Игорь Евдокимов
Смерть в губернской гимназии
Глава девятая
«Черкасов спешит на помощь»
Константин заподозрил неладное, когда не застал Руднева дома. У него не было ни малейших сомнений, что любопытный учитель, вопреки его просьбе, отправился-таки на Солдатскую, осматривать дом Нехотейского. Время было позднее, большинство городовых сейчас метались по городу в поисках Жихарёвых. Поэтому Черкасов решил самолично проверить дом на Солдатской. В отличие от Руднева, который в своей щегольской одежде выделялся в трущобах, как золотой зуб во рту, Константин прокрался к убежищу преступников аккуратно и незаметно. Естественно, к похищению друга он опоздал, и застал дом тихим и на вид пустым. Он и тут не стал повторят ошибок Павла, поэтому обошел здание так, чтобы изнутри его никто заметить не мог. Не увидев ничего подозрительного, он вернулся обратно на Стрелецкую, но Руднева, конечно же, вновь не оказалось дома.
Теперь Черкасов был уверен: друг либо нарвался преступных обитателей Солдатской, либо на убийцу Нехотейского, скрывающегося в заброшенном доме. У Константина кровь стыла в жилах от одной мысли, что его жизнерадостный друг мог встретить свою смерть в столь нелепых обстоятельствах. В отчаянье он бросился обратно в часть, будить пристава.
На счастье, юный сыщик до Богородицкого достучаться не успел. В общем зале его встретил хмурый Юрий Софронович, который всю ночь дежурил в ожидании вестей от городовых – те сбивались с ног в поисках бежавших Жихарёвых. Квартальный и выслушал сбивчивый рассказ Черкасова. Когда тот дошел до описания дома на Солдатской, на суровом лице Гороховского внезапно расцвела довольная улыбка.
– Вы что, Юрий Софронович? – удивленно замолчал коллежский регистратор.
– А то, что, кажется, вы с другом нашли окаянных беглецов! – Гороховский вскочил и подошел к плану расположения города С. на стене. – Смотри! Наши олухи нашли телегу пожарных, на которой утекли Жихарёвы, вот здесь, на Николаевской площади. Братья её бросили – и правильно. Извозчики у монастыря видели, как эти образины бросились дальше, к речке. Мы-то думали, они переправились и подались в заречные слободы, а Жихарёвы умнее оказались! Залегли себе на Солдатской, в тишине, и ждут, пока мы бросим прочесывать город, а потом тихой сапой совсем в другую сторону отправятся!
– А если это не они? Если Руднева на Солдатской того… – начал было Черкасов.
– Не того! – отрезал Юрий Софронович. – Народец там лихой, но с разумением. Все же видят, какой шум подняли из-за Нехотейского! Думаешь, на всей Солдатской сыщется хоть один мазурик, который осмелится еще одно благородие пристукнуть? Не-е-ет, Константин Алексеевич, на Жихарёвых друг твой наткнулся. Не спеши радоваться, этим разбойникам терять уж нечего, вот они-то могли и второго учителя под шумок порешить…
– И что же нам делать? – чуть ли не пискнул Черкасов.
– Что делать? Подмогу бы собрать… – задумался было Гороховский, но тут же лихо махнул рукой. – А, где наша не пропадала! Пойдем, Константин Алексеевич, раз время не терпит, друга твоего вызволять! Надеюсь, успеем!
***
И действительно – успели! Спросить у Жихарёвых, что они собирались сделать с учителем перед тем, как навострить лапти из города, уже не представлялось возможным, но Руднев отчетливо понимал, что расторопность друга и Гороховского спасла ему жизнь. Хотя хладнокровная жестокость Юрия Софроновича и поразила Павла – на его глазах только что расстались с жизнью два человека…
Привалившись к ограде во дворе, впитывая теплые лучи встающего солнца, Руднев рассказывал спасителям подробности своего плена.
– Еще они сказали, что Нехотейский у них в долгу был, а дом ему понадобился потому, что его потянуло на… – Павел защелкал пальцами, пытаясь вспомнить незнакомое слово.
– Профурсеток? – услужливо подсказал закуривший Гороховский.
– Нет! Как-то на «ш»… – и, прежде, чем Юрий Софронович предложит еще несколько цветастых вариантов, воскликнул: – Вспомнил! На «шпиц»!
Черкасов и Гороховский недобро переглянулись.
– Вы что? – удивленно посмотрел на них Руднев. – Что это слово значит?
– Значит, что Жихарёвы, сукины дети, услугу обществу оказали с этим Нехотейским! – квартальный сплюнул и отошел, бормоча под нос ругательства.
– Костя, ну хоть ты-то объясни, в чем дело! – попросил Павел.
– «Шкицы», не «шпицы», это несовершеннолетние проститутки…
– А-а-а… – протянул Руднев. – Подумаешь, что человеку ниже падать некуда – и на тебе!
– Я сам не понимаю, – мрачно поддакнул Черкасов. – Как? Он же был видный человек, уважаемый! Как он мог?
– Думаю, на него так подействовал ультиматум Керенского. Пользуясь властью и деньгами, он еще хоть как-то держал свои низменные инстинкты в узде. По крайней мере, достаточно, чтобы умеренно скрывать свою натуру и оставаться принятым в обществе. Особенно с таким-то покровителем. Но оставшись без поддержки, без взяток, практически оставленный от должности – он потерял голову! Тут и наглое вымогательство, и его страсть к Заварзиной, и вояжи к Жихарёвым. Нехотейский обезумел. Прав твой квартальный, как бы грубо это не звучало – не знаю, кто убил Нехотейского, но обществу он действительно оказал услугу…
– «Кто»? – не понял Черкасов. – То есть, ты думаешь, что Жихарёвы…
– Вот вы где! – во дворе появился сияющий пристав. – Константин Алексеевич, добрейшего вам утречка! И, Павел Сергеевич, позвольте представиться – пристав I полицейской части Богородицкий, Сергей Иванович. Наслышан о ваших злоключениях! – он кивнул на бесшумно следующего за ним Гороховского. – Юрий Софронович рассказал мне все о ваших злоключениях. Слава Богу, что вы остались в живых! – пристав перекрестился. – И, конечно же, благодарность вам за помощь в поимке беглых убийц. Но больше так не рискуйте! Не дело, когда партикулярное лицо берется полиции помогать.
– Сергей Иванович, осмелюсь сказать, что Жихарёвы… Ой! – Черкасов остановился, когда друг незаметно, но болезненно наступил ему на ногу.
– Что «Жихарёвы»? – недобро сощурился пристав.
– Он хочет сказать, что Жихарёвы были, безусловно, опасны, и Юрий Софронович, не побоявшийся встретиться с обоими лицом к лицу, заслуживает отдельной похвалы и награды! – ответил за коллежского секретаря Руднев. – Если потребуется, я готов засвидетельствовать и, конечно же, внести скромный вклад в наградной фонд!
– А! Да-да! Конечно же! – благосклонно кивнул Богородицкий и направился осматривать дом, где нашли свой конец преступники.
– Ни слова! Никому! – настойчиво прошептал Руднев на ухо другу. – Встретимся вечером, в беседке. Я все объясню!
Глава десятая
«Истинный убийца»
Солнце уже начинало клониться к закату, удлиняя тени деревьев и украшая бульвар нежным золотым светом. Внизу, под холмом, нетороплива текла Волга. В кронах пели птицы, а вдоль аллей прогуливались достопочтенные горожане, раскланиваясь или останавливаясь поболтать друг с другом. В любой другой день, Павел получал бы несказанное удовольствие от этой картины. Но сейчас его мысли были заняты другим.
Собственно, в таком задумчивом состоянии его и застал Черкасов, усевшийся на соседнюю лавку.
– Богородицкий второй раз отчитался полицмейстеру об успешном закрытии дела, – вместо приветствия начал он. – Надеюсь, ты понимаешь, что начнется, если мы попытаемся доказать невиновность Жихарёвых?
– Мы не попытаемся, – покачал головой Руднев. – Я навел кое-какие справки и теперь берусь с уверенностью утверждать, что знаю, кто убил Нехотейского.
– Но!.. – взвился Константин.
– Но не намерен наблюдать, как невиновный, по сути, человек пойдет на каторгу, – спокойно закончил мысль Павел. – Поэтому прошу тебя – дай слово чести, что, если я раскрою тебе имя, ты не попытаешься сразу же его арестовать.
– Паша, ты понимаешь, что я не могу тебе этого обещать!
– Тогда хотя бы выслушай меня, прежде, чем принимать решение. Хорошо?
– На это я согласен.
Руднев замолчал и несколько томительных минут смотрел на Волгу, снующих над рекой птиц и надвигающиеся с востока тяжелые тучи, которым вскоре предстояло нарушить идиллию золотого августовского вечера.
– Давай начнем сначала, – наконец сказал Павел. – Есть лишь одна зацепка, прямо указывающая на невиновность Жихарёвых. О ней знают четверо – ты, я и Заварзины. Наталья Андреевна послала ответ на последнее письмо Нехотейского, согласившись на встречу с ним в доме на Солдатской, где тот и будет впоследствии убит. Я опросил Владимира Амплеевича, и он помнит, что в день убийства Дима Заварзин действительно принес ему записку. Значит Наталья Андреевна не врёт. Наш цербер, не читая, положил записку на стол Нехотейского. Но мы-то с тобой знаем, что в тот же день она каким-то образом окажется у Николая Михайловича, а Наталья Андреевна получит ответ, отговаривающий её идти на встречу. Это сужает круг подозреваемых до тех, кто в тот день был в гимназии. Значит, под подозрением четыре человека. Их имена я тоже уточнил. Во-первых, это твой покорный, – он коротко улыбнулся. – Надеюсь, меня мы исключим. Во-вторых, директор, Федор Михайлович Керенский, но ему нет смысла убивать Нехотейского. Они едва знакомы, более того – директор намеревается и так в ближайшее время отставить наше чудовище от должности. В-третьих, классный надзиратель, Владимир Амплеевич, но, опять же, он не годится в убийцы. Цербер Нехотейского просто боготворил и считал образцом строго обращения с несносными детишками. Остается лишь один человек…
***
– С того самого дня, как вы пришли ко мне с расспросами, я знал, что рано или поздно вы вернетесь…
Болезненно-худой, нескладный и рано постаревший, Иван Степанович Снегирёв принимал гостей в той же скромной гостиной, что и в прошлый раз.
– Слышал, вы подали Федору Михайловичу прошение об отставке, – начал Павел.
– Да, – кивнул Снегирёв. – Я больше не считаю себя вправе учить детей. После… После того, что я сделал…
– А что вы сделали?
– Оставьте, Павел Сергеевич, я же знаю, зачем вы вновь явились сюда со своим другом!
– И все же, – был непреклонен Руднев. – Скажите нам, прошу.
– Я убил его, – горько промолвил Иван Степанович. – Я убил Нехотейского! Изволите знать, как я это сделал?
– Лучше я расскажу, а вы поправите, – ответил Павел. – Вы прочли записку, которую Дима Заварзин передал в гимназию. Что уже несколько забавно – вечно любопытствующий Владимир Амплеевич этого не сделал, предположу, что из уважения к Нехотейскому, а вот вы не удержались… Ну, да не суть! Прочитав записку, вы сделали две вещи – написали ответ Заварзиной, чтобы она не вздумала идти на встречу с Нехотейским. Её же послание вы направили Николаю Михайловичу домой. Не зная, о каком условном месте идет речь, вы проследили за ним тем вечером до Солдатской улицы. Затем, улучив момент, ударили Нехотейского по голове и под покровом ночи сбросили его тело в реку. Я что-то упустил?
– Нет, – покачал головой Снегирёв. – Все так и было.
– Упустил, Иван Степанович, – мягко сказал дотоле молчавший Черкасов. – Вашу сторону истории. Почему вы это сделали?
– Почему? – рассеяно переспросил Снегирёв. – Представьте, что вы живете в кошмаре. Изо дня в день. Вы видите человека, которого нельзя подпускать к детям на пушечный выстрел, но который, вместо этого, работает учителем. Вы не знаете, какой властью обладал этот человек. Над своим патроном, директором. Над запуганными учениками. Над их родителями. Он продвигал вперед богатеньких ничтожеств и закрывал дорогу в жизнь для талантливых, но бедных ребят. Я видел это, каждый день. Видел – и ничего не мог поделать. Ведь я слаб. Слаб душой и телом. Знаете, когда я прочитал статью господина Белинского, где он говорит о «маленьком человеке» – я узнал себя. Каждый день я корил себя за то, что даю Нехотейскому вертеть человеческими судьбами – и ничего не делаю, чтобы этому помешать. Но вдруг – избавление! Виноградов отставлен! Пришел новый директор – и он не готов терпеть Николая Михайловича! Ох, как я был счастлив этим летом! Как я надеялся, что теперь все будет по-новому! Как я надеялся, что это чудовище никогда больше не появится перед классом!
От внимания Черкасова не укрылось, что маленький преподаватель использовал то же самое слово, что и его друг часом ранее – «чудовище». Вот кем для них, настоящих учителей, был Нехотейский.
– И вот, зайдя в однажды в гимназию и увидев записку на столе Николая Михайловича, я понял, что даже после всего произошедшего он продолжает отравлять единственное место, которое я считаю домом. Смешно! Я спросил у Владимира Амплеевича, не заходил ли кто из учеников, и тот ответил, что только был Дима Заварзин. Любимая жертва Нехотейского! И, раз письмо написано женской рукой, то это чудовище протянуло свои грязные руки к его матери! Никогда в своей жизни я не был так зол! Не испытывал такую лихорадочную, маническую, силу и уверенность! Я написал ей, чтобы она не отвечала на угрозы Нехотейского, а её ответ направил Николаю Михайловичу.
Он рассмеялся нервным, прерывающимся смехом.
– Ах, видели бы вы лицо Нехотейского, когда он открыл дверь на стук, думая, что там стоит Заварзина, а вместо неё встретил меня! Он открыл рот. Кажется, собирался накричать на меня, но… Я слишком долго терпел! Я слишком долго ждал и надеялся, что кто-то избавит гимназию от Нехотейского, чтобы дать ему хоть малейший шанс продолжать мучить учеников! Я позаимствовал в гимназии гирю, на десять фунтов. Самое тяжелое, пожалуй, что держал в жизни. Как вам такой Геркулес? – он грустно рассмеялся. – Не дав ему вымолвить слово, я ударил его в висок. Нехотейский упал, я поспешно зашел внутрь и закрыл за собой дверь, надеясь, что меня никто не увидел. Сел ждать, чтобы полностью стемнело. Думал, с ума сойду. Я с ним даже разговаривать начал. С Нехотейским-то. Чудилось мне, что встал он и начал отвечать. Жутко стало. Но, благо, за окном совсем темно стало. Весил покойник столько, что даже и не ведаю, каким чудом смог его до реки дотащить и столкнуть. А дальше… Дальше вы сами все знаете. Откровенно говоря, какое-то время я пребывал в грезах, что смогу забыть все и не вспоминать. Жить дальше. Но… Я же человека убил! Как мне теперь смотреть ученикам в глаза и скрывать в себе эту темную тайну? Когда вы с господином коллежским регистратором явились – даже облегчение почувствовал. Чуть не рассказал все, как на духу. Да смелости не хватило. Ха! Убить – хватило, а признаться – нет! Но понял, что раз вспомнили про меня, то недолго мне осталось. Пошел к Федору Михайловичу, сказался больным и, по состоянию здоровья, попросил отставки. Умоляю, только, если это в ваших силах – не позвольте, чтобы тень моего поступка легла на гимназию?
– Иван Степанович! – вскричал Павел. – На гимназии столько лет лежали тени Виноградова и Нехотейского, а вы…
– Полно вам! – махнул рукой учитель. – Что мне грозит, Константин Алексеевич? Каторга?
Руднев тоже выжидающе повернулся к другу. Черкасов молчал. Внутри него шла отчаянная борьба – между долгом исполнять закон, как бы строг тот ни был, и пониманием, что этот нелепый человечек, измученный годами бессильного ужаса и слабости, не заслужил столь сурового наказания.
– Знаете, – наконец сказал он хриплым от волнения голосом. – Юрий Софронович Гороховский очень любит цитировать Писание. Я этой его привычки не разделяю, но в силу образования тоже помню кое-что наизусть. И, выбирая между «Уложением о наказаниях» и Евангелием, пожалуй, скажу просто: «Я не осуждаю тебя. Иди и впредь не греши».
***
– Константин, я понимаю, в твоей голове это звучало красиво и уместно, но… – Руднев не выдержал и расхохотался в голос.
Они шагали по спящему городу, наслаждаясь ночной прохладой. Непогода, которую обещали тучи на востоке, все же прошла стороной. Тепло горели немногочисленные окна домов в Дворянской части города. Беззаботно стрекотали сверчки. Шаги друзей по пыльной немощеной улицы были почти неслышными.
– Видел бы ты свое лицо! – продолжал смеяться Павел. – Не пойми меня превратно, я безмерно благодарен, что ты не стал арестовывать Снегирёва, он и так настрадался, но… «Иди и впредь не греши»? Аллилуйя, Ваше Преосвященство!
– Закончил зубоскалить? – недовольно поинтересовался Черкасов, на самом деле ощущавший несказанную легкость на душе.
– На сегодня, пожалуй, да! – вытирая слезы заверил его Павел. – Но оставляю за собой право напоминать тебе об этом при малейшем поводе!
– Зная тебя, ты и без повода напомнишь.
– Каюсь, грешен, Ваше Преосвященство! – Руднев заложил руки за спину, беззаботно откинул голову назад и продолжил прогулку, любуясь ночным небом. – Эх, единственное, о чем жалею – рассказать бы Василисову, что ты нашел настоящего убийцу, а Богородицкий сел в лужу. Увы, но всем будет легче от того, что вину повесили на ныне покойных Жихарёвых. Слушай, а интересное у тебя призвание, право слово!
– Интересное? – опешил Черкасов. – Чем же это?
– Ну, как же! Все эти подозрения, улики, задачки на логику! Увлекательно!
– Паша, ты понимаешь, что если бы не Гороховский, тебя бы уже убили скорее всего?
– Это частности! – отмахнулся Руднев. – Мне кажется, из меня бы получился отличный сыщик, как ты думаешь?
– Я думаю, что ни за что не подпущу тебя к ни к одному преступлению, которое случится в нашем городе! – уверенно заявил Константин.
Коллежский регистратор Черкасов, конечно же, глубоко заблуждался, но простим ему эту юношескую привычку! История наша закончилась, а посему – давайте оставим друзей сейчас, на этой счастливой ночной прогулке. Что же касается других тайн губернского города С., которые господам Черкасову и Рудневу еще предстоит разгадать – что ж, может статься, однажды настанет время рассказать и о них!
