Иероним Иеронимович Ясинский
Мотылёк
Зал обдал Раковича особенною бальною атмосферою. Три люстры спускались с высокого потолка как три огненные венца. Молодой человек осмотрелся с тихою радостью.
Все, очевидно, старательно умылись, идя на этот бал, причесались и напомадились. Чёрные сюртуки и фраки поражали отсутствием пятен, и свежее бельё придавало некоторым чересчур новый, «жениховский» вид.
Кое-кому он пожал руку. Заглянув в комнату, где находился буфет, и в сером дымном воздухе горели лампы, и безостановочно галдела толпа мужчин, он стал ожидать конца кадрили.
Беглым взглядом снова окинул он публику.
Преобладали швейцарки, малороссиянки, цыганки в красных и синих плащах и «ночи» с серебряными и золотыми полумесяцами в волосах.
Замаскированных мужчин было мало. Неизбежный дурак в костюме, взятом напрокат из театра, усердно кивал головой, чтобы вызвать звон бубенчиков. Да ещё Дон Кихот одиноко бродил по залу, протискиваясь меж танцующими и выкидывая от времени до времени нелепые па. Полицмейстер, лысый, красивый брюнет с осанкой гусарского полковника, стоявший у дверей в наблюдательной позе, тревожно посматривал на него, основательно подозревая, что этот рыцарь печального образа жестоко пьян.
Улыбаясь, Ракович подошёл к одной даме, которую узнал по родимому пятнышку на прекрасном белом плече, и завязал разговор.
Дама бойко отражала его вопросы, но, наконец, созналась, что она – она.
– Каким образом, Этелька, ты здесь?
– Ах, отстань!.. Чем я хуже других?
– Этелька! Все эти барыни и барышни – сама святость! И если б они узнали, что ты здесь, они разорвали бы тебя на части…
– Молчи!
Кадриль кончилась. Начался вальс, Ракович стал кружиться с Этелькой. Но, посадив Этельку и побежав для неё за мороженым, он потерял её. Несколько минут он напрасно толкался по залу.
Его остановила «ночь» в красных лентах и тихо сказала:
– Кого ищешь? Меня?
Молодой человек вздрогнул и пристально посмотрел в глаза, сверкавшие из прорезов бархатной маски.
– M-me Кар…
– Потише!
Он предложил ей руку, и они пошли по залу.
– Муж здесь?
– Здесь. Но он не знает моего домино.
– Ты сердита на меня?
– А ты влюблён в Вареньку? – с упрёком произнесла она.
Он покраснел и сделал большие весёлые глаза.
– И не думал!
– Лжёшь. Я видела у фотографа её портрет. Тайно снималась для тебя… Видишь, я всё знаю!
– Знаешь. Но прошу тебя – секрет… Об этом никто не должен знать. Право, я ещё только предположение сделал… А от предположения до предложения…
– Да за тебя не отдадут!
– Не отдадут, сам возьму.
Она засмеялась.
– Ну, а со мной как ты поступишь?
– Как всегда. Поцелую, при случае.
– Так являйся завтра утром, когда муж в палате… В одиннадцать часов.
– Буду, буду…
Он блеснул счастливыми глазами и нежно сжал руку молодой женщине.
Музыка гремела, и пары всё кружились.
Дон Кихот пускался по временам вприсядку под звуки польки.
Благодаря пёстрым костюмам дам, зал, казалось, был полон георгин, роз, пионов, и чудилось, что какой-то тёплый гармоничный ветер колеблет розовые, голубые, палевые и тёмно-красные лепестки этих крупных цветов, превращаясь иногда в вихрь и смешивая их в разноцветный колоссальный букет.
В глубине зала лёгкий оранжевый туман окутал собою люстры: было пыльно.
Под хорами, откуда неслись звуки скрипок, кларнета и контрабаса, толпились мужчины в чёрном. Там же, впереди, сидели незамаскированные дамы и мамаши юных домино.
Ракович расстался с m-me Карасёвой, когда началась новая кадриль, и опять пустился в поиски за Этелькой.
Но Этельки всё не было. Должно быть, она уехала, найдя другого кавалера.
Он скучал, танцы не развлекли его. M-me Карасёва два раза подходила к нему, и два раза они толковали о завтрашнем утре. Наконец, он стал избегать её.
Было двенадцать часов. Тихая радость, которую он испытывал в начале бала, сменилась в нём желанием спать. Он зевал.
Маски неинтересны, знакомых между ними почти не было, Этелька исчезла. Он подумал, что единственные десять рублей его останутся целы, и решил ехать домой, чтоб не проспать утра.
Зал стал понемногу пустеть. В провинции, да ещё глухой, не понимают бессонных ночей. Впрочем, бал должен кончиться ещё часа через два.
