Хью Томас
Великая Испанская империя

Полная версия

3. Король Филипп и его империя

Люди не вправе судить о помыслах и побуждениях сюзеренов. Им неведомо, сколько глубоко обеспокоен тот или иной король мятежом или актом неповиновения. Они не могут знать причин, государственных или сердечных, каковые способны подтолкнуть монарха к наисвирепейшей мести подданным даже после того, как былой мятеж успокоился и опасность вроде бы сгинула, а потому куда более разумным политически виделось бы смягчение правления. Нет, люди не в силах понять, как королю в его несомненном величии может показаться, что ничто не должно встать между ним и его местью.

Диего Уртадо де Мендоса. «Война в Гранаде» (1570)

К 1559 году империя короля Филиппа в Новом Свете – в Индиях, как до сих пор именовали новооткрытые земли, – управлялась любопытной бюрократической системой с тремя высшими органами. Во-первых, власть самой Испании олицетворял совет по делам Индий, состоявший из десяти человек, которые заседали на постоянной (с перерывами) основе в Вальядолиде или там, где пребывал в данный момент испанский двор. Во-вторых, политическое управление Новым Светом осуществлялось через вице-королей, губернаторов и прочих государственных чиновников, которых отбирали монарх и совет по делам Индий. В-третьих, речь о судебных главах областей, которые правили через верховные суды (audiencias); к восшествию Филиппа на престол в 1556 году их насчитывалось семь: в Санто-Доминго (учрежден в 1511 году), Мешико (1527), Панаме (1538), Лиме (Перу, 1543), Лос-Конфинес (Гватемала, 1543), Гвадалахаре (Новая Испания, ныне Мексика, 1548) и в Санта-Фе-де-Боготе (Колумбия, 1548). Вскоре появились три новых верховных суда – в Ла-Плата-де-Чаркас (Перу, 1562), Кито (Эквадор, 1563) и Консепсьоне (Чили, 1563). Во всех этих судах заседали по пять-шесть судей (oidores).

Верховным органом в этом невероятном триумвирате полномочий оставался, как повелось еще с 1520-х годов, совет по делам Индий. Он возник из добровольных собраний тех членов совета Кастилии, кто интересовался Индиями, но вскоре (точно к 1524 году) был сформирован на законных основаниях.

К примеру, назначение наместников и капитан-генералов, а также судей audiencias, епископов и архиепископов обеих Америк – все эти вопросы рассматривал именно совет по делам Индий. Кроме того, он являлся высшей инстанцией для апелляций по всем индийским делам, равно гражданским или уголовным, а также административным. Главой совета в 1559 году был Луис Уртадо де Мендоса, семидесятилетний аристократ, который занимал множество важных постов, скажем, вице-короля капитан-генерала Наварры и даже главы Кастильского совета (на последнюю должность вернулся в конце 1559 года, а прожил до 1568 года)¹⁰⁵. Что показательно для человека такого положения, Уртадо де Мендоса начинал свою службу в качестве королевского пажа в 1502 году. Вскоре он воевал за корону в Наварре, затем направился помогать своему отцу, крепко осевшему в Гранаде Иньиго Лопесу де Мендоса, и далее наследовал тому, став наместником после его смерти в 1515 году. С тех пор Луис Уртадо де Мендоса всегда пользовался покровительством короны. Он был среди тех молодых людей, что торжественно несли гроб Фердинанда-католика из Эстремадуры до усыпальницы в соборе Гранады. Позже он надзирал за строительством дворца для Карла V в Альгамбре; император провел там медовый месяц со своей супругой Изабеллой Португальской¹⁰⁶. В 1534 году дон Луис оказался главным планировщиком знаменитого похода императора в Тунис, в котором он участвовал лично. Потом он занялся поисками мирного урегулирования с морисками Гранады и в 1543 году был назначен вице-королем этой провинции. А в апреле 1546 года поддержка Франсиско де лос Кобоса обеспечила ему председательство в Совете по делам Индий. Сам он не бывал в Новом Свете и потому полагался на рассказы путешественников. Не подлежит сомнению, что дон Луис получал письма от своего младшего брата Антонио, вице-короля Новой Испании; увы, до наших дней эти письма не сохранились.

Первой задачей Уртадо де Мендосы было гарантировать военно-морской эскорт для флотов, что курсировали между метрополией и Новым Светом; командовал военными кораблями лучший флотоводец Испании Альваро де Басан¹⁰⁷. Тем временем его брат показал себя весьма эффективным наместником Новой Испании; возможно, он не хуже справился бы и в Перу, когда бы не внезапная кончина в 1552 году. Именно дон Луис настоял на том, чтобы брат вызвался отправиться в Перу, хотя он уже находился в преклонном по меркам той эпохи возрасте¹⁰⁸.

Возможно, дона Луиса смутило то обстоятельство, что в 1562 году новым главой Кастильского совета, сменив Антонио де Фонсеку, стал Хуан де Вега, протеже португальца принца Эболи. Вега был вице-королем Сицилии и Наварры, а также посланником в Риме. Он отличался благочестием и мягкостью нрава, а его жена, Леонора Осорио Сармьенто, дочь маркиза Асторги, оказалась в числе первых женщин, поддержавших основателя ордена иезуитов, святого Игнатия¹⁰⁹. Так или иначе, дон Луис удалился в свои поместья и пробыл там до возвращения короля Филиппа в 1559 году; к этой практике, кстати, нередко прибегали могущественные дворяне (а герцог Альба и вовсе отточил ее до степени, граничившей с искусством).

Последней важной задачей дона Луиса стало сопровождение Елизаветы Валуа, «Королевы мира», из Парижа в Испанию. Елизавета, напомню, была третьей женой короля Филиппа. Важность этого назначения в сравнении с обязанностями в совете по делам Индий кажется неочевидной. Даже при испанском королевском дворе Францию никто не считал частью Нового Света.

Дону Луису на посту главы совета по делам Индий наследовал Хуан де Сармьенто, прежде судья (oidor) и глава канцелярии в Гранаде. Этот уроженец Бургоса, сын графини Улуа, был обязан своим возвышением благосклонности императрицы Изабеллы, которая, собственно, и назначила его судьей в Гранаде. Он присоединился к совету по делам Индий в 1552 году. К тому времени Сармьенто стал «эболистой», то есть сторонником принца Эболи. При этом он оставался человеком с широким кругозором, и в 1550-х годах ему поручили снова расследовать состояние финансов в Каса-де-ла-Контратасьон (см. Глоссарий), а еще он был другом архиепископа Каррансы, вскоре угодившего в опалу, и действовал в его интересах¹¹⁰. Принц Эболи, со своей стороны, не проводил последовательной политики, однако все же имел сторонников и приверженцев.

Сармьенто умер в 1565 году, и во главе совета по делам Индий его сменил Франсиско Тельо де Сандоваль, севильянец, сын Хуана Гутьерреса, известный гражданин южной столицы страны. Тельо можно было поставить в вину и многочисленные бюрократические упущения, и холодность в отношении к людям, зато у него имелось заметное преимущество – редкий для испанского чиновника, связанного по работе с Индиями, опыт фактического взаимодействия с Новым Светом¹¹¹. Его отец и дед были городскими советниками Севильи (veinticuatros, одними из двадцати четырех, как их называли). Он представлял, что означает долгое плавание через Атлантику и обратно, знал, каково находиться на похожем на тюрьму корабле на протяжении нескольких недель, сам проходил через угрозы кораблекрушений и сражался с морской болезнью. Он побывал на Канарских островах по пути в Америку и на Азорах на обратном пути, воочию наблюдал прибытие судна в Новую Испанию (в месте, где ныне расположен процветающий порт Веракрус на побережье Карибского моря), испытал тяготы долгого перехода по суше от прибрежных тропиков до умеренного климата столицы Мешико, бывшего Теночтитлана, мимо Пероте и Пуэблы, а затем вверх и вдоль по знаменитой дороге между вулканами. Кроме того, раньше он служил инквизитором в Толедо и председательствовал в верховном суде (канцелярии) Вальядолида. Первоначально будучи ставленником не любившего суеты кардинала Таверы, он начал свою успешную государственную карьеру в Севилье в качестве каноника – это вообще характерная особенность тех времен. В 1543 году Тельо назначили великим инквизитором Новой Испании. На следующий год он отправился туда как visitor (колониальный инспектор), чтобы растолковать и ввести в действие гуманные, но противоречивые «новые законы»¹¹². О нем говорили, что он был образцовым letrado с «незапятнанной честью», но, подобно всем инспекторам, он верил, что это назначение обязывает его к небывалым свершениям. Посему он превысил свои полномочия и тем самым облегчил вице-королю Антонио де Мендосе задачу успешно отбиться от всех яростных нападок ретивого инспектора. Сам факт того, что вообще возникли какие-то нападки, вызвал много недовольства в обществе, поскольку Мендоса проявил себя поистине замечательным наместником.

Тельо вернулся в Испанию в 1547 году, а три года спустя, уже в составе совета по делам Индий, вполне логично вошел в число тех четырнадцати мудрецов, которых попросили рассудить знаменитый спор между Лас Касасом и Сепульведой¹¹³. Главой совета по делам Индий он стал в апреле 1565 года, но занимал эту должность лишь до августа 1567 года, когда сделался епископом Осмы, весьма богатой епархии.

Большинство членов совета по делам Индий ко времени восшествия Филиппа II на престол были, что вполне естественно, ставленниками бывшего главы совета Уртадо де Мендосы. В той или иной степени все королевские дворы по образу жизни напоминали Версаль, если вспомнить бессмертное обобщение французского моралиста Сен-Симона, и двор Филиппа отнюдь не был исключением из этого правила¹¹⁴. Посланники из разных стран интриговали, монарх колебался, выслушивая советников, сильные люди подавали в отставку и удалялись в свои поместья.

Другой член совета по делам Индий, Вильягомес, служил судьей под началом Тельо до того, как его отправили в Новую Гранаду (Венесуэла и Колумбия). Он стал главным магистратом Севильи (asistente), а затем был назначен комиссаром, то есть главным советником, по вопросу о бессрочности энкомьенд (comisario de la perpetuidad). (Как мы помним, encomienda в Новом Свете предусматривала передачу в собственность населения, проживавшего на конкретной территории. Это население оказывалось в распоряжении encomendero, почти всегда, хотя и не обязательно, испанца. В свою очередь, encomendero отвечал за привлечение населения к работе за распространение христианской веры. Споры велись о том, должны ли эти энкомьенды считаться постоянными или права на уступку населения и территорий распространяются всего на одно поколение переселенцев.) Но на самом деле Вильягомес избежал отбытия в Перу, согласившись на должность при кастильском дворе.

Хуан Васкес де Арсе, еще один советник, прибыл из Сеговии. Его отец, подобно множеству государственных служащих того времени, на протяжении многих лет состоял при королевской канцелярии, а это подразумевало своего рода наследственную преемственность должности, что часто случалось в бюрократических кругах в правление Филиппа. Васкес учился в знаменитом колледже Санта-Крус в Вальядолиде и был его ректором. Позже он занял пост в верховном суде Гранады и вел расследование по делу Каса-де-ла-Контратасьон, прежде чем присоединиться к совету по делам Индий в 1556 году¹¹⁵.

Наконец среди прочих бюрократов совета следует отметить Лисенсиадо Грасиано Бривиэску, который также получил образование в Вальядолиде, где некоторое время служил магистратом (алькальдом) в канцелярии. Затем сделался королевским капелланом и некоторое время отвечал за создание королевского архива, учрежденного в 1542 году в замке Симанкас. Он помогал формулировать гуманные «новые законы» и был другом Луиса Уртадо де Мендосы. Бривиэску назначили главой верховного суда Санта-Феи в Колумбии. Но, как и Вильягомес, он всячески оттягивал свое отбытие в Новый Свет. Занимался расследованием действий маркиза Каньете в Перу, а в 1560 году покинул совет по делам Индий ради членства в Кастильском совете ¹¹⁶.

Почти все чиновники, служившие короне в советах, в том числе в совете по делам Индий, были светскими священнослужителями, которые к концу своей жизни становились епископами. За исключением герцога Альбы, чья фигура виделась как бессмертное напоминание о более раннем типе правления, дворяне, прежде составлявшие костяк администрации Кастилии, к 1570 году все подали в отставку или отказались от назначений.

В Новом Свете аристократы гораздо дольше удерживали за собой наиболее престижные должности. Так, в 1556 году, когда Филипп взошел на престол, вице-королем Новой Испании был Луис Веласко, тогда сорокапятилетний. Он был вторым вице-королем великолепных владений, которые никогда не считались колонией, и наследовал на этой должности в 1550 году столь же знатному Антонио де Мендосе. Ранее Веласко был вице-королем Наварры. Его дед Педро приходился младшим братом тогдашнему коннетаблю Кастилии, и этот титул и должность фактически закрепились за семейством Веласко. Король Филипп полагал, что через год-другой Веласко может покинуть Мексику (Новую Испанию) и перебраться в Перу, а Мендоса и вовсе может вернуться в Испанию. Однако Веласко слишком прочно обосновался в Мексике. Суарес де Перальта, историк тех дней, принятый в семью через брак племянника Эрнана Кортеса, вспоминал, что «каждый день своего правления он [Веласко] накрывал стол для всех, кому захочется отобедать. Почти всегда у него было тридцать или сорок гостей, и все они вкушали сытнейшие трапезы с дюжиной перемен блюд»¹¹⁷.

Веласко вел себя как аристократ, каковым он и был. Он отлично держался в седле, любил охоту и платил своему старшему конюху в Мексике неслыханную сумму – 2000 дукатов в год. Охотились на соколов, гусей и журавлей. Конюшни Веласко были достойны королей – причем королей богатых, а за его прекрасными лошадьми хорошо ухаживали и всячески их холили. У него имелась особая арена для боя быков, и по воскресеньям на ней проводили корриду. Часто устраивались скачки, и вице-король лично принимал в них участие, причем выбирал самые сложные заезды. Историк Фернандо Бенитес пишет о Веласко, что тот был аристократом, который, что удивительно, любил индейцев, но, будучи королевским представителем, не спускал даже малейшего неповиновения. Ему «криольос» ^[22] казались толпой мятежных юнцов, и он относился к ним с презрением¹¹⁸.

В более богатом королевстве Перу был свой Веласко, наследник великого Педро де ла Гаски, еще один аристократ – более того, еще один Мендоса. Речь об Андресе Уртадо де Мендосе, маркизе Каньете, внуке одного из незаконнорожденных сыновей знаменитого кардинала Гонсалеса де Мендосы, ближнем кузене Аны, принцессы Эболи, супруги королевского секретаря Руя Гомеса. Маркиз женился на дочери графа Осорио, который был главой совета по делам Индий в 1530-х годах, и взял с собою в Перу многих отпрысков высшей кастильской знати. Он первым из вице-королей Перу стал править этими владениями мирно (1556–1560), как если бы это была не Южная Америка, а очередная испанская провинция. Маркиз строил больницы и мосты, завел двор с пажами и стражей и сумел установить единую власть над несколькими местными советами¹¹⁹. Он щедро распределял энкомьенды среди пожилых сторонников Альмагро¹²⁰, просто потому, что к тому времени они достигли преклонного возраста.

Также маркизу Каньете выпало заключить мир с наследником Великого инки, так называемым Сайри Тупаком ^[23], которого в Лиме приняли радушно и со всеми подобающими церемониями; впоследствии его дочь даже вышла замуж за Мартина Гарсию де Лойолу, внучатого племянника основателя ордена иезуитов, тем самым установив поистине невероятную связь между древним Перу и орденом иной религии.

Пятого мая 1558 года Сайри Тупак прибыл в Лиму и был торжественно встречен маркизом Каньете. В честь гостя устроили пиршество во дворце архиепископа Лоайсы, и на пиру обнародовали указ о наделении Сайри Тупака поместьем. Вообще в шестнадцатом столетии было принято улаживать все политические проблемы именно на пирах. Сайри Тупак выдернул нить из шелковой кисточки скатерти и поднял ее повыше, как бы сравнивая с цельной кисточкой, каковая олицетворяла, в его понимании, империю его деда Атауальпы¹²¹. Но вскоре выяснилось, что этот наследник Великого инки располагает собственностью в Оропесе, Акиауане и Пукарии общей стоимостью свыше 17 000 песо. Кроме того, у него была сестра-«королева» по имени Куси Уаракай, на которой он впоследствии женился.

Хуан де Виверо, монах-августинец, добился некоторых успехов в приобщении инков к христианской вере. Позже в том году, когда его принимали в Лиме, Сайри Тупак крестился вместе с женой.

Несмотря на несомненные политические успехи, маркизу Каньете в Лиме было тоскливо. Он много тратил и постоянно жаловался на стоимость покупок. Капитан арбалетчиков из личной стражи маркиза, Мартин де Авенданьо, объяснял, что не способен прожить на жалованье в 3000 песо, даже с учетом еще 4000 песо из налогов на Индии¹²².

В конце концов Каньете написал королю Филиппу – мол, он уже отправил одиннадцать писем из Лимы в совет по делам Индий, но ни на одно не получил ответа. По всей видимости, это письмо восприняли как жалобу, и вряд ли можно считать неожиданностью тот факт, что вице-короля вскоре отозвали. Его сменил другой аристократ, поскольку до Перу эпоха профессиональных управленцев (letrado) еще не докатилась. Преемника звали Диего Лопес де Суньига-и-Веласко, граф Ниева; он приходился родственником семейству герцога Бехара, покровителя Кортеса, ранее наместника в Галисии, сражавшегося бок о бок с императором в Тунисе, Италии и Франции. Родившийся в Бургосе в 1500 году, Ниева был сыном Антонио де Веласко и Франсиски Лопес де Суньиги, графини Ниева. Женился он на сестре следующего вице-короля Новой Испании.

Сам Ниева был назначен вице-королем в декабре 1558 года, как раз когда на Перу обрушились эпидемии гриппа и оспы¹²³. Ни та, ни другая хворь не посещала эти земли до прибытия испанцев, поэтому ни у кого из инков не было иммунитета. Тысячи – а то и десятки тысяч – человек скончались в муках.

Эксцентричность Ниевы проявлялась, например, в том, что он хотел зваться «его светлостью», а не «его превосходительством». Он вел разгульную и нечестную жизнь, оставляя за собою длинный след из долгов. Однако нет никаких доказательств того, что его убил ревнивый супруг Родриго Манрике де Лара, чью жену вице-король якобы изводил домогательствами, как уверяла – шепотом – молва. Так или иначе, несколько лет после смерти Ниевы в 1560 году Перу правил инспектор Лопе Гарсия де Кастро, который оставался у власти вплоть до прибытия одного из наиболее могущественных среди ранних вице-королей, Франсиско де Толедо¹²⁴.

Ниева и Гарсия де Кастро испытывали немалые сложности во взаимодействии с уцелевшими Писарро, членами семьи покорителя этих мест. Пускай они не желали иметь никаких контактов с администрацией, эта семья до сих пор обладала изрядной экономической мощью. В 1556 году доходы по-прежнему находившегося в заключении Эрнандо Писарро и его новой жены Франсиски от энкомьенд в Перу (прежде всего в долине Юкай и от плантаций коки в Ависке) составляли от 100 000 до 150 000 песо ежегодно¹²⁵. Писарро выращивали маис и коку, а также владели серебряными рудниками в Порко, которые являлись основным источником серебра до обнаружения Потоси.

Через долину Юкай протекала большая река Урубамба, полноводный приток Амазонки, и на этой реке проживал инка Уайна Капак. В 1560 году считалось, что производство коки выросло в пятьдесят раз с момента завоевания. Кока являлась самым важным товаром, заслуживающим обложения пошлинами, в окрестностях Куско.

Писарро, кроме того, владели немалыми богатствами в самой Испании и возвели на перуанское серебро «дворец завоевания» в своем родном городе Трухильо в Эстремадуре; за строительством надзирал criado ^[24] семейства, Эрнандо Чакон. Также Писарро владели недвижимостью в Сарсе, примерно в двадцати милях южнее Трухильо. Вдобавок семейство сохраняло давние интересы в Никарагуа и Панаме, где у них имелась энкомьенда на острове Табога. Они до сих пор содержали военизированную «компанью», Левантийский отряд, который исследовал и заселял Перу. У «компаньи» было множество инвесторов, хотя первоначально Писарро и Альмагро выступали самыми влиятельными вкладчиками, наряду с Паскуалем де Андагойей и Гаспаром де Эспиносой и его сыновьями.

Важной частью имперской политики в Новом Свете оставались резиденции (residencias), то есть проверки деятельности наместников и прочих должностных лиц, которые готовились к отбытию на родину. Эта практика восходит к так называемому кодексу Зенона ^[25], применявшемуся в Восточной Римской империи в пятом столетии. В Испании был принят соответствующий закон, известный как Siete Partidas ^[26]: чиновникам полагалось оставаться в должности в течение пятидесяти дней после истечения срока полномочий, дабы они имели возможность восстановить справедливость по отношению ко всем, кто считал себя неправедно обиженным. Отсюда и понятие «резиденция» (в значении «расследование должностного преступления»)¹²⁷.

Судья, специально назначенный стряпчий, готовил вопросник с довольно-таки жесткими формулировками; например, вопросы могли звучать так: «Выполнял ли отбывающий чиновник свои обязанности в соответствии с предписаниями?» Затем судьи рассматривали и отвергали показания заведомо предвзятых свидетелей. В шестнадцатом столетии в Новом Свете насчитывалось около 200 резиденций, расследования осуществлялись из Мешико, Гватемалы, Панамы, Лимы и Санто-Доминго. К числу тех, чью деятельность проверяли подобным образом, принадлежало большинство выдающихся конкистадоров той эпохи. Среди них были Кортес, Педро де Альварадо, Нуньо де Гусман и Франсиско де Монтехо в Новой Испании; Эрнандо де Сото в Перу и Флориде; Педрариас Авила в Панаме; Диего Веласкес на Кубе; Хименес де Кесада в Венесуэле и Педро де Эредия в Картахене-де-Индиас. Расследование деятельности Кортеса оказалось весьма подробным и составило почти 6000 страниц. Однако таким проверкам ни разу не подвергали ни семейство Писарро, ни большую часть перуанских конкистадоров¹²⁸.

Регулярные проверки породили на свет много важных юридических документов, которые позволяют историкам составить почти полное представление о деятельности испанских государственных служащих той поры. Мы видим, как вице-короли выражали намерения предпринимать те или иные действия, соответствовавшие, по их мнению, пожеланиям испанской короны, пускай зачастую им не удавалось сформулировать эти намерения и пожелания внятно. В шестнадцатом столетии вице-королями в Новой Испании и в Перу становились обыкновенно аристократы, стремившиеся жить по-королевски и отдавать повеления, тоже по-королевски. Многие в этом преуспели. Они возводили дворцы, монастыри, соборы и церкви, прокладывали дороги и учреждали коммерческие предприятия в масштабах, прежде невиданных в испанских владениях.