Игорь Евдокимов
Дело о бурных водах
Корсаков удовлетворенно кивнул и поднялся со стула.
– Это все, что мне требовалось услышать. Благодарю за честность. Я приложу все усилия, чтобы помочь вам. И вот, как мы поступим. Вы разбирали комнаты супруга?
– Нет, – ответила Надежда. – Мне не хватило сил для этого. Там все осталось так, как если бы он был еще жив.
– В таком случае, мне нужно будет осмотреть их. Далее я отправлюсь на Немецкое кладбище. Завтра утром вернусь, чтобы доложить о своих находках, а затем мы вместе подождем обеда и проверим, соблаговолит ли ваш супруг почтить нас своим присутствием.
***
– Святые угодники! – воскликнул кладбищенский сторож и, поскользнувшись, упал на спину, разметав в разные стороны брызги черной липкой грязи.
– Хранитель нам больше не нужен, я правильно понимаю? – иронично осведомился Жозеф.
– Да, пожалуй его можно отпустить, – согласился Корсаков. Сторож, истово крестясь, отполз в сторонку, поднялся, опершись на могильную ограду, и бросился прочь.
Они стояли посреди лютеранской части Смоленского кладбища. С неба продолжал хлестать острыми каплями холодный дождь, умножая распутицу и застилая глаза. Вокруг высились кресты и памятники – от плохоньких деревянных распятий до торжественно-мраморных мавзолеев, от простеньких завядших цветов до остроконечных изящно украшенных кованых оград. Атмосферу уныния и запустения лишь подчеркивали лишенные листвы деревья. Кроме постоянного монотонного шума дождя не слышно было других звуков – даже вечно каркающие вороны замолчали.
Перед Корсаковым и Жозефом разверзлась пасть мрачной ямы, частично заполненной водой. Но даже в таком виде сомнений не оставалось – на дне могилы гроб отсутствовал.
– Что ж, экзальтированные дамские чувства можно исключить, – констатировал Василий Александрович.
– Думаете, дельце по вашей части, Votre Excellence2? – уточнил слуга.
– Никогда нельзя исключать злонамеренных козней обычного человека, – покачал головой Корсаков. – Хотя следы вокруг могилы наводят на нехорошие мысли.
– Да?
– Земля размокла, поэтому утверждать наверняка не берусь, но видится мне, что тут работали не лопатой, а голыми руками, – мрачно констатировал Василий Александрович.
– Sacrebleu!3 – воскликнул Жозеф и машинально схватился за грудь. Там, куда попала офицерская пуля двенадцать лет назад.
– Не важно, сам Генрих Радке поднялся из могилы, или его гроб извлек кто-то из живущих, добра Надежде Михайловны ждать не стоит, – продолжил размышлять Корсаков. – Скажи, Жозеф, что ты думаешь о вдове?
– Что я думаю или что мне удалось выяснить, Excellence? – усмехнулся слуга.
– И то, и другое. Пойдем к экипажу, расскажешь по дороге. Нечего нам здесь мокнуть, – и, подавая пример, сам двинулся к выходу.
– Как скажете, – Жозеф поспешил за ним. – Соседи и знакомые, конечно же, судачат, что супруга помогла господину Радке отправиться на тот свет. Однако, вопреки ожиданиям, общее отношение к ней скорее сочувственное, а не осуждающее. Не очень похоже на обычную «веселую вдову».
– Генрих Радке никому не нравился, так?
– Именно! О покойных плохо говорить не принято, но работников он, как это художественно говориться у вас, драл в… Эти… Которые у коня…
Он осекся, пытаясь вспомнить необходимое слово, и пару раз вяло взмахнул рукой.
– В хвост и в гриву, – подсказал Корсаков.
– Истинно так, Excellence, – обрадовался слуга. – Те, кто осмеливался выступать против него, таинственным образом исчезали. Женитьба характер тоже не исправила. Тем более, что брак для него не первый. Надежда стала чем-то вроде военного трофея на склоне лет. И бедняжку он третировал ужасно.
– То есть считаешь, что вдова Радке нам солгала, утверждая, что не имела отношения к смерти мужа?
– Я ничего не считаю, Excellence, я просто говорю, что удалось вызнать, – пожал плечами Жозеф.
Они достигли экипажа, ждавшего их у церковной ограды. Слуга распахнул дверцу и помог Корсакову забраться внутрь, в относительные тепло и сухость кареты.
– Куда прикажете?
– Помниться, по дороге от дома Радке на кладбище мы проезжали мимо аптеки Гельфмана. Правь туда.
– Будет сделано, – невзирая на капризы погоды, Жозеф вскочил на козлы и взялся за поводья.
***
В помещении аптеки творился сущий пандемониум. Всюду сновали многочисленные дети и внуки Гельфмана, собирая и пакуя препараты, порошки, микстуры, склянки и прочую медицинскую утварь. Сам хозяин аптеки устроился на высоком табурете в уголке, регулярно отдавая весьма дельные, на его взгляд, команды и наставления.
– Вы переезжаете? – поинтересовался Корсаков, вежливо постучав о дверной косяк набалдашником трости.
– Чтобы старый Гельфман да куда-то переехал? Вы-таки в своем уме, Василий Александрович? Нет, дорогой мой, этот дом я покину только вперед ногами!
– Тогда к чему весь этот переполох?
– А вы в окно выглядывали? Хотя что же это я спрашиваю, вы только что с улицы! В такую погоду самонадеянность опасна, молодой человек. Поэтому пусть пока мои драгоценные лекарства поживут пару дней со мной на втором этаже.
– Думаете, будет наводнение? Полно вам, Гельфман, вы как будто не прожили в Петербурге 60 лет! Это обычная ноябрьская непогода.
– 67, мой юный друг! И я дожил до этого возраста потому, что всегда знал, каким приметам верить. Сегодня утром кошка, которую мы подкармливаем и даем иногда погреться в аптеке, одного за другим принесла своих котят и подняла на второй этаж по этой самой лестнице. Звери такие вещи чуют, Василий Александрович. Один сосед незадолго до вашего приезда имел наглость позубоскалить насчет моих приготовлений. Знаете, что я ему-таки ответил? «Старый Гельфман будет смеяться, когда вы будете плакать!» Но, что же это я все о себе, вы ведь пришли не для того, чтобы выслушивать нравоучения старого аптекаря?
– Боюсь, что нет, – признал Корсаков. – Скажите, Гельфман, у вас в последнее время ядов не покупали?
– Покупали, Василий Александрович, покупают, и будут покупать, уж поверьте! Ежедневно! И стар и млад! В определенных дозах любое лекарство, знаете ли, становится ядом. Но я-таки вижу печать недовольства на вашем породистом лице, поэтому подозреваю, что вы имеете в виду что-то более конкретное. Настоящую отраву. Возможно, вы даже подскажете мне, что именно вас интересует?
– Знаете госпожу Радке? Она проживает недалеко от вас.
– Знаю. Бедная девочка. Муж ее – сущий дьявол во плоти. Отвратительнейший человек. И не смотрите так на меня, знаю, что он умер, но я уже сам в таком возрасте, что однажды сия участь предстоит и мне. Так что могу себе позволить так рассуждать. Нет, Василий Александрович, юная Радке ко мне за ядом не заходила, если вы об этом. И большинство слуг из их дома я тоже знаю в лицо.
– Что ж, тогда не буду больше вас отвлекать… – Корсаков уже повернулся к выходу, когда ему в голову пришла еще одна идея: – Скажите-ка, а гвардейский офицер к вам не заглядывал?
– Гвардеец? Подпоручик? Молодой? Блондин? Семеновец? Не заглядывал, – хитро улыбнулся Гельфман. – И я ему ничего не продавал около двух недель назад, так что перестаньте мучать меня своими вопросами, – он постучал длинным пальцем по расходной книге и тут же отвернулся, переключив свое внимание на невестку, которая чуть было не разбила огромную бутыль с подозрительным содержимым: – Софа, Господь дал людям два глаза, чтобы смотреть, две руки, чтобы держать, и одну голову, чтобы думать, но мне начинает казаться, что тебя он чем-то обделил, только не могу понять, чем!
Корсаков вышел из аптеки под непрекращающийся дождь. Жозеф ждал его на козлах – если пронзительный ветер и хлесткие струи ливня и доставляли ему дискомфорт, то слуга этого не выказывал.
– Куда теперь? – спросил он.
– Теперь можно и домой, – ответил Корсаков. – Нужно подготовиться к завтрашнему дню.
Внезапно, мимо его ног шмыгнула маленькая серая тень, заставив отшатнуться. Потом еще одна. И еще. Испуганно заржала лошадь. Улицу укрыл серый шевелящийся ковер – десятки и сотни крыс выбирались из подвальных окон и массово спешили куда-то прочь. Некоторые карабкались по домам и немногочисленным деревьям, стараясь забраться повыше.
«Возможно, Гельфман не так уж и неправ», мрачно подумал Василий Александрович.
Возвращались уже глубоких сумерках, но Корсаков успел заметить, что на Адмиралтейской башне вывесили беснующиеся под порывами ветра сигнальные фонари, предупреждающие об угрозе наводнения. Черная, бурная вода в каналах подступила опасно близко к границе гранитных плит, грозя выплеснуться на улицы.
