Густав Эмар
Авантюристы. Морские бродяги. Золотая Кастилия (сборник)
Глава XV
Шпион
В первой комнате, которую можно было назвать и залой, и кухней, находились два человека. Это были работник капитана Уильяма Дрейка и какой-то незнакомец. Самого капитана не было. При виде незнакомца глаза флибустьера сверкнули.
Незнакомец сидел посреди комнаты за столом и спокойно завтракал куском холодной говядины, приправленной перцем. Еду он запивал бордо, которое, скажем мимоходом, хотя и стало популярным в Париже только в царствование Людовика XV благодаря герцогу де Ришелье, возвратившемуся из провинции Гиень, где он был губернатором, уже давно ценилось в Америке. Незнакомец был человеком довольно высокого роста, бледнолицым, похожим на отшельника, худым и угловатым. Но его манеры указывали на высокое положение в обществе, а простой, более чем скромный костюм не мог скрыть благородного происхождения.
Когда флибустьер вошел, незнакомец искоса, не поднимая головы, бросил на него взгляд из-под густых ресниц и продолжил завтрак.
У флибустьеров все было общее. Каждый брал у другого, видел тот или нет, все, что было нужно, – оружие, порох, одежду, пищу. И тот, у кого делался заем, не должен был обижаться или выражать даже самое легкое недовольство. Подобная вольность в обращении с чужим имуществом не только допускалась и терпелась, но считалась правом, которым все пользовались без малейшего зазрения совести.
Монбар, осмотрев комнату, взял стул и, бесцеремонно сев напротив незнакомца, сказал работнику:
– Подай-ка мне завтрак, я голоден!
Работник тотчас повиновался. С чрезвычайным проворством он подал флибустьеру обильный завтрак, потом стал позади его стула, чтобы прислуживать.
– Друг мой, – небрежно сказал флибустьер, – благодарю, но я не люблю, чтобы кто-либо стоял позади меня, когда я ем. Ступай, встань перед дверью и не пускай сюда никого без моего приказа, – прибавил он, бросив на работника многозначительный взгляд. – Никого! Ты слышишь? – прибавил он, делая ударение на эти слова. – Если бы даже пришел твой господин. Ты понял?
– Понял, Монбар, – ответил работник и ушел.
При имени Монбар незнакомец чуть заметно вздрогнул, бросил тревожный взгляд на флибустьера, но тотчас взял себя в руки и продолжил трапезу с величайшим спокойствием, по крайней мере внешним. Монбар, в свою очередь, расправлялся с завтраком, не обращая никакого внимания на человека, сидевшего напротив. Так продолжалось несколько минут. Только звон ножей и вилок нарушал тишину, между тем как в душе каждого из сидящих за столом мужчин бушевали страсти. Наконец Монбар поднял голову и посмотрел на незнакомца.
– Вы на редкость немногословны, – сказал он добродушным тоном человека, который, скучая, желает начать разговор.
– Я? – поинтересовался незнакомец с самым невозмутимым видом.
– Смею вам заметить, – продолжал флибустьер, – вот уже четверть часа, как я имею честь находиться в вашем обществе, а вы еще не сказали мне ни одного слова, даже не поздоровались, когда я вошел.
– Извините, – сказал незнакомец, слегка наклонив голову, – это получилось непреднамеренно. Кроме того, не имея удовольствия знать вас…
– Вы в этом уверены? – с иронией перебил Монбар.
– По крайней мере, я так думаю. И поэтому, не имея ничего сказать вам, я предположил, что бесполезно начинать пустой разговор.
– Как знать! – возразил флибустьер. – Самые пустые разговоры часто становятся очень интересными уже через несколько минут.
– Сомневаюсь, что это произошло бы в нашем случае. Позвольте же мне прервать беседу на этих словах. Кроме того, мой завтрак окончен, – сказал незнакомец, вставая, – и серьезные дела требуют моего присутствия в другом месте. Извините, что я так скоро оставляю вас, и поверьте, я весьма сожалею.
Флибустьер не двинулся с места. С грациозной небрежностью откинувшись на спинку стула и поигрывая ножом, он сказал кротко и вкрадчиво:
– Извините, всего лишь одно слово…
– Говорите скорее, – отвечал незнакомец, останавливаясь, – уверяю вас, я очень тороплюсь.
– О! Я задержу вас всего на несколько минут, – продолжал Монбар все с той же насмешкой.
– Если вы так сильно этого желаете, я вам не откажу. Но уверяю вас, я спешу.
– Нисколько в этом не сомневаюсь. Особенно вы торопитесь уйти из этого дома, не правда ли?
– Что вы хотите сказать? – надменно спросил незнакомец.
– Я хочу сказать, – отвечал флибустьер, вставая и загораживая дверь, – что притворяться бесполезно, вы узнаны.
– Я узнан? Я вас не понимаю… Что это значит?
– Это значит, – грубо сказал Монбар, – что вы шпион и изменник и через несколько минут будете повешены!
– Я? – вскричал незнакомец с очень хорошо разыгранным удивлением. – Вы сошли с ума! Это ошибка. Приношу свои извинения.
– Я не сошел с ума и не ошибаюсь, сеньор дон Антонио де Ла Ронда.
Незнакомец вздрогнул, смертельная бледность покрыла его лицо, но он тотчас же взял себя в руки и воскликнул:
– Повторяю, это какое-то сумасшествие!
– Милостивый государь, – проговорил Монбар все еще спокойно, но по-прежнему загораживая собой дверь, – я утверждаю, вы опровергаете. Очевидно, один из нас лжет. Уверяю вас, что я не лгу. Стало быть, лжете вы, и, чтобы разрешить последние сомнения на этот счет, я прошу вас выслушать меня. Но прежде не угодно ли вам сесть. Нам надо поговорить несколько минут, и замечу, что не слишком прилично разговаривать, уподобившись боевым петухам, готовым наскочить друг на друга.
Невольно подчиняясь устремленному на него сверкающему взору флибустьера и его резкому повелительному тону, незнакомец сел или, лучше сказать, рухнул на стул.
– Теперь, – Монбар уселся на прежнее место, поставил локти на стол и чуть подался вперед, – теперь, – продолжил он невозмутимо, – чтобы разом рассеять все иллюзии, которые вы могли сохранить, и доказать вам, что я знаю гораздо больше, чем вы желали бы, позвольте мне в двух словах рассказать вам вашу историю.
– Милостивый государь… – попытался перебить его незнакомец.
– О! Не бойтесь, – прибавил флибустьер с сарказмом, – я не стану долго испытывать ваше терпение. Так же как и вы, я не желаю тратить время на пустые разговоры. Но заметьте между прочим, как скоро наш пустой разговор сделался, что я и предвидел, интересным. Не правда ли, это странно?
– Я жду, чтобы вы объяснились, – холодно отвечал незнакомец, – потому что до сих пор я не понял ни одного слова из всего, что вы сказали.
– Ей-богу, вы пришлись мне по сердцу! Я не ошибся на ваш счет. Храбрый, холодный, скрытный, вы достойны быть флибустьером и вести с нами жизнь, полную приключений.
– Вы оказываете мне большую честь, но все это мне не объясняет…
– Потерпите немного! Как вы нетерпеливы! Остерегайтесь, ваше ремесло требует хладнокровия, а его-то в эту минуту вам и недостает.
– Вы очень остроумны. – Незнакомец насмешливо поклонился своему собеседнику.
Эта усмешка показалась флибустьеру оскорбительной. Он ударил кулаком по столу:
– Вот ваша история в двух словах. Вы андалузец, родились в Малаге, младший сын и, следовательно, были назначены в духовное звание. Однако такое будущее вас не привлекало. И в один прекрасный день вы сели на испанский корабль, отправлявшийся на Санто-Доминго. Как видите, мне известно многое, дон Антонио де Ла Ронда.
– Продолжайте, – флегматично произнес незнакомец, – вы меня чрезвычайно заинтересовали.
Монбар пожал плечами и продолжал:
– Прибыв на Санто-Доминго, вы успели за короткое время, благодаря вашей красивой внешности, а особенно вашему тонкому живому уму, найти себе могущественных покровителей, так что уже через три года вы настолько возвысились, что сделались одним из самых влиятельных людей в колонии. К несчастью…
– Вы сказали, к несчастью? – перебил незнакомец с насмешливой улыбкой.
– Да, – невозмутимо отвечал Монбар, – к несчастью, фортуна повернулась к вам спиной, и до такой степени…
– До такой степени?..
– …что, несмотря на ваших друзей, вас арестовали и угрожали судом за кражу двух миллионов пиастров, – цифра внушительная, поздравляю вас. Сознаюсь, что всякий другой на вашем месте пропал бы: Совет по делам Индий[13] не шутит, когда речь идет о деньгах.
– Позвольте мне вас прервать, милостивый государь, – сказал незнакомец с нарочитой непринужденностью, – вы рассказываете эту историю чрезвычайно красноречиво, но, если вы будете продолжать таким образом, она продлится до бесконечности. Разрешите мне закончить ее в нескольких словах.
– Ага! Теперь вы сознаетесь, что она правдива?
– Еще бы! – отвечал незнакомец весьма самоуверенно.
– Вы сознаетесь, что вы дон Антонио де Ла Ронда?
– Для чего мне отпираться, раз вы это знаете?
– Стало быть, вы признаете, что обманом забрались в колонию с целью…
– Я сознаюсь во всем, в чем вам будет угодно, – с живостью сказал испанец.
– Стало быть, вы заслуживаете виселицу и будете повешены через несколько минут.
– Ну уж нет! – возразил испанец, не теряя хладнокровия. – Вот в этом-то мы с вами не сходимся, милостивый государь. Ваше заключение лишено всякой логики.
– Что?! – вскричал Монбар, удивляясь внезапной перемене в тоне испанца.
– Я сказал, что ваше заключение нелогично.
– Неужели?
– Я докажу это, – продолжал испанец. – Теперь ваша очередь выслушать меня.
– Хорошо, надо быть сострадательным к тому, кто скоро умрет.
– Вы очень добры, но, слава богу, до этого еще далеко. От стакана до губ большое расстояние, гласит мудрая пословица моей родины.
– Продолжайте, – сказал флибустьер с нетерпением.
Испанец даже не дрогнул.
– Для меня очевидно, милостивый государь, что вы желаете предложить мне какое-то условие.
– Я?
– Конечно. Вот почему, узнав во мне шпиона – а должен сознаться, что я действительно шпион, вы видите, я с вами предельно откровенен, – для вас ничего не могло быть легче, чем приказать повесить меня на первом же дереве без всякого суда.
– Да, и я это сейчас сделаю.
– Нет, вы не сделаете этого, и вот почему: вы думаете, по причинам, мне неизвестным, – я не хочу обижать вас предположением, будто вы почувствовали ко мне сострадание, когда мои соотечественники так справедливо называют вас Губителем, – вы думаете, повторяю, что я могу быть вам полезен для успеха вашего плана, и, следовательно, вместо того, чтобы велеть меня повесить, как вы сделали бы это при всяких других обстоятельствах, вы пришли прямо сюда, чтобы поговорить со мной с глазу на глаз. Ну же! Я сам этого желаю. Говорите, я вас слушаю. В чем заключается ваше дело?
Произнеся эти слова с самым непринужденным видом, дон Антонио откинулся на спинку стула, вертя в пальцах сигару. С минуту флибустьер смотрел на него с нескрываемым удивлением, потом, расхохотавшись, сказал:
– Ну хорошо. По крайней мере, между нами не будет недосказанности. Да, вы угадали, я хочу сделать вам предложение.
– Об этом нетрудно было догадаться. Так в чем оно состоит?
– Боже мой! Все очень просто. Вам только надо переменить вашу роль.
– Очень хорошо. Я вас понимаю. То есть вместо того, чтобы изменять вам в пользу Испании, я буду изменять Испании в вашу пользу.
– Видите, как все легко.
– Действительно легко, но чертовски опасно. Положим даже, что я соглашусь, но какая мне будет от этого польза?
– Во-первых, вас не повесят.
– Быть повешенным, утопленным или расстрелянным – почти одно и то же. Я желал бы выгоды посущественнее и поочевиднее.
– Черт побери! Вы привередливы! Разве спасти себя от петли ничего не значит?
– В ситуации, когда нечего терять, смерть скорее благодеяние, чем бедствие.
– Да вы, оказывается, философ!
– Нет, черт побери! Я просто отчаянный человек.
– Это часто одно и то же. Но вернемся к нашему делу.
– Да, вернемся.
– Я предлагаю вам свою долю добычи с первого корабля, который я захвачу. Вы согласны?
– Это уже лучше. К несчастью, корабль, о котором вы мне говорите, похож на журавля в небе. Я предпочел бы что-нибудь посущественнее.
– Вижу, что мне придется уступить. Служите мне хорошенько, и я награжу вас так щедро, как не смог бы и сам испанский король.
– Решено, я рискну. Теперь скажите мне, каких услуг вы требуете от меня?
– Я хочу, чтобы вы помогли мне захватить врасплох Черепаший остров, на котором вы долго жили и с которым вы, кажется, сохранили связи.
– Прежде всего позвольте одно замечание.
– Какое?
– Я не могу ручаться за успех этого смелого предприятия.
– Это замечание справедливо, но будьте спокойны: чем лучше будет защищен остров, тем лучше он будет атакован.
– Предположим… Но что дальше?
– Это я вам скажу после, когда придет время, сеньор, а теперь мы должны заняться другими делами.
– Как вам угодно.
– Как я уже имел честь сказать вам вначале, я знаю, что вы человек хитрый и скользкий. Способный обвести вокруг пальца кого угодно. Так как я хочу избежать этого, сделайте одолжение, отправляйтесь сейчас же на мой люгер.
– Пленником? – с досадой осведомился испанец.
– Нет, не пленником, любезный дон Антонио, а как заложник, с которым будут обращаться, исходя из соображений безопасности.
– Но слово дворянина…
– Годится между дворянами, это правда, но с негодяями, как вы нас называете, оно, по-моему, не имеет никакого смысла. Даже вы, испанский идальго, считаете для себя возможным нарушать ваше слово без малейшего зазрения совести, когда вас побуждают к этому выгоды.
Дон Антонио потупил голову и ничего не ответил. В душе он был согласен со словами флибустьера, но показать этого никак не хотел. Монбар с минуту наслаждался смущением испанца, потом три раза ударил по столу рукояткой ножа. Немедленно вошел работник.
– Я слушаю, Монбар.
– Скажи мне, мой храбрый товарищ, – обратился к нему авантюрист, – не видел ли ты краснокожего кариба, не бродит ли он вокруг этого дома?
– Монбар, краснокожий кариб спрашивал меня несколько минут назад, здесь ли вы. Я ответил утвердительно, но не хотел нарушать ваш приказ и не впустил его, несмотря на его просьбу.
– Очень хорошо. Человек этот не сказал, как его зовут?
– Напротив, он тотчас сказал, что его зовут Прыгун.
– Это тот, кого я ждал. Впусти его. Он, должно быть, ждет у дверей. И сам приходи вместе с ним.
Работник вышел.
– Чего вы хотите от этого человека? – спросил испанец с беспокойством, которое не укрылось от проницательных глаз авантюриста.
– Этого индейца я назначу вам в караульные, – сказал Монбар.
– Стало быть, вы действительно хотите задержать меня?
– Безусловно, сеньор.
В эту минуту вошел работник вместе с карибом, который был одет в национальный костюм и с головы до ног, с позволения Монбара, обвешан оружием.
– Прыгун и ты, друг мой, выслушайте хорошенько, что я вам скажу. Видите этого человека? – Флибустьер указал на испанца, все такого же бесстрастного.
– Видим, – ответили они.
– Встаньте по обе стороны от него, доставьте на люгер и сдайте матросу Мигелю Баску, приказав ему от моего имени не спускать глаз с этого человека. Если по пути к люгеру он попытается бежать, стреляйте в него без всякого промедления. Вы меня поняли?
– Поняли, – ответил работник, – положитесь на нас, мы ручаемся за него головой.
– Хорошо, полагаюсь на ваше слово… Милостивый государь, – прибавил флибустьер, обращаясь к дону Антонио, – прошу вас отправиться с этими людьми.
– Я повинуюсь силе.
– Да, я понимаю. Но успокойтесь, ваш плен будет непродолжителен и не жесток. Я сдержу обещание, данное вам, если вы со своей стороны сдержите ваше. Ступайте же. До свидания!
Испанец ничего не ответил, встал между караульными и вышел вместе с ними из дома.
Глава XVI
Продажа невольников
Монбар поднялся, надел плащ и уже хотел выйти из дома, когда на пороге очутился лицом к лицу с капитаном Дрейком.
– А-а! Ты здесь, брат? – воскликнул Дрейк.
– Да, я завтракал.
– И правильно делал.
– Пойдешь со мной на рынок невольников?
– Нет, мне никто не нужен.
– И мне не нужен. Но ты ж знаешь, что тотчас после продажи начнется набор.
– Да, правда! Дай мне только сказать несколько слов моему работнику, и я пойду с тобой.
– Твой работник ушел.
– Я же велел ему не уходить!
– Но я дал ему поручение.
– А-а, тогда другое дело.
И оба флибустьера вышли из дома.
– Ты не спрашиваешь, какое поручение я дал твоему работнику, – заметил Монбар через несколько минут.
– А для чего мне спрашивать? Тебе виднее.
– Это касается тебя гораздо больше, чем ты думаешь.
– Каким образом?
– Ты оказал гостеприимство одному незнакомцу, не так ли?
– Да. Но при чем здесь…
– Сейчас поймешь. Этот незнакомец, которого ты не знаешь… Ты ведь не знаешь его?
– Нет. Что мне за дело до него? В гостеприимстве отказывать нельзя.
– Это правда, но я узнал этого человека.
– Да? И кто же это?
– Ни больше ни меньше как испанский шпион.
– Вот тебе раз! – сказал капитан, останавливаясь.
– Что такое?
– Ничего-ничего! Я только пойду прострелю ему голову, если ты еще этого не сделал.
– Нет, брат, я убежден, что этот человек окажется нам очень полезен.
– Каким же образом?
– Можно при желании извлечь выгоду даже из испанского шпиона. Пока что я отправил его с твоим работником и моим человеком на люгер, где его будут стеречь. Так что он от нас не ускользнет.
– Надеюсь… Спасибо, брат! Ты избавил меня от негодяя.
Разговаривая таким образом, оба флибустьера дошли до площади, где проходила торговля работниками.
Справа находился большой дощатый сарай, продуваемый всеми ветрами. Посреди сарая стоял стол для секретарей компании, которые производили продажу и составляли контракты. Для губернатора было приготовлено кресло возле довольно высокого помоста, куда каждый работник или работница всходили поочередно для того, чтобы покупатели могли свободно их рассмотреть. Эти несчастные европейцы, обманутые агентами Компании, заключили соглашения, последствий которых не понимали, и были убеждены, что по приезде в Америку, по истечении не слишком продолжительного срока, они получат свободу и смогут зарабатывать себе на пропитание как захотят. Среди наемников находились и сыновья разорившихся родителей, и кутилы, для которых труд был делом презренным и которые воображали, будто в Америке, стране золота, богатство само свалится им на голову.
Несколько дней назад корабль компании привез полторы сотни наемников. Среди них находилось несколько женщин, по большей части молодых и хорошеньких, но развратных. Полиция задержала их на улице, и без всякого суда они были отправлены в Америку. Женщины эти также должны были в результате торгов достаться колонистам, но не как невольницы, а как жены. Союзы эти, заключенные по цыганскому обычаю, должны были длиться определенное время, не больше семи лет, если только не последует взаимного согласия супругов для продолжения брака. Но этого не случалось почти никогда: по окончании срока пары расходились и каждый имел право вступать в новый брак.
Работники были привезены с корабля на остров уже два дня назад. Эти два дня были им даны для того, чтобы они могли немного прийти в себя, оправиться от усталости, накопленной во время продолжительного морского путешествия, погулять и подышать живительным воздухом, которого они были так долго лишены.
К тому моменту, когда подошли два флибустьера, торги длились уже полчаса и в сарае собралась целая толпа колонистов, желавших купить невольников – мы вынуждены употреблять подобное слово, потому что эти несчастные, оборванные люди были не кем иным, как рабами. При появлении Монбара толпа расступилась, и ему довольно легко удалось в сопровождении капитана занять место возле губернатора, кавалера де Фонтенэ, где уже находились самые знаменитые авантюристы. Здесь же был и Мигель Баск.
Кавалер де Фонтенэ учтиво приветствовал Монбара, он даже встал со своего места и сделал два шага в его сторону, что было с удовольствием встречено флибустьерами. Уважение, оказанное самому знаменитому флибустьеру, касалось и всех остальных. Обменявшись несколькими учтивыми словами с губернатором, Монбар наклонился к Баску:
– Ну что?
– Испанец на люгере, – ответил Мигель, – под присмотром Дрейфа.
– Стало быть, я могу не беспокоиться?
– Совершенно!
Торги тем временем продолжались. Все работники были проданы, кроме одного, который стоял в эту минуту на помосте возле агента компании, исполнявшего роль аукциониста. Ему было поручено восхвалять достоинства человеческого товара, выставленного на продажу. Последний работник был малый небольшого роста, коренастый, крепкого сложения, лет двадцати шести, с жесткими, решительными чертами умного лица. Его серые глаза светились отвагой и весельем.
– Жан-Франсуа Но, родившийся в провинции Пуату, в местечке Сабль-д’Олоне, – начал агент компании, – двадцати пяти лет, сильный и здоровый матрос. Сорок экю за Олоне, сорок экю за три года, господа!
– Тот, кто меня купит, не прогадает, – сказал Жан-Франсуа Но.
– Сорок экю, – продолжал агент, – сорок экю, господа!
Монбар обратился к работнику:
– Негодяй! Ты матрос, и, вместо того чтобы присоединиться к нам, ты продал себя? Какое ничтожество!
Олоне засмеялся:
– Вы не понимаете! Я продал себя потому, что это было необходимо. Для того, чтобы моя мать могла сводить концы с концами во время моего отсутствия.
– Как это?
– Что вам за дело? Вы пока что не мой господин, а если даже и станете им, то я не буду обязан отчитываться вам о своих делах.
– Да ты смельчак, как я посмотрю.
– Мне самому так кажется. И я хочу сделаться таким же флибустьером, как и все вы, но для этого мне еще нужно поучиться ремеслу.
– Сорок экю! – вскричал агент.
Монбар внимательно рассматривал работника, который слегка присмирел под его взглядом. Оставшись весьма довольным результатами осмотра, Монбар обернулся к агенту:
– Хватит кричать! Я покупаю этого человека.
– Олоне присужден Монбару Губителю за сорок экю, – провозгласил агент.
– Вот деньги. – Флибустьер бросил на стол горсть серебра. – Пойдем, – приказал он Олоне, – теперь ты мой работник.
Тот спрыгнул с помоста и с радостным видом подбежал к Монбару.
– Так это вы Монбар Губитель? – с любопытством спросил он.
– Ты, кажется, меня допрашиваешь, – рассмеялся флибустьер, – однако твой вопрос кажется мне вполне естественным, и на этот раз я тебе отвечу: да, это я.
– Раз так, я благодарю, что вы купили меня, Монбар! С вами я наверняка быстро стану знаменитым.
По знаку своего нового господина он почтительно стал позади него.
Начиналась самая увлекательная для авантюристов часть торгов – продажа женщин. Несчастные женщины, по большей части молодые и хорошенькие, дрожа, поднимались на помост и, несмотря на свои усилия держаться с достоинством, краснели и опускали головы от стыда. Слезы текли по их лицам, когда они ловили на себе взгляды распаленных мужчин. Компания имела особенно большие барыши на женщинах, потому что получала их даром, а продавала дорого. Мужчины обычно шли с молотка по цене от тридцати до сорока экю, не более. Женщины же продавались с аукциона за большие деньги. Только губернатор имел право остановить торги, когда цена казалась ему достаточной.
Женщин всегда отдавали покупателям под непристойные выкрики и скабрезные шутки. Так приветствовали флибустьеры своих собратьев, которые не боялись пускаться по брачному океану, полному подводных камней.
Красивая Голова, свирепый флибустьер, о котором мы уже говорили, купил, как и намеревался, двух работников взамен двух умерших, по его выражению, от лености, но в действительности от его побоев. Потом, вместо того чтобы вернуться домой, он поручил купленных работников слуге, а сам остался, чтобы поглазеть на продажу женщин. Друзья подшучивали над ним, но он, устремив глаза на помост, только презрительно пожимал плечами и стоял, сложив руки на дуле своего длинного ружья.
Место на помосте заняла молодая женщина, нежная, стройная, почти ребенок, с белокурыми кудрявыми волосами, падавшими на ее белые худощавые плечи. Гладкий лоб, большие голубые глаза, наполненные слезами, свежие щеки, крошечный ротик делали ее еще моложе, нежели она была в действительности. Ей было восемнадцать лет. Тонкий и гибкий стан, кроткий вид – словом, все в ее восхитительной наружности имело обольстительное очарование, составлявшее полный контраст с решительными и пошлыми ухватками женщин, появлявшихся на помосте до и после нее.
– Луиза, родившаяся на Монмартре, восемнадцати лет. Кто берет ее в жены на три года за пятнадцать экю? – В голосе агента компании слышалась насмешка.
Бедная девушка закрыла лицо руками и заплакала.
– Двадцать экю за Луизу! – сказал какой-то авантюрист, подходя к помосту.
– Двадцать пять, – немедленно откликнулся другой.
– Велите ей поднять голову, чтобы лицо было видно! – грубо закричал третий.
– Ну, малютка, не упрямься, – сказал агент, заставляя Луизу отнять руки от лица, – дай посмотреть на себя, это для твоей же пользы, черт побери! Двадцать пять экю!
– Пятьдесят! – внезапно произнес Красивая Голова со своего места.
Взоры всех устремились на него. До сих пор Красивая Голова выказывал глубокое пренебрежение к женщинам.
– Шестьдесят! – закричал один авантюрист, который вовсе не собирался покупать эту девушку, а только хотел подзадорить своего товарища.
– Семьдесят! – сказал другой с тем же намерением.
– Сто! – закричал Красивая Голова с гневом.
– Сто экю, господа! Сто экю! Луизу на три года! – бесстрастно сказал агент.
– Полтораста.
– Двести!
– Двести пятьдесят!.. Триста! – закричали в одно и то же время несколько авантюристов, постепенно подступая все ближе к помосту.
Красивая Голова побледнел от бешенства. Он боялся, что Луиза достанется кому-нибудь другому. Он вдруг вообразил, что ему непременно нужна женщина для ведения хозяйства. Луиза понравилась ему с первого взгляда, и он захотел ее купить.
– Четыреста экю! – закричал он вызывающе.
– Четыреста экю! – повторил агент компании монотонным голосом.
Наступило молчание. Четыреста экю составляли порядочную сумму. Красивая Голова торжествовал.
– Пятьсот! – вдруг воскликнул резкий и звучный голос.
И торг вновь разгорелся.
Агент компании весело потирал руки, повторяя:
– Шестьсот! Семьсот! Восемьсот! Девятьсот!
Зрителями овладело какое-то неистовство, авантюристы в раже набавляли цену. Девушка плакала. Красивая Голова был в бешенстве, похожем на помешательство. Сжимая ружье судорожно подергивающимися пальцами, он чувствовал безумное искушение послать пулю в самого решительного из противников. Однако присутствие кавалера де Фонтенэ удерживало его.
– Тысяча! – закричал он в бешенстве.
– Тысяча двести! – немедленно отозвался самый резвый из конкурентов.
Красивая Голова топнул ногой, перекинул ружье через плечо, надвинул шляпу на лоб и медленными, торжественными шагами – так передвигались бы статуи, если бы они умели ходить, – подошел и стал рядом со своим докучливым противником. Тяжело ударив о землю прикладом ружья в нескольких дюймах от ноги этого наглеца, он посмотрел вызывающе и закричал прерывающимся от волнения голосом:
– Полторы тысячи!
Конкурент в свою очередь гордо поднял голову, отступил на шаг, взвел курок своего ружья, а потом спокойно сказал:
– Две тысячи!
Понимая, что дело зашло слишком далеко, остальные участники торга благоразумно отступили. Борьба превратилась в ссору, которая угрожала стать кровавой. Мертвая тишина повисла над собравшимися. Противостояние двух этих людей парализовало всякое веселье, остановило все шутки. Губернатор с участием следил за развитием событий и готовился вмешаться. Авантюристы расступились, оставляя большое пространство вокруг соперников.
Красивая Голова также сделал несколько шагов назад, поднял ружье на плечо и прицелился в своего противника.
– Три тысячи! – сказал он.
– Три тысячи пятьсот! – закричал другой, спуская курок.
Раздался выстрел.
Но губернатор стремительным движением трости ударил по стволу ружья, и пуля ушла в крышу сарая. Красивая Голова все это время оставался неподвижен. И только когда звук выстрела затих, он опустил свое ружье.
– Милостивый государь! – с негодованием обратился губернатор к стрелявшему флибустьеру. – Вы поступили бессовестно, вы чуть не совершили убийство.
– Господин губернатор, – холодно ответил флибустьер, – когда я выстрелил, в меня прицеливались. Стало быть, это была дуэль.
Губернатор колебался, довод был не лишен логики.
– Это не имеет значения, – продолжал он через минуту, – законы о дуэли не были вами соблюдены. Я наказываю вас исключением из числа конкурентов. Я приказываю, – обратился он к агенту компании, – чтобы женщина, явившаяся причиной этого неприятного спора, была присуждена мсье Красивая Голова за три тысячи экю.
Агент поклонился с довольно угрюмым видом. Торги шли весьма лихо, и он надеялся достичь цифры еще более значительной. Но возражать кавалеру де Фонтенэ было нельзя, приходилось покориться.
– Луиза присуждена за три тысячи экю! – обратился агент к Красивой Голове со вздохом сожаления не о женщине, а о деньгах.
– Очень хорошо, господин губернатор, – сказал проигравший флибустьер со зловещей улыбкой, – я должен смириться с вашим приговором, но с Красивой Головой мы еще увидимся.
– Надеюсь, Пикар! – холодно ответил дьеппец. – Теперь разговор между нами будет вестись до пролитой крови.
В это время Луиза сошла с помоста, а ее место заняла другая женщина. Вся в слезах, девушка остановилась возле Красивой Головы, отныне ее повелителя. Кавалер де Фонтенэ бросил сострадательный взгляд на бедняжку, для которой, по всей вероятности, начиналась тяжелая жизнь с человеком весьма крутого нрава, и сказал ей как можно мягче:
– Милостивая государыня, с нынешнего дня на три года вы становитесь законной супругой Красивой Головы. Вы обязаны его любить, повиноваться ему и оставаться верной. Таковы законы колонии. Через три года вы имеете право оставить его или продолжать жить с ним, если он на это будет согласен. Подпишите бумагу.
Несчастная девушка, ослепленная слезами, вне себя от отчаяния, подписала бумагу, которую ей подал губернатор, потом бросила горестный взгляд на безмолвную и равнодушную толпу, где у нее не было ни одного друга.
– Что я теперь должна делать? – спросила она губернатора тихим дрожащим голосом.
– Вы должны следовать за человеком, который на три года сделался вашим мужем, – ответил кавалер де Фонтенэ сочувственно.
Красивая Голова дотронулся до плеча Луизы. Девушка вздрогнула.
– Ты должна следовать за мной, – сказал Красивая Голова, – господин губернатор объяснил тебе, что теперь я твой муж на три года, и до окончания этого срока у тебя нет другого господина, кроме меня. Слушай же и запомни хорошенько мои слова: то, что ты делала и кем была до сих пор, меня не касается. – Голос его был мрачным, и бедная девушка все больше холодела от ужаса. – Но начиная с нынешнего дня и с этой минуты ты зависишь от меня, от меня одного, я вверяю тебе мою честь, которая становится твоей честью, и если ты ее опозоришь, если ты забудешь свой долг, вот что тебе напомнит о нем! – сказал он, с силой ударив ружьем о землю. – А теперь ступай за мной.
