Фиеста – Эрнест Миллер Хемингуэй

Да простят меня почитатели Хемингуэя, я не могу понять, в чём секрет возвеличивания автора. «Фиеста» – второе после «Прощай, оружие!» и, может статься, последнее, что я прочитал у Эрнеста Кларенсовича. В обоих случаях я ожидал абсолютно иного. И скажу сразу, что судить я буду не рядового автора, а Нобелевского лауреата; спрос соответствующий. И не важно, что премия была получена через четверть века после написания «Фиесты».Синопсис гласит, что речь в романе пойдёт о «потерянном поколении» – тех, кто вернулся с бойни Первой мировой, трудностях адаптации к реалиям мирной жизни. Здесь-то и кроется камень преткновения, корень разногласий или, если угодно, причина споров между почитателями и прочими. Ведь формально речь и вправду идёт о потерянном поколении, формально им и правда нечем заняться, кроме как упиваться вечерами напролёт, формально (прекращаю повторять это слово) мы понимаем, что нашим героям тяжело, они не могут найти себя и выход из порочного круга пьянок, пошлых отношений и отсутствия смыслов. И поклонники отчасти справедливо замечают: «Вот видите! Видите, как им всем тяжело, какое это на самом деле потерянное поколение и как всё прекрасно и правдиво показано – Париж 20-х, рыбалка 20-х, фиеста 20-х»… Но позвольте, у меня есть только одно возражение: а автор-то где? Нет, серьезно: где Хемингуэй? в чём заслуга Хемингуэя, кроме того, что он и правда был участником Первой мировой и правда жил среди упадочного общества в Париже 20-х? Где личные переживания, где внутреннее осмысление (раз уж главным героем Хемингуэй делает самого себя)? Вообще, что в «Фиесте», что в «Оружии» прослеживается очень скудное осмысленное содержание. Тарантиновские диалоги хотя бы претендуют на философичность. Простая пьяная кухонная беседа всегда затрагивает глубокие вопросы. Здесь же на протяжении всей книги не затронут фактически ни один жизненно важный вопрос. Все диалоги просто ни о чём. Весь сюжет – череда посиделок в ресторанах и барах. С каким старанием Эрнест прописывает всё то, что касается выпивки, – названия, впечатления. вкус, объем, – с таким же безразличием оставлен внутренний мир. Помнится, в «Оружии» был один осмысленный диалог-спор – между водителями перед артобстрелом и ранением – о том, что можно просто бросить оружие и перестать воевать. В «Фиесте» нет и этого. Почему у автора такое лояльное отношение к стареющей леди легкого поведения? Почему такая позиция не объяснена на уровне героев? Почему Джейк вообще терпит выходки Бретт и спокойно наблюдает за её изменами и что происходит у неё в голове, когда она открыто изменяет любимому (как она говорит) человеку с матадором и кем угодно ещё? Позвольте, здесь мы должны додумать сами, – он же безумно её любит (что никак не раскрыто, а преподносится как данность, и всё тут), а она же была на войне и ей было тяжело, теперь она потеряна и другого ей не остаётся (что тоже очень слабо само по себе и опять же никак не затронуто автором – так есть, и всё). Пожалуй, литература в жанре «додумай для себя сам» имеет право быть, но какое это имеет отношение к великому искусству? Чего мы ждём от книги, автором которой является участник Великой бойни, а в синопсисе заявляется о потерянном поколении и психологических травмах? Ждём мы ценнейших, недоступных нам впечатлений, переживаний, переосмыслений реальности, ценностей, да чего угодно, ну какого-то внутреннего процесса! В итоге нам преподносят оболочку, набор действий, через которые мы должны сами додумывать всё внутреннее, как раз то, что и нужно было описать в первую очередь. Кабаки и вино – они и через сто лет такие же. Описывать завтрак и содержание стакана в ущерб содержанию души – преступно для человека, который имеет возможность сказать за всё поколение.

Предметы безразличны, люди безразличны, Бог безразличен, мир абсурден и жесток. Реальны только две вещи: алкоголь и эта Эшли Брэд, невыносимая аристократка и потаскуха. Первое лечит от абсурдного мира, второе – делает бессмысленным лечение.Атмосфера романа сравнима с той, когда ты засыпаешь уже похмельным, а просыпаешься еще пьяным, выпиваешь глоток чего-то, и твой тяжелый безысходный полет продолжается. В романе нет ни одной сцены, где бы герои были трезвы. Все или пьяные или очень пьяные. Они сидят, пьют, пьют, курят, говорят, появляются неуместные возгласы, потом эти возгласы начинают повторяться, повторяться… Все становится нестерпимыми. Хемингуэю удается передать то состояние, когда человек, накопивший обиду, решает вдруг за столом выяснять отношения с отвратительным упрямством пьяного дурака. Его коротенькая мысль ходит по кругу, опять и опять вылезая из непослушного рта… Отвращение. Герой «Фиесты» читает Тургенева перед сном, чтобы не тошнило. Что-то из «Записок охотника». Описание природы его трезвит. А Эшли Бред! Она пьяница, она спит со всеми. Даже с самыми ничтожными ублюдками. У нее нет представлений о нравственности, о долге, всей этой чертовой тучи рациональных схем, которыми забита голова мужчин. Она неразумная неуправляемая стихия, поток. Она поступает, руководствуясь инстинктом и страстным порывом. Как так можно? Сука! Она просто настоящая сука! Но она женщина. И влюбляются в нее за то, что она женщина. Самая прекрасная! На все она говорит свое неизменное: «чушь!» И она права. Потому что мир абсурден и безразличен. Наши нравственные представления о мире не работают. Бейся головой о стену, иди в крестовый поход, хоть сожги себя на площади. Но все, что ты напридумывал будет чушью! Спасибо Эшли Бред. И главный герой преклоняется перед ней. Он понимает, что если и есть истина, то имя ей Эшли Бред. Он импотент, инвалид войны. Он говорит, дружба между мужчиной и женщиной возможна только в том случае, если кто-то из них тайком влюблен…

Бармен! Еще!

ㅤДо поры до времени с Эрнестом Хемингуэем у меня было не все так гладко. Однако, стоило вынудить меня прочитать «По ком звонит колокол”, я поняла, что им и „Прощай, оружие!“ не ограничусь. А „Фиеста“ впоследствии укрепила мой интерес к творчеству этого автора.ㅤРоман „Фиеста“ посвящает читателя всецело в суть „потерянного поколения“, наиподробнейшим образом показывая жизнь этих людей со всех сторон (хотя, по сути, их не так и много). Главный герой, Джейкоб Барнс, (как и его окружение) прошел через кошмары Первой мировой войны, которая впоследствии обернулась для него потерей каких-либо смыслов, а также обрекла на невозможность иметь связь с женщинами. Для него все имеет слишком четкие черты; он смотрит на мир, словно фотографируя, и не различает каких-либо смыслов, при этом находясь во Франции, полной липового праздника, где в его жизни имеют место быть лишь алкоголь и Брет Эшли, Брет Эшли и алкоголь.ㅤВ этой книге довольно много всего, и, если честно, я этого не ожидала. Тут и сравнение образов героев, и айсберги, и проведение параллелей между двумя праздниками, и тонкие натуры персонажей, и сущность „потерянного поколения“… Для трехсот страниц слишком много смыслов, которые кроются за каждым словом, вынуждая читателя смотреть между строк. Тем не менее мне понравилось: все написано настолько тонко и замысловато, что я в итоге буквально очарована „Фиестой“.ㅤОбразы героев определенно достойны отдельного упоминания, и с них я, наверное, и начну. Все начинается с биографии Роберта Кона, который толком и не является главным героем. Он неуверен в себе, никогда не получает отдачи от окружающих, просто потому что его никто не замечает; является писателем, который окруженный каким-то таинственным иррациональным ореолом без способности смотреть на мир трезво. Его (да и Джейкоба Барнса тоже) окружение – типичные представители „потерянного поколения“, которые смотрят на реальность только с помощью алкоголя, делающим мир более приветливым. Они не способны жить так, чтобы смотреть в глаза абсурду, в распоряжении которого все, что их окружает. И, что примечательно, лишь Роберт Кон имеет какую-то биографию, когда о прошлом остальных упоминается лишь вскользь.ㅤЧто касается Джейкоба Барнса, то тут все несколько иначе. Он, безусловно, является частью „потерянного поколения“, о чем говорит его образ жизни и то, что произошло с ним после Первой мировой. Однако его взгляд на мир несколько иной: „телеграфный“ стиль говорит сам за себя. „Я постучал в стекло. Шофер затормозил“, „Я на лифте поднялся в редакцию. Роберт Кон ждал меня“. Текст написан обрывками; связь есть, но это определенно лишь тонкая нить, именуемая временем. Это отсутствие причинно-следственных связей как раз и говорит о том, что Барнс видит мир отдельными вещами, никак не связанными между собой. И тут уже читателю дается возможность увидеть сравнение между Коном и Барнсом, но этим я рецензию, наверное, обделю.ㅤОба эпиграфа, к слову, уже что-то дают знать о произведении. Во-первых, что, да, „все вы – потерянное поколение“; во-вторых, все возвращается на круги своя. И снова проведение параллелей: Франция и Испания. Один праздник полон пустой праздности, глупого возвращения в исходного положения, эдакий уроборос. Второй праздник – испанский – представляет собой большую волну, к которой на неделю и приобщаются герои романа. В нем много жизни и энергии, что кардинально отличает ее от французского действа. И то, как Хемингуэй представляет это читателю, выше всяких похвал. Сначала бесконечная бессмысленность Франции, поедающая читателя вынужденно веселой рутиной, будто по-другому и нельзя, а после случается эта жаркая волна, включающая в себя всю энергию мира, что невероятно чарующе.

ㅤ

ㅤВыше всяких похвал в принципе вся книга. Я в чистом восторге от использования художественных приемов, которые в умелых руках Хемингуэя становятся частью потрясающего текста, превращаются в мелкие, но важные детали целого искусства; компании «потерянного поколения», чьи мотивы и ведение такого образа жизни раскрываются в полной мере, позволяя прочувствовать некую катастрофичность их «потерянности»; даже все подтексты, над которыми в какой-то степени ломаешь мозг, становятся объектами восхищения. Эрнест Хемингуэй – поистине искусный писатель, любовь к которому у меня закрепляется с каждой прочитанной книгой.