Иероним Иеронимович Ясинский
Мотылёк
Но Мотылёк, вместо всякого ответа, шумно уронил вилку и, пугливо съёжившись, подвинулся в глубину окна, к Раковичу.
– Пустите! – послышался голосок девушки. – Пожалуйста, пустите меня сюда! Заслоните меня собой!
– Наконец-то! – весело вскричал Ракович, исполняя просьбу Мотылька. – А я уж стал думать, что ты совсем немая… Но что с тобой? Ты вся дрожишь?
– Ничего.
Она взяла бокал и поднесла к губам.
– Для храбрости? На тебе ещё… Это лёгкое винцо…
– Ах, Боже мой! Он видит меня! Он пристально смотрит сюда! Я нарочно пью, чтоб он не догадался, что это я! А он догадывается. Он такой хитрый и проницательный! Я ваша дама, слышите. И если он подойдёт и спросит, кто это с вами, скажите: сестра. Слышите?
– Да кто он? Ты пей больше, Мотылёк, так он не догадается. Неужели ты замужем? Боишься мужа?
– О, нет, я не замужем.
Она стала спокойнее, но через минуту снова заволновалась, и её тревога сообщилась Раковичу.
– Ты боишься вот того господина в рыжих усах, маленького?
– Да… Ах, уехать бы отсюда! Не оставляйте меня, проводите в переднюю…
– Не бойся. Я скажу сейчас, чтоб он не смотрел так на тебя. Я прогоню его. Но прежде шепни – кто он?
– Не подходите к нему, нет, не подходите! Вы всё испортите! Он…
– Ну, кто он?
Она замерла под взглядом маленького господина в рыжих усах и молчала как птичка на которую смотрит удав. Вдруг маленький господин отвернулся, и она ожила. Она схватила Раковича за руку и шепнула:
– Проводите теперь. Он больше не глядит. Ах, какое счастье! Он, кажется, решил, что это не я!
Ракович сделал знак лакею, что означало: «запиши, братец, за мной!», и они направились в переднюю.
Но едва только были разысканы шубы, и Ракович накинул на свою даму драповую ротонду, как она опять съёжилась и ухватилась за его руку обеими руками.
– Пожалуйста, не бросайте меня, довезите… Надо сыграть роль до конца. Он стоит здесь. Вот он направо. Положительно, он догадывается. Ах, скорей же, скорей!..
Когда они вышли на крыльцо и сели в извозчичьи санки, она стала говорить тоном школьницы, без передышки, как бы желая вознаградить себя за продолжительное молчание в зале:
– Он по ротонде мог узнать меня. Серая ротонда, отделана серым атласом, а кроме того, этот оренбургский платок. Прикажите ехать к Остапенкам. Я у них гощу. Они премилые люди, и мне у них лучше, чем у родных – я вам правду скажу. Вот видите, этот господин может очень повредить мне у наших. Наговорит всего! А я, действительно, нехорошо сделала, что поехала на маскарад. И ещё хуже, что вино пила. Знаете, шампанское действует на голову… Ну, что, как он догадался? Скверная история! Он такой!.. У него муха в носу!.. Вы смеётесь? Да, муха в носу. Он, как станет говорить, в носу так и жужжит: «ж-ж-з-з-и». Представьте, однако, он мой жених! Мне стыдно признаться. Но мы живём только на папашину службу, а у него денег много, он ростовщиком был, говорят. Мамаша на коленях попросила, чтобы я согласилась; я, дура, и согласилась. Ну, теперь жалею, да уж поздно. Уж если раз слово дать, то трудно на попятный двор.
Она опять схватила его за руку.
– Боже мой, посмотрите, кто едет за нами?
Ракович посмотрел.
– Право, не знаю… Неужели он?
– Он! У него острая шапка!
– Да чёрт с ним!
– Ах, что вы! Теперь уж Бог знает, что выйдет. Я умираю от ужаса. Но может это случай, что такая шапка. Прикажите повернуть направо.
– Направо, извозчик!
Снег скрипел под полозьями. Узкая прямая улица была пустынна, ставни везде заперты. Звёзды мигали в тёмном небе. Морозный воздух, казалось, заснул.
Мотылёк притих.
– Едва ли он подумает, что это я, если я с вами. Вы совсем чужой. Я даже фамилии не знаю вашей…
– Ракович.
– Ну, а я своей не скажу. Я рассказала вам свой секрет, и теперь уж неловко говорить фамилию.
– Как хотите.
– Ах, однако, эта история!.. – прошептал Мотылёк, тихонько хохоча и кутаясь в ротонду.
Ракович ответил сочувственным смехом.
«Премилое происшествие!» – думал он.
– Посмотрите – отстал?
Ракович обернулся.
– Нет, едет.
Она прижалась к нему, и голосом, в котором послышалось отчаяние, произнесла:
