Густав Эмар
Авантюристы. Морские бродяги. Золотая Кастилия (сборник)
Глава XII
Начало приключений
Семнадцатое столетие было переходным по отношению к той эре, которую великие мыслители восемнадцатого столетия должны были так великолепно утвердить. Благодаря политике неумолимого кардинала де Ришелье в обществе произошла эволюция, эволюция скрытая, которая подтачивала дело министра, хотя ни о причинах этой эволюции, ни о силе ее он вовсе не подозревал. Мир претерпел огромные изменения, ставшие явными во второй половине семнадцатого столетия.
Это было время, когда испанцы по праву сильного завладели большей частью Америки и создали там множество колоний. Они были властелинами морей, по которым еще не прошлась «голландская метла». Английский флот пока пребывал в стадии формирования. А французский флот, несмотря на все усилия Ришелье, еще не был создан.
И тут появились искатели приключений со всех концов света и всех сословий: от самого высокого до самого низкого. Особенно много среди них было французов. Слетевшись, словно хищные птицы, на неприметный островок в Атлантическом океане, эти авантюристы решили бороться против кастильского могущества и от своего имени объявили Испании беспощадную войну, нападая на испанский флот с неслыханной дерзостью. Как слепень, впившийся в бок льва, они язвили испанского колосса, мужеством и непреклонной волей вынуждая его считаться со своим присутствием.
За несколько лет отчаянные подвиги непрошеных гостей внушили такой страх испанцам и принесли авантюристам такую славу, что на остров со всех уголков света стали стекаться и люди, преследуемые судьбой, и просто искатели приключений. Остров служил им убежищем. Население его увеличивалось столь стремительно, что имело все шансы превратиться со временем в многочисленную и грозную нацию.
Скажем в нескольких словах, кто были эти люди и как началась их странная карьера. Для этого нам надо вернуться к испанским завоеваниям.
Впечатляющие открытия в Новом Свете дали возможность Испании просить у папы Александра VI буллу, отдававшую им в исключительную собственность обе Америки. Опираясь на эту буллу и считая себя единственными властителями Нового Света, испанцы захотели изгнать оттуда соперников. Все иностранные суда, которые они теперь встречали под обоими тропиками, испанцы стали считать корсарскими. Их могущество на море и важная роль, которую они играли тогда на Американском континенте, не давали возможности другим странам должным образом сопротивляться этой чудовищной тирании.
Тогда французские и английские арматоры, подстрекаемые жаждой наживы и не обращая внимания на испанские притязания, послали суда с вооруженными командами к этим богатейшим местам, чтобы захватывать испанские караваны, грабить американские берега и сжигать города. Когда с ними стали обращаться как с пиратами, смелые моряки стали действовать как пираты: они совершали гнусные поступки повсюду, где высаживались на сушу, они захватывали богатую добычу и, презирая международное право, не заботясь, находятся испанцы или нет в состоянии войны с той страной, гражданами которой они являлись, нападали на них повсюду, где только это было возможно.
Занятые своими богатыми владениями в Мексике и Перу, служившими для них источником неисчерпаемого богатства, испанцы допустили непростительную оплошность – пренебрегли Антильскими островами, простирающимися от Мексиканского залива до залива Маракайбо[5], и устроили колонии только на четырех главных островах этого архипелага.
Скрываясь в маленьких бухтах, пользуясь изрезанностью береговой линии, авантюристы внезапно наскакивали на испанские суда, брали их на абордаж, после чего возвращались на сушу делить добычу. Испанцы, несмотря на огромный флот и усиленные конвои, не могли больше свободно плавать по Антильскому морю[6], которое авантюристы избрали сценой для своих подвигов. Испанские суда избегали ожесточенных схваток с флибустьерами, которые сделались почти неуловимыми благодаря небольшим размерам и легкости своих судов.
Флибустьерами, авантюристами, или морскими разбойниками, люди, для которых только жизнь странников и искателей приключений имела привлекательность и смысл, прозвали себя сами. Но мысль основать постоянное поселение на островах, служивших им временным приютом, долго не приходила им в голову.
Дела обстояли именно так до 1623 года, когда младший сын одного нормандского дворянина, носивший имя д’Эснамбюк, которому право старшинства не оставило надежды сколотить себе состояние никаким иным способом, кроме как приобрести его своим трудолюбием или мужеством, снарядил в Дьеппе бригантину водоизмещением семьдесят тонн, поставил на нее четыре пушки, собрал сорок решительных матросов и отправился гоняться за испанцами, стремясь встретить судно побогаче. Добравшись до Кайманов, островков, находящихся между Кубой и Ямайкой, он внезапно наткнулся на большой испанский корабль с тридцатью пятью пушками и с экипажем в триста пятьдесят человек.
Положение корсаров было отчаянное. Но д’Эснамбюк, не давая испанцам времени опомниться, атаковал их. Битва продолжалась три часа с неслыханным ожесточением. Дьеппцы дрались с такой яростью, что испанцы отчаялись их победить и, потеряв половину экипажа, первыми прекратили битву и позорно бежали. Однако сам корабль авантюристов сильно пострадал и едва мог держаться на воде. Десять человек из экипажа были убиты, другие получили тяжелые ранения.
Поблизости находился остров Сент-Кристофер. Д’Эснамбюк с превеликим трудом добрался до него и укрылся там, чтобы подлатать судно и вылечить раненых. Потом, посчитав, что для успеха его будущих набегов ему нужно надежное убежище, он решил поселиться на этом острове.
Остров Сент-Кристофер, названный когда-то индейцами-карибами Лиамнига, находится в двадцати трех милях от Антигуа и в тридцати милях от Гваделупы и входит в состав Малых Антильских островов. Остров замечательно красив. На нем возвышается гора Мизери – потухший вулкан высотой три тысячи пятьсот футов. Гора занимает всю северо-западную часть острова и плавно спускается уступами, на юге переходя в долину, где расположено небольшое селение, носящее название Нижняя Земля.
Бесплодные горы составляют разительный контраст с плодородными равнинами, которые покрыты необыкновенно богатой растительностью, между тем как горы представляют собой только нагромождение камней, все пространство между которыми сплошь заполнено глиной, удушающей всякую растительность. Воды мало, и она непригодна для питья, так как сильно пропитана солями, к которым люди привыкают с большим трудом. Но важно было не это, а то, что остров Сент-Кристофер имел две великолепные гавани, хорошо укрытые и легко защищаемые, а его извилистые берега служили хорошим убежищем для легких флибустьерских судов.
Высадившись на берег, д’Эснамбюк встретил нескольких французов, живших в согласии с коренным населением – индейцами-карибами. Эти французы не только приняли его с распростертыми объятиями, но даже присоединились к нему и выбрали его своим командиром. По странной случайности в тот самый день, когда дьеппцы пристали к острову Сент-Кристофер, английские флибустьеры под командой капитана Уорнера, также пострадавшие в битве с испанцами, укрылись на другой стороне острова. У французских и английских корсаров была одна общая цель – сражаться с испанцами и создать убежище, где можно скрываться от врага. Поэтому договориться им было легко. Они поделили остров, поселились рядом и жили в добром согласии, которого ничто не нарушало. Они даже объединили свои силы против индейцев-карибов, которые, испугавшись быстрого роста нового поселения, пытались прогнать приезжих. Флибустьеры напали на них и заставили просить пощады.
Через несколько месяцев Уорнер и д’Эснамбюк отправились первый в Лондон, второй в Париж, чтобы просить разрешения своих правительств на основание новой колонии. Так бывает, что люди, сначала искавшие лишь временного убежища, захотели, чтобы поселение, основанное ими, продолжало расти и развиваться.
Кардинал Ришелье, всегда расположенный покровительствовать планам, ведущим к усилению могущества Франции, принял флибустьера с большим почетом, исполнил его просьбу и для разработки земель в колонии основал компанию, названную Компанией Американских островов. Капитал общества состоял из сорока пяти тысяч ливров, а Ришелье со своей стороны подписался на десять тысяч. Д’Эснамбюк был назначен главой колонистов.
Среди перечня обязанностей, связанных с его должностью, мы должны упомянуть один странный пункт. Согласно этому пункту белые в Америке подвергались временному рабству, еще более жестокому, чем рабство негров. Вот этот пункт, гибельные последствия которого обнаружатся в дальнейшем:
«Никакой работник не может быть принят в колонию, если не обяжется остаться на срок в три года на службе у компании, которая будет иметь право использовать его на всех работах, какие ей покажутся необходимыми, и он не будет иметь права жаловаться или нарушать условия договора, заключенного им».
Этих работников назвали обязанными – приличное название для рабов.
Обратное путешествие нового губернатора окончилось плачевно. Корабль, непрерывно терзаемый бурями, добрался до острова только с несколькими умирающими членами команды. Остальных погубили болезни.
Капитану Уорнеру посчастливилось больше: он возвратился со множеством новых колонистов. Некоторое время между двумя колониями царило доброе согласие, но англичане, которых было больше, воспользовались тем, что французы по своей малочисленности не могли им воспротивиться, и основали новое поселение на острове Невис, соседнем с Сент-Кристофером. Однако д’Эснамбюк не отчаивался, он верил в будущее французской колонии и снова отправился просить у кардинала помощи людьми и деньгами, чтобы потеснить своих беспокойных соседей.
Ришелье ответил на его просьбу. По приказу кардинала командир эскадры де Кюссак прибыл к острову Сент-Кристофер с шестью большими, хорошо вооруженными кораблями. Он застал на рейде десять английских судов, три из них захватил, три потопил, а остальные обратил в бегство. Испуганные англичане старались больше не выходить за границы своей территории, и мир восстановился. Де Кюссак, обеспечив колонию людьми и съестными припасами, отправился основывать поселение на острове Синт-Эстатиус, в четырех милях от Сент-Кристофера.
Между тем испанцы, и без того страдавшие от набегов флибустьеров, с чрезвычайным беспокойством смотрели на их постепенное воцарение в американских морях и на Антильских островах. Они поняли: если они не хотят, чтобы их колонии были уничтожены, а торговля замерла, важно не позволять флибустьерам основывать долговременные и хорошо укрепленные поселения в этих местах. Поэтому они задумали принять решительные меры против тех, кого они считали пиратами, и навсегда уничтожить их разбойничьи гнезда, ставшие со временем грозной силой. Вот тогда адмирал дон Фердинанд Толедо, которого мадридский двор назначил командующим сильной флотилией и направил в 1630 году в Бразилию сражаться с голландцами, получил приказ уничтожить по пути поселения, основанные флибустьерами на острове Сент-Кристофер.
Внезапное появление мощной армады кораблей испугало обитателей острова. Даже объединенных сил французских и английских авантюристов, их отчаянного мужества было недостаточно для того, чтобы избежать опасности и отразить такое грозное нападение. В результате ожесточенной битвы множество флибустьеров, особенно французских, было убито. Остальные сели в легкие пироги и укрылись на соседних островах.
К сожалению, мы вынуждены сказать, что англичане постыдно бежали в самом начале сражения, а потом и вовсе решили капитулировать. Половина сдавшихся была отослана в Англию на испанских кораблях, остальные обязались убраться с острова как можно скорее. Это обещание, естественно, было забыто тотчас после отбытия испанского флота. Впрочем, эта экспедиция была единственной серьезной мерой, предпринятой испанцами против флибустьеров.
Французы покинули острова, на которых прятались, и возвратились на Сент-Кристофер. Там они вновь поселились, подравшись прежде с англичанами и заставив их вернуться в прежние границы, потому что те, воспользовавшись случаем, захватили французские земли.
Чтобы доказать, что флибустьеры были не разбойниками, как их старались представить, расскажем лишь следующее: жители острова Сент-Кристофер выделялись среди всех колонистов кротостью нрава и вежливостью обращения. Предания о вежливости первых французов, поселившихся там, сохранились до позднейших времен. В восемнадцатом столетии Сент-Кристофер называли Кротким островом, а на Антильских островах бытовала пословица: «На Сент-Кристофере живут дворяне, на Гваделупе – мещане, на Мартинике – солдаты, на Гренаде – чернь».
Довольно долго дела оставались в том положении, которое мы описали. Флибустьеры, поощряемые испанской трусостью, делались все смелее. Они расширили арену своих подвигов и еще больше возненавидели испанцев. А те, в свою очередь, заклеймили их ворами. На легких пирогах, составлявших весь их флот, флибустьеры подстерегали богатые корабли, плывшие из Мексики, решительно нападали на них и возвращались на Сент-Кристофер с добычей.
Колония процветала, земли на ней обрабатывались с усердием. Эти люди, в сердцах которых не оставалось никакой надежды возвратиться на прежнюю родину, совершали свои подвиги с лихорадочной поспешностью людей, укрепляющих могущество родины новой. И уже через несколько лет после нападения испанцев остров Сент-Кристофер снова сделался цветущей колонией – благодаря плодородию земли, энергии и смышлености жителей, но в особенности благодаря непрерывному труду обязанных работников компании.
Теперь настала пора рассказать, на какую участь были обречены эти несчастные люди, попавшие к колонистам. Мы сказали выше, что компания посылала на острова людей, нанимаемых ею на три года. Все годились для найма: крестьяне, ремесленники, даже врачи, которые думали, что будут заниматься в колониях своей профессией и прельщались обещаниями, которые компания им расточала. Но как только они давали свое согласие, то есть подписывали соответствующие бумаги, компания смотрела на них как на людей, принадлежавших ей телом и душой. А когда они приезжали в колонию, агенты продавали их плантаторам по тридцать или сорок экю за душу – и это днем, в присутствии губернатора! Таким образом они становились настоящими рабами колонистов, обреченными на самые трудные работы. Эти несчастные люди, так недостойно обманутые, подвергались побоям, изнемогали от усталости в убийственном климате, умирали по большей части прежде, чем наступал третий год, который должен был вернуть им свободу. Притеснение зашло так далеко, что многие господа вздумали продлить трехлетнее рабство.
В конце 1632 года колония на острове Сент-Кристофер пережила трудное время, потому что обязанные работники, срок рабства которых кончился и которым хозяева отказывались вернуть свободу, взялись за оружие и приготовились атаковать колонистов с той энергией отчаяния, которой не сможет противостоять никакая сила. Д’Эснамбюк сумел уговорить их разоружиться. Избегнуть кровопролития удалось только после обещания выполнить справедливые требования восставших. Когда впоследствии во Франции узнали о печальном положении работников, нанимаемых агентами компании, стало почти невозможно найти желающих отправляться в колонии. Агенты были вынуждены ходить по площадям и перекресткам и набирать бродяг. Напоив их, они заставляли бедолаг подписывать обязательство, которое те уже не могли нарушить.
В продолжение нашей истории придется говорить об этих работниках. Поэтому добавим еще только несколько слов о несчастных, которых Англия отправляла на острова с теми же самыми условиями. Если участь французских работников была ужасна, то участь английских работников была просто отвратительна. С ними обращались варварски, брали в рабство на семь лет, потом, когда наступала пора вернуть им свободу, поили допьяна и, пользуясь их невменяемым состоянием, заставляли подписывать новое обязательство на такой же срок. Кромвель после разграбления Дрогеды[7] продал таким образом более тридцати тысяч ирландцев на Ямайку и Барбадос.
Однажды около двух тысяч этих несчастных успели спастись. Не искушенные в мореплавании, они пустили корабль по воле ветра и волн, и течение прибило их к Эспаньоле. Не зная, где они находятся, оставшись без провизии, все эти несчастные умерли с голоду. Их кости, побелевшие от времени, долго оставались на мысе Тибурон, в месте, которое было названо в память об этой ужасной катастрофе бухтой Ибернийцев[8]. Название это сохранилось до сих пор.
Да простит нам читатель долгие подробности рассказа о поселении флибустьеров на острове Сент-Кристофер. Но поскольку ужасное общество этих авантюристов обосновалось в этом уголке земли, а мы взялись рассказать их историю, необходимо было объяснить некоторые события, чтобы впоследствии к ним не возвращаться. Теперь мы продолжим наш рассказ, которому предшествующие главы служат, так сказать, прологом, и, перескочив одним прыжком пространство между островом Сент-Маргерит и Антильским архипелагом, окажемся на острове Сент-Кристофер через несколько месяцев после побега – мы не смеем сказать «освобождения» – графа Луи де Бармон-Сенектера.
Глава XIII
Совет флибустьеров
Жизнь колонии шла по-прежнему. Флибустьеры продолжали совершать ожесточенные набеги на испанцев. Но поскольку организация у них хромала, экспедиции носили разовый характер и не достигали желаемого результата. Испанцы несли весьма ощутимые потери, однако не соответствующие затраченным усилиям флибустьеров.
В один прекрасный день люгер с четырьмя пушками и с экипажем из сорока человек бросил якорь у острова Сент-Кристофер и гордо поднял французский флаг. На этом судне в колонию прибыла новая партия храбрых авантюристов. Они высадились, познакомились с обитателями острова и изъявили желание поселиться здесь. Их предводитель, которого товарищи называли Монбаром и которому были, судя по всему, бесконечно преданы, объявил колонистам, что он так же, как и они, питает глубокую ненависть к испанцам, что за ним идут два захваченных испанских корабля и что капитанам этих кораблей он приказал бросить якорь у берегов Сент-Кристофера. Эти приятные известия были встречены местными жителями радостными восклицаниями, и Монбара, как триумфатора, едва не отнесли на берег на руках.
Как он и объявил, через четыре дня два испанских корабля бросили якорь у острова Сент-Кристофер. Над кастильским флагом, перевернутым в знак унижения, гордо развевался флаг французский. К ужасу, охватившему даже видавших виды колонистов, на бушприте, на блинда-гафелях, на реях этих кораблей висели трупы – по приказанию Монбара экипаж был повешен целиком, не пощадили ни одного юнги.
Предводитель французских авантюристов великодушно передал груз с обоих кораблей колонистам, потребовав взамен только землю, на которой он мог бы построить себе жилище. Это требование, конечно же, было встречено единодушным согласием.
Монбар был молодым человеком двадцати восьми лет, мужественной наружности. Выражение его лица было печально, насмешливо и одновременно жестоко, а матовая бледность придавала ему загадочности. Высокого роста, крепкого сложения, но гибкий и грациозный, он отличался изяществом, благородными манерами и изысканной речью. И его окружение, и те, кого с ним сводил случай, неизменно подпадали под его странное обаяние. Люди чувствовали одновременно и антипатию, и влечение к этому необычному человеку, который, кажется, не прилагая ни малейших усилий, подчинял всех своей воле. Он добивался от людей повиновения одним мановением руки или движением бровей и, по-видимому, жил, только когда находился в гуще битвы, когда трупы валились около него, кровь текла под его ногами, а вокруг, смешиваясь с грохотом пушек, раздавался свист пуль. Его товарищи на расспросы тех, кто, пораженный необычной внешностью Монбара, хотел побольше узнать о нем, говорили, что живет он только тогда, когда, опьянев от запаха порохового дыма и вида сражения, бросается на палубу испанского корабля.
Но, кроме этих скудных сведений, ни малейшей подробности из прошлой жизни Монбара узнать не удавалось. Когда колонисты поняли, что их вопросы остаются без ответа, они перестали задавать их, тем более что прошлая жизнь Монбара их не касалась, да и не слишком-то интересовала.
Авантюрист оставался на острове ровно столько, сколько было необходимо для того, чтобы вполне сносно обустроить свое жилище, после чего в один прекрасный день, не предупредив никого, перебрался на свой люгер вместе с людьми, которых привез с собой, оставив шесть человек на острове, чтобы присматривать за своими новыми владениями, и отплыл бог весть куда.
Через месяц он вернулся, ведя на буксире испанский корабль с богатым грузом и со всей командой, повешенной на реях.
Так продолжалось целый год. Монбар никогда не оставался на острове больше трех дней, потом уходил в море и всегда возвращался с добычей и повешенной на реях командой.
Смелость отважного корсара принесла ему такую шумную известность, что слухи о нем достигли Франции. Тогда дьеппские авантюристы, понимая, сколько пользы можно извлечь из корсарства, снарядили суда и присоединились к Монбару с намерением совершать усиленные набеги на испанцев.
Флибустьерство вступало в новую, организованную фазу. Монбар построил свое жилище на том самом месте, где впоследствии англичане воздвигли батарею. Позиция была выбрана очень удачно: в случае нападения можно было не только легко обороняться, но и отражать натиск неприятеля со значительными для него потерями.
Жилище Монбара, выстроенное из бревен и покрытое пальмовыми листьями, стояло почти на самом краю скалы, откуда можно было видеть большую часть острова и море на много миль вокруг. До скалы, возвышавшейся отвесно на сорок метров над морем, можно было добраться не иначе как по узкой петляющей тропинке, перегороженной через определенные расстояния крепкими палисадами[9] и глубокими рвами, преодолевать которые приходилось по наскоро переброшенным доскам, кои легко было снять в случае тревоги. Две пушки, поставленные на вершине тропинки, надежно защищали подходы.
Дом состоял из пяти комнат, довольно больших, меблированных с роскошью и комфортом, довольно неожиданным на таком отдаленном острове. Подобная обстановка легко оправдывалась ремеслом хозяина: мебель он выбирал для себя из награбленной добычи. На длинном шесте, вбитом в землю перед дверью дома, развевался белый флаг корсаров, который Монбар менял иногда на черный, в середине которого были изображены белого цвета мертвая голова и две кости крест-накрест, – флаг зловещий, показывавший, что побежденные не должны ждать пощады.
Прошло полтора года после прибытия Монбара на остров. И вот однажды жарким днем конца мая несколько человек свирепого вида, с грубыми ухватками, вооруженные с ног до головы, шли, переговариваясь, по тропинке, которая из долины вела на скалу, где возвышался дом Монбара. Было около десяти вечера. Ночь стояла тихая и ясная, мириады звезд сверкали на небе, луна щедро проливала свой свет, воздух был так прозрачен, что даже самые маленькие предметы виднелись на далеком расстоянии. В воздухе не было заметно ни малейшего дуновения ветра, а в кронах деревьев – ни малейшего шелеста. Море, спокойное, как зеркало, с тихим и таинственным шепотом плескалось у песчаного берега. Бесшумно летали светлячки, иногда касаясь путников, которые небрежно отмахивались от них, не прерывая разговора, по-видимому очень для них важного.
Мужчин было пятеро. Все они находились в расцвете сил, движения их были энергичны и резки, лица дышали смелостью и чрезвычайной решимостью. По некоторой сутулости, а также по походке и характерному размахиванию руками в них с первого взгляда можно было узнать моряков, даже если бы их костюмы не свидетельствовали об этом со всей очевидностью. Они говорили по-английски.
– Ба! – воскликнул один из них в минуту, когда мы начинаем прислушиваться к их разговору. – Надо посмотреть. Знаете ведь: не все то золото, что блестит. Притом я был бы рад ошибиться.
– Ты по своей хваленой привычке, – отвечал другой, – уже начинаешь сомневаться.
– Нет, – с живостью отвечал первый, – я только выражаю опасение.
– Наконец-то мы узнаем, в чем дело, – сказал третий, – мы уже одолели половину подъема, хвала Господу!
– Этот демон Монбар, – продолжал первый, – отлично выбрал место – какой вид! И при этом к дому не подступиться.
– Да, не думаю, чтобы испанцы отважились на приступ. Только бы, – прибавил этот человек, вдруг остановившись, – не оказалось все впустую! Застанем ли мы Монбара?
– Ручаюсь вам, Красный Чулок, что Монбар дома, будьте спокойны.
– Откуда вам это известно? – осведомился тот, кто носил странное прозвище Красный Чулок.
– Разве вы не видите, что развевается его флаг?
– Это правда, я не обратил внимания.
– Но теперь-то вы видите, я полагаю?
– Вижу, лопни мои глаза!
– А! – воскликнул один из флибустьеров, который до сих пор молчал. – И все-таки для чего нас созывают?.. Вы знаете, брат?
– Понятия не имею, – ответил Красный Чулок, – верно, Монбару пришел в голову какой-нибудь дерзкий план и он хочет втянуть нас в новое дело.
– Он позвал не только нас, но и главарей французских флибустьеров.
– Не понимаю цели этого сборища, – продолжал Красный Чулок, – впрочем, это все равно… Скоро мы узнаем, что к чему.
– Это правда… Ну вот мы и на месте.
Действительно, в эту минуту они дошли до вершины тропинки и очутились на площадке прямо против дома, дверь которого была отворена, как бы приглашая их всех войти. Из двери лился яркий свет, и громкий говор ясно показывал, что в доме собралось многолюдное общество. Англичане подошли и остановились у порога.
– Входите, братья, – послышался изнутри звучный голос Монбара, – входите, вас ждут.
Семь или восемь человек находились в комнате, куда вошли англичане. Это были самые знаменитые предводители флибустьеров. Здесь находились Красивая Голова – свирепый дьеппец, погубивший более трехсот своих обязанных работников и уверявший всех, что они умерли от лености; Пьер Высокий – бретонец, который шел на абордаж, не иначе как переодевшись женщиной; Александр Железная Рука – молодой человек, слабый и изнеженный с виду, с женственными чертами лица, но одаренный поистине геркулесовой силой, ставший впоследствии одним из героев флибустьерства; Рок, прозванный Бразильцем, хотя родился он в Гронингене, городе в Восточной Фрисландии; затем – двое наших знакомцев, Дрейф и Мигель Баск, они прибыли на остров Сент-Кристофер в одно время с Монбаром и пользовались у флибустьеров исключительным уважением.
Пятерых пришедших англичан звали: Красный Чулок, имя, которое уже здесь прозвучало; Морган – молодой человек лет восемнадцати, с надменным лицом и аристократическими манерами; Жан Давид – голландский моряк, поселившийся в английской колонии, и, наконец, Уильям Дрейк, давший клятву нападать на испанцев не иначе как в то время, когда их будет пятнадцать против одного, так было велико презрение, которое он испытывал к этой чванливой нации.
Таким образом тут присутствовало избранное общество всех знаменитых флибустьеров того времени.
– Добро пожаловать, братья, – сказал Монбар, – очень рад вас видеть. Я ждал вас с нетерпением… Вот трубки, табак и ром. Курите и пейте, – прибавил он, указывая на стол посредине залы, где лежали трубки, стояли стаканы, кружки с водой и горшок с табаком.
Флибустьеры сели, закурили трубки и наполнили стаканы.
– Братья, – продолжал Монбар, – я пригласил вас к себе по двум очень важным причинам, одна из которых вытекает из другой. Вы расположены выслушать меня?
– Говори, Монбар, – отвечал Уильям Дрейк от имени всех, – испанцы прозвали тебя Губителем. Я завидую этому прозвищу, брат. Флибустьерству ты приносишь много пользы.
– Об этой-то пользе и пойдет речь, – ответил Монбар.
– Я в этом уверен, брат. Говори, мы слушаем тебя с почтением.
Все приготовились внимательно слушать. Эти люди, закаленные в сражениях, не признававшие других законов, кроме тех, что написали себе сами, не испытывали зависти к Монбару и готовы были обсуждать любые его предложения.
Монбар собрался с мыслями, потом заговорил проникновенным голосом, так пленявшим слушателей.
– Братья, – сказал он, – я не стану говорить долго, потому что все вы люди испытанные, с горячим сердцем и твердой рукой, и с вами долгие речи не только бесполезны, но даже смешны. С самого моего прибытия на Сент-Кристофер я изучаю флибустьерство, его жизнь, нравы и стремления флибустьеров. С огорчением я понял, что наши результаты не оправдывают наших усилий. Что мы делаем? Ничего или почти ничего, несмотря на наше неукротимое мужество! Испанцы насмехаются над нами. Мы одиноки в своей борьбе и слишком слабы для того, чтобы причинить нашим врагам ощутимый урон. Мы понапрасну тратим нашу энергию и проливаем кровь, отнимая у испанцев какие-то жалкие суда. Не так должны идти дела. Это не то мщение, о котором каждый из нас мечтал. Какова причина нашей слабости? Одиночество, о котором я вам говорил. Это одиночество всегда будет сковывать наши усилия.
– Это правда, – проговорил Железная Рука.
– Но что же мы можем сделать? – спросил Жан Давид.
– К несчастью, мы бессильны, – вздохнул Уильям Дрейк.
– Мы авантюристы, а не государство, – заметил Красивая Голова.
На лице Монбара появилась бледная и зловещая улыбка.
– Вы ошибаетесь, братья. Средство найдено. И, если захотим, мы сделаемся государством!
– Говори! Говори! Говори! – закричали авантюристы, вскочив со своих мест.
– Вот мой план, братья, – продолжал Монбар. – Нас здесь двенадцать человек. Мы принадлежим к разным нациям, но у нас одно сердце, мы составляем цвет флибустьерства. Я заявляю об этом громко, не опасаясь опровержения, потому что каждый из нас дал доказательства своей храбрости – и какие доказательства! Ну, соединимся же, составим одну семью. Из нашей доли в добыче выделим сумму на общую казну и, сохранив свободу организовывать отдельные экспедиции, поклянемся никогда не вредить, никогда не идти наперекор друг другу, оказывать помощь, когда это окажется необходимым, трудиться изо всех сил на погибель Испании и, не разглашая договора о нашем товариществе другим братьям, поклянемся соединять наши силы, когда наступит пора, чтобы разом раздавить неумолимого врага. Вот, братья, первое из того, что я хотел вам сказать. Жду вашего решения.
