Ха Чиын
Ледяной лес
Настоящая Кисэ совершенно отличалась от образа в моей голове: почему-то мне все оракулы представлялись седыми старцами, окутанными шлейфом мистики и бормочущими что-то себе под нос. Она же казалась по-детски наивной, когда смотрела на меня своими большими глазами цвета спелого граната. На ее губах играла улыбка.
– Простите за мою бестактность! Но вы такой забавный. Взгляд как у испуганного олененка. Просто загляденье!
Все слова вылетели из моей головы, стоило лишь мне посмотреть на Кисэ. Никогда прежде я не встречал женщины, которая бы говорила так свободно и открыто. Хотя, признаться честно, я вообще редко общался с девушками своего возраста.
– Хватит, Кисэ, ты смущаешь Кою. Не нужно потешаться над моим невинным другом.
Хотя бы в этот раз Тристан заступился за меня, но я все еще обижался на него за то, что он отвернулся, когда мне так нужна была его поддержка. Похоже, он прочитал мои мысли, неловко улыбнулся и потупил взгляд.
– Ладно, на самом деле я рада знакомству. Позвольте мне наконец-то представиться. Кисэ. Вот так, без фамилии, – произнесла девушка, а затем, оглядевшись, добавила: – Я не могу себе позволить такое дорогое место. Надеюсь, вы угощаете, Коя?
– Да, разумеется.
Мы зашли в кафе «Мареранс», в котором частенько бывали с Тристаном. Довольная Кисэ заказала чашку чая и кусочек торта. Меня смущали ее поведение и темперамент, и я надеялся, что смогу поскорее сбежать.
– Не волнуйтесь, я тоже занятой человек, поэтому вас не задержу. Только доем и сразу уйду.
Я с изумлением разглядывал ее, а она продолжила говорить с набитым ртом:
– Я нормально отношусь к аристократам. Если я создала партию для людей, это еще не значит, что я презираю каждого носителя знатной фамилии. Не нужно сравнивать меня с теми пустоголовыми активистами типа Найгеля, которые на каждом шагу кричат о свержении аристократической власти.
– Тогда зачем вам создавать партию?
– Зачем… Будущее указало мне. Вы бы поступили так же на моем месте, если бы увидели то, что видела я. Еще немного – и такие понятия, как «простолюдин» и «аристократ», исчезнут.
Наконец-то Кисэ стала похожа на оракула. Однако мне, как представителю знатного рода, стало не по себе от ее слов, поэтому я спросил:
– Все случится в этом году? Как вы и предсказали – в конце тысяча шестьсот двадцать восьмого?
Кисэ, уронив ложку, громко засмеялась, будто потеряла рассудок. Крошки бисквита полетели во все стороны. Тристан вздохнул, вынул из кармана платок и нежно вытер ей подбородок.
– Триста-а-ан, почему ты раньше нас не познакомил? Твой друг такой забавный, он мне нравится. Очень-очень.
Я попытался скрыть замешательство, прикрыв рот ладонью, и сделал вид, что закашлялся. Она разительно отличалась от дам из высшего общества.
Вдруг Кисэ прекратила смеяться и серьезно спросила:
– Господин Коя де Морфе, кто вам такое поведал? Неужели я?
– Нет, но об этом говорят повсюду: на площади, в музыкальных салонах…
– «1628 год станет концом для всех нас!», «Какой смысл работать в поте лица, совершенствовать свои музыкальные способности, ведь мы все умрем!» – это вы слышали?
Я молчал. С ее лица исчезла улыбка. Теперь Кисэ напоминала драматическую актрису. Я больше не видел в ее багряных глазах детской наивности, которая магнитом притягивала меня, – теперь их наполняла лишь печаль.
– Только для глупцов реальность выглядит столь примитивно. Все произойдет очень тихо. Никто не узнает. За исключением тех, кто умеет видеть. А вот вы… Вы станете непосредственным участником этого события.
– Не понимаю. Какого события?
– Конца.
Кисэ говорила загадками, и я вопросительно посмотрел на Тристана. Однако друг не заметил моего взгляда: он не сводил глаз с девушки.
– Когда грусть станет снегом, что укутает Эден, многие покинут нас. Но вы справитесь, ведь вы человек, который не скрывает слез, – добавила она, рассматривая улицу за окном.
Кисэ ушла, а я еще какое-то время сидел неподвижно.
Неужели это и есть оракул, о котором все толкуют? Или она обычная шарлатанка, как и говорила матушка? Правда ли она видела конец света?
– Догадываюсь, о чем ты думаешь, Коя. Но она не сумасшедшая, – сказал Тристан тихим голосом.
– Я не считаю ее сумасшедшей, может, немного бесшабашной. А где вы познакомились? – поинтересовался я.
– Это случилось довольно давно. На том вечере, после концерта.
– Подожди, как она смогла туда попасть?
– Не знаю. Она часто появляется в неожиданных местах. Сегодня она на собрании уличных бродяг в грязной таверне, а завтра уже кружится в вальсе на балу среди знатных особ. Но чаще всего ее можно увидеть на площади Монд. Кисэ довольно непредсказуема.
Рассказывая о ней, Тристан не переставал улыбаться, как будто говорил о самом близком человеке. Мне вдруг показалось, что мой друг влюбился. Но об этом я решил умолчать, лишь позволил себе заметить:
– Я и подумать не мог, что вы с Кисэ давние друзья. Она очень необычная. И…
– И говорит о конце?
– Ты ей веришь?
– Я… – Тристан откинулся на спинку стула и задумчиво сказал: – Верю. Каждому ее слову.
В том, что он говорил, не было ничего необычного. Многие пасграно и вообще простолюдины верили ее предсказанию. Но меня не покидало чувство, что Тристан чего-то недоговаривает.
– Ты любишь ее? – наконец отважился я задать тревожащий меня вопрос.
Тристан на мгновение замер, но в его чертах не было ни намека на волнение или беспокойство. Он просто и уверенно сказал, как будто говорил о чем-то само собой разумеющемся:
– Она – мое все.
Глава 04
Зов Ледяного леса
«История Эдена», эпиграфом к ней служат такие слова:
«Мы, пилигримы, жители города,
Все наши порывы устремляем сюда».
Тристан ходил на все светские мероприятия города, а в остальное время пропадал на площади Монд.
Кисэ часто появляется в неожиданных местах: сегодня она на собрании уличных бродяг в грязной таверне, а завтра кружится в вальсе на балу среди знатных особ. Но чаще всего ее можно увидеть на площади Монд.
Все, что делал мой друг, было ради нее.
Я забежал в свою комнату, чувствуя, что еще немного – и сердце взорвется от переизбытка эмоций. Не медля ни секунды, я сел за фортепиано. Стоило мне открыть крышку, как пальцы привычно запорхали по клавишам. Музыка, музыка, музыка. Лишь благодаря ей я мог выплеснуть все, что накопилось внутри.
– Почему ты не скажешь ей о своих чувствах? Почему не сделаешь предложение? Любая девушка будет на седьмом небе от счастья, если услышит от тебя такие слова.
– Уже делал.
– И что она? Неужели отказала?
– Сказала, что не может выйти за меня, потому что скоро умрет. Представляешь, как ужасно быть оракулом: ты можешь увидеть даже собственный конец. Но я отшутился, пообещав жениться на ней, если ее предсказание не сбудется.
– А Кисэ?
– Она поцеловала меня. Теперь я как могу стараюсь проявлять свою любовь, понимая, что завтра Кисэ может меня покинуть. Я дорожу ей так сильно, будто каждый день рядом с ней – последний. Ловлю каждое ее движение в страхе, что больше никогда ее не увижу. Когда ко мне приходит осознание, что она здесь, рядом со мной, то чувствую огромное облегчение, которое тут же сменяется печалью. Я отдаю ей всю свою любовь, всего себя.
Пятнадцать лет… Пятнадцать лет я считал его самым близким другом. Он всегда был рядом со мной, в отличие от Баэля. А я… Даже не догадывался, что у него может быть любимый человек.
Красивая мелодия превращалась в откровенный ужас: я уже не просто играл, я бил по клавишам, вымещая свою боль.
Дверь в комнату внезапно отворилась. Матушка. Наверное, пришла сказать, что выбросит инструмент, если я продолжу издеваться над ее слухом.
– Господин, к вам гость.
Оказалось, это был слуга. Я даже не потрудился оглянуться и закричал что есть силы:
– Не хочу никого видеть!
– Но…
Чья-то рука опустилась на мое плечо. Я резко сбросил ее и развернулся, чтобы посмотреть, кто передо мной. Но замер на месте, как только увидел лицо посетителя.
– Сочинил новую мелодию? Скажу откровенно: уши завяли, пока ее слушал.
Передо мной стоял тот, кого я не видел уже несколько месяцев, – Антонио Баэль.
Я предложил ему сесть, попросил слугу принести чаю и больше не произнес ни слова. Меня все еще переполняла обида.
Баэль изучал меня взглядом, затем тяжело вздохнул.
– Не стоит так пугаться. Я пришел извиниться.
– Как-то слабо верится, что ты пришел сюда по своей воле. Признайся честно, тебя заставил Тристан?
Видимо, я совсем выжил из ума. Почему я говорю с такой злостью? Но Баэль весело рассмеялся:
– Тристан все время твердил мне, что ты бываешь очень милым, а я никогда этого не замечал, но теперь вижу. Ты злишься на меня, да?
– Зачем ты пришел?
Баэль ответил, пожав плечами:
– Хотел рассказать, что теперь тоже посещаю салон госпожи Капир. Пытаюсь загладить свою вину перед тобой.
– …
– Ладно, я хожу туда еще и потому, что хорошо отношусь к хозяйке.
Меня обуревали странные эмоции: я не чувствовал ни капли радости, лишь сильное огорчение. Это не то, чего я хотел.
– И еще вот, возьми.
Баэль достал из кармана листок, который оказался пригласительным билетом.
– Не хочу хвастаться, но это самые лучшие места. Концерты не удалось провести сразу после моего возращения, пришлось дожидаться, когда закончатся концерты основного репертуара.
– …
– Откажешься от билетов?
Я опустил голову, уставившись в пол. Баэль оставил приглашение на столе и направился к выходу.
– Мне лучше тебе вообще ничего не говорить. Почему ты опять в слезах? Ты же мужчина.
– Ничего я не плачу!
– В чем тогда дело? Я извинился, чего ты еще от меня хочешь?
Я постарался вложить во взгляд всю обиду и осуждение.
– Почему ты не сыграл для меня?
– Что?
– Когда у Тристана было плохое настроение, ты всегда играл для него. Но никогда – для меня. Ах, точно, как я мог забыть! Антонио Баэль бесплатно выступает только перед теми, кто ему дорог. Получается, мне придется заплатить. Сколько ты хочешь, о величайший маэстро нашего времени? Я же как раз один из тех мерзких аристократов, которых ты ненавидишь всей душой, которые понимают лишь язык денег. Давай, цена не имеет значения, я тут же выпишу тебе чек! – выпалил я на одном дыхании и уставился на Антонио.
Я был уверен, что мои слова разозлят его, но Баэль выглядел абсолютно спокойным. Он молчал, а затем произнес с улыбкой:
– Прекрасно. Думаю, что ты уже достаточно унизил меня. Мы квиты. Больше не будем вспоминать тот инцидент. Мне хочется, чтобы ты перестал меня избегать.
Я молча отвернулся. Мне вдруг стало совестно из-за своего ребячества. Баэль вышел из комнаты, а приглашение так и осталось лежать на столе. Я прочитал: «Ложа второго яруса». И правда, самое лучшее место.
Я рассеянно смотрел на билет, как вдруг с улицы услышал крик Баэля:
– Выходи немедленно, Коя де Морфе! Ты нанес мне личную обиду! Вызываю тебя на дуэль!
Я бросился к окну. На лице Баэля играла улыбка, совершенно не подходящая человеку, вызвавшему другого на дуэль. Пребывая в недоумении, я вдруг увидел у него в руках футляр от скрипки. Я схватил плащ и как на крыльях сбежал по лестнице. Почему-то хотелось смеяться.
– И куда же мы идем?
– Туда, где никто не найдет твое бездыханное тело, – без тени улыбки ответил Баэль.
Два часа мы ехали на повозке и около часа шли пешком. Я был весьма встревожен, но все равно следовал за ним. Довольно долго мы брели по узкой тропинке, пока не оказались в горах, но Баэль все не останавливался и продолжал идти. Я уже не понимал, что происходит. Мы действительно будем стреляться? Но тогда зачем ему скрипка?
Я не чуял ног и готов был свалиться от усталости, но вдруг заметил, что Антонио замер на месте, прислушиваясь к чему-то. Все вокруг выглядело незнакомым, я не имел ни малейшего представления, куда мы пришли. Нас окружал густой лес.
Антонио пробормотал:
– Никак не найду.
– Баэль?
– Кажется, мы заблудились, Коя.
Я плюхнулся на землю, совсем выбившись из сил и тяжело дыша. Баэль смотрел на меня с ухмылкой. В этот момент я готов был застрелить его, если бы только мог стоять на ногах.
– Сразу видно аристократа. Только не говори, что тебя утомила наша небольшая прогулка.
– Мне плевать, что ты обо мне думаешь. Но, пожалуйста, скажи, куда мы идем?
Не удостоив меня ответом, Баэль опустил футляр на землю и аккуратно открыл его, будто опасаясь повредить скрипку.
Я почувствовал, как все внутри сжалось от страха.
– Баэль, это же… Это же…
Он снова едко ухмыльнулся.
– Успокойся, ничего не случится.
– Не прикасайся к ней!
– Прекрати раздувать из мухи слона. Несколько месяцев назад я уже брал ее в руки. Если бы она действительно убивала, я уже давно был бы мертв.
Все страхи вдруг испарились – перед моим взором появилась Аврора. Баэль аккуратно поднял ее в воздух и нежно погладил, видимо не собираясь играть. Затаив дыхание, я наблюдал за ним.
Он, как будто чем-то раздосадованный, вернул скрипку в футляр и спросил:
– Ты когда-нибудь слышал?
– Что?
– Язык музыки.
Баэль оставил в покое футляр и сел рядом со мной, скрестив ноги. Запрокинув голову, он устремил взор в небо и произнес:
– Жизнь – самое дорогое, что у меня есть. Я не могу умереть, пока не исполню свою мечту. Несколько месяцев назад я впервые достал скрипку, как только получил одобрение Тристана.
– Как он мог согласиться?
– Да, это было непросто. Похоже, тебя интересует, как мне удалось уговорить друга, который поклялся отказаться от нашей дружбы, стоит мне лишь прикоснуться к Авроре? В тот день, когда ты убежал в слезах, мы с Тристаном заключили пари: я играю для умирающего маркиза – он соглашается с моим желанием прикоснуться к Авроре.
Узнаю Тристана. Да, он мог пойти на такое.
– Я достал ее в тот же день, но не рискнул играть. У меня не было уверенности, что она признает во мне своего хозяина, поэтому я просто оставил ее в своей комнате. А на следующий день она заговорила со мной.
Я в замешательстве посмотрел на Баэля. По его интонации стало понятно, что он не шутит. Антонио вообще редко демонстрировал чувство юмора.
– Она говорила не по-человечески. Это был язык музыки. Я слышал его впервые, но прекрасно понял. Скрипка приказала мне отнести ее…
– Куда?
– В Ледяной лес.
Услышанное потрясло меня. Всего лишь пару месяцев назад я рассказал ему легенду о Ледяном лесе, но почему-то был уверен, что сейчас он говорит о чем-то мне неизвестном.
Баэль посмотрел по сторонам и продолжил:
– Только что я слышал похожий шепот, но не разобрал, откуда он доносится. Скрипка тоже молчит. Интересно почему? Может быть, мы уже пришли?
По спине пробежал холодок, я огляделся. Нас окружали совершенно обычные деревья, ни одно из них не было покрыто льдом.
– Скажи, что все это глупая шутка. Уже темно, нам нужно возвращаться.
Баэль нахмурился и резко повернулся ко мне.
– Я привел тебя, чтобы поделиться сокровенным… – Он прервался на полуслове и вскочил с места. – Ты слышал это?
– А должен был? – спросил я, поднимаясь вслед за ним.
Баэль всматривался в глубь леса. Лихорадочный блеск его глаз не на шутку испугал меня. Говорят, что многие гении сходят с ума, не в силах совладать со своим талантом, – неужели он тоже…
– Это музыка!
– Музыка?
Баэль взмахом руки заставил меня замолчать. Я прислушался. Но сколько бы я ни напрягал слух, в ушах звучали лишь ветер да шелест листвы.
– Прекратилось. Видимо, он избегает людей, – еле слышно пробормотал Баэль и быстрым шагом направился к футляру.
Когда он достал скрипку и смычок, я испугался и понял, что должен помешать ему.
– Нет, Баэль, нет!
Я смирился с тем, что он уже брал ее в руки, но не мог позволить ему играть! Баэль провел смычком по струнам, прежде чем я успел отнять скрипку. Раздался визг.
Я замер на месте. Антонио сыграл первую ноту – до, но вместо привычного звука я услышал стон, наполненный радостью и гневом. Скрипка будто злилась за долгое ожидание и благодарила за вновь обретенную свободу.
У меня не осталось никаких сомнений – Аврора была живой.
– Отлично! Она ответила! Мы на месте.
Он снова как одержимый уставился куда-то в пустоту, на лице его появилась безумная улыбка.
Дрожа всем телом, я не мог найти в себе сил, чтобы встать. Что-то происходило, что-то разрывающее реальность пополам.
Теперь Баэль несколько раз сыграл вместе до и ре. Скрипка издавала глухие, неприятные уху звуки. Антонио будто пытался разбудить Аврору после долгого сна. Только когда скрипка отозвалась красивой трелью, Баэль начал выводить полноценную мелодию.
Сладостная музыка будоражила, заставляя плакать. Меня раздирали противоречивые желания: хотелось закрыть уши, чтобы только не слышать этой демонически зачаровывающей мелодии, и в то же время – продолжать внимать ей до тех пор, пока не умру. В тот момент для меня перемешалось все на свете: я не знал, где правда, а где ложь, и даже перестал различать грань между жизнью и смертью. Но мне не было страшно.
Скрипка продолжала петь, и казалось, что так будет вечно.
Я крепко зажмурил глаза, закрыв голову руками, и чувствовал, как колотится сердце, будто вот-вот вырвется из груди. Музыка сводила с ума, но остановить ее было невозможно.
Мелодия мощной волной глубоко проникала в сознание и душу.
Прекрати, Баэль. Нет, продолжай. Остановись. Пожалуйста. Нет, играй еще…
– Коя.
Кто-то потряс меня за плечо. Я открыл глаза.
Сколько прошло времени? Тело болело, словно я преодолел десятки километров. Чьи-то руки подняли меня.
– Обернись.
Я послушался и вытянул руку, будто пытаясь дотянуться до горизонта. Это движение отняло те немногие силы, что еще оставались, и мне показалось, что небо вот-вот упадет на меня. Душу заполнила беспросветная печаль.
Вокруг нас сотни деревьев будто исполняли загадочный танец в блеске солнца. Белоснежный, ослепительный мир, где нет места грязи и пороку. Безупречный мир. Словно музыка Баэля.
Как зачарованный, я посмотрел на друга. Его глаза светились радостью, а во взгляде читалось: «Я знал, что он существует».
Без сомнения, в биографии Иксе описано именно это место, где деревья выглядят заледеневшими оттого, что раскалены внутри.
Передо мной шумел Ледяной лес.
Я долго не мог оторвать глаз от завораживающей картины, но почему-то не чувствовал ни капли удивления оттого, что легенда оказалась реальностью. Я боялся пошевелиться, уверенный, что от малейшего моего движения сказка тут же исчезнет.
Время текло незаметно, прошел, наверное, уже не один час, когда я снова услышал какой-то звук. Сначала было немного страшно, и я едва сдержался, чтобы не вскрикнуть. Неужели это был чей-то шепот? Или снова шорох листвы, качающейся на ветру?
Я прислушался и наконец-то понял, о чем говорил Баэль. Одновременно похожий на шепот и шум ветра – это был язык музыки.
В отличие от Антонио, я не понимал ни звука, но был абсолютно уверен, что Лес заговорил с нами. Я оглянулся и посмотрел на друга. Он приложил палец к губам, будто бы предостерегая от чего-то. Кивнув в ответ, я стал ждать.
И вот снова раздался звук. Потом еще один, и вскоре в воздухе зазвучала мелодия. Мне даже показалось, что деревья вибрируют. Я вздрогнул от испуга. Тут же захотелось развернуться и броситься наутек, но Баэль, будто прочитав мои мысли, остановил меня, схватив за руку. Его прикосновение отрезвило меня, и я снова прислушался к звукам Леса.
Можно ли сыграть такую мелодию? Есть ли хоть один инструмент, способный ее воспроизвести? Нет. Это невозможно. Это была не просто музыка – дыхание мира, которое исполняли дуэтом горы и волны моря, а дирижировало ими бескрайнее небо. Только Мотховен мог слышать и понимать эту музыку.
Деревья вокруг нас были музыкантами. Каждая заледеневшая веточка была струной, которую задевал ветер, ставший смычком. Лес выступал в роли маэстро. Должно быть, именно так звучала вечность. Я слышал безупречность, красоту и безграничную гармонию звуков. Как смел я говорить, что сочиняю музыку, как смел считать себя неплохим пианистом? Никто в мире, ни один маэстро никогда не сможет снова назвать себя музыкантом, если услышит эту мелодию.
Я полностью растворился в музыке Леса, пока до моего сознания не донеслось чистое звучание скрипки. Пронзительное и одновременно успокаивающее, оно ничуть не уступало мелодии бога музыки Мотховена.
Оглянувшись, я не поверил своим глазам: Баэль начал играть.
Скрипка дарила Ледяному лесу безупречную мелодию. Я наблюдал, как заиндевевшие листья, словно крупные снежинки, осыпаются с белоснежных веток. Спустя мгновение деревья-музыканты замолчали, будто вслушиваясь в исполнение Баэля. Он уверенно водил смычком, желая показать богу музыки все свое мастерство, вкладывая в мелодию лишь ему присущую чувственность.
Это сон или явь? Я видел все своими глазами, но никак не мог поверить в происходящее. Звучала музыка, которая, казалось, будет литься вечно, и в душе я надеялся, что так и будет.
Вдруг к сольной мелодии скрипки добавился новый звук – Лес стал оркестром, аккомпанирующим Баэлю, и все лишь для единственного зрителя, для меня. Я снова ощутил двоякое чувство: хотелось до боли в горле кричать, чтобы кто-нибудь услышал мой зов и пришел разделить со мной наслаждение, и в то же время я хотел один владеть этой тайной, остаться единственным зрителем фантастического выступления.
Дрожь охватила тело. Я смотрел, слушал и впитывал каждую ноту. Озноб был таким сильным, что мне казалось – смерть близко. Музыка продолжала литься, легко преодолевая октаву за октавой, и ничто не могло ее остановить. Я был готов отдать свою жизнь, свою душу, только чтобы слушать ее вечно.
Но… У каждой мелодии есть свой конец, даже у самой прекрасной, звучащей как вечность.
«Музыка рождается здесь, где она и умирает», – вдруг подумал я.
Мелодия Баэля становилась все тише.
По моим венам раскаленным свинцом текло сожаление. Из груди рвался крик, но внутренний голос умолял быть как можно тише ради последних нот прекрасной мелодии. На глазах выступили слезы, и я с горечью сказал себе: «Коя, ты всего лишь зритель, тебе не по силам справиться с этой музыкой».
Наконец Лес тоже погрузился в тишину. По лицу Баэля градом тек пот. Пытаясь отдышаться, он сжимал в объятиях Аврору. Скрипка уже не излучала демонического сияния, теперь в ее блеске чувствовалось почтение к своему маэстро.
Мелодия давно смолкла, но глубоко в душе я верил, что она будет звучать вечно.
Стояла глубокая ночь, когда мы покинули Ледяной лес. Ни я, ни Баэль до самого дома не проронили ни слова. Мне было интересно, что он сейчас чувствует. Пока мы ехали в экипаже, я всматривался в темноту, думая о том, что все случившееся было лишь наваждением.
Слишком красиво… Слишком далеко.
Но замерзшие слезы на моем лице говорили об обратном.