Gokudo Yakudzaki
Gaikokujin
Но кроме этого, в Японии обезглавливание было распространенным видом наказания, иногда за очень незначительные проступки. Самураям часто разрешалось обезглавливать собственных солдат, трусливо бежавших с поля боя. Обезглавливание (без сэппуку) считалось очень тяжелой и унижающей достоинство формой наказания. Одно из самых жестоких обезглавливаний было проведено с Сугитани Дзэндзюбо, который попытался убить Ода Нобунага, известным дайме в 1570 году. После поимки, Дзэндзюбо был закопан в землю, и только его голова находилась наружи, и её отпиливали бамбуковой пилой в течение нескольких дней. Подобные наказания были отменены в начале периода Мэйдзи.
Обезглавливание исторически осуществляется и в качестве второго шага в сэппуку (ритуального самоубийства путем вскрытия живота). После того как самоубийца разрезал собственный живот, другой воин наносил ему удар катаной по шее сзади, чтобы ускорить смерть и уменьшить страдания. Так как проведение этого обряда предписывало соблюдение определенных правил, на роль помощника в отсечении головы выбирали только очень умелых воинов, оказывая им особый почет. В конце периода Сэнгоку, правила несколько упростились, и обезглавливание могло быть выполнено, как только лицо, делающее себе харакири, наносило себе незначительную рану в живот.
Отрубленная голова гейши. В качестве объяснения этой татуировки можно привести следующую легенду. Гейшам в прежние времена было запрещено вступать в брак, и сожительствовать с буддийскими монахами. Но одна из них нарушила этот запрет, когда влюбилась в монаха и разделила с ним любовь, хотя знала, что наказанием за это будет смерть. Когда тайна открылась, гейшу обезглавили. Исходя из этого, татуировку можно «прочитать» как готовность пойти на любые жертвы во имя любви.
Сеппуку – это ритуальное самоубийство, совершаемое самураем согласно кодексу Бусидо. К такому способу смерти прибегают тогда, когда самурай оказывается, покрыт позором, смыть который можно только его смертью. Чтобы сеппуку было проведено правильно, необходимо строго соблюсти свод правил, которые четко регламентируют этот страшный процесс. Ритуал сеппуку самурай мог совершить по приговору или по собственному желанию. Например, если он терял своего хозяина в бою или плохо исполнял свой долг, другие воины могли заставить его совершить сеппуку. Но часто самурай сам хотел оправдаться перед богами и людьми, поэтому принимал решение вспороть себе живот особым образом. Вспарывать живот нужно было сидя, чтобы не упасть на спину и не опозориться. Оголив живот, самурай делал два крестообразных движения мечом или вспарывал свою плоть от одного бока до другого, а после от пупка до груди.
Позднее самоубийство сеппуку совершали, наваливаясь на меч. Данный способ считался более гуманным. Кричать и корчиться во время совершения ритуала самураям не полагалось. Поэтому некоторые из них пользовались услугами специального помощника, который после разрезания самураем живота отрубал ему голову, но не до конца, чтобы голова не упала на пол. Женщины из сословия самураев в случае позора, измены мужу, предательства или недержания слова тоже совершали этот обряд. Поступить так могла и та женщина, которой грозило бесчестие не по ее вине. Женское сеппуку совершалось ножом, который японке подарил муж или отец. Им она прокалывала себе сердце или, согласно другим сведениям, перерезала горло. Перед ритуалом женщина сама связывала себе ноги, чтобы умереть в достойной и целомудренной позе.
В Древней Японии ритуал сеппуку распространен не был. Он стал популярен в средние века. В 1156 году дайме из Минамото совершил первое харакири в истории. Он сделал это, чтобы избежать, плена, так как попадание в плен считалось позором. С тех пор многие военные стали использовать данный обряд в критических ситуациях. Затем, с течением времени, сеппуку стало массово использоваться по любым поводам. Но с приходом реформ в период Мэйдзи такие самоубийства официально стали порицаться, а в 1968 году обряд был запрещен на законодательном уровне. Но в культуре японцев сеппуку по-прежнему занимает важное место.
Харакири и сеппуку изначально были привилегией дворянства. Но затем ими стали пользоваться не только военные, но и простые люди. Совершают ли сеппуку сегодня? Конечно, такие случаи можно встретить и в нашем веке. Но они менее распространены и более обоснованы современными реалиями. Сеппуку и харакири отличаются друг от друга лишь звучанием иероглифов. В остальном данное явление характеризуется как обряд, в конце которого человека ожидает неотвратимое наступление смерти. Харакири – это часть жизни, а смерть – закономерное явление, которое необходимо встретить достойно.
Кайсяку – это ритуал отрубания головы человека, совершающего сеппуку, с целью предотвратить мучения, а так же сам помощник, который проделывал это.
Кайсяку – допускалось, лишь в случае, когда самурай делал сеппуку, чтобы смыть позор.
В случае же, когда самурай совершал сеппуку для искупления серьёзной вины (например, когда он убил какого-то высокопоставленного вельможу или оскорбил жену господина и т.п.), кайсяку не допускалось, и самурай был обязан совершать сеппуку сам и терпеть невыносимые муки.
Ведь сеппуку – могло быть полным и не полным.
Полное сеппуку – это такое сеппуку при котором совершается два надреза: сначала горизонтально от левого бока к правому, а потом вертикально от диафрагмы до пупка.
При неполном сеппуку: делается лишь надрез от левого бока к правому.
Если совершалось сеппуку с кайсяку, то было достаточно одного укола в центр живота, сразу после этого следовало отрубание головы, но, надо сказать, что совершающий сеппуку, обычно сам давал сигнал к отрубанию.
Перед совершением сеппуку специальным мечом – вакидзаси или вакизаши, самоубийца обязательно совершал ритуальное омовение рук, рта и ноздрей, а также ритуальное омовение самого клинка. После этого, он, либо недолго медитировал, либо составлял последний стих – дзисэй но ку – прощальную песнь миру.
Причём, он должен был быть мастером меча, ведь по правилу нужно было отсечь голову так, чтобы она повисла на тоненьком лоскутке кожи. Не допускалось, чтобы голова отскакивала или падала и катилась, то есть – требовался очень вымеренный, резкий, не слишком слабый, но и не слишком сильный удар. Если же голова, всё же падала – такое сеппуку считалось осквернённым, как и само тело человека. Всё дело в том, что самурай – оставался самураем до последней секунды жизни, самураи являлись воинской элитой, были служилой аристократией! Поэтому, отрубать им голову, как преступникам не допускалось!
Момент с кайсяку – самый тонкий и важный момент сеппуку!
После того, как самурай и его помощник закончили ритуал, помощник был обязан слить излишнюю кровь из раны на шее и животе, взять голову и приложить её к телу так, чтобы рана на шее не выделялась слишком резко, то есть, чтобы со стороны казалось, что человек просто лежит. В завершении, помощник вытирал излишнюю кровь, убирал помещение и клал на глаза трупа монетки. После этого, он докладывал обо всём местным властям и господину самурая, а так же, передавал его последнюю волю и стих.
Так уходили из жизни одни из самых лучших воинов мира…
Я всегда считал себя слабым и бесполезным обществу человеком…
«В каждом из нас достаточно таланта, чтобы стать лучшим хотя бы в чем-то одном. Проблема лишь в том, как его в себе откопать. Те, кто не понимает, как, годами мечется туда-сюда и лишь закапывает себя еще глубже. Поэтому лучшими становятся не все. Очень многие просто хоронят себя при жизни и остаются ни с чем» (Мураками)
Утром в четверг, я купил билет к себе в родной дом. Сменив воздушный транспорт, я отправился на поезде на вокзал, потом купил билет на автобус.
Цены до сих пор не изменились, словно время остановилось с тех пор, как я покинул это место. Новых домов было мало, деревья и кустарники росли всё на том же месте. Конечная остановка была моей. Когда на ней меня ждала маленькая девочка, которая уже многое пережила, но не изменилась.
Эта остановка идеально сохранилась спустя сорок лет, её построили в год нашего рождения с Мацу. В 2022 остановке уже исполнилось 43 года. Крыша была без дырок, лавочки в таком же хорошем состоянии, на стенах те же записи, которые оставляли дети, когда ждали своего автобуса.
Дорога на дикий пляж заросла колючими кустами. Я пробрался сквозь этот непростой путь. В памяти ещё остались воспоминания о нашем месте. Я подошёл к большому дереву и начал откапывать песок, наконец, я нашёл небольшой железный ящик. В нём лежал плеер, наушники, кассеты и красивые камни с маленькими ракушками, которые мы собирали с Мацу. Я достал рюкзак, вытащил фонарик и вставил батарейки из него в плеер. Кассета была на месте. Нажав на "play", в моих ушах заиграла песня "Wink: Where where you last Night". До заката, я рассматривал кассеты и всё содержимое, которое было в этом небольшом ящике. Все вещи сохранились, как будто прошло не тридцать лет, а три месяца. Всё – таки удивительная штука, это время.
Какие-то вещи оно бережно хранит, а другие наоборот ломает и искажает до неузнаваемости. Разве это не загадка?
Если что-то действительно дорого не одному человеку, время не вправе это сломать. Попросту, у времени не хватит сил, чтобы побороть то, что помнят и хранят в своей глубокой, как океан памяти двое совершенно разных людей. Пусть мы и "разные", но нас связывают общие воспоминания, которые мы будем нести за собой всю свою жизнь. Если я не забыл, через год, то буду помнить всегда. И пусть говорят, что нет ничего вечного, я уверен, когда по – настоящему, веришь и хранишь, то это обязательно превратится в вечность. Наш век не бесконечен, для этого нам дана память, которая способна победить все преграды времени.
Вечером, я пришёл к родительскому дому. В окне горел тусклый свет, на двери не было замка. Я зашёл внутрь, пахло чем-то вкусным. На пороге меня встретила чёрная кошка с белыми лапками, как носочки. Я присел и погладил её, кошка прыгнула ко мне на руки.
– Хикари, ты где? Пошли ужинать, – из кухни вышла девочка лет 18 – ти. – Ой, – она удивилась, увидев меня.
– Ты тут одна живёшь? – Я отпустил кошку, она начала мурлыкать возле ног у девочки.
– С мамой, – она посмотрела на меня. – Мам, к нам какой-то дядя пришёл.
– Гости? Я никого не жду, – в фартуке вышла Мацу. – Хидэки?
– Это твоя дочь? – Я внимательно смотрел на девочку.
– Наша, – Мацу нежно улыбнулась.
