по зиме сливать нужды не стало вовсе, потому как она в тех приспособлениях круглый год до комфортных температур подогревалась. В общем, хороший такой, полноразмерный и всепогодный бассейн получился. Двадцать пять на двенадцать метров. И глубины такой, что можно было смело с вышки в десять метров, какую тут же, на самом краешке построили, нырнуть и ни разу головой о дно не ушибиться.
Вот как раз этот-то бассейн Гошкину судьбу в том периоде его жизни и поправил.
Дело все в том, что при бассейне и вкруг него, чтоб он уже и в самом деле серьезным и настоящим выглядел, целый комплекс зданий построили. Были там и котельная, и электрощитовая, и раздевалки со шкафчиками номерными, и душевые кабинки всяческие. Но то больше для майоров и подполковников разнообразных, которые в званиях своих выше общей душевой пока что до благ генеральских не дослужились. А вот для всякого офицера, которому командование и служебное усердие от полковника и выше быть благоволили, были в том бассейновом комплексе в лучших традициях мужского отдыха и баньки с парилками, и бильярдные всевозможные возведены. С предбанниками, плетеной мебелью заставленными, зальчиками уютными, где, от трудов бильярдных притомясь и в баньке как следует косточки пропарив, после заплыва в уютно-теплом бассейне на кожаных диванах посидеть можно было и вкусить, так сказать, чем сегодня Бог послал. Бог им частенько посылал белорусской «Зубровки», молдавского «Штефан Водэ» и пару дюжин все того же «Жигулевского», закуску же по портфелям, колбаски полукопченой, сырка «Пошехонского» и воблы, из Приволжского военного округа спецрейсом военно-транспортной авиации доставленной, разложив. В общем, множество помещений там было построено для приятного времяпрепровождения генеральского в паузах между службой неустанной.
Ну а так как паузы были частыми и продолжительными, помещения эти по завершении генеральских посиделок постоянной и тщательной чистки и уборки требовали. И понятное дело, что никто, кроме Гошкиных сослуживцев, в одной с ним роте срочную службу отбывающих, на такую работу сильно не соглашался. Да и они-то, собственно, тоже не соглашались. Ну, просто кто ж их спрашивать-то станет? Тут как с закапыванием бассейна, приказали – делай. Спорить и умничать потом станешь. Если захочешь, конечно… В роте же, однако, такая работа не такой уж и изнурительной и при этом сильно желанной считалась. Там ведь какой плюс и удовольствие были? Ну, во‐первых, это тебе не макакой по деревьям парковым прыгать, листья оставшиеся с веток стряхивая, и не дворником бесправным те листья в кучи сырые сгребать и потом их голыми руками в кузов грузовика закидывать или, к примеру, это тебе не картоху до четырех утра на гарнизонной кухне чистить. Ну, а во‐вторых, там по дороге к объекту приложения собственного трудолюбия, к бассейну сиречь, тот самый магазин военторга располагался. С кулинарией внутри, конечно же. И какие же в той кулинарии сочни творожные продавались, мамочка моя! Что это были за сочни! Это же чудо, а не сочни! Амброзия! Это мечта и радость солдатского желудка, а не тесто с творогом! Я сам, когда в солдатских сапогах службу тащил, о неизбежном дембеле мечтая, в порядке пунктов списка дел по прибытии домой «Что я сделаю в первый же день» сразу же под номером один мечтательно значил: «Намажу на бутерброд 150 грамм сливочного масла» и номером два практически незамедлительно присовокуплял: «И с бутербродом этим съем десяток вареных яиц». А вот уже под третьим номером, после того как в мыслях и вожделении своем царского бутерброда с яйцами натрескался, обозначал: «А потом схожу к тетке на работу и куплю лоток сочней. Куплю и с лимонадом сожру».
Почему к тетке? А все потому, что тетушка моя, незабвенная Саркиса Анатольевна, половину своей жизни проработала директором кулинарии. И не абы какой, а именно военторговской, где по изумительно дотошным ГОСТам и удивительно выверенной рецептуре в богатейшем ассортименте выпускаемой выпечки в том числе и те самые сочни приготовляли. И, нечасто забегая к тетушке на работу, я, сопливый карапуз, обязательно бывал угощен чем-нибудь вкусненьким. Только вот вся моя гастрономическая любовь целиком и полностью отдавалась тогда исключительно пирожному «Картошка», каковое, если кто не знает, по технологии из тортовых обрезков делали. Это когда торт, чтобы он правильные геометрические формы и положенные размеры принял, по краям обрезают и кучу бисквита с остатками крема и повидла получают. Ну не выбрасывать же все это богатство?! А они и не выбрасывали. Добавят еще повидла для большей склеиваемости, перемешают все до однородной массы и вручную бурых катышков, формой и размером как раз со среднюю картошку, накатают. Накатают, в порошке какао обваляют и потом как пирожное продают.
Но тогда, во времена моего детства, вкуснее для меня ничего не было. И отказывался я от настоящих пирожных, кремовыми розочками покрытых, как раз в пользу этого увесистого бисквитного колобка. И сочни во мне тогда особой радости не вызывали, потому как там творог в начинке. А творог – это еда послушных детишек, которую они по утрам перед школой кушают и маму слушают. Настоящий же пацан обязан есть камни и пирожное «Картошка»! Но армия и во мне сделала вкусовые перемены, те самые сочни в ранг вожделенной пищи приподняв.
Но не об этом теперь.
Гошке со товарищи, следуя на трудовую повинность в бассейн, как раз и можно было по-быстрому в военторг заскочить и, пока патруль не сцапал, прикупить сочней и лимонаду изрядно. Ну а поскольку из бассейна в расположение на вечернее построение бегать было не нужно и можно было после отбоя возвернуться, работа эта в Гошкиной роте считалась почти что поездкой домой и уж совершенно точно – увольнением на несколько часов. Хорошая, одним словом, работа была. Командование же, в своем изворотливом уме эти «два и два» сложив, эту притягательную трудовую повинность начало как некоторую награду предоставлять особо отличившимся, ибо вкушать яств прекрасных и в тепле бойлерной вечернее построение к отбою прогуливать только отличники боевой и политической подготовки достойны. Ну а так как Гошка и в родной Советской армии, как до того и в гражданском быту, на хорошем счету был, его бассейн чистить достаточно часто отправляли. Ну и вот, как-то в очередной раз Гошку и еще семерых солистов стройного ротного хора отправили порядок в бассейне наводить. Выдвигались бойцы на это ответственное задание, как правило, часам к восьми вечера и лучше посреди недели, потому как до восьми и в выходные в бассейне от офицеров, желающих водные процедуры принять, было не протолкнуться. Ну и ага, значит… Выдвинулись и, как тому положено и доброй традицией заведено, на полпути к бассейну в военторге сочней с лимонадом «Буратино» прикупили. Ну и прибыли. Всю продовольственную радость желудков от греха подальше в котельной спрятали и ну давай блеск и чистоту в бассейновом комплексе наводить.
Как мною немножечко ранее и говорилось, Гошка был парнем не только трудолюбивым, но еще и юрким. И семь сотоварищей его ни в чем ему не уступали. Такими ухарями они были изворотливыми и юркими, что когда такой боец по коридору с ведром воды бежит, предположим, так за ним линолеум пузырем вздувается, пыль столбом стоит и плакаты со стен срывает, а он при этом воды из того ведра ни капли не прольет! Они за три уборки швабру о пол стирали! В ноль! Они мусора по весу выбрасывали больше, чем его туда отдыхающие военные приносили! Огонь, а не уборщики! Пожар в летней тайге! Да с таким-то азартом управлялись ребятушки, как правило, мигом и к приятной части с сочнями и лимонадом, той, за которой сюда, собственно, и пришли, с неимоверным удовольствием приступали. Сгрудятся в подвальной котельной вокруг стола, из ящика пустого спроворенного, и ну давай вожделенными кондитерскими изделиями пробавляться, лимонадом от всей души запивая. И такая у всех в грудях приятность разливается, что ни словом сказать, ни в романе каком душещипательном изложить. Курорт, как ни крути. Сидят, от тепла и сытости млеют и истории из жизней своих, пока еще сильно коротеньких, друг перед другом травят. В роту не спешат. Хорошо, одним словом, вечер протекает. По-домашнему почти.
Ну ровно так же и в тот злополучный раз случилось. Выскребли Гошка со товарищи всю инфраструктуру бассейновую до блеска хирургической операционной и бегом к главному действу приступать кинулись. Кинулись и, приступив, довольно быстро к нужной кондиции полной гармонии души и тела, ну, то есть к полной сытости пришли. Сидят, как тому и положено, один другого рассказами о своих необычайных похождениях на гражданке балуют. Сидит и Гошка. Сочнем лимонад закусывает и сыто щурится. И приятность у него по всему телу такая разливается, что песню спеть хочется или подвиг какой совершить. Подвиг совершить желание есть, а вот двигаться – вовсе нет. Ни руками, ни ногами двигать не хочется. Диалектика, понимаешь! Ну, может быть, разве что только челюстью подвигать, очередной сочень пережевывая, огромное желание имеется, а так – нет. Сидеть только хочется, мурашами гусиной шкуры по коже млеть и, глаза полуприщурив, слушать, как твой «боевой товарищ» в бытность его человеком гражданским в уличных баталиях и любовных похождениях чудеса отваги и неутомимости проявлял. И не важно вовсе, что этот новоявленный дон Сезар де Базан за все свои недолгие годы в драке поучаствовал лишь однажды, да и то это был случай, когда он в детском саду, в песочнице сидя, Петьку из средней группы лопаткой по башке огрел за то, что тот ему формочку в виде бабочки отдавать никак не хотел. А из любовных похождений самым ярким был случай, когда в восьмом классе Светка, одноклассница, разрешила себя до дому проводить и всю дорогу свою руку из его взмокшей ладошки не вынимала. Он потом, правда, еще три ночи из-за чувств переполняющих спать не мог, но это уже такое, это уже пережитки пубертата. Но сейчас, в этой теплой котельной, с желудком, полным не каши из «кирзы», и на некотором удалении от военных порядков, вовсе не имело значения, что этот Рембо напропалую врет, будто в одиночку разбил всю Квантунскую армию и что у него «Каждый день по три раза было. И все с разными!» Было просто удивительно хорошо и приятно. И не хотелось двигать ни единым чреслом своего организма, негу приятную и лень тягучую в этом самом организме как можно дольше сохраняя.
И вот тут как раз будто черт его под ребро торкнул! Вспомнилось Гошке, что никто из сослуживцев в водяном фильтре таблетки хлорные не поменял. И с чего это вдруг у него так чувство служебного долга обострилось и по какой такой ассоциации эти фильтры в голову ему прилетели, остается только гадать. Может, метаболизм молодеческий снедь кондитерскую очень быстро переварил и, Гошке сахаром в мозг залпом выстрелив, его к активности физической побудил. А может, и тот факт его торкнул, что фильтры где-то в глубине его мозга с рассказом о резиновых контрацептивах, каковые в данный момент один из ухарей живописал, в четкую ассоциацию сложились, и именно о них, фильтрах, с некоторой озабоченностью думать заставил. Непонятно. Но случилось так, как случилось. «Батюшки! – подумалось Гошке, одним щелчком из неги в современную реальность вернувшемуся. – А фильтры-то?! Про фильтры-то и забыли же вовсе! Как же без фильтров-то?! Это же не порядок вовсе, так, чтоб без фильтров!»