Х. С. Булацев
Избранное. Статьи, рецензии, рассказы, письма
Для общественных позиций и направленности самой «Камско-Волжской газеты» весьма показательно и ее отношение к Парижской коммуне, основные события которой произошли за долго до появления этой газеты. Ко времени выхода ее первого номера (январь 1872 г.) международная реакция чинила уже суд и расправу над коммунарами.
Антинародные газеты на разные лады торжествовали победу, соревнуясь в самой бесстыдной клевете и на участников Парижской коммуны, и на тех, кто им сочувствовал. «Московские ведомости» называли Коммуну «безумным мятежом, оргией постыдных злодейств, кровавой мистификацией», а коммунаров «парижской сволочью»; «Санкт-Петербургские ведомости» и «Голос», сбросив либеральные маски, трубили о том, что если бы Комму на победила, то это был бы чуть ли не конец света. Перепуганный «Голос», возмущаясь «чудовищными методами борьбы шайки парижских пролетариев», со вздохом облегчения уверял, что России это не угрожает, так как «здесь нет пролетариата». Этим столичным «голосам» старательно подпевали и провинциальные издания. «Новороссийский телеграф», например, с радостью сообщал, что Европа «могла еще раз убедиться в невозможности переустройства общества методами парижских революционеров», а «Киевский телеграф», называвший Парижскую коммуну «великой опасностью», которая угрожала господством пролетариата не только Франции, когда получил известия о кровавой расправе с коммунарами, поспешил «поздравить не версальцев, а цивилизацию».
В этом торжествующем вое реакции, как справедливо заме чает Б. С. Итенберг в своей книге «Россия и Парижская коммуна»7, нелегко было защищать честь Коммуны на страницах русской легальной печати. Тем не менее слово правды о Парижской коммуне прозвучало в России достаточно внушительно. И прозвучало оно прежде всего со страниц революционно-демократических изданий. «Искра» и «Отечественные записки» дали достойный бой клеветникам Коммуны и мужественно поведали читателям о том, что в Париже произошел не анархический мятеж, а революция пролетариата. Мы знаем, как Щедрин в очерках, опубликованных в «Отечественных записках», по словам Ленина, классически высмеял когда-то Францию, расстрелявшую коммунаров. В этой связи бесспорный интерес представляет отношение к Парижской коммуне провинциальной «Камско-Волжской газеты». Этот интерес усугубляется тем обстоятельством, что до сих пор отношение передовых людей России к Парижской коммуне изучается только по публикациям столичных изданий. Между тем это историческое событие получило большой резонанс и в провинции, и в национальных окраинах России, т. е. всюду, где, по выражению Ленина, страдал и боролся пролетариат8. Можно провести разные свидетельства того сочувствия и понимания, с каким была воспринята судьба Парижской коммуны в провинции и национальных окраинах России, но в этой статье речь идет о «Камско-Волжской газете», и потому подробнее остановимся на ее отношении к Коммуне.
Сообщения «Камско-Волжской газеты» были связаны в основ ном с дальнейшими судьбами участников Парижской коммуны, а также с тем, как был воспринят ее опыт в самой Франции и за ее пределами. Уже 7 января 1872 г. «Камско-Волжская газета» информировала читателей: «Всех заключенных за последнее восстание до сих пор еще насчитывают во Франции до 15 000; к новому году ожидали что-нибудь вроде амнистии, но надежды пока не оправдались», а 28 января газета сделала уточнение, взятое из французских газет: «Общее число лиц арестованных по делу Коммуны, равняется 53 515 человекам».
Все симпатии «Камско-Волжской газеты» были на стороне этих арестованных, и она их не скрывала, хотя знала, ка кие за это могут последовать кары. Но приведем еще несколько сообщений газеты, относящихся в 1872 г.
«Из Парижа получаются довольно неутешительные известия. В промышленности и торговле полный застой и вследствие того в среде рабочего населения господствует страшная бедность, принимающая размеры грозного пауперизма. Тысячи рабочих семей лишены всяких средств снискать себе хоть самое скудное пропитание, многие буквально умирают с голоду. Не говорим уже о том, что тысячи бедных женщин, мужья которых приговорены к смерти или ссылке за участие их в действиях Коммуны, лишились своих кормителей и терпят страшную нужду, но правительство Тьера требует еще с них судебных издержек и отнимает у них последние крохи, последнюю домашнюю утварь для того, чтобы покрыть издержки военного суда, приговорившего мужей этих несчастных женщин к смерти, тюремному заключению или к ссылке» (1872. № 96).
«В последние дни в Париже много произведено арестов. Понятно, что аресты и слухи о предполагаемых строгих мерах ко всем лицам, чем-нибудь замешанным в дела Коммуны, вызвали панику, и многие предпочитают искать убежище в Бельгии и Англии, чем ожидать правосудия от правительства ультрамонтанов… Ненависть большинства народа против версальского собрания начинает обнаруживаться с новой силой, как в то время, когда версальское правительство беспощадно и жестоко подавило Коммуну» (1872. № 73).
Месяцем раньше, сообщая о попытках восстановления монархии во Франции (после подавления Парижской коммуны), «Камско-Волжская газета» заявляла: «Но нужно иметь очень низкое понятие о нравственных качествах французской нации, чтобы пола гать, что она способна будет долго выносить правительство, основанное на насилии» (1872. № 58).
Регулярно публикуя такие материалы, газета, однако, не ограничилась информационными сообщениями. Например, в июле 1873 г. она поместила несколько обстоятельных статей Н. М. Ядринцева, содержащих весьма любопытный анализ уроков Парижской коммуны (1873. № 65, 71, 81). Выводы автора были, разумеется, далеки от марксистских, ибо они делались с позиций крестьянского идеолога. Но хорошее знание истории революционно го движения во Франции позволило ему высказать мысли, представляющие бесспорный интерес. В этих статьях, опубликованных под общим заголовком «Судьбы провинции и провинциальный вопрос во Франции» и подписанных псевдонимом Н. Затуранский, обосновывалась прежде всего закономерность Парижской коммуны. Вся система жизни во Франции, по утверждению Ядринцева, была направлена к тому, чтобы отучить народ от общественных дел, разрознить общество, убить в нем ум и самодеятельность. В таких условиях Париж и социал-демократы, почувствовав снова момент решительных действий, трепетали революционной страстью и желанием немедленного разрешения социального вопроса. Версальское же правительство увидело страшную опасность в руках вооруженного Парижа. «Это были два крайних полюса французской жизни, воспитанные всей предшествующей историей. Сошедшись, эти партии могли только ринуться друг на друга, и они ринулись…»
Выражая сожаление по поводу того, что новая революция во Франции «окончилась без всякого результата», обозреватель «Камско-Волжской газеты» объяснил это тем, что «парижане к главным вопросам жизни сами явились неподготовленными». И неподготовленность эта, по мысли Ядринцева, проявилась прежде всего «в отсутствии всякой солидарности сельских масс и городских рабочих классов». «Поэтому Париж потерпел поражение не столько от версальцев и консервативных буржуазных депутатов, сколько от отсутствия сочувствия к Парижу всей Франции, т. е. сельского и провинциального большинства. Провинциальный вопрос, таким образом, составил самую слабую сторону французской истории, и Франция поплатилась за небрежение к нему многими своими несчастиями и неудачами».
Но какие пути и решения предлагал автор статей во имя того, чтобы избежать на будущее этих несчастий и неудач? Главным образом – «прочное политическое воспитание всего народа». «До тех пор, – утверждал он, – пока прогрессивное меньшинство Франции, хотя бы и с лучшими стремлениями, будет расходиться с народом и не позаботится о его воспитании, она будет постоянно чувствовать задержки своего развития и испытывать внутренний разлад».
Осуществление этой задачи, т. е. такого политического воспитания народа, какое бы гарантировало революционное обновление его жизни, представлялось Ядринцеву делом долгим и отдаленным. По крайней мере Франции, по его словам, «предстоит вековая работа впереди». При этом, правда, он высказал пророческую мысль о том, что плодами французского гения, которому Европа обязана разрешением многих общих вопросов, смогут воспользоваться гораздо раньше другие народы. Это и впрямь звучало пророчески, если учесть, что критика французской жизни явно подразумевала и критику общественных порядков России, а выводы и намеки автора были обращены к русскому читателю. «Мы полагаем, – заключал свои статьи Ядринцев, – что роль русских брать все хорошее из опытов всех наций, избегая всего вредного. Словом, мы стремились к возбуждению самостоятельности русской мысли и критики».
На возбуждение самостоятельности русской мысли и на во с питание общественной активности своих читателей были рассчитаны все публикации «Камско-Волжской газеты», посвященные и Парижской коммуне, и другим революционным выступлениям трудовых масс европейских стран. Газета внимательно следила за политическими событиями как в самой России, так и за рубежом. И тщательно отбирала из потока сообщений то, что с ее точки зрения представляло действительный интерес. Характерно, что она не жалела газетной площади, когда сообщала о революционном движении в Испании и Италии или когда писала о деятельности Международного общества (Интернационала). Газета опубликовала почти полный текст «Воззвания к демократии», подписанного Гарибальди, из которого особо выделила слова: «Умственное возрождение должно быть завершено облегчением пролетариата, который не находит обеспечения против голода в своем труде, служащем к обогащению других» (1872. № 65).
11 августа 1872 г. «Камско-Волжская газета» информировала о том, что 2 сентября в Гааге соберется конгресс Международного общества, который обсудит изменения в уставе Общества с происшедшими событиями во Франции и на котором выступит главный секретарь Карл Маркс.
Когда в Испании поднялось революционное движение и пролетариат в некоторых промышленных центрах (по примеру парижан) стал провозглашать Коммуны, газета подробно сообщала об этих событиях, подчеркивая, что это победы приверженцев Международного общества (1873. № 79).
Из всего сказанного можно со всей определенностью заключить, что «Камско-Волжская газета» не была органом «малых дел», хотя какое-то внимание она им уделяла. Это была прежде всего газета четко выраженной демократической направленности, последовательно отстаивавшая в неравной борьбе интересы трудового народа и сыгравшая заметную роль в политическом воспитании своих читателей (а они были не только в Казани и по всему Поволжью, но даже в Сибири). Газета имела все основания, подводя итоги первого года, заявить о себе: «Истекший год был годом борьбы за существование, которую газета вынесла хотя с большим трудом, но, смеем сказать, с честью» (1873. № 11). Газета с честью выдержала борьбу и второй год, но большей жизни ей не было суждено. В самом начале третьего года, не выдержав притеснений цензуры и преследований администрации, она вынуждена была прекратить свое существование.
Несмотря на свой короткий век, «Камско-Волжская газета» составила одну из ярких страниц истории русской провинциальной прессы, свидетельствуя не только о политическом пробуждении русской провинции 1870-х годов, но и о том огромном влиянии, которое оказала на это пробуждение революционно-демократическая печать. То было время, когда, по словам Ленина, народничество было господствующим направлением и в его общем потоке пролетарско-демократическая струя не могла еще выделиться. Но во имя приближения той поры и подготовки тех условий, когда ее выделение стало возможным, посильную лепту внесла и «Камско-Волжская газета». И в этом ее неоспоримое достоинство и заслуга.
1972 г.
Примечания
1 Короленко В. Г. Из истории областной печати: сб. в па мять А. С. Гациского. Н. Новгород: Изд-во Новгор. ученой архив. комиссии, 1897. С. 24.
2 Русская периодическая печать (1702–1894): справ. M.: Изд-во полит. лит., 1959. С. 548–549.
3 Красоты обывательской журналистики // Дело. 1873. № 11. С. 46–66.
4 Короленко В. Г. Указ. соч. С. 25. – Любопытно, что и царская цензура, находя «Камско-Волжскую газету» самою тенденциозною и вредною из всех подцензурных газет», называя ее «органом и центром общения лиц, находящихся под надзором полиции», вынуждена была признать одновременно, что «газета, издаваемая Агафоновым, ведется с искусством и даровитостью» (ЦГИА. Ф. 776. Оп. 4. Ед. хр. 516. С. 84, 86).
5 В обширной переписке между Главным управлением по делам печати и казанским цензором то одной, то другой стороной отмечалось, что сотрудники «Камско-Волжской газеты» «в постоянном озлоблении возмущают рабочий класс против имущих» и что «в общем характере помещаемых в означенной газете статей почти всегда так или иначе возбуждается неприязнь к настоящему порядку, к правительству, к высшим и имущественным слоям». Цензура не смогла простить газете даже опубликования тоста, произнесенного на обеде у местного заводчика, ибо тост был за рабочих, «мозолистые руки которых неустанно работают на заводе, доставляя тем славу своим хозяевам» (ЦГИА. Ф. 776. Оп. 4. Ед. хр. 516. С. 59, 74, 84 и др.). Почти целую страницу газета отвела, например, на перепечатку материалов о крестьянском бунте Купянского уезда Ново-Екатеринославской волости (1872. № 62).
6 Добролюбов Н. А. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 9. М.: Гослитиздат, 1964. С. 408.
7 Итенберг Б. С. Россия и Парижская коммуна. М.: Изд-во АН СССР, 1971. С. 74.
8 Не зря же Главное управление по делам печати немедленно отреагировало на это выступление Ядринцева и поспешило напомнить казанскому цензору, что «настоящая социально-критическая статья, будучи совершенно неуместна по-своему существу в газете подцензурной, а особенно провинциальной, не подходит и под разрешенную для этого издания программу» (ЦГИА. Ф. 776. Оп. 4. Ед. хр. 616. С. 62).
Газеты «Северный Кавказ» и «Казбек» накануне и в период первой русской революции
Несомненный интерес для понимания значения первой русской революции представляет изучение опыта легальных провинциальных газет, которые не только вели и сохранили на своих страницах захватывающую летопись событий великих дней революции, но и в определенной мере содействовали наступлению этих дней. К числу таких местных изданий по праву следует отнести ставропольский «Северный Кавказ» и владикавказский «Казбек», опыт которых исследован и оценен еще далеко не в полной мере.
«Северный Кавказ» был одним из лучших провинциальных изданий России конца XIX – начала XX в. Издававшаяся с 1884 г. Д. И. Евсеевым и В. В. Берком, эта газета на первых порах мало чем отличалась от многих других органов провинциальной печати, уделявшей основное внимание «местным нуждам». В поле ее зрения попадали лишь частные вопросы, связанные с жизнью края. «Благонадежность» газеты и ее издание не вызывали сомнений ни у администрации, ни у цензуры. Однако с приходом в «Северный Кавказ» великого осетинского поэта и революционного демократа Коста Хетагурова (в 1893 г.) характер и направление газеты резко переменились. В ней чаще стали появляться публикации, обличительный пафос которых был открыто направлен против самодержавного строя. В начале 1896 г. Коста по заключенному между ним и Д. И. Евсеевым договору стал равноправным совладельцем «Северного Кавказа». Согласно этому договору за Коста Хетагуровым признавалось право «без вмешательства Евсеева» распоряжаться «как относительно распределения труда по составлению нумеров, так и характера сотрудничества»1, т. е. фактическое руководство газетой перешло в руки Коста, превратившего «Северный Кавказ», по справедливому замечанию В. Н. Цаллагова, в «орган революционно-демократической мысли»2.
Влияние Коста Хетагурова на направление газеты и политический характер ее публикаций с особенной силой появилось в 1901 г., оказавшемся последним годом его сотрудничества в «Северном Кавказе». К тому времени ставропольская газета своим последовательным демократизмом, смелыми выступлениями в защиту интересов трудовых масс в полной мере подтвердила общественную значимость серьезной местной печати, задачу которой «Северный Кавказ» видел в том, чтобы проводить «определенную мысль в среду самого общества» (Сев. Кавказ. 1901. № 98) и тем исполнить свой долг перед ним.
Под «определенной мыслью» газета подразумевала революционную мысль, но по цензурным соображениям вынуждена была прибегать к таким вот неопределенным формулировкам. Этот вывод подтверждается анализом выступлений самих публикаций «Северного Кавказа», внимательно следившего за всеми течениями общественной мысли и отдавшего явное предпочтение марксизму как истинно революционному учению. Именно этим объясняется возраставший с каждым годом интерес газеты к марксизму, в пропаганде которого, несмотря на цензурные запреты и притеснения, она особенно преуспела в 1901 г.
Начиная с февраля «Северный Кавказ» в течение всего этого года регулярно помещал статьи, популярно разъясняя своему читателю различные аспекты марксистского учения. По преимуществу это были рецензии на марксистские труды или на книги, содержавшие те или иные толкования марксизма. Так, 17 февраля 1901 г. «Северный Кавказ» опубликовал подвальную статью под заглавием «Масарик (философские и социологические основания марксизма)». Автор статьи, подписавшийся псевдонимом Яков Подневольный, сразу предупредил читателя: «Так как Масарик пользовался материалом, который большинству читателей недоступен, то книга его представляет особенный интерес».
Эту же мысль автор конкретизировал и в конце статьи, подчеркнув, что сама по себе книга Масарика представляет интерес лишь постольку, поскольку в ней приводится большое количество извлечений из марксистских первоисточников, позволяющих познакомиться с основами учения Маркса. Отсылая читателей к этой книге, рецензент наверняка учитывал, что не у многих из них окажется возможность взять ее в руки. Поэтому он подробно излагает те или иные положения марксизма, извлекая их из рецензируемой книги. Попутно он с откровенной издевкой комментирует легкомысленные наскоки Масарика на Маркса и его теорию.
Но обратимся к самой статье. Ее автор, не скрывая своего полного согласия с марксизмом, констатирует вначале, что «исторические события, как и явления природы, управляются внутренними скрытыми законами» и что «марксизм ищет движущие причины» этих законов.
Подготовив читателя к восприятию последующих положений, он продолжает: «Следует обращать внимание не столько на мотивы отдельных хотя бы и выдающихся людей, сколько на мотивы, приводящие в движение целые классы в каждом народе». Затем переходит к вопросу о том, «что же такое классовая борьба». И объясняет: «Это – борьба из-за неоплаченной прибавочной стоимости», подробно останавливаясь при этом на Марксовой теории прибавочной стоимости: «Производство прибавочной стоимости (путем найма и эксплуатации их труда) – вот абсолютный закон современного хозяйства. Само собой, кто может нанимать других, заботится о большем количестве прибавочной стоимости, продающие же свой труд отстаивают лишь свои интересы. Борьба этих противоположных интересов проходит красной нитью через всю историю, образуя тот базис, на котором разыгрываются все события политического, юридического, морального и интеллектуального характера». В развитие этой мысли автор добавляет, что и организация государственной власти вызывается классовыми интересами, необходимостью сохранять и защищать положение господствующих в обществе сил.
«Человечество, – подчеркивает он, – только теперь пробуждается от иллюзии своей идеологии, признав производственные отношения реальным базисом всех других отношений (противоречие классовых интересов). Не сознание человека определяет его бытие, а, наоборот, его общественное бытие определяет его сознание».
Изложив таким образом те положения марксизма, которые рецензенту книги Масарика казались наиболее важными, он в конце статьи, словно бы вспомнив об авторе книги, возвращается к самому Масарику.
«По мнению Масарика, – иронизирует он, – марксизм без всякой критики воспринял учение Гегеля, Фейербаха, позитивизм и т. д. Вообще Масарик, если можно так выразиться, ни в чем не согласен с марксизмом. Образцами его критики могут служить его положения, более выставляемые им, чем доказываемые… Например, марксизм неправ, объясняя экономически мораль, культ, церковную организацию, причем Масарик не только не анализирует содержание источников культа и морали, но вообще отделывается словами „это не верно“, „не доказано“ и т. д. Столь же категорически и столь же бездоказательно Масарик заявляет, что общественных классов и борьбы между ними никогда не существовало и не существует. Между тем вся жизнь служит примером обратного положения». Примечательно, что рецензент, опровергая и высмеивая «курьезные доводы» и «нелепые „аксиомы“» Масарика, обличает его как воинствующего «защитника современного строя», как идеолога господствующих классов, заинтересованного в сохранении существующего порядка вещей. Именно этим он объясняет «еще одно открытие Масарика», утверждающего с серьезным видом, что «человек от природы не только охотно господствует, но столь же охотно подчиняется и слушается», т. е. Масарика вполне устраивают порядки, при которых одни охотно господствуют, а другие столь же охотно подчиняются…
«Понятия нашей головы, – заключает свою статью Я. Подневольный, – суть отражение действительно существующего. Последнее положение, как читатель, наверное, уже заметил, Масарик лучше всего подтверждает собственным примером как критик марксизма».
Мы сочли возможным столь подробно остановиться на этой статье потому, что ее суть и направленность были характерны и для других публикаций «Северного Кавказа», в которых так или иначе популяризовался марксистский взгляд на злободневные вопросы политики и общественной жизни. А такие публикации, подписываемые преимущественно Яковом Подневольным, в течение 1901 г. появлялись на страницах «Северного Кавказа» регулярно.
Остановимся кратко на наиболее значительных из них. 31 марта «Северный Кавказ» опубликовал статью «Эволюция крестьянства», подписанную инициалами Б. З. Н. В этой статье газета впервые упомянула о работе В. И. Ленина «Развитие капитализма в России» (несколько позднее она посвятит этой работе специальную рецензию).
Отмечая необыкновенное богатство статистического материала, использованного в труде Ильина (Ленина) и полностью соглашаясь с его выводом относительно того, что в сельском хозяйстве зажиточное меньшинство сосредоточивает в своих руках такую же долю посева, как и всё остальное крестьянство вместе взятое, автор «Эволюции крестьянства» заключает от себя: «Резюмируя данные эволюции крестьянства, мы должны признать, что на пороге XX века мы уже не имеем права, как сорок лет назад тому, говорить о крестьянстве как о чем-то целом, имеющем общие интересы. И в среду крестьянства проникла, а главное, резко его разложила на части общая всем векам и народам демаркационная линия, которая именуется различием прав на средства производства, а следовательно, на труд и личность себе подобного существа».
Проблеме социального расслоения и пролетаризации крестьянского населения была посвящена и другая статья, опубликованная в газете 17 апреля как рецензия на книгу Каутского «Аграрный вопрос». Вот основные положения статьи, сформулированные как извлечения из книги Каутского:
«Крестьяне, как самостоятельные хозяева, уже не составляют теперь большинства в деревне: под ними стоит значительный слой сельских рабочих, которые не уступают им по численности и интересы которых во всех существенных пунктах тождественны с интересами промышленных наемных рабочих. Следовательно, овладеть массой, организовать ее политически и экономически, поднять ее интеллектуально и морально, довести ее до того, чтобы она была в состоянии взять на себя наследство капиталистического производства, – вот что является главной задачей партии труда.
Очевидно, когда дальнейшее существование наемной системы сделается невозможным, то эти хозяйства перейдут в общественную собственность…
Громадная земельная площадь крупного сельского хозяйства, капиталистический характер которого все более развивается, рост арендной системы, индустриализация сельского хозяйства – вот элементы, подготовляющие почву для обобществления производства…»
Книга Каутского «Аграрный вопрос» была по преимуществу написана на основе европейской действительности, а «Северный Кавказ», словно бы переключая внимание своих читателей с европейских проблем на аналогичные отечественные, буквально через несколько дней после появления рецензии об этой книге Каутского помещает (26 апреля) обстоятельную и восторженно написанную статью о работе, целиком посвященной анализу российской действительности. Это была статья о ленинской книжке «Экономические этюды и статьи», подписанной псевдонимом Владимира Ильича – Владимир Ильин. Название работы В. И. Ленина, вынесенное в заголовок статьи, было выделено крупным, броским шрифтом, но еще крупнее – Владимир Ильин. И уже этим газета достаточно красноречиво выразила свое отношение и к автору «Экономических этюдов…», и к его произведению, характеризуемому рецензентом как выдающееся. С этого, собственно, и начинается его рекомендация: «…Так как работа эта занимает выдающееся место в русской экономической литературе, то мы с особым удовольствием останавливаемся на рассматриваемом произведении». Автор статьи, действительно, с особым удовольствием и достаточно толково старается передать своему читателю аналитическую глубину и блистательную форму изложения мыслей и выводов Ленина. С нескрываемым наслаждением он пересказывает, в частности, содержание тех разделов книги, в которых Владимир Ильин развенчивает «экономический романтизм народнических воззрений», обличая народников как «горячих сторонников мелкобуржуазного производства»; с неопровержимой последовательностью, подчеркивает рецензент, г. Ильин доказывает, что «современное мелкое хозяйство находится в обстановке товарного производства» и что «исправный» крестьянин есть мелкий буржуа, отстаивающий себя борьбой, которая, с одной стороны, постоянно выделяет небольшое меньшинство крупных буржуа, а с другой стороны, выталкивает большинство в ряды пролетариата.
«Всякий из нас, – замечает от себя рецензент, – живя в деревне, не раз мог проверить только что высказанное положение».
И вновь обращаясь к народникам, автор статьи продолжает: «Только народники могут утешать себя такими фразами: „соединяя земледелие с промыслом, кустарь… может продавать свои изделия дешевле фабричных“ и т. д. По этому поводу г. Ильин говорит, что только на гнилом Западе вещи прямо называют их именем, а у нас понижение жизненного уровня трудящихся, задержку введения машин, укрепление всяческой кабалы называют „преимуществом народного производства, соединяющего земледелие с промыслом“. Германские портные, говорит г. Ильин, добиваются от своих хозяев устройства фабрик, тогда как у нас „систему вышибания пота“ благодушно называют „кустарной промышленностью“ и обсуждают преимущества ее перед капитализмом.
Интересно бы знать, спрашивает г. Ильин, нашелся бы хотя в одной капиталистической стране такой „пролетарий“, который бы не был отнесен к пауперам при заработке 33 и 50 рублей в год? А этот заработок специфически русский в кустарной промышленности».
Познакомив далее читателя с тем, как г. Ильин убедительно доказал измену народников лучшим заветам представителей 60-х годов, одушевленных горячей враждой к крепостному праву и идеей всесторонней европеизации России, автор статьи заключает: «В противоположность народническому пониманию современности г. Ильин выставляет свое, но так как наш очерк вышел очень большим, то мы отсылаем читателя к самой книге…»
У читателя не должно было оставаться сомнений относительно того, что понимание современности Ильиным – наиболее верное и обоснованное.
Во всяком случае рецензент (Яков Подневольный), абсолютно убежденный в научной основательности аналитических методов и доказательств автора «Экономических этюдов…», на множестве примеров из разбираемой им работы стремится убедить в этом и своего читателя.
И не только на примерах этой работы. 8 мая он выступает в «Северном Кавказе» с очередной статьей, на этот раз посвященной другому труду В. И. Ленина – «Развитие капитализма в России». (Напомним, что это было повторное обращение газеты к «Развитию капитализма в России».)
«Вот книга, – восклицает в начале своей статьи Я. Подневольный, – о которой большинство наших журналов, несмотря на различие направлений, единодушно отозвалось с похвалой. Интерес темы, громадный фактический материал, которым пользовался автор, научный (здесь и далее курсив в цитатах мой. – Х. Б.) метод исследования и живое изложение – вот бесспорные преимущества работы г. Ильина».
Рецензент, считая невозможным в одной газетной статье подробно познакомить читателя с содержанием капитального труда Ильина, подчеркивает, что он «попытался хотя бы наметить пункты, которые автор детально разработал, связав одной обобщающей идеей. Ильин поставил себе целью рассмотреть, как складывался внутренний рынок для русского капитализма…»
Далее следует изложение основных положений книги, в которых прослеживается процесс капитализации русской деревни и расслоения крестьянских масс на эксплуататоров и эксплуатируемых.
Данные земской статистики, отмечается в статье, констатируют полное разложение крестьянства в России, господства в деревне крестьянской буржуазии. Положение безлошадного и однолошадного крестьянства, коего по данным земской статистики 50 процентов всего числа дворов, может лишь быть диаметрально противоположным; эти крестьяне-земледельцы должны сдавать свой надел в аренду по неимении инвентаря и семян, а свою рабочую силу должны продавать более состоятельным хозяевам, чтобы иметь средства к существованию. Это класс наемных рабочих с наделом, батраков, поденщиков, чернорабочих, строительных рабочих и пр., и пр.
Размышления рецензента о положении нищенствующего и с каждым днем все заметнее разоряющегося большинства крестьянского населения не вызывают, однако, ощущения безысходности. Напротив, они полны исторического оптимизма, которым его самого вооружал автор рекомендуемой книги, а он в свою очередь старается вооружать читателя. Он убежденно и охотно повторяет вывод Ленина о том, что и земледельческий капитализм в России является по своему историческому значению крупной прогрессивной силой, подчеркнув при этом еще раз, что «все выводы и заключения г. Ильин подкрепляет подавляющим обилием цифровых и других данных».