Ханс Русенфельдт
Темные тайны
Michael Hjorth
Hans Rosenfeldt
Det Fördolda
© Michael Hjorth & Hans Rosenfeld, 2010
© Савицкая А., перевод, наследники, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
* * *
1
Убийцей мужчина не был.
Стаскивая мертвого мальчика вниз по склону, он убеждал себя: я не убийца.
Убийцы – преступники. Убийцы – злые люди. Их души поглотила тьма, и они по разным причинам с готовностью приняли ее в свои объятия, отвернувшись от света. А он человек незлой.
Напротив.
Разве в последнее время он не демонстрировал полную противоположность, почти целиком отбросив собственные чувства и желания, почти совершив над собой насилие ради благополучия других? Он попросту подставил другую щеку. Разве его присутствие в этой заболоченной низине посреди неизвестно чего с мертвым мальчиком не является еще одним доказательством того, что он стремится поступать как надо? Вынужден поступать как надо. Что он больше не намерен предавать.
Мужчина остановился и отдышался. Несмотря на юный возраст, парень оказался тяжелым. Хорошо тренированным – несколько часов в спортзале каждую неделю. Впрочем, уже недалеко. Мужчина ухватился за брючины, бывшие когда-то белыми, но в темноте казавшиеся почти черными, – из мальчика вытекло очень много крови.
Да, убивать неправильно. Пятая заповедь. Не убий! Однако бывают исключения. Библия во многих местах призывает к справедливому убиению. Некоторые этого заслуживают. Неправильное может оказаться верным. Абсолютных истин не существует.
И если отсутствуют эгоистические побуждения. Если утрата одной человеческой жизни принесет спасение другим. Дай им шанс. Дай им жизнь. Тогда ведь деяние не может считаться злом? Если цель благая.
Мужчина остановился возле небольшого скопления темной воды. Обычно оно представляло собой просто огромную лужу глубиной несколько метров, но в последнее время дожди так напитали землю, что лужа растеклась посреди обильно поросшего кустарником болота, образовав настоящее маленькое озерцо.
Мужчина наклонился и ухватился за футболку мальчика возле плеч. С огромным трудом приподнял безжизненное тело и на мгновение посмотрел мальчику прямо в глаза. Какой была его последняя мысль? Успел ли он вообще что-нибудь подумать? Понял ли – что ему предстоит умереть? Поинтересовался ли – почему? Думал ли он о том, чего не успел совершить за свою короткую жизнь, или о том, что на самом деле совершил?
Не играет никакой роли.
Зачем доставлять себе лишние мучения?
У него не было выбора.
Предать он не мог.
Снова предать.
Тем не менее он колебался. Но нет, они бы не поняли. Не простили бы. Не смогли бы, как он, подставить другую щеку.
Он толкнул парня спиной вперед, и тело с громким всплеском упало в воду. Мужчина подпрыгнул, не готовый к пронзившему темную тишину звуку.
Тело мальчика погрузилось в воду и исчезло.
Человек, который не был убийцей, вернулся к машине, припаркованной на маленькой лесной дороге, и поехал домой.
2
– Полиция Вестероса[1], Клара Лидман.
– Я бы хотела заявить о пропаже сына.
Голос женщины казался почти извиняющимся, будто она была не вполне уверена, туда ли попала, или сомневалась, поверят ли ей. Несмотря на то что разговор записывался на пленку, Клара Лидман взяла в руки блокнот.
– Сообщите, пожалуйста, ваше имя.
– Лена. Лена Эрикссон. Моего сына зовут Рогер. Рогер Эрикссон.
– Сколько вашему сыну лет?
– Шестнадцать. Я не видела его со вчерашнего вечера.
Клара записала возраст и подумала, что делу следует сразу дать ход. Разумеется, если парень действительно исчез.
– С которого часа?
– Он убежал в пять.
Двадцать два часа назад. Важных при исчезновении двадцать два часа.
– Вы знаете, куда он пошел?
– Да, к Лизе.
– Кто такая Лиза?
– Его девушка. Я ей сегодня звонила, но она сказала, что он ушел от нее вчера около десяти.
Клара зачеркнула на листе две двойки и заменила их на цифру семнадцать.
– Куда же он от нее направился?
– Она не знает, думала, что домой. Но дома он не появлялся. Всю ночь. И сейчас уже прошел почти целый день.
«И ты звонишь только теперь», – подумала Клара. Ее вдруг осенило, что женщина на другом конце провода не кажется особенно взволнованной. Скорее расстроенной. Подавленной.
– Как фамилия Лизы?
– Ханссон.
Клара записала фамилию.
– У Рогера есть мобильный телефон? Вы пытались ему звонить?
– Да, но телефон не отвечает.
– У вас нет никаких соображений относительно того, куда он мог пойти? Может, он заночевал у кого-нибудь из приятелей или что-нибудь в этом роде?
– Нет, он бы позвонил.
Женщина ненадолго замолчала, и Клара предположила, что голос изменил ей, но, услышав на другом конце провода всасывающий вдох, поняла, что женщина глубоко затянулась сигаретой. Потом выпустила дым.
– Он просто исчез, и все.
3
Сон возвращался каждую ночь.
Не давал ему покоя.
Всегда тот же сон, приносивший тот же страх. Его это раздражало. Выводило из себя. Себастиан Бергман выше этого. Уж кто-кто, а он-то прекрасно разбирается в снах, и ему следовало бы справляться с этими лихорадочными остатками прошлого. Но насколько бы подготовлен он ни был, как бы хорошо ни сознавал истинное значение этого сна, он все равно оказывался в плену. Сон, казалось, отыскал внутреннюю точку пересечения между тем, кем является Бергман, и его пониманием значения этого сна.
4:43.
Начало светать. У Себастиана пересохло во рту. Неужели он кричал? Вероятно, нет, поскольку женщина рядом с ним не проснулась. Она дышала спокойно, длинные волосы наполовину скрывали ее обнаженную грудь. Себастиан машинально распрямил слегка сведенные судорогой пальцы. Он уже привык просыпаться после этого сна с крепко сжатой правой рукой. Потом попытался припомнить имя лежащего у него под боком существа.
Катарина? Карин?
Она наверняка в течение вечера упоминала, как ее зовут.
Кристина? Каролина?
В общем-то, это никакой роли не играло – он все равно не собирался с ней снова встречаться, но копание в памяти помогало изгнать последние туманные отголоски сна, который, похоже, плотно въелся во все его органы чувств.
Сон, преследующий его уже более пяти лет. Тот же сон, те же картины каждую ночь. Все подсознание напряженно пытается справиться с тем, с чем он не мог совладать в дневное время.
С чувством вины.
Себастиан медленно поднялся с постели, подавил зевок и взял одежду со стула, куда положил ее несколькими часами раньше. Одеваясь, он безразличным взглядом окинул комнату, в которой провел ночь. Кровать, два прикрепленных к стене белых платяных шкафа – один с зеркальной дверцей; простенький белый ночной столик из магазина «ИКЕА» с будильником и журналом «Будь здоров», маленький стол с фотографией живущего с мамой каждую вторую неделю ребенка и разными безделушками – возле стула, с которого он только что забрал одежду. На стенах ничего не говорящие репродукции, которые ловкий маклер наверняка представил как выполненные «в гамме латте», хотя они попросту грязно-бежевые. Комната была такой же, как и полученный им в ней секс – незатейливо и немного скучно, но свою функцию выполняет. Как и всегда. К сожалению, удовлетворения хватало не слишком надолго.
Себастиан закрыл глаза. Это всегда самый мучительный момент. Переход к реальности. Эмоциональный поворот на сто восемьдесят градусов. Знакомо до боли. Он сконцентрировался на лежащей в постели женщине, особенно на видневшемся соске. Как же ее зовут?
Он знает, что представился, подходя с напитками, – так он поступал всегда. Никогда не представлялся, спрашивая, свободно ли место рядом, что она хочет выпить или может ли он ее угостить. Но ставя перед ней бокал – всегда.
«Кстати, меня зовут Себастиан».
Что же она ответила? Ему помнилось, что что-то на К. Он застегнул ремень на брюках. Раздался легкий металлический скрежет пряжки.
– Ты уходишь? – Ее голос звучал со сна хрипловато, взгляд искал часы.
– Да.
– Я думала, мы вместе позавтракаем. Который час?
– Скоро пять.
Женщина приподнялась на локте. Сколько ей? Под сорок? Она откинула с лица прядь волос. Сон отступал и сменялся осознанием того, что из утра, на которое она рассчитывала, ничего не получится. Он потихоньку встал, оделся и собирался уйти, не разбудив ее. Они не будут вместе завтракать и, перебрасываясь фразами, читать утреннюю газету, не пойдут на воскресную прогулку. Он не захочет познакомиться с ней получше и больше не позвонит, что бы он там ни говорил.
Она это поняла. Поэтому ничего объяснять Себастиан не стал.
– Пока, – произнес он на прощание, отбросив попытки угадать имя. Он уже больше не был уверен даже в том, что оно начинается на К.
На улице было по-рассветному тихо. Пригород спал, и все звуки казались приглушенными, словно им не хотелось его будить. Даже шум транспорта с проходившего поблизости шоссе Нюнесвеген доносился, будто почтительно ослабленный сурдиной. Себастиан остановился возле указателя на перекрестке. Улица Варпавеген. Где-то в пригороде Губбэнген. До дома довольно далеко. Ходит ли в такое время метро? Ночью они ехали на такси. По пути останавливались у магазинчика и покупали хлеб для завтрака – она вспомнила, что у нее дома ничего нет. Ведь он же собирается остаться на завтрак? Они купили хлеб и сок, он и… ну черт возьми. Как же ее звали? Себастиан двинулся по пустынной улице.
Он обидел ее, как бы ее там ни звали.
Через четырнадцать часов ему предстояло ехать в Вестерос и продолжать начатое дело. Впрочем, оно другого рода, до той женщины ему уже больше не добраться.
Пошел дождь.
Какое мерзкое утро.
В пригороде Губбэнген.
4
Все откровенно шло к чертовой матери. В ботинки комиссара полиции Тумаса Харальдссона затекала вода, его рация вышла из строя, и он потерял остальных участников прочесывания местности. Солнце светило прямо в глаза, и комиссару приходилось щуриться, чтобы не спотыкаться о кустарник и корни, торчавшие по всему болоту. Харальдссон выругался про себя и посмотрел на часы. Примерно через два часа у Йенни в больнице начнется обеденный перерыв. Она сядет в машину и поедет домой в надежде на то, что он уже успел вернуться. А он вместо этого будет торчать в проклятом лесу.
Харальдссон еще глубже провалился левой ногой. Почувствовал, что толстый носок в коротком ботинке впитывает холодную воду. В воздухе ощущалось зарождающееся, еще нестабильное весеннее тепло, вода же по-прежнему хранила зимний холод. Харальдссон задрожал, но снова вытащил ногу и нащупал твердую почву.
Он огляделся. Восток, вероятно, там. Разве в той стороне не идут военнослужащие? Или скауты? Правда, он вполне мог крутануться на 360 градусов и окончательно утратить ощущение, где находится север. Чуть поодаль, однако, виднелся маленький холмик, означавший сухую почву – маленький рай в этом мокром аду. Харальдссон двинулся туда. Нога снова провалилась. На этот раз правая. Чертовская удача.
Всему виной Хансер.
Ему не пришлось бы сейчас стоять тут мокрым по колено, если бы Хансер не захотела продемонстрировать свою активность и силу. А ей это действительно требовалось – ведь она, черт бы ее побрал, исходно даже не из полиции. Этакая юристка-выскочка, сумевшая ловко обойти его и выбиться в начальники, даже не запачкав рук и не промочив ног, как он.
Нет, если бы решать доверили Харальдссону, он бы действовал иначе. Конечно, парня никто не видел с пятницы и расширение зоны поиска вполне соответствовало служебной инструкции, особенно учитывая полученные сведения о «ночных мероприятиях» и «огнях в лесу» в окрестностях болота Листачер как раз в эти выходные. Но Харальдссон по опыту знал, что это пустой номер. Парень сидит сейчас где-нибудь в Стокгольме и смеется над обеспокоенной матерью. Ему ведь шестнадцать. А шестнадцатилетние парни любят заниматься таким делом – издеваться над своими мамашами.
Хансер.
Чем больше Харальдссон промокал, тем больше ненавидел ее. Эта женщина – худшее, что с ним случилось. Молодая, привлекательная, политически активная представительница новой, современной полиции.
Она перешла ему дорогу. Когда она проводила первое совещание в полиции Вестероса, Харальдссон осознал, что его карьера резко затормозилась. Он ведь подавал на эту должность. А получила ее Хансер. И будет у них начальником минимум пять лет. Его пять лет. Из-под него выдернули лестницу, по которой он продвигался вверх. Теперь его карьера медленно двинулась по горизонтали, и ее завершение представлялось лишь вопросом времени. То, что он стоит по колено в зловонной глине в лесу километрах в десяти от Вестероса, казалось ему почти символическим.
В полученной утром эсэмэске большими буквами было написано: «СЕГОДНЯ СЛАДКИЙ ЛЕНЧ». Это означало, что Йенни приедет домой в обед, чтобы заняться с ним сексом, а потом они еще займутся любовью вечером, один или два раза. Теперь их жизнь строилась так. Йенни проходила лечение от бесплодия и вместе с врачом разработала некую схему для оптимизации шансов на оплодотворение. Сегодня выпал такой оптимальный день. Отсюда и эсэмэска. Харальдссон испытывал двойственные чувства. С одной стороны, он ценил то, что их сексуальное общение в последнее время увеличилось на несколько сотен процентов. Ему нравилось, что Йенни всегда хотела его. С другой стороны, он никак не мог отделаться от ощущения, что на самом деле она хочет не его, а его сперму. Если бы не желание иметь ребенка, ей бы и в голову не пришло ехать домой в обед, чтобы наскоро потрахаться. Что-то во всем этом отдавало размножением животных. Как только яйцеклетка начинает двигаться к матке, они набрасываются друг на друга, словно кролики. В промежутках, по правде говоря, тоже, просто на всякий случай. Но уже больше не ради удовольствия, не ради близости. Куда же делась страсть? Где желание? И вот теперь Йенни приедет в обед домой, а там пусто. Может, следовало позвонить ей и спросить, не заняться ли ему перед уходом онанизмом, чтобы оставить сперму в банке в холодильнике. Самое ужасное, что он не был до конца уверен в том, что Йенни сочла бы такую идею совершенно неприемлемой.
Все началось в прошлую субботу.
Служба безопасности переключила разговор на полицию Вестероса около 15:00. Какая-то мать заявила о пропаже сына. Поскольку речь шла о несовершеннолетнем, заявление стало приоритетным. В полном соответствии с инструкцией.
К сожалению, приоритетное заявление пролежало до воскресенья, когда им поручили заняться дежурному наряду. В результате двое полицейских в форме посетили мать около 16:00. У нее еще раз приняли заявление, а позже вечером, перед уходом со службы, дежурные его зарегистрировали. Никаких мер все еще предпринято не было, не считая наличия теперь уже двух аккуратных и явно идентичных заявлений о пропаже того же человека. Причем оба имели пометку «приоритетное».
Только в понедельник утром, когда с момента исчезновения Рогера Эрикссона прошло 58 часов, старший по смене заметил, что заявления лежат без движения. К сожалению, профсоюзное собрание, посвященное предложению Государственного полицейского управления о введении новой формы, сильно затянулось, поэтому Харальдссона ознакомили с отложенным делом только в понедельник после обеда. Взглянув на дату приема заявлений, Харальдссон возблагодарил свою счастливую звезду за то, что дежурные полицейские все же посетили Лену Эрикссон в воскресенье вечером. Ей ведь не обязательно знать о том, что их визит вылился лишь в написание еще одного рапорта. Нет, работа началась всерьез уже в воскресенье, но пока ни к чему не привела. Именно этой версии Харальдссон и намеревался придерживаться.
Понимая, что перед разговором с Леной Эрикссон ему необходимо добыть хоть немного новых сведений, он позвонил подружке Рогера Лизе Ханссон, но та еще не вернулась из школы.
Харальдссон поискал в регистре материал на Лену Эрикссон и ее сына. Рогер был несколько раз уличен в мелком воровстве. В последний раз чуть больше года назад, что плохо привязывалось к исчезновению. На мать ничего не обнаружилось.
Он позвонил в муниципалитет и выяснил, что Рогер учится в Пальмлёвской гимназии.
«Паршиво», – подумал Харальдссон.
Немуниципальная гимназия с интернатом. Считается одной из лучших в стране по показателям успеваемости. В ней учатся талантливые и целеустремленные дети богатых родителей. Родителей со связями. Обязательно станут искать козла отпущения, виновного в том, что расследование началось не сразу, и тогда полное отсутствие сведений на третьи сутки будет выглядеть не слишком удачно. Харальдссон решил все остальное отложить. Его карьера и так замерла, и глупо подвергать себя дальнейшему риску.
Поэтому всю вторую половину дня Харальдссон усиленно работал. Он отправился в Пальмлёвскую гимназию. Директор Рагнар Грот и классная руководительница Беатрис Странд выразили глубокую озабоченность и ужаснулись, узнав об исчезновении Рогера, но ничем конкретным помочь не смогли. Они не слышали о том, чтобы что-то произошло. Рогер вел себя в школе как обычно, в пятницу днем он писал большую контрольную по шведскому языку и, по словам одноклассников, пребывал после нее в хорошем настроении.
Однако Харальдссону удалось разыскать Лизу Ханссон – последнюю, кто видел Рогера в пятницу вечером. Она училась в параллельном классе, и Харальдссону указали на нее в кафетерии. Симпатичная, хоть и самая обычная девушка. Прямые светлые волосы, челка убрана простой заколкой. Ненакрашенные голубые глаза. Белая блузка, застегнутая наверху до предпоследней пуговицы, поверх жилет. Усевшись напротив Лизы, Харальдссон сразу подумал о свободной церкви. Или о девушке из сериала «Белый камень», шедшего по телевидению в годы его молодости. Он спросил, не купить ли ей что-нибудь в кафетерии. Она отрицательно помотала головой.
– Расскажи о пятнице, когда Рогер был у тебя.
Лиза посмотрела на него и слегка пожала плечами.
– Он пришел примерно в половине шестого, мы сидели у меня в комнате, смотрели телевизор, а около десяти он пошел домой. Или, во всяком случае, сказал, что пошел домой…
Харальдссон кивнул. Четыре с половиной часа в ее комнате. Шестнадцатилетние парень и девушка. Смотрели телевизор – ну пусть попробует заставить меня в это поверить. Или я просто испорчен окружающей средой? Как давно они с Йенни стали смотреть вечером телевизор? Ни разу не перепихнувшись во время рекламы? Исчисляется месяцами.
– А больше ничего не произошло? Вы там не поругались, не поссорились, ничего такого?
Лиза помотала головой. Она прикусила малюсенький ноготь большого пальца. Харальдссон увидел, что кожица вокруг ногтя явно воспалена.
– Он раньше так когда-нибудь исчезал?
Лиза снова помотала головой.
– Насколько мне известно, нет, но мы не так давно вместе. Вы говорили с его мамой?
Харальдссону на мгновение подумалось, что она его обвиняет, но потом он понял, что конечно же нет. Всему виной Хансер. Из-за нее он потерял уверенность в себе.
– С ней встречались другие полицейские, но нам необходимо поговорить со всеми. Составить общую картину. – Харальдссон откашлялся. – А какие отношения у Рогера с мамой? Там нет никаких проблем?
Лиза снова пожала плечами. Харальдссон подумал, что у нее несколько ограниченный набор жестов. Мотание головой и пожимание плечами.
– Они ссорились?
– Конечно да. Иногда. Ей не нравилась школа.
– Эта школа?
Лиза кивнула.
– Она считала ее снобистской.
«Тут она чертовски права», – подумал Харальдссон.
– А отец Рогера, он живет в городе?
– Нет. Я не знаю, где он живет. Не знаю даже, известно ли это Рогеру. Он никогда о нем не говорит.
Харальдссон записал. Интересно. Возможно, сын отправился на поиски своих корней. Встретиться с отсутствующим отцом. Утаил это от матери. Случаются и более странные вещи.
– Что, вы думаете, с ним случилось? – прервала мысли Харальдссона Лиза.
Он посмотрел на нее и впервые заметил, что у нее глаза на мокром месте.
– Я не знаю. Но он, вероятно, скоро объявится. Возможно, просто ненадолго поехал в Стокгольм или что-нибудь в этом роде. Знаешь, захотелось немного приключений.
– Зачем ему это понадобилось?
Харальдссон посмотрел на ее искренне удивленное лицо. Ненакрашенный, сгрызенный ноготь во рту. Да, маленькой фрёкен Свободная Церковь этого не понять, но Харальдссон чувствовал все большую уверенность в том, что исчезновение на самом деле было бегством.
– Иногда в голову приходят странные идеи, кажущиеся на тот момент хорошими. Вот увидишь, он скоро появится. – Харальдссон улыбнулся убеждающей и внушающей доверие улыбкой, но увидел по Лизе, что цели не достиг.
– Обещаю, – добавил он.
Перед уходом он попросил Лизу составить список друзей Рогера и тех, с кем тот общался. Лиза надолго задумалась, потом написала и отдала Харальдссону листочек. Два имени: Юхан Странд и Свен Хеверин. «Одинокий парень, – подумал он, – одинокие парни частенько сбегают».
Усаживаясь в машину в тот понедельник вечером, Харальдссон все-таки испытывал известное удовлетворение от проделанной за день работы. Правда, разговор с Юханом Страндом не добавил ничего нового. В последний раз Юхан видел Рогера в пятницу после занятий. По его сведениям, вечером Рогер собирался к Лизе. Он не имел ни малейшего представления о том, куда тот мог подеваться после этого. Свен Хеверин явно получил длительное освобождение от школы. Шесть месяцев во Флориде. Он отсутствовал уже семь недель. Мать парня консультировала кого-то в США, и вся семья отправилась вместе с ней. «Некоторым людям везет», – подумал Харальдссон, пытаясь припомнить, в каких экзотических местах ему довелось побывать по работе. С ходу вспомнился только семинар в Риге, но там он половину времени промаялся с животом, и ему запомнилось в основном то, как раздражающе здорово веселились коллеги, пока он не отрывал взгляда от дна синего пластмассового ведра.
Но Харальдссон, как уже говорилось, испытывал известное удовлетворение. Он проработал несколько версий и, главное, обнаружил возможный конфликт между матерью и сыном, указывавший на то, что вскоре окажется, что полиции тут делать нечего. Разве мать в своем заявлении не употребила слово «убежал»? Да, действительно. Ее сын не «ушел» или «исчез», он «убежал». Не указывает ли это на то, что он покинул дом в порыве ярости? Захлопнутая дверь перед раздосадованной матерью. Харальдссон ощущал все большую уверенность. Парень отправился в Стокгольм расширять кругозор.
На всякий случай Харальдссон все-таки решил по пути завернуть к дому Лизы, чтобы немного пообщаться с соседями. Ему хотелось там чуть-чуть покрутиться, с тем чтобы несколько человек смогли потом его узнать на случай, если кто-нибудь заинтересуется ходом расследования. Может, кто-то из них даже видел Рогера, при самом благоприятном раскладе – шедшим в сторону центра и вокзала. Затем он собирался заехать к матери, чтобы слегка надавить на нее и узнать, насколько часто они ссорились. Отличный план, посчитал он, заводя машину. Тут зазвонил мобильный телефон. Беглый взгляд на экран телефона заставил его чуть-чуть похолодеть. Хансер.
– Какого черта ей надо? – пробормотал Харальдссон, снова заглушая мотор. Может, не отвечать? Заманчиво, но вдруг парень уже вернулся. Возможно, именно это Хансер и хочет ему сообщить. Что он все время был прав. Он ответил.
Разговор продолжался всего 18 секунд и со стороны Хансер состоял из четырех слов.
– Где ты? – были первыми двумя.
– В машине, – в полном соответствии с истиной ответил Харальдссон. – Я только что побеседовал с учителями и подружкой в школе, где учится парень.
К своей великой досаде, Харальдссон сам услышал, что занял оборонительную позицию. Его голос прозвучал уступчиво. Чуть тоньше обычного. Черт, он ведь сделал все как надо.
– Немедленно приезжай.
Харальдссон только собрался объяснить, куда направляется, и спросить, почему такая спешка, но не успел ничего сказать – Хансер уже положила трубку. Чертова Хансер. Он завел машину, развернулся и поехал в отделение полиции.
Там его встретила Хансер. Холодные глаза. Слишком аккуратно уложенные светлые волосы. Прекрасно сидящий и наверняка дорогой костюм. Ей только что звонила взволнованная Лена Эрикссон, которая интересовалась, что происходит, и теперь она сама вынуждена задаваться тем же вопросом. Что происходит?
Харальдссон быстро рассказал о проделанном за вторую половину дня, сумев четыре раза вставить, что получил дело только сегодня после обеда. Если ей хочется предъявить кому-то претензию, то следует обратиться к дежурившим в выходные.
– Обязательно, – спокойно ответила она. – Почему ты, зная о том, что с делом вышла проволочка, не проинформировал меня? О таких вещах мне непременно следует знать.
Харальдссон почувствовал, что история принимает нежелательный оборот. Он начал оправдываться:
– Подобное случается. Не могу же я, черт возьми, бегать к тебе, как только машина дает маленький сбой. У тебя ведь есть дела поважнее.
– Важнее, чем проследить за тем, чтобы мы незамедлительно начали поиски пропавшего ребенка?
Она смотрела на него вопросительно. Харальдссон молчал. Такое в его план не входило. Никак не входило.
Это происходило в понедельник. А теперь он стоял в мокрых носках на краю болота. Хансер пустила в ход всю артиллерию: опрос соседей и прочесывание местности, масштабы которой увеличивались с каждым днем. Пока без всякого результата. Накануне Харальдссон столкнулся в отделении с комиссаром полиции лена и небрежно заметил, что эта история им обойдется недешево. Много народу работает по многу часов, чтобы отыскать парня, который развлекается в столице. Толком разобрать реакцию комиссара Харальдссон не сумел, но когда Рогер вернется со своей маленькой экскурсии, комиссар наверняка вспомнит его слова. Тогда он поймет, сколько денег попусту растратила Хансер. Подумав об этом, Харальдссон улыбнулся. Должностная инструкция – это одно, а интуиция полицейского – совсем другое. Такому не выучишься.
Харальдссон остановился. На полпути к холму. Одна нога вновь провалилась. На этот раз основательно. Он вытащил ногу. Без ботинка. Харальдссон успел лишь увидеть, как жижа хищно засасывает черный ботинок сорок третьего размера, а носок левой ноги тем временем впитал еще несколько миллилитров холодной воды.
Черт возьми, с него хватит.
Достаточно.
На колени, руку в ил, достать ботинок. Потом он поедет домой. Другие могут носиться тут и прочесывать эту проклятую местность. А ему надо оплодотворять жену.
