Ха Чиын
Ледяной лес
Мужчина на заднем ряду поднялся с места и громко выкрикнул:
– Пятьдесят миллионов! Это последняя цена, готов поспорить, никто не сможет предложить больше!
Зал сковала тишина, и в этот момент пламя свечей колыхнулось, как-то по-особенному отразившись от скрипки, и мне показалось, что Аврора насмехается над всеми.
Распорядитель, глядя на мужчину, открыл рот от изумления, но быстро взял себя в руки и провозгласил:
– Пятьдесят миллионов… Может ли кто-то предложить больше?
Никто не решался нарушить тишину. В глубине души я не мог смириться с тем, что скрипка попадет в руки скупщика редкостей. Однако никто больше не поднял ставку, ни у кого не было такой огромной суммы. Но достоин ли тот человек стать хозяином Авроры?
И вдруг…
– Пятьдесят с половиной миллионов, – произнес тихий голос.
Люди стали озираться. Я последовал их примеру и окаменел, когда понял, кто назвал такую цену.
Господин, предложивший пятьдесят миллионов, с недоверием смотрел на нового участника торгов, который не выглядел как обладатель столь внушительной суммы.
– Аукцион не место для глупых шуток! Ты уверен в серьезности своих намерений? – закричал мужчина, в его голосе звучало раздражение.
– Именно.
Богач с красным от гнева лицом, тяжело дыша, повернулся к распорядителю и сказал сквозь зубы:
– Шестьдесят миллионов. Это финальная цена.
Тихий голос произнес:
– Семьдесят миллионов.
Мужчина резко обернулся:
– Семьдесят миллионов? У тебя точно есть такие деньги?
– Не думаю, что я должен отчитываться перед вами. Я буду говорить лишь с организаторами аукциона.
Мужчина злобно захрипел:
– Я владелец банка «Зенон». Среди наших клиентов самые состоятельные люди города! Если ты действительно такой богатый человек, ты определенно входишь в их число, не будешь же ты расхаживать с такой огромной суммой в кармане, верно? Назови свое имя!
Теперь мне стало понятно, откуда у этого господина такие большие деньги. Банк распространил свое влияние далеко за пределы Эдена, его филиалы есть практически в каждой стране. «Зенон» – единственное место в городе, где самые богатые граждане хранят свои сбережения. Похоже, незнакомец – один из них.
– Тогда мне несказанно повезло. Будьте добры сейчас же выдать мне банковский чек. – Новый хозяин Авроры усмехнулся и холодно продолжил: – На имя Антонио Баэля, носителя титула де Моцерто.
– Что-то я не могу вас признать, кто вы?
– Видимо, и я по ошибке принял вас за Тристана Бельче.
– Я действительно Тристан Бельче, а вот поверить в то, что передо мной сейчас стоит Антонио Баэль, я никак не могу. За три года мой друг точно написал бы мне хоть одно письмо. И если бы Антонио Баэль вернулся, то первым делом он навестил бы меня. Он бы…
Молодой гений холодно усмехнулся и поднес скрипку к груди.
– Я посвящаю эту мелодию тебе в качестве извинения.
Он тут же начал играть.
Я не ожидал, что мастерство Баэля, которое и до его отъезда было безупречным, может стать более искусным. Он играл еще виртуознее. Идеальное исполнение… Нет, куда лучше. Из скрипки лился насыщенный чистый звук.
Мы с Тристаном пристально наблюдали за мягкими движениями смычка. Может ли хоть кто-то на свете сравниться с этим гением?
– Ну что, снова друзья? – обратился к Тристану Баэль, широко раскрыв объятия. В одной руке была зажата скрипка, в другой – смычок.
Тристан внимательно изучал лицо друга, а затем крепко обнял.
– Так уж и быть, прощаю, но только в этот раз. Еще одна такая выходка – и нашей дружбе конец.
– Не волнуйся, такого не повторится. Покидать Эден я больше не планирую.
– Почему?
– Гастроли меня утомили. Конечно, я заработал много денег, но на этом все.
Тристан широко улыбнулся:
– Заработать целое состояние всего за три года. Звучит как глупая шутка.
– На самом деле больше денег у меня нет. Моя банковская ячейка теперь полностью пуста. Если бы тот банкир повысил ставку, я бы проиграл.
Тристан и Баэль смотрели друг другу в глаза, а затем громко рассмеялись. Я молчал все это время, но не выдержал и прервал их веселье:
– Пообещай, что не будешь играть на ней.
Услышав это, они оба уставились на меня. Антонио нахмурился, а Тристан смотрел как на сумасшедшего.
– Ты что, действительно запрещаешь ему играть на скрипке?
Я сделал вид, что не услышал вопроса, и повторил:
– Пообещай, что не станешь играть на Авроре.
Тристан перевел взгляд на Баэля, с трудом натягивая улыбку.
– Коя решил очень нелепо пошутить. Не думаю, что даже Антонио Баэль, которого ничего не пугает в этом мире, отважится притронуться к этой скрипке.
Юный де Моцерто ничего не ответил, и улыбка пропала с лица Тристана. Как я и думал, Баэль уже все решил.
– Антонио, неужели ты всерьез собираешься играть на Авроре? Хочешь взять ее в руки? Разве не знаешь, что о ней говорят? – грозно произнес Тристан, еле сдерживаясь, чтобы не схватить Баэля за грудки.
– Я все прекрасно знаю. Но какой смысл покупать ее, если я не буду играть на ней?
– Ты хочешь умереть? Вернулся лишь за этим?!
Люди вокруг стали оборачиваться на нас. Пытаясь успокоить Тристана, я схватил его за локоть, но он грубо оттолкнул меня.
– Предупреждаю тебя, Антонио Баэль. Если ты хотя бы прикоснешься к этой проклятой скрипке, то я не хочу тебя больше видеть. Хотя я и так тебя не увижу, ведь ты, скорее всего, тут же умрешь!
Выкрикнув эту фразу Антонио в лицо, Тристан резко развернулся и выбежал из зала. Я проводил его взглядом, а затем повернулся к Баэлю и задал вопрос, который волновал меня все это время:
– Ты его нашел?
Юный де Моцерто не ответил. Но я догадался сам. Он не нашел. Иначе бы его холодная улыбка исчезла.
– Я найду. Смогу. Верю, что когда-нибудь я его встречу, – ответил он, нахмурившись.
Может, он недоволен тем, что я лезу к нему в душу? Но если бы он не хотел моего участия, мог бы не рассказывать о своей мечте.
Баэль молчал, затем равнодушно посмотрел на меня.
– Ну что, идем к тебе, Коя?
– Ко мне домой?
– Я хочу оценить твой прогресс и понять, выгонять мне тебя из нашего трио или нет.
Дома ждало новое фортепиано. Однако стоило мне переступить порог, как матушка накинулась на меня с возмущениями:
– Ты совсем рехнулся? Выпросил деньги у отца, потратил больше двух миллионов пер и не сказал мне ни слова! И на что? На какое-то жалкое пианино! Ты даже не хочешь быть профессиональным музыкантом! Допустим, ты выиграешь конкурс де Моцерто, и что…
Матушка запнулась на полуслове, увидев Баэля за моей спиной. Я был уверен, что это затишье перед очередной бурей, и уже приготовился к новому потоку брани, как вдруг:
– Неужели сам Антонио Баэль де Моцерто почтил нас своим визитом? Кое так повезло, что его друг – такой выдающийся человек! Проходите, чувствуйте себя как дома!
– Благодарю, мадам, – вежливо ответил он, склонив голову в почтительном поклоне.
Я внимательно смотрел на мать, не зная, что сказать. Не было и дня, чтобы она не перемывала кости Баэлю, а теперь – только посмотрите! – рассыпается в любезностях. Видимо, она поняла, о чем я думаю, и, что-то неразборчиво пробурчав, немедленно вышла из комнаты.
– Невероятно, – пробормотал я.
– Что-то не так?
– Нет, все в порядке, проходи.
Баэль, с интересом рассматривая дом, последовал за мной. Он впервые был у меня в гостях, поэтому я немного нервничал.
– Шикарное поместье. Хотя чему я удивляюсь, вы же самая богатая семья Эдена.
Я сделал вид, что не услышал его насмешку.
Когда мы зашли в мою комнату, слуги уже заканчивали с установкой инструмента. Я попросил у них чаю со сладостями и подошел к фортепиано. Только когда пальцы прикоснулись к гравировке «Кристиан Минуэль», я окончательно осознал, что теперь это мой инструмент.
– Отличное фортепиано. Оно подходит тебе больше, чем то, созданное Джеем Каноном. Ну что же… Могу ли я стать твоим первым слушателем? Ты ведь еще ни для кого не играл на нем?
Баэль подошел ко мне, разглядывая фортепиано. Я замер в нерешительности, но затем все же сел за инструмент. Первое исполнение я обещал отцу, но не мог отказать Антонио в просьбе. Открыв дрожащими пальцами крышку, я вдруг подумал о том, что Тристан расстроится, ведь он тоже хотел услышать мое первое исполнение на новом инструменте.
По привычке я провел рукой по клавишам и заиграл от ноты до. Прикосновение к новому фортепиано рождало во мне такие же волшебные эмоции, как и музыка, льющаяся из него. Мне казалось, я вовсе не играю, а скольжу по волнам мелодии.
Я исполнил короткий задорный вальс и заметил, как легкая улыбка скользнула по лицу Баэля.
– Неплохо.
– Я очень рад! Ведь это самая большая похвала, на которую ты способен.
Антонио, пожав плечами, рассмеялся. Окрыленный его реакцией, я сыграл еще несколько пьес. После путешествия он стал больше улыбаться, и я был безмерно этому рад.
Вскоре принесли чай, и я сел рядом с Баэлем за столик, стоящий рядом с фортепиано.
– Меня долгое время не было в Эдене. Расскажи, как сейчас обстоят дела. О чем говорят?
– Пасграно теперь в большем почете, чем раньше. Все обсуждают предсказание оракула Кисэ. – Я задумался. – А еще в последнее время появляется все больше музыкальных салонов. Молодые музыканты обретают популярность благодаря выступлениям и на таких мероприятиях, не только на конкурсах.
– Музыкальные салоны?
Баэль нахмурился, было заметно, что ему не понравились эти слова. Мне тут же захотелось рассказать ему о салоне госпожи Капир.
– Самый известный принадлежит супруге маркиза Ионаса де Капира. Пойдем туда вместе в следующий раз?
– Даже не знаю… Мне нужно готовиться к праздничным концертам. После аукциона Ренар Канон предложил мне выступить в его концертном зале. Я буду играть каждый день в течение недели.
Он сказал об этом невзначай, но для меня новость оказалась такой неожиданностью, что от удивления я чуть не вскочил со стула.
– Ты будешь выступать в Канон-холле целую неделю?
– Почему ты так удивляешься?
А что еще мне оставалось? Только величайшие маэстро могли выступать на сцене Канон-холла, да еще и на протяжении недели. Конечно, Баэль – трехкратный обладатель титула де Моцерто, но ему ведь двадцать пять, он слишком молод.
– Это потрясающе! Ты, как всегда, умеешь удивлять.
– Было бы чему удивляться. А ты, как обычно, мыслишь слишком узко. Для меня это только начало.
К чему стремится Баэль? Что он будет делать после того, как найдет своего истинного ценителя?
Вдруг ко мне пришло осознание. Тот, с кем я сейчас веду дружескую беседу, оставит после себя значимый след в музыке.
– Кстати, Коя. – Голос Баэля отвлек меня от размышлений.
– Да?
– Во время путешествия я услышал одну странную историю.
– Какую?
– Она рассказывает о некотором месте в Эдене, о существовании которого я даже не догадывался.
Я вопросительно посмотрел на него. В тот момент Баэль выглядел как любопытный ребенок.
– Знаешь ли ты о Ледяном лесе?
Глава 03
Предсказание Кисэ
Здесь музыка рождается, и здесь же она засыпает.
– Ледяном лесе?
– Да, ты тоже ничего не слышал?
– Ты имеешь в виду ту старую легенду? – задумчиво переспросил я.
– А что, существует легенда? – оживился Баэль.
– Да, она упоминается в биографии основателя Эдена – Иксе Дюдро.
– Можешь вспомнить, что именно там говорится?
Я начал свой рассказ, воскрешая в памяти знания по истории Эдена и некоторые факты из биографии Иксе Дюдро.
Сегодня Эден является городом-автономией. За триста лет до появления Анакса, когда еще не было единого календаря, он представлял собой дикие земли, утопающие в снегу. Но все изменилось с тех пор, как Иксе Дюдро – первый де Моцерто – провозгласил себя хозяином этих мест. С ним приехали его сподвижники, называвшие себя дюдронами. Благодаря усилиям Иксе, который помогал жителям и обучал их всему, что знал сам, община сильно разрослась. А затем на этом месте возник великолепный город – обитель искусств и культуры. Иксе развивал светское искусство и запрещал шаманские культы. Через триста лет на соседних землях появилось новое государство Анакс. Именно тогда был создан единый календарь.
Король Анакса обрадовался, когда узнал, что этот прекрасный город не принадлежит ни одной стране, и вознамерился захватить его. Его действия вызвали возмущение, но не жителей Эдена, а вождей соседних племен. Они объявили, что пойдут войной на королевство, если Анакс поглотит Эден.
– Войной?! – недоумевал король Анакса.
– Именно так, – отвечали вожди.
– Не потому, что хотите завладеть им, а потому, что желаете ему свободы?
– Именно так.
Король долго раздумывал: на одной чаше весов был прекрасный город свободы Эден, а на другой – союз племен, выставивших против Анакса бесчисленные войска. Но король не захватил город, а приказал обозначить его на карте как Священную землю – не из страха, а из уважения к ее жителям.
Именно с тех пор Эден стали называть священным городом бога музыки Мотховена, не принадлежащим ни одной стране в мире. Племенные союзы, жившие по соседству, образовали государство – вожди стали королями, и лишь Эден неизменно пребывал свободным. Дюдро, который за всю жизнь искренне любил лишь дерево, не оставил потомков, и единственным его наследием стали пилигримы.
Следующие поколения жителей Эдена произвели на свет много талантов, особенно в области музыки. Поэтому наш город обрел известность как родина всех музыкантов.
– Говорят, что незадолго до смерти Иксе сжег то дерево, о котором заботился всю жизнь.
– Всю жизнь заботился о дереве? Звучит жутко.
– Но самое странное – оно не сгорело. Наоборот, остыло до такой степени, что покрылось льдом. Когда Иксе понял, что натворил, он бросился к дереву, вымаливая прощение. Но как только коснулся его ствола, то истлел, превратившись в пепел.
Баэль хмыкнул:
– Чушь какая-то.
– Доля правды в этом есть. По словам известного ученого Кириони, прикосновение к предмету, разогретому до высоких температур, ощущается как холод, а не жар. То дерево казалось покрытым инеем, но было горяче́е, чем огонь преисподней.
Баэль молчал, переваривая мой ответ, а затем внезапно спросил:
– Какое отношение эта история имеет к Ледяному лесу?
– Ты помнишь, что стало с деревом?
– И?..
– По словам биографа Иксе, который и придумал название лесу, после смерти основателя Эдена дерево никуда не делось. Как только с него падала засохшая ветка, из нее тут же вырастало новое дерево. Так постепенно на этом месте возник лес. Казалось, что эти бело-сизые деревья покрыты инеем, но на самом деле внутри них жил испепеляющий жар. Автор пишет, что видел Ледяной лес своими глазами, но насколько достоверна эта информация? В ту эпоху люди любили все преувеличивать и приукрашать.
Баэль задумался. По его заинтересованному взгляду я понял, что эта часть истории пришлась ему по душе. Я решил продолжить:
– Это просто легенда. В Эдене нет такого леса.
– Думаю, он существует. Я хочу найти его. Где находился дом Иксе Дюдро?
Я долго вглядывался в его лицо, не понимая, шутит он или нет.
– Слушай, ты действительно думаешь, что дом человека, жившего две тысячи лет назад, сохранился до наших дней?
– Само место же никуда не делось.
– Но никто не знает, где точно он жил.
– Одно мы знаем точно: в Эдене.
Видя по-детски воодушевленное лицо Баэля, я не смог сдержать улыбки. В этот момент я был очарован его искренним простодушием.
– Если хочешь, могу дать тебе прочитать эту книгу.
– Спасибо, конечно, но я ненавижу читать. Мне достаточно твоего рассказа. Ладно, мне пора.
– Так скоро?
– Я купил себе новые апартаменты. Дом отца слишком далеко от центра города. Хочу побыстрее осмотреть новое жилище.
Да, видимо, за три года Баэль и правда заработал целое состояние, раз смог позволить себе дом в самом центре.
Я проводил его до двери и пообещал, что обязательно загляну в гости.
Через несколько дней мы с Тристаном по традиции отправились в салон госпожи Капир. Друг предлагал и Баэлю присоединиться к нам, но тот отказался.
– Как думаешь, он еще не открывал ларец, в котором лежит Аврора? Не прикасался к ней?
Тристан, пожав плечами, ответил:
– Наверное, нет, раз еще жив.
– Тридцать лет прошло с тех пор. Может, она больше не опасна?
– Ты сам ее видел. Скажи, тебе показалось, что она утратила свою демоническую силу?
– Нет.
Сияние скрипки завораживало, словно манило в свои сети новую жертву. Аврора будто пыталась донести до всех, что у нее только один хозяин – великий Мотховен.
На горизонте показался дом маркиза, и у меня вдруг возникло странное предчувствие. В окнах не горел свет, и не слышалась музыка.
– Неужели сегодня все отменяется?
– Не думаю, иначе нас бы заранее оповестили.
Гадая, что же случилось, мы постучали в дверь. К нашему удивлению, нам открыла сама хозяйка. Прекрасные черты ее лица сегодня были омрачены вуалью скорби.
– Прошу прощения, но мероприятия не будет.
– Ничего страшного, мы все понимаем. Вы очень бледная, у вас что-то произошло? – с волнением в голосе спросил Тристан.
Госпожа Капир смотрела рассеянным взглядом куда-то вдаль, прикусив губу, а затем расплакалась, прислонившись к плечу моего друга.
Мы провели ее в дом.
– Что случилось? Расскажите, молю вас. Я сделаю все возможное, чтобы помочь, – искренне сказал я.
Госпожа Капир долго молчала, лишь изредка утирая текущие по щекам слезы, и наконец сказала нетвердым голосом:
– Мой муж сильно болен. Врачи говорят, что он не переживет сегодняшнюю ночь. Я прошу прощения, но у меня есть к вам просьба, именно поэтому я не отправила вам письмо об отмене сегодняшнего вечера.
– Не извиняйтесь! Мы сделаем все, что в наших силах. Мадам, вам стоит только попросить.
Я был готов сделать для госпожи Капир все, чтобы хоть как-то отплатить ей за всю доброту и внимание ко мне.
Госпожа Капир, с трудом подбирая слова, ответила:
– Он хочет послушать…
– Какую-то определенную музыку?
– Хочет перед смертью еще раз услышать его игру… Игру Антонио Баэля.
Теперь все понятно.
Мы с Тристаном переглянулись. Похоже, новость о возвращении Баэля затмила собой новость о конце света. По крайней мере, для маркиза Капира.
– Не плачьте, я приведу его, и как можно скорее.
– О, Тристан! Я вам так благодарна…
Движимый внезапным импульсом, я схватил друга за руку.
– Стой, пойду я.
Тристан заметно удивился, но кивнул в знак согласия. Я тут же бросился стрелой наружу и, не помня себя, помчался по аллее, обрамленной высокими тополями.
Зачем я остановил Тристана? Хотел убедиться, что после нашей беседы про Лес Баэль стал считать меня другом? Или, может, я просто не представлял, как успокоить рыдающую госпожу Капир, оставшись с ней наедине? Единственное, в чем я был уверен в тот момент: у меня получится уговорить Баэля.
На площади Монд я поймал первый попавшийся экипаж. К счастью, адрес Баэля был мне известен, несмотря на то что в гостях у него я так и не побывал. Спустя несколько минут я уже стучал в дверь его дома.
– Баэль! Это я, Коя!
Дверь он открыл почти сразу и хмуро уставился на меня.
– С чем пожаловал?
Я попытался объяснить ему ситуацию, но вышло довольно сумбурно.
– Госпожа Капир… То есть ее муж, маркиз, при смерти. Но он хотел бы напоследок услышать твою игру. Пойдем со мной, умоляю.
Я был уверен, что он согласится. Разве можно отказать умирающему в последнем желании? На его месте я не раздумывал бы ни секунды, тронутый такой просьбой.
Однако холодное лицо Баэля не дрогнуло. Мое воодушевление тут же сошло на нет, и я вдруг осознал, что совершил ужасную ошибку.
– Все аристократы считают музыкантов кем-то вроде своих слуг, которые должны бежать по первому их зову?
Услышав в его голосе презрение, я понял, что совсем не подумал, как Баэль воспримет просьбу госпожи Капир. Он ведь даже незнаком ни с маркизом, ни с его супругой.
– Это не так! Он умирает, понимаешь? Твоя игра может облегчить его страда…
– Мне все равно, умирает он или нет, – перебил меня Антонио. – Меня это не касается. Я не мальчик на побегушках. Никто не смеет мне приказывать, когда и кому играть! Даже ты!
Я смотрел на него и молчал. Почему я решил, что этот человек изменился? Может, сбило с толку то, что несколько дней назад он улыбнулся мне? Как мог я допустить даже мысль о том, что понимаю его? Откуда появилась слепая уверенность, что он наконец признал меня и стал моим другом?
– Я не хотел обидеть тебя… Прости, Баэль…
Только не плакать. Ты не должен показывать слабость, Коя.
Уговоры не помогали. Слезы застилали глаза.
«Самый настоящий плакса», – вдруг вспомнились слова матери.
– Я не считаю тебя мальчиком на побегушках… Но очень прошу, сыграй для маркиза в последний раз. Он прекрасный человек. Ты и сам это поймешь, когда познакомишься с ним.
– Какой же ты идиот! Я уже сказал, что мне все равно! Тем более у меня на носу концерты. Как ты думаешь, кто-нибудь из богатеев захочет отдать огромные деньги за билет, когда узнает, что я безвозмездно сыграл по первому зову какого-то аристократишки? Они все тут же притворятся умирающими, чтобы я сыграл и для них тоже. Я не занимаюсь благотворительностью. Даже если меня попросит сам Мотховен. Я никогда не буду бесплатно играть для людей, которые мне безразличны. Музыка – мой способ выжить, я зарабатываю на жизнь благодаря ей! Ведь я не отпрыск богатого рода, как некоторые! Живешь на всем готовом. Как же ты мне противен! – бросил мне в лицо Баэль и захлопнул дверь.
Я стоял в оцепенении и чувствовал, как по щекам катятся слезы. Его жестокие слова глубоко ранили меня, но зато теперь все стало предельно ясно. Вся неприязнь Баэля, которую я ощущал с самой первой встречи, была связана с моим происхождением.
– Мне так стыдно… Прости меня… За то, что хотел стать твоим истинным ценителем.
– Я так и знал, что ничего не выйдет, – сказал мне Тристан, когда я подъехал к дому маркиза.
Он помог мне выйти из экипажа, и я заметил, что его глаза наполнены тревогой.
– Может, поедешь домой?
– Нет, я не оставлю госпожу Капир.
– Тогда постарайся успокоиться и вытри слезы. Твое состояние еще больше ее расстроит, – сказал он, протягивая мне платок.
Я промокнул глаза. Голова нещадно болела, но я постарался прийти в себя.
Я вернулся в дом один, в дверях столкнулся с госпожой Капир. В поисках поддержки она сжала мою руку, но не проронила ни слова. Было видно, что она держится из последних сил.
Через какое-то время входная дверь распахнулась. На пороге показался Тристан, следом за ним шел Баэль. Я был не в силах смотреть на него – отвел взгляд. Сердце снова заныло от боли.
– Антонио Баэль, это действительно вы. Спасибо, что нашли время и почтили нас своим визитом.
Госпожа Капир бросилась к ним навстречу, и все ее жесты выражали глубокую признательность. Баэль лишь коротко поздоровался, не проявляя каких-либо эмоций, и последовал за ней наверх, в спальню маркиза. Тристан подошел ко мне и предложил пойти с ними. Мы поднялись на второй этаж, в комнату маркиза.
В спальне царил полумрак, и казалось, что все вокруг уже было окутано дыханием смерти.
– Ионас, он пришел. Ты так хотел услышать его…
Госпожа Капир осеклась, но через мгновение снова позвала дрожащим голосом:
– Ионас?
Ответом ей была тишина. Тристан вскрикнул.
Комната закружилась у меня перед глазами, и я оперся плечом о стену, чтобы не упасть. Слезы снова потекли по щекам.
Маркиз был хорошим человеком, как и его супруга. Он любил музыку, восхищался живописью и высоко ценил поэзию. Ионас Капир был настоящим пилигримом города искусств.
Рыдания его супруги разорвали тишину. Тристан подошел к хозяйке дома и молча приобнял за плечи. Я понимал, что ничем не смогу помочь, поэтому тихо развернулся и направился к выходу. Но вдруг объемный звук скрипки заполнил собой все пространство. Я обернулся.
Баэль играл.
Полилась тихая траурная мелодия, по-своему прекрасная. Ужасно, но рыдания госпожи Капир звучали как песня, будто дополняя ее. Вскоре ее плач стал совсем неслышен, но музыка продолжала звучать.
Госпожа Капир подняла голову и внимательно посмотрела на Баэля.
– Когда человек уже не дышит, его слух все еще восприимчив к звукам вокруг, – неожиданно для самого себя пробормотал я, словно произнося траурную речь.
Госпожа Капир подарила мне слабую улыбку, от которой у меня защемило сердце, и слегка кивнула.
Похороны состоялись через несколько дней, тихо, как и хотел маркиз. Известный литератор Элиан Холц прочитал прощальную речь, Иллаис, художник, близкий друг Ионаса Капира, написал посмертный портрет, который поставили рядом с надгробием. Оркестр, появившийся на свет благодаря поддержке маркиза, играл траурный марш.
До самого конца церемонии мы с Тристаном ни на шаг не отходили от госпожи Капир. Баэль так и не пришел.
После всего случившегося я решил посвятить всего себя музыке – играл целыми днями, не выходя из дома, готовился к конкурсу де Моцерто.
Я забыл о существовании Баэля, позволил себе стать увереннее и пообещал выиграть ради отца.
Меня будто обуял ненасытный голод. Как одержимый я искал встречи со знаменитыми музыкантами – не просто для души, а для того, чтобы чему-то у них научиться. Остальное время полностью принадлежало фортепиано. Я играл, играл и играл до тех пор, пока пальцы не переставали слушаться.
В один из таких дней, когда я был полностью погружен в новую мелодию, в комнату вошла матушка. Она была явно чем-то рассержена.
– Нет, ты бы только слышал заявления этого оракула Кисэ! Требует политической партии для народа. Кто вообще будет слушать простолюдинов? Пусть между собой разбираются, а в наши дела не лезут!
– О чем вы говорите, матушка?
– Про Кисэ! Оракула, который пугает всех концом света. Кисэ пытается надоумить простолюдинов создать Республиканскую партию. Представляешь, Кисэ призывает позволить обычным гражданам участвовать в политической жизни Эдена.
Почему-то мне захотелось разобраться в происходящем, хотя обычно политикой я не интересовался.
– Сегодня на главной площади собираются простолюдины, чтобы обсудить создание партии. Госпожа Памон из соседнего поместья предлагает мне посмотреть на это безобразие, говорит, что будет занятно. Ей лишь бы поглазеть, а к чему это все приведет, она не понимает!
Я решил, что мне не помешает проветриться и заодно поприсутствовать при столь любопытном зрелище.
Уже позже, садясь в экипаж, я задумался о Кисэ. Я представлял оракулов людьми с прекрасно развитой интуицией, настоящими стратегами, способными предвидеть будущее, а не волшебниками из сказок.
Интересно, что за человек Кисэ?
– Эден – это не собственность аристократов. Разве Иксе – основатель нашего города – был знатного происхождения? В ту пору не существовало никакого социального деления. Мы все являемся пилигримами города музыки. Почему люди об этом забывают? Мартино называют музыку пасграно вульгарной, а во многие салоны музыкантам незнатного происхождения вход воспрещен. Аристократы неспособны понять истинное искусство и не дают шанса талантам из народа. Разве это справедливо?
На лице оратора застыло выражение театральной скорби. Неужели это и есть Кисэ? Рядом с ним стояла группа людей, среди которых я заметил известного пасграно Аллена Хюберта. Он был знаменитым пианистом, и его имя часто звучало в музыкальных салонах, где собирались мартино.
– Коя? – окликнул меня кто-то.
Я обернулся и увидел своего друга.
– Тристан, какая встреча! Тоже решил прийти?
– Ты же знаешь, я постоянно торчу на площади, сегодняшний день не исключение. А ты почему здесь?
– Так получилось… Знаешь, я послушал, и, в общем-то, они говорят разумные вещи.
Я сказал это с полной серьезностью, но Тристану почему-то стало смешно.
– Странно слышать это из твоих уст. Может, тоже вступишь в партию?
– Хватит тебе! Я ведь не шучу.
Тристан, закинув руку мне на плечо, продолжал тихо посмеиваться. После чего произнес, глядя на трибуну:
– Сейчас выступает Ганс Найгель. Многие простолюдины его поддерживают. Но он действует слишком радикально, так что, думаю, долго не продержится. Забавно, что Найгель выступает против Кисэ, хотя сам неоднократно заявлял о важности поддержки и солидарности. Но, похоже, теперь они работают вместе, ведь создание народной партии – их общая мечта.
Тристан знал куда больше меня, поскольку сам был из простой семьи. Почему-то я почувствовал облегчение, когда узнал, что выступающий сейчас вовсе не Кисэ.
– Того, кто стоит в первом ряду, ты знаешь. Талантливый пианист-пасграно Аллен Хюберт. Жаль только, что происхождение не позволило ему стать мартино. Он так и не смог показать всего, на что способен. Аллен – близкий друг Ганса. Видишь туповатого на вид мужчину позади них? Это Коллопс Мюннер, коллега и преданный поклонник Аллена. Страшный человек, ради своего кумира готов на все. Он недолюбливает Баэля, ведь тот, став мартино, теперь презирает пасграно.
– Ты знаешь все на свете.
Тристан усмехнулся:
– Расскажу вот еще что. Баэль ненавидит Хюберта. А тот отвечает ему взаимностью, и его верный пес Коллопс плетет козни против Антонио.
– И как же Баэль на это реагирует?
– Не знаю. Наверное, оттачивает свой талант, чтобы снова продемонстрировать, что он не ровня пасграно.
Я задумался. Мне вдруг стало интересно, как дела у молодого де Моцерто. Мы не виделись с того самого дня, когда умер маркиз.
Ганс Найгель закончил речь и спустился с трибуны. Я вдруг вспомнил еще об одном человеке.
– А где же Кисэ?
– Кисэ?
Тристан, изменившись в лице и слегка прикусив губу, стал разглядывать людей около трибуны.
– Вон там, – указал он на человека, разговаривавшего с Найгелем.
Сперва я подумал, что друг ошибся, и решил уточнить:
– Я имею в виду оракула.
– Ну, это и есть оракул Кисэ.
– Подожди, ты имеешь в виду ту молодую женщину?
Тристан кивнул. Я уставился на нее в изумлении. Легендарный оракул Кисэ – женщина? Одежда на ней была мужской: брюки и черный плащ, на голове – шляпа. Единственное, что выдавало в ней женщину, – копна длинных рыжих волос.
И вдруг она обернулась, как будто почувствовав мой взгляд. Я попытался отвернуться, но Кисэ уверенным шагом направилась в нашу сторону. Секунда – и все, кто стоял перед нами, расступились, бросая на нас с Тристаном косые взгляды.
В чем дело? Почему все так пристально смотрят?
Ответом мне стала улыбка, которая расцвела на лице Кисэ:
– Тристан Бельче! Сколько лет!
– Да, Кисэ, давно не виделись.
– Что же ты не подошел? Прожигал меня взглядом и опять собирался тихо уйти? Тебе самому не надоело?
– Прости-прости. Сегодня я с другом.
Тристан подтолкнул меня вперед, и я посмотрел ей в глаза, которые внимательно изучали меня. Должно быть, она ненавидит аристократов, раз хочет создать партию для народа.
Я попытался завязать разговор:
– Я Коя де Морфе. Надеюсь, у вас нет предрассудков насчет мартино?
На это Кисэ громко расхохоталась, и я почувствовал, что от стыда у меня горят уши. Я посмотрел на Тристана в надежде, что он как-то сгладит неловкость, но друг отвернулся.