Ханс Русенфельдт
Могила в горах
– Шесть скелетов в относительно хорошем состоянии. Их аккуратно расположили рядом друг с другом, не побросали кое-как.
Говорила она громко, в одинаковой степени давая объяснения самой себе, команде и Яну-Эрику.
– Это имеет какое-то значение? – тихо поинтересовалась Йеннифер, неуверенная, можно ли внутри палатки разговаривать.
Урсула быстро взглянула на Себастиана, словно разрешая ему ответить.
– Возможно. Это может указывать на то, что человек испытывает к жертвам определенное уважение. Или что он человек очень организованный и не слишком поддается эмоциям.
– Как вы их выкапывали? – спросила Урсула, обращаясь к Яну-Эрику.
– Мы привезли маленький экскаватор.
– Их зацепило копавшей машиной?
– Ну-у, да, возможно, кого-то коснулись…
Урсула наклонилась и молча подняла бедренную кость. Ее серо-коричневая поверхность казалась чуть ли не заплесневелой. Кое-где к ней пристали земля и глина. Посреди темного налета виднелась зарубка, где просвечивала светлая, почти белая костная ткань. Экскаватор не просто слегка коснулся скелетов. Увидеть, какие повреждения появились на костях совсем недавно, было, конечно, нетрудно, но, прояви они бо́льшую осторожность при раскопках, на подобное не пришлось бы тратить время и энергию. Урсула аккуратно вернула кость на место, мысленно взяв обратно все положительное, что подумала о полиции Йемтланда по дороге сюда.
Они оказались халтурщиками.
Она потянулась за камерой. Билли отдал ей аппарат. Ян-Эрик встал и повернулся к Торкелю.
– Сначала мы думали, что они старые. В смысле очень старые, – пояснил он. – Ведь здесь в горах поумирало много народу. Зимой 1718–1719 года тут насмерть замерзли более трех тысяч солдат Карла Двенадцатого. Случается, что мы до сих пор находим их останки. Нечасто, сейчас уже давненько не находили, но случается.
– Вы должны были сразу увидеть, что им не триста лет, – откликнулась Урсула, продолжая фотографировать содержимое могилы во всех мыслимых ракурсах. – У них у всех в головах пулевые отверстия.
– Мы же не могли сразу знать, что это пулевые отверстия.
Урсула с удивлением опустила камеру.
– А что бы это еще могло быть?
– Какое-нибудь круглое колющее оружие…
– Вы обнаруживаете шесть трупов с двумя круглыми отверстиями в черепах, и вам первым делом приходит в голову античное колющее оружие, а не пуля?
– Солдаты Карла ведь не из античности.
Урсула предпочла полностью проигнорировать последнее замечание. Она продолжила фотографировать.
– А много этих солдат разгуливало в гортексе? – Она опустила камеру и кивнула на два скелета, частично покрытых серо-желтыми остатками одежды.
– Этих двоих мы выкопали последними. Они лежат дальше всего от выступа. – В голосе Яна-Эрика слышалось напряжение от сдерживаемого гнева. Его терпению явно приходил конец.
Себастиан с интересом наблюдал. Урсула и раньше демонстрировала местным талантам свое превосходство, но это было жестоко даже для нее. Торкель тщательно следил за тем, чтобы они не схлестывались с местной полицией. Всегда. Это являлось одной из важных причин их столь успешной работы. Урсула это знала. Тем не менее она вправила несчастному мужику мозги.
Себастиан услышал, как стоящий рядом с ним Торкель кашлянул.
– Отдай камеру Билли, пусть он фотографирует дальше, а сама расскажи нам что мы тут видим. Пора ехать обратно.
Урсула остановилась и взглянула на Торкеля, который сделал маленький шаг вперед. Он спокойно посмотрел ей в глаза. Высказался он негромко, хорошо модулированным голосом, словно просил об одолжении, но маленький кивок в ее сторону четко давал понять, что это приказ. Себастиан даже слегка восхитился. Типично для Торкеля. Он прервал негативное развитие ситуации, Ян-Эрик наверняка посчитал, что Торкель встал на его сторону. Но, сославшись на вымышленную нехватку времени и необходимость услышать экспертизу, он не стал повышать голос и не смутил Урсулу. Билли шагнул вперед, и Урсула протянула ему камеру, а сама вновь присела перед могилой на корточки.
– Самое предварительное: четверо взрослых, двое детей. Исходя из костей таза, можно предположить, что двое из взрослых – женщины.
– Сколько времени они здесь пролежали?
– Трудно сказать. Влажно, почва глинистая, пористая, регулярно проливается дождями… Во всяком случае, более пяти лет. – Она встала и пошла вокруг могилы. – Двое, похоже, похоронены в одежде. Остальные двое взрослых и дети без нее.
– А не могла их одежда исчезнуть? – поинтересовалась Ванья. – Сгнить. Если была из другого, быстрее истлевающего материала.
– Возможно, но вокруг них не имеется никаких следов от одежды. Ни пуговиц, ни молний, ничего.
– А как ты думаешь, не могли эти четверо пролежать дольше тех двоих?
– Непохоже. Они все лежат на одном уровне. Одинаковые цветовые изменения у костей. Одинаковое расположение тел. Думаю, можно исходить из того, что их закапывали одновременно.
– Но зачем четверых раздевать, а двоих нет?
Урсула не ответила. Она опять присела на корточки и аккуратно повернула два черепа, оказавшихся немного в стороне.
– У тех четверых, что без одежды, отсутствуют зубы, – констатировала она. – Это не объясняется тем, что они, возможно, пролежали дольше.
– А из-за чего исчезают зубы?
Это опять спросила Йеннифер.
– В могиле? Они не исчезают. – Урсула встала. – Кто-то их предварительно выбил.
– Кто-то, кто хотел, чтобы их нельзя было идентифицировать? – поинтересовалась Йеннифер. Она почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она ведь поступила в полицию, чтобы добавить в жизнь приключений и драматизма. Конечно, более рутинная работа тоже приносила известное удовлетворение, но мечтала-то она именно об этом. Искать, вычислять, обнаруживать, бросаться в бой, ловить. Она изо всех сил старалась не улыбнуться во весь рот, ее могли бы неправильно понять. Атмосфера в сырой палатке была подавленной и тяжелой.
– Это гипотеза, – кивнула в ответ на ее вопрос Урсула.
Себастиан бо́льшую часть времени промолчал. Теперь же он решил выйти из палатки. Ему захотелось на улицу. Внутри стало слишком душно. Трудно дышать. Даже дождь казался предпочтительнее.
Он отогнул полог и вышел. Дождь почти прекратился. С севера дул холодный ветер. Себастиан застегнул куртку и несколько раз глубоко вдохнул.
Шесть трупов. Двое детей. Судя по всему, казненных. В его времена Госкомиссия редко работала с убитыми детьми, хотя порой доводилось. Это всегда давалось им тяжелее других расследований. Убить ребенка решится далеко не каждый. Уже это говорило о том, что они имеют дело с очень специфическим преступником. А уж выбить им потом зубы…
Шесть человек, лежащих в могиле, явно не первые, кого он убил.
И не последние.
Себастиан был в этом уверен.
Леннарт расхаживал взад и вперед по открытому офисному пространству, представлявшему собой сердце «Журналистских расследований». Редакция сидела здесь уже более десяти лет и на сегодняшний день состояла из двадцати с лишним человек. Они теснились на втором этаже бетонного здания телецентра в одном из центральных районов Стокгольма. У их ближайших соседей – редакции культуры людей было меньше, а помещение больше, и некоторые имели даже такую роскошь, как собственный кабинет. У Леннарта раньше тоже был кабинет – до тех пор, пока два года назад их не возглавил Стуре Лильедаль, который первым делом велел снести все перегородки, чтобы «дать волю креативности и спонтанным идеям». По его словам, ему хотелось поощрить обмен информацией и сотрудничество, но Леннарт знал, что на самом деле ему просто требовалось втиснуть максимум сотрудников на минимальную площадь. Теперь все сидели в одной большой комнате за повернутыми друг к другу столами. Леннарт это ненавидел. Он хотел разговаривать по телефону и работать над текстами без постоянных помех. Когда он пожаловался, то услышал от Стуре, что он консервативен и должен развивать социальную компетентность. Сам Леннарт считал желание, чтобы тебя оставили в покое, вполне нормальным. Вдобавок ко всему, сам Стуре по-прежнему сидел в собственном кабинете, созданном из двух маленьких комнат. Он даже установил толстую стеклянную перегородку и новый конференц-стол, благодаря чему мог проводить все встречи обособленно и наблюдать за редакцией, имея возможность их не слышать. Такие слова, как «обмен информацией», «социальная компетентность» и «сотрудничество» явно относились не ко всем. Но ведь он начальник. А для них всегда существуют другие правила.
В данный момент Стуре беседовал с восходящей звездой Линдой Андерссон – талантливой тридцатилетней журналисткой, ранее работавшей в газете «Экспрессен». Эти двое, казалось, никогда не закончат, и Леннарт не понимал, чего ради встреча продолжается так долго. Когда он, запыхавшись, примчался обратно из кафе, то сразу попросил у Стуре разрешения поговорить с ним. Сказал, что получил важную информацию, и поинтересовался, найдется ли у Стуре для него время. Тот пообещал.
Чуть позже.
Не сейчас.
Сначала ему предстояло совещание за ланчем, затем встреча с директором программы, а после нее – просмотр программы, которая пойдет в эфир в следующую среду.
Но после этого, пожалуйста.
«После этого» в его кабинете оказалась Линда. Она перехватила Стуре, едва тот вернулся в редакцию, и они все еще разговаривали.
Леннарту вдруг очень захотелось покурить, и он быстро сунул в рот никотиновую жевательную резинку с искусственным фруктовым привкусом. Курить он бросил больше двух лет назад, но часто испытывал внезапную потребность в сигаретах, особенно в случае стресса или скуки. Сейчас в какой-то степени присутствовало и то и другое. Изначальная энергия, которую он ощущал после встречи с Шибекой, сменилась беспокойством. Он видел, как они смеются за стеклянной стенкой. Леннарт никогда не понимал Стуре. Когда тот ему не был нужен, он набрасывался на него, как ястреб, но как только с ним действительно требовалось поговорить, вечно повторялось одно и то же.
Чуть позже.
Не сейчас.
Леннарт устало сел за свой письменный стол. Взял наполовину остывший кофе и отпил глоток. Не слишком вкусно. Может, стоит проверить электронную почту, будет хоть какое-то занятие. Как только он включил компьютер, дверь у Стуре открылась. Похоже, они наконец закончили. Линда забрала их со Стуре кофейные чашки и сложила свои бумаги. Стуре, стоя у двери, вяло помахал Леннарту рукой. Наконец-то. Король дает согласие на аудиенцию. Леннарт кивнул в ответ, перелистал несколько бумаг, изображая занятость, встал и медленно двинулся в его сторону. Особого рвения ему изображать не хотелось, чтобы Стуре не подумал, будто он стоял в полной готовности и просто ждал. Нет, он тоже занятой человек. Очень занятой.
По дороге он выплюнул жевательную резинку. К сожалению, промахнулся мимо урны, и ему пришлось оборачиваться и наклоняться, чтобы ее поднять. Стуре следил за ним взглядом, и Леннарт ясно осознал, что вступление в королевские покои могло бы произойти немного более внушительно.
Начиналось все хорошо. Стуре Лильедаль сидел за столом напротив него и слушал с интересом. Даже ни разу не перебил. Леннарт, сам того не желая, испытывал гордость. Похоже, на этот раз он вышел на что-то стоящее. Когда он закончил представление материала, Стуре наклонился вперед, пристально глядя на него.
– Насколько нормально присваивать гриф секретности делам о депортации?
– Полицейский, с которым я разговаривал, раньше с таким не сталкивался. Во всяком случае, при работе с рутинными делами, – ответил он.
– Значит, мы имеем двух афганцев, исчезнувших в августе 2003 года, – подвел итог Стуре. – Полиция называет это уклонением от депортации. Но, по крайней мере, у одного из мужчин никаких причин исчезать не было. Как его зовут?
– Саид Балки. Он получил вид на жительство в 2001 году, и у него жена ждала ребенка.
Стуре подошел к большой белой доске, висевшей у него за спиной. Помимо стеклянной стенки, он сразу обзавелся этой доской и очень любил все на ней записывать красным маркером. Леннарт считал, что благодаря этому он чувствует, что держит ситуацию под контролем. Его записи, на его доске, чтобы все видели. Он нацарапал «Саид».
– Что еще нам известно о Саиде?
– Почти ничего. Только то, что рассказала Шибека. Он приходился Хамиду двоюродным братом. Владел магазином вместе с двумя кузенами жены. Я собирался в качестве следующего шага попытаться с ней поговорить.
– Ничего криминального?
– Я ничего такого не обнаружил.
Стуре кивнул.
– Ладно. Еще у нас есть Шилека… ее так зовут?
– Шибека. Это мой контакт. Я встречался только с ней.
– Но ее сведения производят достоверное впечатление?
– Весьма. Она хорошо говорит и пишет по-шведски. Я не представляю, зачем бы ей лгать. Она с 2003 года пытается узнать, что случилось с Хамидом.
– И по ее мнению, что-то не сходится. На чем она основывается?
– Говорит, что, с одной стороны, Хамид никогда бы не исчез, не предупредив ее, а с другой – есть еще этот мужчина, который приходил к ней домой через двенадцать дней после их исчезновения с вопросами о Хамиде.
– Она полагает, он был из полиции?
– Или, по крайней мере, из каких-то органов власти.
– Хотя был в штатском?
Леннарт кивнул.
– Расспрашивал о родне Хамида, его друзьях и обо всем прочем.
– А описать его получше она не в силах? – спросил Стуре со слегка скептическим видом.
– Нет. Швед, лет сорока. Она считает, что все шведы выглядят более или менее одинаково.
Прежде чем продолжить, Леннарт просмотрел свои записи.
– Полицейские, с которыми она разговаривала, сказали, что никого на той неделе к ней не посылали. В полиции Сольны это вчера подтвердили.
Стуре посмотрел на него. Явно пришло время для скептицизма.
– А может, Хамид был замешан в чем-нибудь, о чем жена не знала? В каком-нибудь криминале. В какой-нибудь… сети. Существует тысяча возможностей.
– Конечно, такое возможно. Но в начале двухтысячных было какое-то специфическое время. Ты, наверное, помнишь депортацию в Египет в две тысячи втором?
Стуре кинул на него злобный взгляд. А как он думает? Что ему неизвестна главная горячая новость конкурирующего канала, принесшая тому «Золотую лопатку»[6]?
– Может быть, здесь нечто подобное, – продолжал Леннарт. – Тогда двоих подозревавшихся в терроризме мужчин по заданию ЦРУ молниеносно выслали в Египет. В тот раз были замешаны и СЭПО[7], и Министерство иностранных дел.
Стуре немного помолчал. Интересная версия. Не самая правдоподобная, но в принципе возможная.
– Значит, по-твоему, что-то утаили под прикрытием уклонения от депортации?
– Уклонения от депортации с грифом секретности, – поправил Леннарт.
– А этот Иосиф, о котором говорила Шибека, что нам известно о нем?
Леннарт покачал головой.
– Ничего. Но Шибеке его имя запомнилось. Хамид явно называл его перед самым исчезновением. Правда, больше она ничего не знает.
Стуре написал на доске «Иосиф» и поставил после имени вопросительный знак. Он сел и задумчиво посмотрел на Леннарта.
– Вообще-то у нас слишком мало сведений. Сконцентрируйся на полицейском отчете. Это единственный имеющийся у нас объективный факт. Узнай, почему он засекречен.
Леннарт кивнул ему и улыбнулся. Во время встреч со Стуре он улыбался не особенно часто.
– С этого я и собирался начать.
Очевидно, вид у него был слишком довольный, поскольку Стуре наклонился над столом и устремил на него пристальный взгляд.
– Я хочу, чтобы ты подключил к расследованию Линду.
Улыбка Леннарта сразу погасла. Как раз этого ему хотелось избежать – вмешательства.
– Но она, наверное, и так по уши занята делом Государственного управления рынком труда? – попытался он. – Мне уже немного помогал Андерс, можно, я обращусь к нему, если увижу, что не справляюсь?
– Леннарт, нам необходимо узнать, есть тут что-нибудь или нет. Я снабжаю тебя ресурсами, чтобы это проверить, а Линда толковая, – любезно сказал Стуре.
– Понимаю, – ответил Леннарт, – но мне хотелось бы еще немного покрутиться самому. Ты ведь знаешь, что я предпочитаю работать…
Стуре кивнул, но не сдался. Это было не в его стиле.
– Могу я предложить компромисс? Ты расскажешь Линде, что тебе известно, и она будет помогать тебе со сбором материала. Но в поле работать будешь ты. Ты руководишь. О’кей?
Леннарт посмотрел на него в упор. «Руковожу тут не я, – подумал он, – а ты». Но что он мог сказать. Бал правит Стуре. А его, Леннарта, заменить можно.
– Звучит хорошо, – ответил Леннарт и опять улыбнулся.
Правда, на этот раз улыбка выглядела вымученной.
Когда они вернулись в гостиницу, уже стемнело.
Вернулись все, кроме Урсулы, оставшейся, чтобы провести техническое обследование и руководить работой по перемещению трупов. Торкель предлагал остаться с ней, но она отказалась. Он и правда ничем там особенно помочь не мог. Однако, благодаря своей политической власти внутри организации, в одном деле он мог пригодиться. Трупы, обнаруженные в лене Йемтланд, по правилам следовало отправить в судебно-медицинскую лабораторию города Умео, но Урсуле хотелось, чтобы Торкель попытался переправить их в Стокгольм.
Оказалось, что сказать легче, чем сделать. Получилась небольшая война на два фронта. Судебные медики в Умео восприняли это как вотум недоверия, а их коллеги в Стокгольме ясно дали понять, что и так не испытывают недостатка в работе и им не хватает только лишних шести трупов. Если Торкелю каким-то образом все-таки удастся добиться переправки трупов, то он не может ожидать, что ими займутся в первую очередь. На более высоком уровне в организации тоже усомнились, что его требование принесет пользу. После десятка звонков Торкелю пришлось признать, что ничего не получится, игра не стоит свеч. Пусть отправляют в Умео. Урсуле придется просто-напросто с этим смириться. Он сообщит ей об этом, когда она вернется. Хотелось бы надеяться, что с глазу на глаз. У него в номере. Или у нее.
Переходя через мост к турбазе, они увидели, что восьмиугольная пристройка, где располагался ресторан, уютно и заманчиво светится. Матс с Кларой встретили их в рецепции и спросили, когда они хотят ужинать. Все договорились на полчаса разойтись по комнатам, а потом собраться в ресторане.
Жили они в номерах, которые Матс и Клара называли комфортабельными. Торкель предположил, что так оно и есть, если под комфортом подразумевать двухъярусную кровать, тряпичный половик, примитивные фанерные шкафы без дверей и собственный душ с туалетом. Сам он считал, что номер выглядит как самая обычная комната на турбазе.
Приняв горячий душ, Торкель встал перед зеркалом с маникюрными ножницами в руках, протер запотевшую поверхность и принялся удалять нежелательные волоски. Правая ноздря явно нуждалась в обработке. Он ненавидел длинные волоски, которые в последние годы начали появляться в местах, где он определенно не хотел их иметь. Мало вещей заставляло его чувствовать себя таким старым, как не лишенные злорадства замечания дочерей, что ему необходимо опять подстричь уши. Зазвонил телефон. Торкель вышел из ванной и ответил.
Звонили из газеты «Экспрессен». Аксель Вебер. Правильно ли он понял, что Госкомиссия находится в Йемтланде? Торкель подтвердил, сознавая, что теперь это получит широкую огласку в СМИ. Вебер – толковый журналист, а участие в расследовании Госкомиссии автоматически привлекает больше внимания. Веберу хотелось знать, почему они там. Что там обнаружили? Или, вернее, может ли Торкель подтвердить, что обнаружено массовое захоронение? Торкель подтвердил, что они нашли некоторое количество трупов, пролежавших там долгое время. Высказывать предположения относительно сроков он не намерен, поскольку им неизвестно. Но долго.
Возраст, пол, точное количество, версии и возможный мотив – вдаваться в такие подробности или выдавать их прессе Торкель не хотел. Когда относительно короткий разговор был окончен, Вебер знал не больше, чем когда позвонил.
– Вы ведь понимаете, что я все равно обо всем узнаю, – закончил он, и Торкель готов был поклясться, что слышит, как журналист улыбается на другом конце провода.
– Не от меня.
Торкель положил трубку. Вебер, скорее всего, сказал правду. Кто-то в окружении Хедвиг Хедман явно уже выдал сведения и, наверное, продолжит их выдавать. Представляющие ценность для СМИ дела в настоящее время практически невозможно сохранять в тайне. Необходимо сейчас же ограничить информационный поток. Возможно, даже в направлении Хедвиг. Заявление в департамент канцлера юстиции свидетельствует о том, что ее окружают не самые лояльные сотрудники, или же – что она как начальник не способна трезво оценивать ситуацию. И еще она вызвала Госкомиссию. Некоторые местные полицейские всегда расценивают такие действия как неуважение. Таких становится все меньше, в большинстве своем они с благодарностью принимают экспертизу и дополнительные ресурсы, привозимые Госкомиссией, но в каждом провинциальном участке один или несколько человек обязательно почувствуют себя обиженными. Вероятно, надо исходить из того, что из полиции Эстерсунда информация просачивается как через сито.
Торкель незамедлительно позвонил Урсуле. Ей стоило попросить коллег на горе проявлять дополнительную осторожность. Маловероятно, что кто-нибудь отправит туда в темноте фотографа, чтобы взглянуть на могилу и трупы, но наверняка знать нельзя. Случались и более странные вещи.
– Удалось договориться насчет судмедэкспертизы? – спросила Урсула под конец разговора.
– Обсудим это, когда ты приедешь сюда, – уклончиво ответил Торкель.
– Значит, повезут в Умео.
Торкель задумался. Он мог бы солгать, сказать, что продолжает этим заниматься, но он ничего на этом не выиграет. Ему все равно не изменить того факта, что трупы повезут в Умео.
– Да. Я пытался, но ничего не получилось. Когда ты приедешь? – продолжил он, чтобы помешать ей слишком долго размышлять над неприятным известием.
– Я почти готова, возможно, еще часок.
– Я прослежу за тем, чтобы тебя ждал горячий ужин.
– Хорошо.
Урсула положила трубку. Отсутствие заключительного «пока» не обязательно означало, что она рассердилась. Возможно, разговор помешал ей, и она просто торопилась вернуться к работе. Торкель предпочел остановиться на последнем и вернулся обратно в ванную.
Рагу из дичи, жареная картошка, салат и брусничный соус. Затем белый шоколадный мусс.
Они как раз перешли к десерту, когда по лестнице в часть ресторана, именуемую «Чердаком», поднялась Хедвиг Хедман. После короткого приветствия она положила перед ними на стол папку.
– Думаю, что двоих мы, возможно, уже идентифицировали. Тех, что с одеждой, – уточнила она.
Торкель открыл переданный ему материал. Сидевшая рядом с ним Ванья наклонилась вперед. Билли и Йеннифер, сидевшие напротив, встали и обошли вокруг стола, чтобы смотреть через плечо Торкеля. Себастиан остался сидеть на месте. Он предположил, что начальник областного полицейского управления сопроводит материал устным комментарием. И не ошибся.
– В ноябре 2003 года поступило заявление об исчезновении двоих голландцев. Яна и Фрамке Баккеров из Роттердама. По словам заявителя, они собирались начать поход в Осене, в Норвегии, 27 октября и закончить неделей позже в Володалене. Оба очень опытные туристы. Мы искали их вплоть до первого снега, который в тот год выпал 18 ноября.
– Какие есть основания думать, что это они? – спросил Торкель, отрываясь от материала. – Кроме них, здесь никто не пропадал?
– Пропадали, но они единственная пара, пропавшая в этом регионе. Кроме того, заявитель сообщил, что они путешествовали в серой одежде с желтыми деталями.
Хедвиг наклонилась и перелистала материалы вперед до пластикового файла, находившегося за последней страницей папки. В нем лежала фотография мужчины и женщины лет тридцати, снятых на какой-то покрытой снегом вершине. Возможно, в Альпах. Оба в солнцезащитных очках, загорелые, с обветренными лицами. У женщины пышные рыжие волосы, собранные в хвост. Мужчина практически лысый. Оба улыбаются в камеру и держат пальцы буквой V. Одеты в плотные серые комбинезоны с желтыми деталями.
– На вид хорошо совпадает с остатками одежды в могиле, – кивнула Ванья, увидев снимок.
Торкель согласился. Несомненно, совпадает. Надо показать Урсуле, когда она вернется.
Двумя часами позже они сидели в одном из небольших конференц-залов турбазы. Не будь на улице темно, из окон открывался бы потрясающий вид на окрашенный в приглушенные осенние тона мир гор. Теперь же в окнах они видели только собственные отражения. Из-за света четырех мощных люминесцентных ламп лица казались более бледными и измученными, чем на самом деле. Благодаря стоявшим на столе кофейным чашкам, термосу и бутылкам минеральной воды все чувствовали себя в знакомой обстановке. Всем, кроме Йеннифер, уже многократно доводилось сидеть в подобных помещениях. Открывавшийся из окон вид был скрыт в темноте, и они будто бы находились в самой обычной переговорной.
Билли уже распечатал фотографии могилы и теперь прикреплял их магнитами к белой доске.
– Будем исходить из того, что мы нашли голландцев, – сказал Торкель. – Если это так, то у нас есть приблизительное время убийств. Но необходимо удостовериться. Ванья, свяжись с голландской полицией и узнай, не можем ли получить зубные формулы, рентгеновские снимки, что-нибудь, что поможет их идентифицировать.
Ванья кивнула и приняла протянутую ей Торкелем через стол папку.
– Откуда они прибыли?
Все перевели взгляды на Себастиана, который встал и, не торопясь, подошел к доске с фотографиями.
– М-м, из Голландии… из Роттердама.
Себастиан устало посмотрел на Билли.
– Вот как, голландцы приехали из Голландии. Спасибо, я бы никогда не догадался.
Билли набрал воздуха, словно собираясь ответить, но передумал и опять немного сгорбился на стуле.
– Я имел в виду вот этих. – Себастиан постучал пальцем по одному из снимков. – Шесть человек. Раздеть четверых и выбить им зубы – это требует времени. Неужели он потом рыл могилу глубиной почти в метр, оставив шесть трупов преспокойно лежать рядом?
– Может, он сперва вырыл могилу. – Билли слегка выпрямился, мечтая о реванше.
Себастиан посмотрел на него еще более усталым взглядом.
– А эти шестеро стояли рядом и ждали, пока он закончит?
– Нет…
– Именно. Не имеет значения, в каком порядке он это проделал. Убили их, по всей видимости, не там. Так откуда они прибыли?
Группа дружно закивала. В каком-то смысле они все это знали, но никто не озвучивал. Действительно, это – место обнаружения, но не обязательно или даже, скорее всего, не место убийства. Если же его определить, то сразу повысится шанс найти какую-нибудь зацепку. Билли отодвинул стул.
– Я принесу из рецепции карту.
Он быстрым шагом покинул комнату. Себастиан вернулся на место и сел напротив Урсулы. Откинувшись назад, он уперся в нее взглядом. Она явно это почувствовала, поскольку подняла глаза и посмотрела на него в упор.
– В чем дело?
– Ты сердишься?
– Нет.
– У тебя сердитый вид.
– Вовсе нет. Пока. – Она устремила на него многозначительный взгляд, который он предпочел не понять.
– Ты кажешься сердитой и усталой, – продолжил он. – Измученной.
– Себастиан… – неправильно понять тон Торкеля было нельзя. Он означал «прекрати».
Себастиан повернулся к нему и всплеснул руками.
– Что такого? У нее измученный вид. Первый день, а она выглядит как развалина. Я просто интересуюсь, как она себя чувствует.
– Почему же ты так и не спросил? – поинтересовалась Урсула. – Как я себя чувствую, вместо того чтобы говорить, что у меня сердитый вид?
– Извини. Как ты себя чувствуешь?
– Спасибо, хорошо. А ты как себя чувствуешь?
Ответить Себастиан не успел, поскольку распахнулась дверь и вошел Билли с картой окрестных гор. Он разложил ее на столе. Все придвинулись поближе. Кроме Себастиана. Он опять понадеялся, что сможет послушать обсуждение коллег.
– Тела обнаружили здесь, – сказал Билли и нарисовал на карте крестик.
Все молча смотрели на карту. Искали одно и то же. Не находили.
– Никаких зданий. Никаких укрытий от ветра. Никакого леса. Никаких защитных строений поблизости, – подвела итог Ванья с некоторым разочарованием в голосе.
Все опять распрямились. Билли взял карту со стола и прикрепил ее к стене.
– Судя по точности попаданий, убийца действовал достаточно собранно, – вставила Урсула. – Эффективно. Неужели он стал бы рисковать оказаться обнаруженным?
– Это происходило в октябре, – сказал Билли. – Турбазы были закрыты. Народа почти нет. Наверное, он рискнул.
– Или же оказался, – тихо произнесла Йеннифер.
До сих пор она в основном сидела молча и только слушала, но уже некоторое время размышляла. Начиная с ужина, когда Хедвиг пришла с голландцами, но никак не решалась что-нибудь сказать. Она полагала, что если думает правильно, кто-нибудь из группы придет к тому же выводу. Но пока никто не изложил ее теории. Она быстро еще раз прокрутила ее в голове. Вроде не полная глупость. Была не была.
– Обнаруженным, – наклоняясь вперед, уточнила Йеннифер уже более уверенно. – Эти двое в одежде, которых мы, вероятно, сможем идентифицировать, – голландцы. Возможно, они проходили мимо и оказались свидетелями.
Все промолчали, но Торкель заметил, как Урсула и Ванья кивнули. Он посмотрел в сторону Йеннифер. Неплохая теория. Вовсе не плохая. Торкель был доволен. Ею, но и самим собой. Независимо от того, окажется теория соответствующей действительности или нет, рассуждение показывает, что Йеннифер мыслит правильно. А это, в свою очередь, показывает, что он сделал правильный выбор.
– Если мы немного разовьем эту версию, – нарушил молчание Торкель, – то, значит, четверо без одежды являются изначальными жертвами, на которых нам следует сосредоточиться. Мы знаем о них что-нибудь еще? – обратился он к Урсуле, которая покачала головой.
– Двое взрослых, мужчина и женщина. Два ребенка, пол определить невозможно. Если они были нормального роста, то предположительно от пяти до восьми лет.
Себастиан устало потер глаза. Он встал, прошел вокруг стола к окнам и открыл одно из них. Оперся о подоконник и жадно глотнул холодного, чистого вечернего воздуха. Как он себя на самом деле чувствует? Честно говоря, не очень хорошо. По крайней мере, не так хорошо, как предполагал. Он ждал этого с нетерпением.
Мечтал.
Даже более того: нуждался в этом.
Проводить время с Ваньей. Снова работать с ней. Сблизиться с ней. Узнать ее. А она собралась уехать. Покинуть его. Перерезать единственный имевшийся у него маленький спасательный трос к чему-то, напоминающему пристойную жизнь.
И вдобавок двое мертвых детей.
До сих пор поездка была чертовски поганой.
– У пары жертв видны повреждения на ребрах, что может указывать на то, что им сперва выстрелили в грудь, а затем в голову, – продолжала Урсула. – Это подтверждает тезис о том, что убийца привычен к оружию. Сначала самая крупная мишень…
