Григорий Аркатов
Фантастиш блястиш

– Саша.

Доброволец был реальным гоблином с настоящим гоблинским носом. Для пущей схожести он все время кривлялся, а при ходьбе ковылял.

Плюс ко всему это чудо в перьях лыбилось хуже последнего идиота. Но именно таких придурков отец Федор искал в зрительном зале, чтобы потом сделать гвоздем своего шоу.

Итак, герой сцены был на месте. Оставалось добавить красок.

Для большего нагнетания готической атмосферы батюшка старался изобразить потусторонний голос:

– И что же ты сделал?

– Лгал и обманывал.

– Ты расскажешь нам какую-нибудь историю?

– Ну, недавно я побывал дома после пятнадцати лет отсутствия.

– И как?

– Мой брат Гарик очень обрадовался моему возвращению.

«Здравствуй, братишка», – сказал он, обнимая меня, – «Сколько лет мы не виделись?… Подумать только…».

Внезапный прилив чувств слегка вывел его из душевного равновесия, так что по его лицу струями стекали слезы радости.

«Ну что ты стоишь в дверях? Проходи в дом», – продолжал стенать Гарик, но постепенно начинал приходить в себя после внезапного всплеска эмоций, – «Женя, иди сюда скорее!»

На зов ополоумевшего предка явилась девчонка тринадцати лет.

«В чем дело, пап?» – спросила она, увидев отца в слезах и со счастливой улыбкой на лице.

«Это твой дядя Саша. Он вернулся».

«Дядя?» – дочь Гарика в силу странных особенностей психики не всегда могла своевременно понять, куда дует ветер, отчего временами немного тупила, – «Но он же умер?»

Гарик немного смутился, но не обиделся на дочь. Однако теперь у него не находилось слов, чтобы продолжить разговор с прежним вдохновением. Женя почувствовала, что сморозила глупость. Ее лицо покрылось признаками стыда, а в воздухе повисла неуместная пауза.

«А может нам стоит выпить чаю?» – сказал я и потащил своих посеревших сородичей в гостиную, совершенно не уделяя внимания их хозяйским правам.

Когда чайник был выпит, а торт съеден, Евгения спросила:

«Так что же случилось пятнадцать лет назад?»

«С древностью лет эта история забыта…», – печально прошептал Гарик.

«А моя морда так и не разбита», – закончил я.

За прошедшие пятнадцать лет мой жизненный настрой ничуть не изменился, а ненаигранный оптимизм, как и прежде, был по-своему заразен. Рядом с ним хотелось забыть обо всех проблемах повседневной смуты.

«Да кому нужны ваши тайны? Эх, вы, взрослые…».

Критическое замечание со стороны дочери заставила Гарика улыбнуться. Я поймал взглядом улыбку брата и с определенным кокетством заявил племяннице:

«Рассказать несложно, но вряд ли история тебе понравиться».

«Но я хочу знать».

«Тогда слушай», – сказал Гарик и по-отечески сделал из прически дочери шурум-бурум, – «В то время мы вместе с матерью жили в деревне.

Это был конец прошлого века, когда любого прохожего терзал экономический кризис. Я учился в институте, а Саша только что перешел в десятый класс. То самое лето я намеривался посвятить культурному отдыху в компании с девушками и самогоном местного разлива, однако моим мечтам не суждено было сбыться.

«Игорек», – сказала матушка за ужином на следующий день после моего приезда, – «Не хочешь подколымить?

Естественно, желание работать отсутствовало напрочь, но выбор не являлся моей прерогативой.

«В смысле?» – спросил я.

«Приходил Хачик. Его бригада разбирает ферму и ему нужен стропальщик».

«Больше похоже, что ему нужна промывка мозгов», – злобно съязвил я.

«Так что мне ему сказать?» – матушка посмотрела на меня взглядом вурдалака, что означало негативное отношение к неудобным ответам.

«Скажи, что я готов к труду и обороне».

В итоге вместо девчонок пришлось обхаживать подъемный кран, созданный какими-то чудиками из Иваново. Работать приходилось в разгар солнцепека, истекая потом и жадно глотая воду из припасенной бутыли во время пятиминутных перерывов. Конечно, поначалу было трудно: мышцы ныли, поясница трещала, а ультрафиолет превратил меня в папуаса.

Однако я не унывал и через неделю полностью адаптировался к новому виду трудовой деятельности. Но через этот же временной интервал среди руин колхозной фермы появился Хачик, который наконец-то преодолел состояние нестояния.

«Ты уволен», – сказал он без объяснений, – «Приходи вечером за расчетом».

«Не очень-то и хотелось», – подумал я, но все равно было обидно.

«Не ходи к нему», – сказала матушка, когда я сообщил ей «приятную» весть, – «Ничего другого от погани ждать не приходится. Пусть подавиться, козел безрогий. Оставь ему на баранки».

Конечно, на причитающиеся мне деньги можно было затариться баранками на год вперед, однако спорить с матушкой не имело смысла. Дня через три Хачик заявился сам, шелестя купюрами. Безусловно, хотелось взять деньги, но таким поступком можно было лишить себя месячного содержания.

Так что, несмотря на всю мою нелюбовь ко всякого рода конфликтам, пришлось послать Хачика на все четыре стороны. После этого я смог спокойно заниматься культурными мероприятиями, навсегда позабыв Хачитуряна.

Однако он не позволил о себе забыть. Спустя две недели Хачик угнал у одного из фермеров гусеничный дизель и принялся сшибать столбы по всей деревне. Прибывшая на место происшествия скорая психиатрическая помощь спешно определила «шизофрению» и отправила в места не столь отдаленные. По словам очевидцев, Хачик все время выкрикивал угрозы каким-то «серым стропальщикам», которые преследовали его днем и ночью. Тем же вечером он повесился в своей палате.

Несомненно, происшествием заинтересовался угрозыск и, к удивлению оперов, выяснилось, что «серыми стропальщиками» являлись местные безработные, которые, прочитав развешенные по деревне объявления об экстренном наборе в ряды тружеников стропления, ломились в жилище к Хачитуряну.

Объявления появлялись на столбах со скоростью роста грибов, новоявленные стропальщики текли рекой к дому Хачика, а у него терпения становилось все меньше и меньше.

Вот он и решил покончить с объявлениями радикальным способом. Менты каким-то образом прознали, что это дело рук Саши, вот и пришлось спрятать его далеко и надолго.

«Какой ужас», – прошептала Женя.

«Именно», – добавил я, – «Но некоторые утверждают, что Хачитурян жив».

Отец Федор на секунду застыл, очарованный повествованием, но тут же опомнился.

– Спасибо. Это был Саша – обманщик и лжец!..

Пока отец Федор разглагольствовал, из-за кулис появились два омоновца, которые увели добровольца за сцену.

– … А мы, дети мои, помолимся!

Еще полчаса батюшка выдавал на сцене танцевальные финты под убийственный музон, а потом свет совсем погас и люди стали наощупь пробираться к выходу. Там они смогли продолжить веселье, ну а нас ждала своя дорога.

– Это и была проповедь? – спросил я, вдыхая ночной аромат апреля.

– Да, – сказал Давид, осматривая темные переулки, – А разве тебе не понравилось?

Мой взгляд старательно высматривал улыбку на его лице, но ее там не было. Тогда пришлось просто признаться.

– Нет.

– Тоже хорошо, – отметил Давид, наконец-то улыбнулся, похлопал меня по плечу, и мы пешком отправились до гостиницы.

Позднее, уже стоя у дверей наших номеров и проворачивая ключ в замочной скважине, он сказал мне то, чего я ждал весь этот долбаный вечер:

– Это был тяжелый день, но ты справился. Ты – молодец. Так что теперь спи до обеда. Клиентка появится только после пяти.

– Спасибо, – прошептал я и последовал его совету, нырнув в кровать.

Сон был долгим и здоровым. А мне как раз было категорически необходимо восстановиться после всех моих злоключений.

Но все хорошее рано или поздно кончается. Вот и пришлось открывать глаза. Полусонным взглядом я посмотрел на часы. Обед давно прошел, и было около трех.

«Ну и ладно», – подумал я, потянулся и откинул одеяло.

Очень не хотелось вставать. Да и куда проще было просто валяться и наслаждаться неспешным тиканьем будильника в безмятежности всего остального.

Но за такое разгильдяйство Давид вряд ли бы погладил по головке.

Вот и пришлось ступать босыми ногами на пол и тащиться до туалета.

На обратном пути я заметил конверт, сунутый под дверью.

«Возможно, ты выиграл миллион», – подколол внутренний голос.

Но в записке писалось совсем не о том:

«В холле вас ожидает милиция».

«Милиция!..» – гулко отозвалось в башке, и паника плеснула через край чаши самообладания.

«Милиция! Милиция! Милиция!», – повторял я лично для себя, как бы пытаясь увероваться в реальности происходящего. Бросившись к окну в поисках выхода, мне пришлось понять, что спрыгнуть с седьмого этажа не так легко как кажется, если только ты не человек-паук.

«Что делать? Где найти выход?» – вопросов было слишком много, а вот с ответами сложился крайний дефицит.

Стены, пол и все остальное были буквально испещрены моим взглядом в поисках решения. Я даже зачем-то заглянул в помойное ведро, но все впустую.

«Давид!» – хорошая мысль, если ее адресант где-то поблизости.

Но его телефон не отвечал, а стук в дверь в полуголом виде не принес даже малейших результатов. А это все-таки была последняя надежда.

«Может сдаться?» – очередная дурость залезла мне в голову, но, еще немного пораскинув мозгами, мне пришлось согласиться, что это лучшее из возможного.

Унимая дрожь в конечностях, я кое-как натянул на себя одежду, распихал по карманам самое необходимое и вышел из номера. Запирать дверь не стал, решив, что это излишне.

Путь по коридору и ожидание лифта тянулись медленнее, чем когда-либо, но мне хватило терпения и силы воли, чтобы не дать деру и не забиться серой мышью под батареей.

Внизу меня приветствовал лифтер:

– Доброго дня, Геннадий Петрович!

Он улыбался мне во все тридцать два и по виду был действительно счастлив от моего присутствия в его жизни. Раньше никто ко мне так не относился и я, по правде сказать, пока не знал, что с этим делать.

– И вам того же, – ответил я и пошел дальше.

Девушки на ресепшене встретили меня с не меньшим уважением и трепетом, чем ранее это сделал лифтер. Но мне требовалось от них другое.

– Мне оставили записку….

– Да-да-да, – закивали мне в ответ, – Они ждут там.

Пальцем мне указали на троих, что сидели на стульях у входа.

Двое из них были в милицейской форме, а третий выглядел гражданским. Приметив оживление на ресепшене, один из них (конечно же, милиционер) встал с места и направился ко мне. Остальные чуть погодя последовали за ним.

Я смотрел на их приближение, словно в замедленной съемке, и страшно потел, как не знаю кто.

Казалось, вот-вот прозвучит зарезервированная киношниками фраза:

– Руки за спину!

Но вместо этого вежливый тон сообщил:

– Нам нужна ваша помощь!

В тот миг мне показалось, что я в который раз становлюсь жертвой собственных фантазий, так что было вполне уместно попросить повторить для особо одаренных.

– Что вы сказали?

– У нас сложная ситуация и срочно нужна ваша помощь.

– Моя?..

Последний вопрос был риторическим и был скорее адресован себе самому, чем милиционерам.

А все потому, что я смотрел на них и не понимал. Чего тут непонятного? – спросите вы.

В том то и дело, что ничего. Я и помощь милиции – как-то не укладывалось ни в голове, ни где-то еще.

Пока мои извилины мысленно рассуждали над вероятностями возможностей, на первый план вышел гражданский со своим трезвым взглядом на вещи.

– Простите, что говорю это, но у нас нет времени на ступор. Люди в опасности.

Это мигом привело меня в чувства, вернуло трезвость ума, но все же не избавило от тенденции задавать глупые и неуместные вопросы:

– А вы кто?

На радость всем гражданский не стал скандалить из-за того, что его не признали по запаху.

– Я – журналист Сергей Балябин. Достаточно?

– Вполне, – ответил я.

– Тогда идемте.

Журналист видимо полагал, что я тут же метнусь вслед за ним, но этого не случилось. И он был слегка взбешен, когда обернувшись увидел меня на прежнем месте.

– В чем дело? – спросил Балябин.

Его лицо выражало непреклонную истину, что большинство опрошенных на улице посчитали меня кретином. А мне было плевать. Слишком часто за последнее время я влипал в неприятности. К тому же поблизости не было Давида.

– Сначала объяснитесь, – потребовал я.

Но в ответ мне снова кинули какую-то банально обглоданную кость.

– Нет времени.

Что ж, мне тоже пришлось опуститься до банальности.

– Значит, придется его найти.

Теперь журналист смотрел на меня со злобой. Но тут в разговор вернулись очнувшиеся от словесного бессилия милиционеры.

– Геннадий Петрович….

А я был крут, коль даже милиция знала мое имя и отчество.

– … на углу террорист-смертник угрожает себя взорвать. Сначала он потребовал явки журналиста, и Сергей Гаврилович любезно согласился нам помочь. А теперь террорист требует адвоката Когана.

– Но я не Коган.

Мое уместное замечание заставило милиционера устремиться в водоворот мимических гримас и облизывания губ. Наверное, это помогало ему сочинять нелепые ответы.

– Мы не смогли связаться с Давидом Натановичем, но возможно террорист удовлетворится вами, как первым помощником….

– Возможно? – я не истерил, но был на грани, – А что если он решит отыграться на мне?

Ответа от милиции не последовало. Как только возникает проблема, они тут же умывают руки. А вот журналист не дрейфил:

– Решайте сами, но помните, там человек и ему нужна наша помощь.

Я посмотрел ему в глаза, и мне внезапно захотелось сделать что-то хорошее.

– А почему бы и нет, – сорвалось с моих губ.

– Вот и хорошо, – сказал Балябин.

На этот раз я последовал за ним. Мы вышли из гостиницы и свернули за угол. Там посреди детской игровой площадки стоял человек. Ни детишек, ни кого-то еще поблизости не было. Правда, иногда из-за дуба, стоящего в стороне, выглядывало перепуганное лицо в фуражке.

– А где оцепление? – спросил я у милиции.

– Нет средств, – ответили мне, – Сказали справляться своими силами.

Такое положение дел поставило меня в тупик.

– И как вы это представляете?

– Ну, мы попросили людей не подходить близко. Типа снимается ролик для телепередачи «Самые безумные каскадеры».

– А что делать нам?

– Заставьте его сдаться.

Мои беседы с представителями закона нисколечко не интересовали журналиста, и он уже шагал по направлению к цели. Пришлось догонять его вприпрыжку.

– А кто он такой? – спросил я по ходу.

– Еще один псих. Говорит, его зовут Дмитрий «Фьюче» Дубровский.

– «Фьюче»? Какой идиот мог придумать такой псевдоним?

– Тот, что теперь хочет себя подорвать.

Через несколько шагов надрывный голос остановил нас:

– Стойте!

И мы не сделали лишнего движения, испуганные одним только писком сумасшедшего.

– Я просил Когана. А это не Коган.

– Дмитрий…, – попытался было объяснить Балябин.

Но тот прервал его взрывом гневных фраз:

– Я же сказал!.. Фьюче!.. Меня зовут Фьюче!..

– Хорошо, Фьюче, – продолжил спокойным тоном журналист, – Мы не смогли найти Когана, но здесь его первый помощник.

И снова взрыв эмоций.

– Я же сказал, что мне нужен Коган!

От его писка у меня взрывался мозг. Да и ждать взрыва я как-то не собирался.

– А в чем дело? – спросил я.

– Ни в чем! – продолжал вопить этот злобный выродок с броским погонялом, которое он выдумал на досуге, – Вали отсюда, приспешник мирового правительства.

«Тяжелый случай», – подумал я и сделал шаг вперед.

– Стоять!

Но я не слушал и шел дальше шаг за шагом.

– Я сейчас взорву себя!

– Взрывай! – мой ответ был полон наглого цинизма, – Но знай, что я могу тебе помочь.

– Помочь? – для убедительности террорист стал угрожать нажатой красной кнопкой на импровизированном пульте, – Все вы так говорите. А потом тебя убивают или сажают в психушку. Я туда больше не вернусь!

– А как иначе? Бомбы-то у тебя нет.

На долю секунды лицо Фьюче проявило растерянность, а потом оно вновь выставило врагу напоказ злобный взгляд.

– Есть.

Но было уже поздно.

– Сдавайся, – сказал я, усмехнувшись, – И тебя вылечат.

Однако псих не собирался сдаваться.

– Нет! Нет! Нет!.. – в порыве отчаяния он даже стал нажимать все прочие кнопки на пульте.

Но взрыва не произошло. Видимо парень и сам себя убедил в существовании бомбы. Пока он суетился в приступе непонимания собственного безумия, а я наблюдал за этой комедией, подоспел Балябин и ударом в челюсть повалил его на землю.

– Нет! Нет! – мямлил Фьюче, впиваясь ногтями в перегной, – Они придут за мной. Они знают про документы. Вы не понимаете….

– Все мы понимаем, – пояснил Балябин, хватая психа за шкварник.

– Постой! – сказал я журналисту, повинуясь какому-то потаенному инстинкту.

Балябин посмотрел на меня тем же взглядом, каким я ранее был удостоен в гостинице, в котором смешалось непонимание, раздражение и злоба.

– Чего еще?

– А может он говорит правду?

Еще один взгляд в мою сторону.

– Да у него крыша набекрень….

Я посмотрел в сторону милиции. Ее воины наконец-то перебороли слабость в штанах и медленно приближались. Потом я посмотрел на Фьюче, который сплевывал кровь из разбитой губы на траву.

– Что за документы?

Он взглянул на меня с презрением.

– А какая вам разница? Или вы работаете на них??

– Я работаю на себя.

– Это вы так считаете.

Фьюче еще раз сплюнул, а потом вмешался Балябин.

– Хватит баек. Надоели бредни, – и стал заламывать ему руки.

Однако псих разговорился не на шутку.

– Но, получая правду в конвертах, ты не считал ее бредом сумасшедшего….

– Что?!

В порыве некоего смятения Балябин выпустил пленника из рук и тот, не удержавшись на ногах, вновь рухнул на землю.

– Этого не может быть, – прошептал он.

– Еще как может, – теперь была очередь Фьюче смеяться.

И получалось, что только я оставался в кругу непосвященных.

– Что происходит?

Журналист оставил где-то далеко свое самодовольство и злобу. В тот момент он выглядел более чем потерянным и не менее обескураженным. И в глазах его поселился страх. Точнее это была безбрежная боязнь признать правду.

Вместо него на мой вопрос ответил Фьюче:

– Я посылал ему некоторые материалы. И он знает, что я не вру.

– Не врешь о чем?

– О том, что всем управляет мировое тайное правительство, которое уверено, что Ельцин жив….

– Ельцин?

– Да. Знаешь, некоторые считают, Элвиса живым, другие пишут на стенах «Цой жив!», а эти посчитали, что подобного отношения достоин и Ельцин. Почему бы и нет – решили они. Так что теперь они готовятся к его возвращению, превращая цивилизации в единый и неделимый конгломерат. И когда все будет готово, Ельцин якобы должен вернуться, как Карлсон, который живет на крыше….

– Но это полный бред….

– Решать тебе. Но посмотри на журналиста… Он знает правду…

В желании перебороть собственный моральный паралич Балябин попытался было что-то ответить своему психованному информатору, но не успел. Подбежавшие милиционеры взялись за бесплатный массаж для Фьюче. Но перед тем как одна из дубинок лишила подпольщика сознания, он успел прокричать:

– Найдите документы! Они в Бутово… дом 21….

Когда Дубровского отправили в кутузку, мы с журналистом исчерпали свою миссию. Милиционеры сказали нам «спасибо» и укатили праздновать успешное взятие Бастилии.

– И что теперь? – спросил меня Балябин, пробегая глазами по запустевшему месту происшествия.

– Ничего, – ответил я.

– А как же документы?

У меня в запасе не нашлось ничего, кроме честного смешка.

– Мировое правительство? Да ты гонишь!

Однако Балябина почему-то не вовремя заклинило.

– Я видел некоторые материалы, и они выглядят вполне правдоподобно.

– И то, что Ельцин жив?

– Мне лично удалось побывать в нескольких тайных часовнях, где покланяются идолам Ельцина как Будде.

Пришлось призадуматься. Очередная фигня засасывала меня против моей воли, но самое странное, внутренний стержень не давал мне отказаться.

– Черт с тобой. Поехали.

Через час нам удалось обнаружить старое обветшавшее здание. Пройдя под аркой, мы наткнулись на стальную дверь с висячим замком. На ней без художественного изящества было намалевано «Тайный союз меча и орала». Ключа у нас не было, но помог стальной прут валявшийся неподалеку. Вставив его в замок, мы навалились, что было сил. Замок выдержал, а петля – нет. Она отлетела в сторону, едва не оторвав мне ухо. Войдя внутрь, я нащупал выключатель и тайную коморку осветил электрический свет. Убранство состояло из письменного стола, нескольких шкафов с книгами и большого портрета Ленина на стене. Особого ума не понадобилось, чтобы обнаружить за картиной сейф.

Но тут как назло зазвонил мой мобильник. Это был ранее искомый мной Давид.

– Ты где?

– Решил подышать свежим воздухом.

– Приезжай в темпе ритма. Клиентка уже на месте.

– Хорошо.

Закончив телефонный разговор, я обратился к Балябину, который пыжился совладать с секретами сейфового замка:

– Мне нужно ехать. Ты сможешь один здесь разобраться?

– Без проблем.

– Тогда увидимся позже.

Обратный путь потребовал тот же час, а то и больше. Задыхаясь, я вбежал в офис, но дальше нескольких шагов пройти не сумел. Два товарища в строгих костюмах и с серьезными намереньями на лицах вручили мне набедренную повязку из пальмовых листьев и копье.

– Одевайтесь!

Юмор был непонятен, но пришлось повиноваться. Вообще я все же надеялся на уединение, но и в этом было отказано. И что хуже всего, откуда ни возьмись появились полуобнаженные девушки, которые мигом стащили с меня одежду и стали растирать мое тело смесью пальмового масла и сажи.

К концу процедуры я выглядел чумазее трубочиста. Теперь оставалось только надеть на себя гирлянду из листьев и схватится за копье. Лишь тогда меня впустили в зал, где уже творилось светопреставление.

– А вот и ты! – воскликнул Давид, приветствуя меня.

Все присутствовавшие были подобно мне разодеты в аборигенов. Кстати, клиентка тоже. А в центре зала располагался огромный торт с надписью лиловым кремом «Наталью Валентиновну на хуй!!!»

– Теперь, когда все племя в сборе, можно приступить к церемонии, – продолжал Давид.

– И в чем она заключается?

– Нужно в ритуальном танце забросать торт копьями.

– Зачем?

– Это древняя традиция. На заре цивилизации воины перед охотой убивали символическое изображение добычи.

– Но это торт.

– Так точно.

– Выглядит глупо.

– Возможно. Но за эту глупость нам неплохо платят.

На самом деле все получилось довольно прикольно.

А главное, когда торт был символически убит, веселье не закончилось. Наоборот, оно вспыхнуло с новой силой. Были танцы, выпивка и прочее. Где-то между делом Давид схватился за гитару и наспех набросал мотивчик:

 
А я сижу и рыбу ловлю…
Подошел ко мне Генка,
Сказал: «Здоров, дружок!
Ты дашь мне на бутылку кусок».
А мы сбежали с Бухенвальда,
А кто-то третий с Австралии сбежал.
А Генка сказал, а Генка сказал:
«Здравствуйте, люди!
Я – ваш новый председатель-пропойца».
 

Под конец эксперимента некоторых выносили добрые самаритяне. Выглядело более чем забавно. Но в таких случаях главное вовремя остановиться.

– Я в туалет, – сказал мне Давид, – А ты проводи клиентку.

– Будет сделано.

Исключив из своих планов вежливое ожидание полного осушения стакана неразбавленного абсента, я взял клиентку под ручку и сопроводил на свежий воздух.

– Вы такой милый, – сказала она мне, игриво подмигивая, – Надеюсь, мы еще встретимся.

– Обязательно, – отвечал я, закрывая за ней дверь такси.

Но выпивка давала о себе знать, так что девушка занялась посылами воздушных поцелуев из-за стекла. Хорошо, что шофер додумался своевременно отъехать.

Вернувшись в офис, я столкнулся с Давидом. Он был как-то странно встревожен, а его рука сжимала телефон.

– Ты знаком с некой Наташей Фельдман?

«Конечно, да», – сказал внутренний голос, а сердце екнуло.

Не дождавшись ответа, Давид просто протянул телефон.

– Алло, – сказал я, приложив трубку к уху.

– Нам нужны документы, – сообщил голос.

* * *

– Так о чем речь?

После продолжительной паузы вопрос был озвучен во второй раз. На этот раз с большей настойчивостью и даже с некоторым раздражением.

За время моих размышлений Давид успел надыбать каких-то беляшей, а также взять в плен симпотную девчонку. Его возвращение подтолкнуло меня к мысли, что было бы неплохо сдвинуть дело с мертвой точки. К тому же, сажая девчонку себе на колени, он бросил на меня требовательный взгляд. И это было долгожданной искрой, что подтолкнула меня к действию.

– Так что? – в который раз спросил незнакомец.

И я ответил.

– Балябин мертв…. Вы ведь этого хотели? Так почему бы вам не оставить ее в покое?

Незнакомец расплылся в хитрющей ухмылке. А Давид тем временем сосался с девчонкой, не замечая проблем внешнего мира.

– Боюсь, что этого мало…

* * *

В предпраздничный день в офисе адвоката немноголюдно. Да я и не был расположен тонуть в рабочей атмосфере. На столе передо мной лежал конверт с небольшим посланием. «Ельцин жив!!!» – коротко и немногословно. Когда-нибудь это должно было случиться. Мне было горько от осознания собственного поражения, однако утешительным призом было знание, что никто и никогда не причинит вреда Наташе. Наверное, о такой сделке мечтает каждый.

Раздался звонок коммутатора.

– Геннадий Петрович, вам звонок по третьей линии.

С неохотой я поднял трубку.

– Слушаю.

В ответ раздался очередной надоедливый голос:

– Геннадий Петрович, это Вера Кагроманова.

– Я вас слушаю.

– У меня к вам вопрос. Можно?

– …

– Не стоите ли вы где-нибудь на ДПНД?.. Нет?..

– Нет.

– Серьезно? Как вам это удалось? По-моему вы первый претендент.

– После вас.

– А?..

– После вас.

– Ха-ха-ха… Годится… Ну, это один-один… Я тоже очень вас…, нет, не люблю, но я вам очень-очень… м-м-м… ну я не знаю…, а другого слова не могу я подобрать, хотя, в общем… А… а скажите… Я вот позвонила вам… знаете что… с какой целью? Угадайте… Можете?

– Нет.

– Почему? Вы же все умеете. Ну… может я мечтаю там это…, чтобы меня затрахали по полной… Ой, я не знаю, у вас там другой это… термин… я не запомнила… Но это не входит в мой бытовой лексикон… Я пыталась… мне это очень-очень нравится…, скажем так… Вы вряд ли такое от кого-нибудь услышите. Просто… просто Геннадий Петрович… я понимаю как вы сейчас все это… да… диспергируете в своем сознании, а потом выбросите это что-то вот…, а это вот она меня достала, а я ее… я ее вы…бну по полной программе!.. Хочу с вами очень сейчас поговорить… Вы меня слышите?..

– Да-да. Я слушаю.

– Помогите мне.

– Чем?

– Сочувствием. Вы такой сердобольный, вы такой замечательный, вы же такой интеллигентный, красивый, высокий, голубоглазый…, а всех того… ну такой интеллигент… а-а-а… чего вашему этому Когану… я не знаю, как его там… Давиду… уф-ф… не помню, да мне это и неважно….а ему это во сне не снилось…, вы же это понимаете. А вот я… А можно задавать вам вопросы?

– Конечно.

– Ах, глупый вы, глупый человек. Вы понимаете отлично, что вы выше-выше их всех… много-много. Вы знаете, я все это пережила. К сожалению это не достает…, я не знаю… ни счастья, ни удачи…, ну, я не знаю чего… Вам смешно?.. Мне это вовсе не смешно… Вам, наверное, приходилось встречаться со многими людьми… А вам приходилось… ну, я не знаю… сталкиваться с достойными людьми, которые бы вас понимали… Вы же общались?.. Случалось ли вам встречаться с людьми, с которыми потом… потом хотелось общаться?.. ну или что-то от них поиметь?.. Ну не общаться… ну на какое-то время… было такое? Это вопрос.

– Было.

– А?..

– Было.

– Так и что?..

– Что?

– И чем это кончилось?

– …

– Это был вопрос.

– Ну, это не кончилось.

– А… А они вам какой-то дивиденд приносят или как?

Или вы просто на них работаете до бесконечности?..

Как на этого… фу… почему-то я его очень невзлюбила… У меня интуитивное неприятие к людям.

Вы считаете, что я неправа?

– Не знаю.

– Ах, да что ж мне с вами делать… не хотите вы со мной откровенно говорить… да?.. не хотите совсем…

– Ну, смотря, что вы хотите услышать…

– Я не заказываю разговоры, я задаю вопросы…

– Я отвечаю.

– Нет, вы отвечаете исключительно тем, что я якобы я хочу услышать. А я хочу услышать не то, что я лично хочу… Это, я не знаю, игра какая-то… ну если бы я сама себе задавала вопросы, а потом отвечала себе на них сама вот то, что я хочу… Мне не надо бы вам и звонить вовсе. Я просто хочу узнать, что вы-то можете ответить.

Сам от себя.

И поэтому я готова задать вам ряд очень-очень открытых вопросов. Можно?.. Нет?..

– Задавайте.

– Но мне нужно, чтобы вы ответили на них искренне. Вы так уже не умеете, вы давно уже так не умеете. Вы знаете почему? Я вам объясню.

Потому что вы зажаты. Вам трудно пришлось… Да… Ну а как всякому еврею, кому легко в нашей стране?.. А потом еще и вторая ситуация. Дело все в том, что это, наверное, в Израиле или где-нибудь в другой стране, там, где свободней люди себя чувствуют. Там люди поддерживают друг друга: евреи поддерживают евреев, армяне армян, а у нас в стране никто никого не поддерживает. А тем более никто не поддерживает евреев и евреек. Это я знаю…, уж это я знаю. И не надо мне бухтеть про то, как вам помог этот ваш то ли Коган, то ли Каган…

Ну ладно. Дело то не в этом, дело в… просто мы так и так все понимаем… Просто мне хочется дать вам понять, что вы не один в этой ситуации, что есть другие люди. А есть другие люди, которые все это понимают, которые вот…

Вы не один. Вы совсем-совсем… и вас многие люди любят. Я хочу, чтобы вы это поняли. Мне тяжело для себя понимать, что я веду себя так безобразно, потому что я не должна была звонить… Ну как же такое… ну я и вам звоню, и что-то у вас еще спрашиваю. Мне перед собой очень стыдно. Я потом себя когда-нибудь прощу. Но я хотела сказать вам что-то хорошее. Вот и все. Вы хотите, что бы я вам еще позвонила?

– Я как-нибудь без этого проживу.

– Что?! Ах, так… Тогда я не буду больше звонить!

– Я это уже слышал… Но вы все равно продолжаете звонить…

– Какое же у вас самомнение….боже мой…

– Не больше, чем у вас.

– Да перестаньте! Я не могу даже представить, сколько женщин вас оставило… Бог ты мой… Вы такой недееспособный мужик в моем представлении. Мне вас жалко. За вами не ходят девки толпой. Не гладят вас, не молятся на вас. Да… не сложилось…

– Это очередная волна вашей фантазии.

– Что? Нет, это не фантазия, это ваша действительность.

Вы сами это знаете. Вы столько все время мне хамите и хамите, до бесконечности… Я понимаю, вы кем-то обижены, вы чем-то обижены. Я пыталась найти… Но я же вижу, я же чувствую, что вы такой замечательный, такой талантливый человек… И вы столько раз обижали меня, обижали, сами того не понимая, обижали, потому что вы дурак самовлюбленный.

Вас до сих пор никто не оценил, поэтому вы так себя ведете: вызывающе, хамски… А я вам руку дружескую подала, но вы даже этого не поняли.

Вы меня отпихнули. Вам трудно по жизни, но дальше, если вы будете себя так вести, станет совсем невозможно. Ну, да ладно… Быть может, когда-нибудь вы в своих мемуарах вспомните, что я поняла в вас самое главное – что вы человек…