Густав Эмар
Поклонники змеи
I. Таинственный незнакомец
Во время моего последнего пребывания в Мексике, в конце 1863 и начале 1864 года, мне привелось случайно оказать довольно важную услугу некоему Жозефу Колету, богатому гаитскому помещику родом из Леогана, которого дела привели в Мексико.[1]
В то время, когда я его знал, Жозеф Колет был человек лет 34–35, высокого роста, с изящными манерами и приятным выражением лица, дышавшего благородством, честностью и верностью, – характерными чертами смешанной расы.
В первый раз мы встретились в Мексико, на вечере у английского посланника; познакомились мы за карточным столом, а через два дня уже подружились. Тут случай привел меня оказать ему услугу; потом мы разошлись: я уехал в Сонору, он возвратился на свои острова. Спустя два месяца я снова его увидел в Пуэбло-де Лос-Ангелес, где он, казалось, уже прочно основался – по крайней мере, я так думал.
Однако спустя несколько дней, когда я прибыл в Вера-Круц, то первое лицо, которое я встретил, к своему изумлению, был г-н Колет.
Еще издали, заметив меня, г-н Колет бросился ко мне с распростертыми объятиями и, крепко пожимая руку, спросил:
– Что вы здесь делаете?
– Ничего особенного, – отвечал я.
– Долго вы рассчитываете пробыть в Вера-Круце?
– Право, не знаю! Думаю, во всяком случае, не более семи дней; меня уже ждет пароход во Францию.
– Знаете что?! – с живостью обратился ко мне Колет.
– Что?
– Подождите! Вы еще успеете вернуться на родину. Я помню, вы мне часто говорили о Сан-Доминго.
– Говорил.
– Так вот, не хотите ли несколько времени провести на этом острове, столь прекрасном, столь любопытном в глазах француза!
– А что ж, с удовольствием! – отвечал я. – Да только откуда мы с вами поедем?
– Да отсюда! – отвечал Колет, – я нанял одно судно в Леоган. Через два часа мы поедем. Поверьте, вы не раскаетесь, что поехали туда; вы пробудете в Гаити столько, сколько захотите.
– Да, право, не знаю! – отвечал я, несколько смущенный таким быстрым предложением. – У меня ведь дела в Париже!
– Э, полно! Дела подождут! – и, не давая мне возможности привести новые резоны, Колет повернулся к громадному негру с грубыми чертами лица и мрачным взглядом, который следовал по его пятам:
– Флореаль, – сказал он ему, – распорядитесь, пожалуйста, чтобы перенесли их багаж на борт «Макандаля». Так называется нанятый мною корабль, – заметил он мне.
– Скажите Жюльену, – сказал, обращаясь снова к негру, Колет, – чтобы он приготовил комнату возле моей.
– Да, где вы остановились? – спросил Колет.
– В Морском Отеле! – машинально отвечал я.
– Вы слышите, Флореаль, – заметил Колет, – их багаж в Морском Отеле!
Флореаль взглянул на меня мрачно и, сделав утвердительный знак, медленно направился к Морскому Отелю, находившемуся на набережной, недалеко от того места, где мы разговаривали.
Не знаю почему, но этот Флореаль, который, казалось, занимал какое-то близкое положение при особе Колета, сразу же внушил мне глубокое чувство отвращения, которое я никак не мог побороть в себе. Его медленная, монотонная речь, его льстивые манеры, его нервный смех – все это производило на меня жуткое впечатление. Повторяю, не знаю почему, но этот Флореаль производил на меня впечатление гадины.
Однако возвращаюсь к своему рассказу. В назначенное время «Макандаль» отправился в путь. Переход совершился вполне благополучно; корабль был хороший ходок. Несколько дней спустя я очутился в Сан-Доминго, комфортабельно устроившись у г-на Колета.
Не буду рассказывать, с каким радушием я был встречен этим милым семейством, среди которого провел три месяца; гостеприимство креолов известно всему свету. Да и не обо мне теперь идет речь. Я хочу только рассказать об одной чудовищной истории, свидетелем которой я был, и все ужасные перипетии которой прошли, так сказать, на моих глазах.
Но прежде всего два слова о самом Сан-Доминго. Этот остров, открытый Христофором Колумбом 6 декабря 1492 года, считается, по отзывам всех, самым прекрасным из всех Антильских островов. Длиною он – около 700 километров, шириною – около 120; таким образом, поверхность его равняется 84 тысячам квадратных километров. Утром при восходе солнца в тихую погоду вид этого острова восхитителен; недаром его называют роскошным букетом цветов, лежащим на груди Атлантики.
Мы не будем рассказывать истории Сан-Доминго, она слишком известна, и передавать ее бесполезно; заметим только, что со времени объявления независимости, несмотря на частые волнения и междоусобия, раздиравшие эту страну, остров Сан-Доминго быстро идет по пути цивилизации. Черная раса, на которую столько нападают, очевидно, желала показать своим клеветникам, сомневавшимся в ее способностях, что она с честью может занять место среди народов Старого света.
В черном народе развита честность, которая поражала всех иностранцев, живших среди него. К чести черных, нужно сказать, что бандиты (разбойники) здесь неизвестны; без всякого конвоя можно пройти весь остров вдоль и поперек, и путешественник, сколько бы он ни имел с собою золота, может спокойно ночевать в самых диких ущельях гор, как, если бы он был на улицах столицы острова, Порт-о-Пренса.
Этому народу недостает только нравственной устойчивости, так как он не может устроить семьи на священных основах брака. Обладая большой физической силой, он в то же время отличается замечательной леностью и пристрастием к тафии (водке). Любопытно, что он имеет религиозное чувство, но религия его – смесь самых грубых суеверий; невежественные гаитяне позволяют эксплуатировать себя толпе жадных шарлатанов и мошенников, продавцов гри-гри, то есть амулетов, и особенно поклонников бога Вуду, или так называемых «поклонников змеи». Конечно, когда поднимется народное образование, эти дикие суеверия исчезнут. Повторяем, черная раса уже стала на дороге к прогрессу, и хотя медленно, но верно двигается по ней вперед. Мы уверены, она добьется своей благородной цели, если мужественно будет стоять на этой дороге.
9 ноября 1863 г., – день, в который начинается наш рассказ, – томительная жара царила в городе Леогане, расположенном в километрах 20-ти от города Порт-о-Пренс; большие черные тучи, насыщенные электричеством, покрывали весь горизонт; ни малейшее движение ветерка не освежало этого ужасающего жара. Вдали, в горах, слышались отдаленные раскаты грома. Море, черное как чернила, волнуемое подземными силами, вздымало маслянистые волны и катило их к береговым утесам, где они разбивались с мрачным гулом. Все предвещало ураган – этот настоящий бич острова Сан-Доминго.
Обитатели Порт-о-Пренса давно уже попрятались по домам и там дожидались бури. На опустевших улицах царила полная тишина. Вдруг, среди мертвой тишины, послышался лошадиный топот. Было уже около 8 часов вечера. Всадник, с головы до ног закутанный в широкий плащ, скрывая свое лицо под полями низко надвинутой шляпы, быстро выехал из города и направился по дороге, которая вела из Леогана в Порт-о-Пренс. Было уже настолько темно, что всадник, о котором мы говорим, несмотря на то, что прекрасно знал дорогу, должен был предоставить своей лошади идти по ее усмотрению. Проехав таким образом, так сказать, с завязанными глазами около трех четвертей часа, всадник своротил направо, и, покинув большую дорогу, решительно направился по узкой тропинке среди зарослей тамариндов, которая вела к горам.
Вдруг он остановился; его чуткое ухо уловило какой-то едва слышный шум. Минуты две-три он чутко прислушивался, затем, выпрямившись, тихо пробормотал:
– Я ошибся, вероятно! Я не в тамариндовом лесу.
– Нет, вы не ошиблись! – пробормотал ему на ухо чей-то тихий голос. – Та, кого вы ищите, ожидает вас.
– Благодарю вас! – отвечал незнакомец, – но как вы знаете, что я ищу кого-то и кто вы такой? Я вас не знаю.
– Кто бы я ни был, это все равно! Располагайте мною!
– Хорошо! – отвечал всадник, – вам именно и поручено проводить меня к ней?
– Да, если вы решитесь следовать за мною!
– Я решусь на все, чтобы только видеть ее! Говорите, что нужно сделать?
– Ночь темна! – проговорил таинственный голос, – дух гор разыгрался над потоками и крутится на острых утесах. Не чувствуешь ли ты, что сердце остановилось у тебя в груди?
– Кто бы ни был ты, оставь этот язык, им не испугать меня! – решительно заметил незнакомец с жестом презрения, – ты предлагаешь служить для меня проводником… Пойдем, я готов!
– Ты готов пренебрегать всеми опасностями, даже гневом воздушных богов? – насмешливо спросил невидимый собеседник.
– Я не боюсь ничего, говорю тебе, – отвечал всадник, – лишь бы видеть ее!
– Хорошо, ты увидишь ее! Сойди на землю и оставь свою лошадь, которая тебе теперь не нужна и которую ты найдешь, когда это будет нужно.
Не колеблясь ни минуты, незнакомец спрыгнул на землю и бросил поводья на шею своей лошади.
– Я готов! Где ты?
– Следуй за этим светляком, который танцует перед тобою! – отвечал таинственный голос, – он проведет тебя к той, которую ты хочешь видеть.
– Хорошо, пойдем! – проговорил наш незнакомец, – и не обращая больше внимания на свою лошадь, которую, как он слышал, уводила куда-то далеко таинственная рука, неизвестный направился к светляку, двигавшемуся впереди его, как бы действительно служа ему проводником.
В эту минуту зигзагообразная молния прорезала темные тучи; раздался страшный удар грома – и ураган начался. Незнакомец покрепче надвинул на голову свою шляпу, закутался плотнее в свой плащ и решительно продолжал свой путь вслед за светляком, который двигался впереди его, казалось, на одном и том же расстоянии.
II. Харчевня
Посреди деревьев акажу, тамариндов и бавоульников, окруженная со всех сторон огромными бамбуками, образующими живую непроницаемую изгородь, возвышалась жалкая хижина, или, лучше сказать, ахупа, выстроенная на краю узкой тропинки, глубоко уходившей в овраг. Хижина принадлежала одной негритянке и считалась официально харчевней, где бы случайный путник, забредший в эти места, мог закусить и выпить, но на самом деле сюда сходились только подонки общества, бродяги, игроки и представители еще худших профессий. Негритянка, по имени Розеида Сумера, жила здесь одна или, по крайней мере, делала вид, что живет одна; никто не знал ее родителей; у своих соседей она пользовалась крайне сомнительной репутацией, и те далеко обегали ее хижину, из суеверного страха, чтобы она не накликала на них какой беды. Насколько можно было судить, Сумере было около 40 лет. Говорят, в молодости она была очень красива; называли 3–4 печальные истории, в которых она играла выдающуюся роль и в которых фигурировали убийства, поджог и отравления. Но страх, который внушала эта женщина, был настолько велик, что хотя преступления приобрели общую огласку, однако, никто не решился обвинить ее в них; все люди ее класса оказывали ей действительно или притворно глубокое уважение, которым заразились даже помещики – люди, бесспорно, интеллигентные. Эта безнаказанность еще больше увеличила ее поражающий цинизм.
В тот день, когда начинается наш рассказ, между 10–11 часами вечера, в то время, как ураган свирепствовал, с корнем вырывая столетние деревья и превращая ручьи в бурные потоки, харчевня негритянки светилась как отверстие ада; за плохо притворенной ее дверью слышались хриплые голоса пьяных гостей, оравших песни.
Четыре субъекта, с подозрительными лицами, сидели здесь, развалившись на скамьях, вокруг грязного стола и полными стаканами тянули тафию. Эти четыре субъекта, отталкивающая наружность которых носила следы скотского отупения, производимого пьянством, были, насколько можно было рассмотреть их при дрожащем свете дымной лампы, еще молодые негры, высокого роста и атлетического телосложения. Подле них валялись огромные дубинки в виде посохов, а из-под отрепьев выглядывали костяные ручки длинных широких и прямых ножей. В глубине залы, скрытая наполовину камышовыми ширмами, сидела Розеида Сумера за маленьким столом, на котором стояли два полных стакана с вытяжкой тамаринда, и шепотом разговаривала с какой-то молодой мулаткою, по-видимому, гадая ей на картах. Молодая девушка, которую по чистоте и правильности линий ее лица легко можно было принять за белую, если бы ее не выдавал медно-красный или скорее золотистый цвет кожи, имела с виду не более 15 лет. Это была скромная грациозная девушка с большими задумчивыми глазами, опушенными длинными шелковистыми ресницами. Беседуя с негритянкой, она не раз поглядывала с выражением ужаса на четырех негров, сидевших в зале. Платок, окутывавший ее шею и плечи, был накинут с такою милою скромностью, которая выдавала всю чистоту ее неиспорченной натуры. Наклонив свою голову на руки, она внимательно слушала старуху.
В это время один из негров поднялся и сделал Сумере повелительный знак. Та проворно бросилась к нему.
– Не угодно ли вам еще тафии? – спросила она вкрадчивым голосом.
– Нет, – был ответ, – у нас есть еще!
– Так чего же вы желаете?
– Поговорить с тобой! – отвечал тот с грубым смехом.
– Вот как, – с иронией ответила она, – говори, я слушаю тебя!
– Он запоздал! – шепотом проговорил негр, бросая подозрительный взгляд на молодую девушку.
– Не бойся, придет!
– Погода плохая, да и дороги плохи; пожалуй, он побоится.
– Он-то? – повторила негритянка, пожав плечами, – нет, ты не знаешь его!
– Так ты думаешь, он придет?
– Уверена в этом!
– Хорошо, мы посмеемся тогда!
– Будь осторожен, вас ведь только четверо!
– Этого более чем достаточно для одного человека!
– Не знаю, – протянула мегера, – во всяком случае, я советовала бы прихватить еще народа.
– Пустое! Против одного-то?
– Ну, как знаешь! Только помни, я не хочу, чтобы задевали маленькую.
– Хорошо, хорошо! – пробрюзжал он, – ее не тронут!
– Иначе я рассержусь, помни это!..
– Да я сказал тебе, что ты можешь быть спокойна!
– Хорошо, мы увидим! Больше ты ничего не имеешь мне передать?
– Ничего, можешь возвратиться к своей милой голубке!
В этот момент раздались два удара в дверь, от которых она задрожала на своих петлях.
– Открой! – проговорил бандит, возвращаясь на свое место, – и, оборачиваясь к своим товарищам, шепотом проговорил: «Внимание!»
Негритянка, сделав знак молодой девушке, как бы желая успокоить ее, медленно направилась к двери.
– Кто там? – проговорила она, положив руку на щеколду.
– Путешественник! – отвечал голос снаружи.
– Теперь очень поздно! Проходите своей дорогою, – отвечала старуха, – не могу теперь впустить вас!
– Теперь не такая погода, чтобы отказывать путешественнику в убежище!
– Повторяю, я не могу впустить вас, проходите своей дорогою!
– Да отворите же, черт возьми! – гневно вскричал незнакомец, – или я выломаю дверь! Я тот, кого вы ждете!
Старуха кинула взгляд на стол, занятый неграми. Последние были уже на ногах, держа в одной руке дубину, в другой – нож. Наклонившись вперед и устремив взгляды на дверь, они выжидали, готовые, как тигры, броситься на свою добычу.
– Странно, – пробормотал бандит, раньше разговаривавший со старухой, – я не узнаю голоса!
– Это оттого, что ты боишься, молодец! – со смехом проговорила старуха.
– Я? – повторил тот с грубым смехом, – вот увидишь, старая хрычовка, боюсь ли я.
Между тем молодая девушка в смертельном страхе оперлась спиною о стену, чтобы не упасть.
– Внимание, вы! – проговорил негр.
– Да откройте же, черт возьми! – нетерпеливо повторил голос снаружи.
Тогда старуха, бросив последний взгляд на своих соучастников, быстро открыла дверь, а сама бросилась в сторону. Четыре бандита кинулись было вперед, но вдруг отшатнулись с выражением неописуемого ужаса. На пороге двери стоял высокий, красивый человек лет 25-ти, держа в каждой руке по шестиствольному револьверу. Этот человек, с бледным лицом, с черными волосами и бородой, освещенный зеленоватым светом беспрерывно сверкавшей молнии, производил такое величественное впечатление, что в комнате, за минуту перед тем шумной, мгновенно водворилась мертвая тишина.
При виде его молодая мулатка невольно издала крик отчаяния и закрыла лицо руками. Между тем незнакомец, стоя по-прежнему на пороге, окинул бандитов магнетическим взглядом.
– Долой оружие! – повелительно крикнул он.
Бандиты безмолвно повиновались. Приниженные, дрожащие, стуча зубами от страха, с лицами цвета серого пепла, чем выражается обыкновенно бледность негров, они представляли жалкую картину. Между тем незнакомец медленно направился вглубь комнаты, прямо на бандитов, которые в страхе пятились перед ним.
– Я не знаю вас, да и не желаю знать! – проговорил он резким голосом. – Вон!.. Не хочу рук марать о вас, но берегитесь попадаться на моем пути!
– Вы не узнаете нас, господин Бираг? – насмешливо проговорил негр, бывший, по-видимому, начальником шайки. – Но мы-то вас узнали. Вы принадлежите к той семье, которая в продолжение долгих лет угнетала наших отцов в проклятые времена рабства. Теперь мы свободны, и сумеем отомстить одному белому.
– Попробуйте, презренные! – отвечал молодой человек, пожимая плечами.
– До свидания, господин Луи де Бираг! – прибавил негр зловещим тоном.
– Вон! – повторил вновь прибывший с жестом крайнего презрения.
– Я ухожу, – проговорил бандит, – но помните, что вы выгнали нас, как диких зверей, вы оскорбили и грозили нам, и мы будем беспощадны. До свидания же! Оставляю вас с вашей прекрасной, невинной невестой.
– Презренный! – отвечал молодой человек, бросаясь на него. Но негр быстрее тигра кинулся из хижины и скоро исчез из виду с злорадным смехом.
Старая негритянка приблизилась тогда к молодому человеку.
– Господин, – льстиво проговорила она, – сам Бог послал вас сюда, чтобы предотвратить ужасное несчастье.
– Молчи, мегера! – вскричал господин де Бираг, с отвращением отталкивая ее, – ты думаешь я не знаю, для кого была приготовлена эта западня?
Старуха низко опустила голову и задрожала всеми членами, увидя свои замыслы открытыми. Между тем господин де Бираг заткнул свои револьверы за пояс и подошел к молодой девушке, которая с самого начала этой сцены оставалась неподвижной, как будто пораженная молнией.
– Сударыня! – с тоскою проговорил он, – в этой ли трущобе должны мы встретиться?!
У девушки вырвалось рыдание.
– Простите! – пробормотала она с дрожью в голосе и почти без чувств падая на скамью.
В этот момент снаружи вдруг раздался выстрел – и какой-то человек, бледный, растерянный, с дымящимся револьвером в руке, бросился в комнату. Это был Жозеф Колет.
III. Во время урагана
Войдя в хижину, Жозеф Колет первым дедом забаррикадировал дверь, нагромоздив перед нею стулья и скамейки; потом, зарядив свой револьвер и заткнув его за пояс, он приблизился к господину Бирагу с живейшей радостью, в искренности которой невозможно было сомневаться.
– Слава богу! – воскликнул он, крепко пожимая ему руку, – я нахожу вас живым и здоровым!
– Э, мой милый Жозеф, – смеясь, отвечал господин де Бираг, все еще стоя перед молодой девушкой и стараясь закрыть ее, – по какому это случаю вы предполагали, что мне грозит смерть?
– Но я так боялся, что с вами случится несчастье!
– Почему же, мой друг?
– Да потому, что сегодня вечером вы вели себя довольно глупо!
– Благодарю вас! – отвечал молодой человек, стараясь увлечь своего друга на другой конец комнаты и в то же время делая незаметный знак негритянке, чтобы она занялась девушкой. – Дорогой мой, – прибавил он смеясь, – вы знаете, что я не разделяю вашего беспокойства в стране, где честность жителей вошла в пословицу.
Колет печально покачал головою.
– Обстоятельства сильно меняются в данное время!
– Вы меня пугаете!
– Не смейтесь, мой друг, уверяю вас, что я говорю совершенно серьезно!
– Объясните же, ради бога, в чем дело.
Метис бросил вокруг себя испытующий взор.
– Место, где мы теперь находимся, – тихо проговорил он, – неудобно для подобных объяснений, пока удовольствуйтесь моими словами, что вы подвергались большой опасности.
– Но скажите, пожалуйста, как же вы сами очутились здесь так неожиданно с револьвером в руке?
– Можете еще прибавить, что этот револьвер был разряжен мною в нескольких шагах от хижины.
– На вас кто-нибудь напал?
– Не знаю, но я слышал подозрительный шум в кустах, заметил, как, подобно раскаленным угольям, сквозь листву блестели два сверкающих глаза, мне показалось даже, что мимо моих ушей просвистел камень.
– И тогда?..
– Тогда я выстрелил. В кустах раздался сдавленный крик, там зашумело, послышался как бы шепот, но тут, увидя дверь этой хижины открытой, я бросился сюда и поспешил забаррикадировать вход, чтобы не быть застигнутым врасплох в этой берлоге.
– Хорошо, вы объяснили все, что мне хотелось знать. Теперь скажите мне, откуда вы пришли?
– Откуда?..
– Да.
– Хорошо, отсюда! – и Жозеф Колет, который уже давно заметил двух женщин, неподвижно стоящих в стороне, бросился к мулатке и, схватив ее за руки, заставил поднять лицо.
– Так это правда? – с изумлением вскричал он. – Она! Она здесь!
– Брат! – пробормотала молодая девушка.
– Молчи! – вскричал он громовым голосом и, схватив за руку господина де Бирага, печально прибавил, – вы изменили мне…
– Я! – с изумлением вскричал молодой человек. – Право же… – но, сообразив, насколько бы компрометировали его слова сестру его друга, он внезапно умолк.
– Ну! – повелительно продолжал Колет.
– Хорошо, – холодно отвечал тот, – но только здесь я не могу объясняться с вами!
– Пусть будет по-вашему! Но смотрите, я требую этого объяснения!
– И оно будет вам дано.
– Вы клянетесь мне в этом?
– Честью заверяю вас!
– Честью?! – с горькой улыбкою повторил Колет, взглядывая на молодых людей.
– Милостивый государь! – с достоинством проговорил де Бираг. – Не торопитесь считать виновными тех, невинность которых скоро будет доказана вам!
– Бог видит, что меня обманули.
– Вскоре вы получите доказательство.
Колет молча и печально покачал головою.
В комнате водворилось молчание. Между тем снаружи ураган свирепствовал с двойной яростью. Завывания бури наполняли воздух стонущими звуками. После нескольких секунд молчания, во время которых трое собеседников бросали украдкой вокруг себя настороженные взгляды, Колет вдруг поднял голову и, проведя рукой по своему лбу, как бы желая отогнать какую-то неотвязчивую мысль, резко обратился к молодому человеку.
– Вы пойдете со мною?
– Конечно!
– Пойдемте тогда, мы и так довольно долго пробыли здесь!
Все это время молодая девушка не проронила ни одного звука, не сделала ни одного жеста; она только куталась в свой платок, чтобы заглушить рыдания. Между тем негритянка, воспользовавшись тем, что никто не обращает на нее внимания, бросилась в соседнюю комнату и заперлась там. Жозеф Колет, бросив кругом подозрительный взгляд, подошел к окну и, взяв висевший у него на шее серебряный свисток, продолжительно свистнул. Почти в ту же минуту раздался топот лошадей, и перед хижиной появилась дюжина кавалеристов с зажженными факелами.
Это были слуги Колета, душой и телом преданные своему господину.
Молодые люди вышли. Метис нес свою сестру на руках. Лошадь де Бирага оказалась привязанной к стволу акажу неизвестною рукой. Оба молодых человека сели в седла; плантатор усадил свою сестру, почти лишившуюся чувств, перед собою, – и кавалькада тронулась в путь.
Между тем ураган все еще не прекращался. Небо, изборожденное молнией, казалось, пылало огнем; страшные раскаты грома потрясали воздух; дождь лил целыми бочками, так что лошади шли по брюхо в воде. Буря гнула большие деревья, словно соломинки, вырывала с корнем и отбрасывала их далеко; словом, природа, казалось, была охвачена одною из тех катастроф, которые в несколько часов совершенно изменяют вид страны.
Всадники, лошади которых как будто обезумели, вихрем неслись, подобно легиону призраков.
Ночь была ужасная, все было разрушено, перевернуто.
Вдруг среди этого хаоса бури раздался ужасный крик мучительной агонии, какой человек испускает в минуту страшной смерти.
Вслед за тем поднялись неистовые вопли в горах, и при свете молнии, в нескольких шагах от дороги, наши всадники заметили бесновавшуюся толпу из сотни или более лиц, которые с непостижимою быстротою вертелись, производя какие-то странные жесты. Вдруг все исчезло.
– Вуду! Вуду! – вскричали объятые ужасом всадники.
– Вуду, что это значит? – спросил было де Бираг.
– Молчите, если вы только дорожите своей жизнью! – быстро проговорил Колет таким повелительным тоном, что молодой человек против воли замолчал, несмотря на свою храбрость, объятый инстинктивным ужасом.
Ураганы в тропических странах страшно сильны, но, к счастью, они при этом непродолжительны; иначе эти страны, так одаренные природой, были бы совершенно необитаемы. Несколько минут спустя буря совершенно прекратилась; на небе появилась луна и осветила своим дрожащим светом разоренную бурей местность. Между тем всадники продолжали также быстро ехать и к часу утра достигли наконец усадьбы Жозефа Колета, расположенной почти на полдороге между Порт-о-Пренсом и Леоганом.
В доме все уже спали; не виднелось ни одного огня; метис спрыгнул с лошади и, взяв на руки свою все еще бесчувственную сестру, проговорил, обращаясь к молодому человеку.
– Следуйте за мной, господин де Бираг!
– К вашим услугам, милостивый государь! – холодно ответил тот.
Оба прошли в комнату, где метис, положив сестру на диван, зажег свечи. Потом, обращаясь к де Бирагу, который все еще стоял, скрестив руки, надменно проговорил:
– Ожидаю, милостивый государь, ваших объяснений, которые я требовал от вас!
Молодой человек печально покачал головою.
– Милостивый государь, – отвечал он, – это объяснение должна дать единственно только ваша сестра; если же оно не удовлетворит вас, я всегда к вашим услугам!
Плантатор молча посмотрел на него, потом, повинуясь внезапному движению сердца, вдруг протянул руку со словами:
– Простите меня, друг мой! Но я так страдаю!
– И я так же! – растроганно отвечал де Бираг, крепко пожимая руку друга.
– Вы? – пробормотал Колет с изумлением.
– Подождите, – мягко возразил молодой человек, – объяснения, в котором, я уверен, ваша сестра не откажет вам.
– Хорошо, я подожду! Еще раз простите меня, мой друг!
С этими словами Колет позвонил; через несколько минут явилась молодая негритянка.
– Цидализа, – обратился к ней плантатор, – вашей госпоже сделалось дурно от грозы; помогите ей, а когда она придет в чувство, доложите мне! – И, сделав знак де Бирагу, плантатор перешел в соседнюю комнату, а молодая негритянка занялась своей госпожою.
