Игорь Евдокимов
Дело о бурных водах
– Как бы не вышло, что утром мы не сможем вернуться к Радке, – заметил Жозеф, открыв дверцу экипажа по прибытии.
– У нас нет другого выбора. Надежде Михайловне безусловно грозит опасность и негоже нам ее бросать.
***
В ночь на 7 ноября Василий Александрович не спал. Мрак его кабинета разгоняли десятки свечей и несколько настольных ламп. Корсаков же внимательно изучал бумаги, увезенные из личных покоев Генриха Радке. И чем больше он узнавал, тем мрачнее становились ему перспективы завтрашнего возвращения в дом Надежды Михайловны.
– Почему я не встретил тебя раньше? – спросил он у бессловесных бумаг, оставшихся от Радке. Генрих безусловно был человеком сведущим в оккультных науках. Причем, в самой мрачной и темной их части.
Корсаков успел заранее навести справки об этом странном господине. Потомок немцев, привезенных в столицу Петром, Генрих не пошел ни по придворной, ни по военной стезе, а занялся морской торговлей. Начал с трех кораблей, на одном из которых сам стал капитаном. Постепенно его флот расширился. Компания Радке исправно снабжала столицу колониальными товарами из дальних стран, а сам Генрих исследовал самые экзотические уголки земного шара. Несмотря на его трудолюбие и успех (а может, отчасти, и благодаря им), репутация немца оставляла желать лучшего. Опытные моряки отказывались наниматься на его корабли, рассказывая страшные истории про своего капитана. Другие купцы избегали переходить ему дорогу после того, как несколько его соперников погибли в загадочных несчастных случаях или бесследно исчезли. Та же судьба ожидала четырех его жен – Надежда оказалась пятой. И единственной, оставшейся в живых. В оккультных кругах столицы Генриха знали плохо, но среди избранных ходили смутные слухи о его глубоких познаниях и обширной коллекции, привезенной из странствий. Причем, шептались за его спиной, некоторых из посещенных им земель до сих пор не было ни на одной карте.
Буря за окном лишь свирепела. Окна и кровли домов сотрясались от порывов ураганного юго-западного ветра, гнавшего Неву вспять. Огромные капли бились в стекла, заставляя их дрожать.
Спать Корсаков отправился лишь под утро, полный уверенности, что ему потребуется каждая крупица внимания и спокойствия, если он рассчитывает вернуться домой живым. Жозеф, в отличие от хозяина прекрасно отдохнувший, принес Василию Александровичу завтрак в спальню.
– Вы раскрыли тайну записки Радке, – слуга не спрашивал, а констатировал факт.
– В общих чертах – да, – кивнул Корсаков. – Нам предстоит очень сложный день.
– В таком случае – bon appetit, Excellence, позвольте удалиться и зарядить пистолеты, – Жозеф остался абсолютно невозмутим.
Выехали в девять с четвертью. Корсаков с удивлением обнаружил на улицах людей, вышедших из дома несмотря на непогоду и воскресный день. Особенно большая группа зевак собралась у Невы. Река, словно бешеный зверь в клетке на глазах у любопытствующих зрителей, ярилась, вздымаясь пенистыми волнами и разбивая их о гранитные берега с ужасным шумом и брызгами. Особо бурные всплески вызывали восторженные вскрики толпы.
– Нет, человеческая глупость никогда не перестанет меня изумлять, – пробормотал себе под нос Василий Александрович.
И ему, и собравшимся на берегах зевакам было невдомек, что безумные воды уже неслись по направлению к городу, затапливая низменные места Канонерского острова и Галерной гавани. Необозримое пространство вод казалось кипящей пучиной, над которой распростерт был туман от брызг и волн, гонимых против течения и разбиваемых ревущими вихрями. Белая пена клубилась над водяными громадами, которые устремились на берег. Множество деревянных строений, подверженных первым ударам и сильному напору огромной массы воды, не смогли противостоять им и с треском обрушились. Люди спасались, как могли, в уцелевшие дома, на бревнах, плавающих кровлях, воротах. Не всем, однако, повезло выжить. Петербургу до пришествия стихии оставалось менее двух часов.
***
В доме Радке их встретили тот же лакей и та же молоденькая служанка. Даже Надежда Михайловна и подпоручик Панютин остались на своих местах, будто не прошел с их прошлой встречи целый день.
– Я попрошу вас отпустить слуг, – обратился к хозяйке дома Корсаков, закончив с обязательными приветствиями. – Боюсь, что не смогу гарантировать их безопасность.
– А мне… – неуверенно начала Надежда.
– А вы – иной случай, – прервал ее Василий Александрович. – Вам придется остаться. И подпоручику тоже.
– Я не привык бежать от опасности, – запальчиво заявил Панютин.
– Если бы вы знали, что вас ждет – бежали бы, – категорично отрезал Корсаков.
В гостиную тем временем вошел Жозеф, держа в руках несколько пистолетов и хозяйскую саблю.
– Надежда Михайловна, предположу, что парадная гостиная просторнее, чем комната, в которой мы находимся? – спросил Василий Александрович.
– Да, – ответила вдова, не сводя удивленного взгляда с горы оружия.
– В таком случае предлагаю переместиться туда.
Зал, куда они перебрались, действительно оказался куда более вместительным. Под напряженными взглядами хозяев дома и с помощью еще не ушедших слуг, Корсаков и Жозеф расчистили гостиную, поставив всю мебель вдоль стен, а на единственный оставшийся столик сложили саблю и пистолеты. Получилось странное подобие бального зала – большая и пустая комната, упирающаяся в большие окна на улицу. Хотя время перевалило за десять часов, снаружи по-прежнему стоял полумрак из-за нависших над городом свинцовых туч, не пропускавших и лучика солнца.
– Что ж, теперь мы можем поговорить, – сказал Корсаков, дождавшись, пока последние слуги покинули особняк.
– Вам удалось что-то узнать? – спросила его Надежда.
– Да, но правда может вас испугать. Дело в том, что ваш муж, Генрих Радке, действительно намеревается сегодня посетить этот дом.
– Не может быть, – ужаснулась хозяка.
– Это чушь! Я же сам… – вспыхнул было подпоручик, но быстро замолчал.
– Отчего же вы не продолжаете? – уставился на него своими ледяными глазами Корсаков.
– Я сам видел его мертвое тело, – исправился Панютин. – И как гроб опустили в могилу.
– Убедиться хотели? – сочувственно уточнил Василий Александрович.
– К чему это вы клоните?! – вскочил с места Никита.
– Я не клоню, я утверждаю. Вы, подпоручик, выступили соучастником в убийстве господина Радке.
– Врешь! – зарычал Панютин. – Стреляться! Тотчас же!
– Сядьте на место! – Корсаков голоса не повышал, но его слова дышали такой холодной угрозой, что с подпоручика мигом слетела вся спесь и он опустился обратно в кресло.
Василий Александрович тем временем обернулся к хозяйке дома.
– Кажется, вы обманули меня, Надежда Михайловна, – сказал Корсаков. – Вы поклялись всем, что для вас свято, что к смерти мужа непричастны. Но пока я наблюдаю обратное.
– Я сказала вам чистую правду, – упрямо ответила вдова.
– Не трожьте Наденьку! – нянька Аксинья ворвалась в комнату и заслонила воспитанницу собой. – Невиновная она! Я! Я все это удумала!
– Аксинья, что ты такое говоришь? – задохнулась вдова.
– А чего таперича скрываться? – просто ответила нянька. – Свел бы вас в могилу нехристь проклятый, как пить дать свел! Кровушки вашей попил вдосталь!
– Она правду говорит, – осипшим голосом добавил Панютин. – Надя – святой человек. Я умолял ее уйти от мужа, но она поклялась быть ему верной…
– А он был страшный человек, – поддержала его Аксинья. – Все жилы, всю жизнь и радость из моей девочки вытянул. Никитку вон, вообще убить грозился. Я знала, что у жида-аптекаря разная отрава в лавке продается, вот и отправила мальчонку, – подпоручик открыл было рот, но нянька лишь махнула рукой. – Молчи уж, ишь, военный, орел! А сам мальчонка и есть! Он купил отраву, я взяла грех на душу, чтобы Наденька свободной стала. Да, видать, немчура эта и с того света пакостить готов, раз ему в могиле не лежится-то!
– Это вы верно подметили, – усмехнулся Корсаков. Казалось, обстоятельства походя раскрытого убийства ни капли не тронули его. – Но своим поспешным решением вы сыграли Генриху только на руку.
– Он остался жив? – спросила Надежда.
– Уместнее сказать не-мертв, ибо понятие жизни существу, в которое обратился Генрих Радке, теперь незнакомо. На его родном языке таких существ называли lieche – злобные неупокоенные мертвецы, могущество которых растет с каждым годом их не-жизни.
