Гоар Маркосян-Каспер
Все зависит от тебя
– Интана. – И добавил: – Моя была пуля. Я ведь должен был идти последним… Но он настоял… – его голос сорвался.
И тут Маран спросил:
– Дан, почему ты не встаешь? Ты что, ранен?!
– Слегка задело, – сказал Дан успокаивающе, но Маран уже очутился возле него на полу.
– Где? – Он склонился над Даном, потом облегченно вздохнул. – Как будто не страшно. Мит, займись Науро. – И сам осторожно, так, что Дан даже не чувствовал прикосновения его пальцев, стал снимать с раны обрывки ткани. Конечно, Дан знал все про первую – и не только первую – помощь, на тренировках в Разведке ее отрабатывали до автоматизма, медики на необитаемых планетах не предусматривались, и даже на населенных надо было уметь обойтись без них, он попытался проследить за действиями Марана, но тот словно и не притрагивался не только к ране, но и плечу, Дан не уловил ни одной из положенных манипуляций, только последнюю – почувствовал легкое давление, это был тампон, пропитанный лекарствами, кровеостанавливающее, антисептик, антибиотик, анальгетик, состав ему был известен, но он никогда не испытывал его на себе, и был удивлен, когда буквально через минуту боль прошла, в голове прояснилось, и он смог с помощью Марана встать и сесть в кресло. И видеть на экране видеофона холеного седовласого мужчину, главного посла, который с радостным удивлением смотрел на Олбрайта.
– Это вы, Ричард? Каким образом? Вас освободили?
– Да, – ответил тот коротко. – Маран и его люди. Есть раненые. Пришлите срочно врача в посольство, а я свяжусь с вами оттуда, как прибудем.
Дан спал долго, видимо, обработавший рану врач ввел среди прочих препаратов и снотворное, и когда он открыл глаза, было уже около полудня, если судить по солнцу. Бета, а вернее, Лита, стояла прямо над головой, но даже прямые солнечные лучи, падавшие через огромное окно в потолке ему в лицо, не пересилили действие лекарства, оно просто закончилось, и Дан проснулся с совершенно ясной головой. Из соседней комнаты слышались тихие голоса, почти шепот, наверно, старались не разбудить его. Рана не болела, и он осторожно пошевелил правой рукой, потом приподнялся, опираясь на левую, но двигаться было неудобно, слегка неприятно, и он снова лег.
Как ни тихо он ворочался, дверь тут же открылась, и на пороге неслышно, как всегда, возник Маран. Только убедившись, что Дан не спит, он вошел в комнату, прикрыл за собой дверь и спросил:
– Ну как ты? Очень болит?
– Совсем не болит, – отозвался Дан. – Только встать трудно.
– Это не беда, – Маран осторожно подхватил его под здоровое плечо, помог сесть, потом встать и накинуть халат.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он. – Хочешь полежать сегодня?
– Чего ради? – удивился Дан. – Все отлично.
– Слава богу… Прости меня, Дан, – помолчав минуту, сказал Маран. – Я не имел права брать тебя туда.
– Почему это?
– Потому что кашу, заваренную бакнами, полагалось бакнам и расхлебывать. Но я так привык, что ты всегда рядом… И вот, пожалуйста! Счастье еще, что рана неопасная. Ваш доктор обещал залечить ее за три дня, максимум за четыре.
– А как Науро? – спросил Дан.
Маран вздохнул.
– С Науро сложнее. Две пули в левом легком, третья в руке. Пришлось отправить его в Латанию, чтобы не осталось последствий, там у них камера для регенерации и все прочее… Да, Дан, дорогонько нам обошлись амбиции Песты… – Он снова вздохнул и добавил со злостью в голосе: – Он мне заплатит за Интану.
– Каким образом?
– Я сотру его с лица земли! Это убийство будет последним в его жизни!
– Что ты собираешься делать? – спросил Дан тихо.
– Увидишь! Давай умывайся, брейся. Справишься, думаю. Когда дойдешь до одевания, позови, я помогу.
– Ты?
– А кто? Я понимаю, ты предпочел бы, чтобы за тобой поухаживала женщина, но извини, где я тебе ее возьму? – он слабо улыбнулся и ушел.
Дан отправился в ванную, решив про себя, что обойдется сам, но когда вернулся в комнату, как он ни старался не шуметь, дверь опять открылась.
– Везучий ты, – сказал Маран. – Она пришла.
– Кто? – удивился Дан.
– Женщина. Будто знала, что меня в качестве сиделки ты забракуешь.
Дан смотрел на него с недоверием, не понимая, шутит Маран или говорит всерьез, но тот отодвинулся и пропустил в комнату высокогрудую женщину с каштановыми волосами до плеч. Она изменила прическу и одета была в совсем ином стиле, но уже по манере томно покачивать бедрами Дан узнал Нилу еще до того, как она заговорила своим певучим голосом.
– Приятно с тобой снова встретиться, Дан. Правда, лучше б ты был цел и невредим… Но тогда я не смогла бы за тобой поухаживать.
– Не надо за мной ухаживать, – забормотал смущенный Дан, – я сам справлюсь, – но Маран перебил его.
– Нила, помоги ему одеться, а я пойду позвоню, закажу ему завтрак. – Он вышел, но тут же снова приоткрыл дверь и сказал: – Смотри у меня, красавица! Человек ранен. – И исчез.
Нила посмотрела ему вслед с легкой грустью.
– Не надо беспокоиться, я сам, – снова начал Дан, но Нила подошла, с улыбкой закрыла ему рот ладонью и спросила:
– Где у тебя одежда? Здесь?
Она открыла шкаф, моментально выбрала самое удобное – трикотажную рубашку с короткими широкими рукавами, которая легко налезла на бинты Дана, не причинив никакого неудобства при надевании, затем помогла натянуть брюки, проделав все так, что Дан не почувствовал ни малейшей неловкости. Впрочем, Нила совершенно не пыталась заигрывать с ним, как в былые времена, то ли потому, что он был ранен, то ли… Она была задумчива, и Дан заметил, что она, непроизвольно, может, прислушивается к звукам в соседней комнате. Говорили тихо, слов было не разобрать, но когда послышался голос Марана, Нила совсем погрустнела. Она велела Дану сесть, соорудила из бинта перевязь, вложила в нее его правую руку и вдруг попросила:
– Опиши мне ее.
– Кого? – спросил Дан.
– Жену Марана.
Дан смотрел на нее озадаченно. Он вспомнил, как Маран описывал Наи эдурскому художнику, но не повторять же ему… впрочем, Нилу, наверно, интересуют вещи, более прозаические, тут скорее пригодилась бы… Ну конечно!
– Я ее тебе покажу, – сказал он бодро. – Вынь у меня из внутреннего кармана куртки… она должна быть в шкафу… такой прямоугольник из пластика. Нашла? В правом нижнем углу нарисован зеленый кружочек. Нажми на него.
– Но это твоя жена, – сказала Нила. – Я ее видела однажды. В Крепости, после осенних событий.
– Это альбом. Нажми еще, фотография поменяется. Конечно, там, в основном, моя жена, но должен быть снимок, где они вдвоем. Дай, я найду.
С помощью указательного пальца левой руки он неуклюже перелистнул несколько кадров и остановил один. Фото было случайным, он вошел с камерой, которой снимал понравившиеся ему разноцветные осенние деревья за виллой, в дом, заглянул, проходя, в маленькую гостиную и обнаружил Нику с Наи, что-то взволнованно обсуждавших. Заметив его, они одновременно повернули к нему головы, и он, не удержавшись, щелкнул камерой. Снимок ему нравился, и он ввел его в мини-альбом, который возил с собой всюду.
Нила еще рассматривала фото, когда появился Маран.
– Твой завтрак, – сообщил он. – Принести сюда или поешь там?
– А кто у тебя? – спросил Дан.
– Свои. Поэт, Санта и Дик.
Ах так Дик для тебя уже свой, хотел было сказать Дан, но не сказал.
– Приду к вам, – сказал он вместо того.
– А ты что изучаешь? – спросил Маран Нилу и, не дожидаясь ответа, заглянул через ее плечо в альбом. И нахмурился. – Пойдем с нами, – предложил он ей, но Нила покачала головой.
– У меня дела. Я просто хотела тебя повидать.
– Ты можешь мне понадобиться, – сказал Маран.
– Для чего?
– Узнаешь, когда понадобишься, – усмехнулся он и, вынув из кармана коробочку, в которой держал радиогорошины, выудил одну. – Держи. Носи с собой. Услышишь мой голос, не пугайся.
– Хорошо, – сказала она с радостной готовностью, приподнялась на цыпочки и поцеловала Марана в щеку, потом повторила то же с Даном. – До встречи. Я выйду через эту дверь.
Дан сунул карточку в карман, не отводя взгляда от Марана, который смотрел вслед Ниле с озадаченным видом.
– Не понимаю, – сказал он, покачав головой. – Что происходит с этими женщинами? Она словно ревнует.
– Ревнует, – согласился Дан.
– Но с чего вдруг? Отношения у нас всегда были сугубо товарищеские… Я имею в виду духовную сторону дела.
– Ты думаешь, женщины способны отделять одну сторону от другой? – усмехнулся Дан.
– Но так и было, – возразил Маран. – Ладно, пойдем, сейчас мне не до женской психологии.
Войдя в соседнюю комнату, Дан увидел забавное зрелище: высоченный, наверно, двухметровый Санта стоял посреди комнаты, вытянув руку со станнером, а маленький Поэт, чья макушка едва возвышалась над плечом «мальчугана», поддерживая его за локоть, объяснял, как полагается целиться.
– Луч не виден, так что твой единственный ориентир – положение ствола. Угол… Почему бы не сделать этот чертов луч видимым? – задал он риторический вопрос вошедшему Дану. – Как у бластера. Было б удобнее.
– И так удобно, – сказал Маран. – Для человека, владеющего пулевым оружием, раз плюнуть. Не отвлекайся.
– Я не отвлекаюсь, – обиделся Поэт. – Я по существу… Так. Проводишь три воображаемые дуги. Первая – на уровне плеч, чтобы сразу выключить руки. Вторая…
Дан не слышал продолжения, потому что Олбрайт, молча сидевший в углу, встал и подошел к нему.
– Я еще не поблагодарил тебя, Дан, за свое спасение, – сказал он торжественным тоном официального лица, но тут же улыбнулся и добавил сердечно: – Спасибо. И извини меня.
– За что? – удивился Дан.
– Да ведь, как сказал вчера Мит, это была моя пуля. Я знал, что за мной бежит раненый, и должен был сам ему помочь, а не забиваться в дальний угол флайера. Струсил, что ли? – Он осуждающе покачал головой. – Словом, извини.
– Да что ты, – сказал Дан. – Ерунда. Ничего страшного ведь не случилось. Я даже вполне боеспособен, не буду обузой в драке.
– В драке ты, может, и боеспособен, – заметил Маран, – но за столом вряд ли. Дай-ка я разрежу твой бифштекс.
Он сел за стол напротив Дана, нарезал ему мясо, налил кофе, потом налил и себе и, оглянувшись на Олбрайта, снова занявшего кресло в углу, сказал, понизив голос:
– Когда я увидел, что ты лежишь без движения… Давно я не испытывал такого ужаса! Наверно, с того момента, когда повернул голову и увидел, как падает Лана… И вообще, тяжелая была ночь. – Он помолчал и добавил: – Мне не хочется действовать, Дан. Мне страшно рисковать жизнью близких мне людей. Собственно, я никогда ими не бросался, но теперь для меня стала просто невыносима мысль, что я могу потерять того же Мита, которого я отправил в змеиное логово, а сам сижу тут… Когда я был помоложе, это получалось как-то легче…
– Когда человек моложе, он меньше сознает ценность жизни, – сказал Дан.
– Не только это. Когда человек моложе, он меньше сознает незаменимость друзей. Уйдут одни, придут другие… Так кажется, хотя это и не так. Но в нашем возрасте понимаешь: то, что имеешь сегодня, это навсегда. Друзья, женщина. И теперь можно только терять, приобрести уже нельзя.
– Почему нельзя? – возразил Дан. – Уж тебе-то грех жаловаться. У тебя все время появляются новые друзья.
– Но не такие, как Поэт. И не такие, как ты. И не такие, как Мит. Да и прочие…
Дан задумчиво смотрел на него, ему вспомнился тот миг, о котором только что говорил Маран, миг, когда машина с высунувшимся темным дулом пронеслась мимо, треск очереди, и у него оборвалось сердце, он ведь знал, что стреляли в Марана, и теперь даже не мог определить, чего было больше в его тогдашних ощущениях, ужаса видеть залитое кровью хрупкое женское тело или облегчения от того, что Маран, застывший у решетки, на ногах, а значит, уцелел… Ну а если б этого не случилось? Если б покушения не было, или убийцы промахнулись? Лана осталась бы жива, и это изменило бы все. Или нет?
– Маран, – сказал он, пытливо глядя на того, – а если б Лана не погибла? Что ты делал бы? Ты ведь мог не встретить Наи… То есть, наверное, встретил бы, но тогда… Она уже не стала б твоей…
– Что ты говоришь, Дан? – сказал Маран серьезно. – Как могла не стать моей женщина, которую Создатель вылепил из того же куска глины, что меня? Это исключено.
– Но…
– Не забивай себе голову исследованием параллельных пространств. Сейчас меня куда больше беспокоит, почему Мит не подает голоса.
Он встал и принялся расхаживать по комнате, что с ним случалось нечасто, обычно он старался скрыть волнение. То есть не старался, а скрывал.
Мит вышел на связь минут через пятнадцать, Маран остановился, поднял руку, призывая к тишине, сказал:
– Хорошо, жди в условленном месте, – и взял со стола пульт.
– По какому каналу у нас ловится местное радио? – спросил он Олбрайта.
– Двенадцатому, – ответил тот, выпрямляясь в своем кресле.
Радио забубнило, Маран остановился у закрытого окна и, как когда-то, присел на подоконник. Дан напряженно вслушивался в голос диктора, монотонно проговаривавший какую-то чушь насчет сева и погоды. Наконец тот сделал паузу, потом сказал:
– Мы только что получили важное сообщение из Крепости. Как стало известно, несколько дней назад в Бакне был похищен посол Земли Ричард Олбрайт. Внутренней Охране удалось раскрыть это преступление и обнаружить организаторов похищения. Выяснилось, что за спинами непосредственных исполнителей прятался член Правления Весу Верный. Похищение посла было частью задуманной им интриги, имевшей конечной целью захват власти. Сегодня на экстренном заседании Правления на основании неопровержимых доказательств, приведенных Начальником Внутренней Охраны Пестой, он был исключен из состава Правления и взят под стражу. Посол на свободе.
Маран коротко рассмеялся.
– Все, – сказал он. – Кончено. Песта надел себе веревку на шею. Осталось выбить табурет из-под его ног.
Олбрайт встал.
– Ты был прав, – признал он. – Давай действуй, как договорились. Я могу тебе помочь еще чем-то?
– Можешь, – сказал Маран. – Обеспечь охрану посольства. Я оставляю у тебя двух самых дорогих мне людей.
– Ну уж и самых, – проворчал Поэт.
– Двух из трех самых дорогих. Тебя устраивает это уточнение?.. Ладно, я пошел.
– Удачи тебе, – сказал Олбрайт, пожимая ему руку.
– Маран, – сказал Поэт дрогнувшим голосом. – Ради Создателя! Береги себя.
– Постараюсь, – ответил тот и добавил: – Но ты, надеюсь, не забыл своего обещания довести дело до конца, если что?
– Не забыл. Я свое слово сдержу. Но… Как ты выражаешься, если что… Пусть даже Бакния станет выглядеть, как после возвращения на Торену Создателя, мне это не доставит никакой радости. Я… Я больше не смогу спеть ни одной песни, так и знай.
– Серьезная угроза, – сказал Маран без улыбки. – Не бойся за меня. Все будет в порядке. – Он быстро обнял подавленного Поэта, потом ничего не понимающего Дана, скомандовал: – Санта, за мной! – и вышел.
– Куда это он? – спросил Дан, когда дверь закрылась.
Поэт посмотрел на него несчастным взглядом.
– В Крепость, – ответил он глухо.
– Куда?! После вчерашнего?! Да вы что, с ума сошли?! Зачем?!
– Помнишь осенние события, Дан? Когда он вышел на трибуну.
– Ну?
– Сегодня ставка не меньше.
– Что он собирается делать? – спросил Дан тихо.
– Встретиться с Лайвой. Открыть тому игру Песты.
– Но ведь после того, что произошло ночью, Песта понимает, что мы раскололи Корсу и все знаем. Что встреча Марана с Лайвой – его конец. Он не допустит, чтобы Маран дошел до Лайвы.
– Если успеет. У Марана неплохие шансы. Он сядет на флайере в Крепости прямо перед Центральным зданием, сразу войдет и потребует, чтобы его немедленно соединили с Лайвой. А тому сошлется на Дика. Лайва не откажет в встрече, ведь дело касается его жизни, а не чьей-то. И Марану останется только…
– Только подняться на три этажа в здании, битком набитом офицерами Внутренней Охраны, каждый из которых может разрядить в него свой пистолет, – прервал его Дан.
– Не каждый. Не все же там люди Песты. Охрана Лайвы в него, разумеется, стрелять не станет. Да и люди Песты не отважатся на такое без приказа. А чтоб отдать приказ, Песта должен узнать о встрече, он и узнает, естественно, но времени у него, скорее всего, не хватит.
– А может и хватить? – спросил Дан.
Поэт не ответил, но в его глазах была такая мучительная тревога, что Дан замолчал.
– Не нервничай, Дан, – сказал Олбрайт бодро. – Дойдет. Его прикрывают Мит и Навер со станнерами. Послушайте, уже прошло пять минут. Пойдем ко мне в кабинет, передача будет на мою аппаратуру.
– Какая передача?
– У него техника. Ваша, Разведки. Он обещал включить камеру, когда дойдет до Лайвы.
– Почему, когда дойдет? – спросил Дан, но тут же понял. Маран не хотел, чтобы они видели это «если что».
– Пять минут, чтобы долететь до Крепости, три, чтобы прихватить по дороге Мита с Навером, две, чтобы связаться с Лайвой по телефону, и еще пять, чтобы подняться в его хоромы, – считал Поэт на ходу. – Итого пятнадцать.
– Мало, – возразил Олбрайт.
– Маран – человек быстрый. Хорошо, накинем еще три. От силы пять. Это уже предел. Он должен выйти на связь через пятнадцать-двадцать минут, не больше.
Олбрайт открыл дверь и пропустил их в кабинет. Поэт сел и положил перед собой хронометр. Посол перед тем, как занять свое кресло за письменным столом, сказал помощнику, возившемуся в смежной комнате с пластиковыми коробочками и футлярами, видимо, архивом:
– Адриано, свяжитесь с Полем, пусть он активирует оборону посольства и неотлучно находится у пульта.
Дан устроился напротив темного экрана и уставился на висевшие над ним большие настенные часы. Часы были двойные, один циферблат земной, другой бакнианский, с секундной стрелкой. Он смотрел на бакнианский, невольно вспоминая ожидание того тревожного дня, когда им сообщили с орбитальной станции про ядерный взрыв, и Маран дал всем пять минут на размышление. Тогда ему казалось, что стрелка бежит, как сумасшедшая, теперь было ощущение, что она примерзает к каждому делению.
– Десять, – сказал Поэт, не отрывавшийся от своего хронометра.
Невыносимо. Дан отвел взгляд от часов и попробовал думать о чем-либо постороннем, но не смог. Тогда он стал представлять себе, как флайер вплывает в Крепость, опускается перед Центральным зданием… А если начнут стрелять прямо там, во дворе?.. Нет, Маран сядет резко, чтобы ошеломить, и дверь в дверь, потом войдет… Дан вспомнил первый этаж Центрального здания, он был там однажды, давным-давно, большой холл, полный охранников, вооруженных охранников… как он заставит их соединить себя с Лайвой, угрожать оружием такой массе людей бесполезно, это ведь не визор-центр… Нет, невозможно!.. Но допустим, заставит. А если Лайва попросит его полчасика подождать, и за этот время Песте донесут, что он в Крепости? Собственно, получаса и не надо, хватит десяти минут. Или Песта именно в этот момент окажется у Лайвы, он ведь нередко у него бывает?
– Пятнадцать, – сказал Поэт.
Дан смешался. Забыв обо всем прочем, он снова уставился на часы. Шестнадцать… Семнадцать… Теперь стрелка помчалась галопом. Восемнадцать… Девятнадцать… О боже, только не это! Только не это!.. Двадцать… Двадцать один… Двадцать два… Двадцать три… Поэт закрыл лицо руками… Двадцать четыре… Двадцать пять! Не может этого быть, хотел уже закричать Дан, и тут раздался спокойный голос Марана.
– Вели всем выйти, – сказал он. – Я хочу поговорить с тобой один на один.
И сразу появилась картинка. Дан с трудом оторвался от часов и перевел взгляд на экран, на котором было видно почти все помещение, огромная голая комната, бывший кабинет Изия, где Лайва после своего прихода к власти повесил его портрет… нет, портрета Изия не было, только Рон Лев… снял, что ли? Ну да, Поэт же говорил, что он сдал Изия… У стены стояли в ряд вооруженные офицеры, личная охрана Лайвы. А в кресле за большим, топорного вида рабочим столом сидел он сам. Он был один – не считая охрану, конечно. Ни Песты, ни кого-либо другого из членов Правления. Стол и Лайва за ним выплыли в крупный план – Маран подошел поближе. Его самого, к сожалению, видно не было, только голос.
– Не трусь, – сказал он. – Я безоружен.
– Ты молод и силен, – возразил Лайва, – тебе не нужно оружия, чтобы справиться с больным стариком.
Он действительно выглядел стариком, хотя ему не могло быть больше шестидесяти. Землистое лицо, мешки под глазами, синеватые губы…
– Верно, – ответил Маран. – Но я пришел не убить тебя, а спасти.
– Даже если убить, – сказал тот медленно, – это уже ничего не меняет. Месяцем раньше, месяцем позже…
– Хитрец, – заметил Поэт, – сразу пытается сбить цену. – Он уже успокоился и говорил даже насмешливо.
Маран молчал, и Лайва с трудом повернулся в кресле.
– Выходите, – приказал он. – Оставьте нас.
Охранники направились к выходу, а Маран, сделав, по-видимому, еще пару шагов, сел напротив Лайвы.
– Ты сказал, что пришел от земного посла?
– Да. Земля готова тебе помочь. Завтра утром туда летит астролет. Ты можешь отправиться на нем. Прямо в клинику, где лечат подобные болезни.
– И вылечивают?
– Да. Ты получишь жизнь и здоровье. Но… Не бесплатно.
– Посол не ставил мне условий, – заметил Лайва.
– Верно. Но это было до того, как его похитили.
– Это сделал не я.
– Знаю. Но спас его я. Он у меня в долгу. И заплатит тем, что отойдет в сторону и не помешает взять выкуп с тебя.
– Какой? – спросил Лайва.
– Сначала посмотри эту запись.
Маран положил на стол карманный плейер и включил его. Изображения видно не было, так как прибор лежал экраном к Лайве, но голос Корсы доносился вполне отчетливо. Лайва просмотрел запись, не шелохнувшись, потом поднял глаза на Марана.
– Это подлинная запись?
– А ты как думаешь?
Лайва помолчал.
– Зачем это ему понадобилось? – спросил он.
– Песте? Неужели такому знатоку интриг нужны мои объяснения, – сказал Маран. – Он хотел лишить тебя помощи земных врачей, чтобы…
– Чтобы получить возможность занять мое место, – закончил тот. – Я это подозревал. Но сегодня ему удалось направить мои подозрения в иное русло. Однако он просчитался. – Лайва едко усмехнулся. – Я еще не назвал его своим преемником… Итак? Я слушаю.
– Еще один вопрос. Как ты намереваешься поступить с Пестой?
– Снять его с должности и выкинуть тем самым из Правления. Для начала. Если у тебя нет других предложений.
– Нет, – сказал Маран.
– Я жду, – сказал Лайва, глядя прямо на Марана. – Твои условия?
– Ты уходишь в отставку. После лечения пенсия и тихая старость. Я думаю, это лучше, чем смерть на троне через месяц.
– И все?
– Нет. Ты немедленно ставишь свою подпись под этим документом и выступаешь по визору, подтверждая, что поставил ее добровольно.
На стол перед Лайвой лег лист бумаги с недлинным текстом. Тот прочел его и сказал резко:
– Нет! Это невозможно!
– Лайва, – спросил Маран ледяным голосом. – Ты хочешь жить или нет?
Наступило молчание. И послышались глухие удары.
– Что это? – спросил Лайва с испугом.
– Песта, – ответил Маран насмешливо. – У Песты не осталось выхода. Только убрать нас обоих. Его люди пытаются взломать бронированные двери твоего отсека.
– Ты подставил меня…
– Полно! Так или иначе жизни у тебя оставалось на месяц. Даже с Пестой в качестве преемника. Выбирай. Торопись, они могут принести взрычатку.
– Значит, ты хочешь власти?
– Да, Лайва, я хочу власти.
– Однако ты ее не получишь, даже если я подпишу. Ты не член Правления…
– Это не имеет значения. По уставу. Сам знаешь.
– Да, но ты и не член Лиги. Тебя изгнали…
– Извини, Лайва. – Маран, очевидно, протянул руку, перед камерой появилась его ладонь, на которой лежал переливавшийся разными оттенками зеленого стеклянный диск. – Вот мой членский знак. Ваши изгнания ничего не стоят. По уставу из Лиги можно выйти только добровольно.
– Но ты все равно не наберешь… Мои три голоса – всего лишь три из девяти.
– С сегодняшнего дня из восьми. Или ты забыл про утреннее заседание Правления?
– Да, верно…
– Минус Песта.
– Три из семи. Но это все. Больше ты не получишь ни одного.
– Ты уверен? – спросил Маран с иронией.
Лайва минуту смотрел непонимающе, потом медленно сказал:
– Тонака. Это конец.
– Странный ты человек, – сказал Маран спокойно. – Если ты не хочешь пустить меня во власть, пожертвуй жизнью. А если ты ценишь свою жизнь выше, чем… – в его голосе прорвалось скрытое бешенство, – чем право Лиги топтать и унижать страну и народ, тогда подпиши и устранись.
Еще одна пауза, потом Лайва медленно потянулся к ручке.
– А как мы отсюда выберемся?
– Это уже моя забота.
– А гарантии?
– Тебе придется положиться на мое слово.
Дан ожидал, что Лайва выскажет какое-то сомнение, но тот молча подписал и отдал бумагу Марану. Маран сложил ее, спрятал и сказал:
– Вставай. Иди к окну.
Потом быстро прошел к двери кабинета, приоткрыл ее и позвал:
– Мит, Навер, сюда. – И сразу: – Санта, спускайся. Время.
Все остальное заняло не больше двух минут. За окном повис флайер, открыли створку, перетащили Лайву, перелезли сами, дверца флайера закрылась, и Маран сказал:
– Тонака! Слышишь меня? Все идет по плану. Начинай действовать. Дик! Как у тебя там, все тихо? Об охране посольства не забыл?
– Не забыл, – ответил Олбрайт коротко.
– Мне показалось, что я слышу голос посла, – заметил после небольшой паузы Лайва.
– Это и был посол.
– Но его зовут не Дик, а Ричард Олбрайт.
– У землян принято сокращать свои имена. Так его называют друзья и близкие.
– Друзья и близкие? – Лайва помолчал, потом сказал: – Ты изменился, Маран.
– А ты думал, перед тобой тот мальчишка, который с почтением взирал на соратников Рона Льва? Я видел, как живут люди на четырех планетах.
– Да, я слышал. А еще поселился на лучшей из них, женился на дочери очень влиятельного человека…
– Вот скот, – пробормотал Поэт.
– Ты пользуешься тем, что стар и болен? Полагаешь, что у меня не поднимется рука дать тебе пощечину? Но еще одно слово о моей женитьбе и…
– Я ведь не в порицание, – сказал Лайва примирительно, и тут связь выключилась.
– Что случилось? – спросил Дан тревожно, но Поэт, встав с места, успокоил его: – Ничего. Просто Марану стало неприятно… Ну и скот! Есть же люди, которым жизнь дана, чтоб все пачкать.
– Он действительно не порицал, – усмехнулся Дан. – Наоборот, по-моему, такая ловкость вызывает у него уважение.
– Возможно. Но ты ведь знаешь Марана. Он же в своей гордости доходит до абсурда. Я в свое время даже побаивался втихомолку, что он откажется от Наи, дабы не дать повода… К счастью, на столь бредовый поступок он оказался все-таки неспособен. – Поэт подошел к окну, выглянул и заметил без удивления: – Ну вот! Третий ход Песты он тоже предсказал.
– Третий?
– Первый был с урезанием доли. Помнишь, он говорил об этом вчера утром, когда я пришел с газетой? Второй – ты еще спал, Маран сказал, что сегодня Песта предпримет атаку на кого-то из членов Правления, чтобы свалить на него похищение Дика. Угадал. И теперь третий.
– А именно?
– Он предположил, что, упустив его в Крепости, Песта попробует напасть на посольство. Шаг отчаяния. Бессмысленная затея все потерявшего человека. И вот они здесь. Иди, посмотри.
Дан подошел к окну. Кабинет Олбрайта, как и их с Мараном комнаты, выходил на площадь Расти, и было прекрасно видно, как за ажурной решеткой, отделявшей цветущие кусты каоры перед Малым дворцом от мостовой, снуют группы охранников в ярко-зеленой форме. Дан почувствовал за спиной Олбрайта, который тоже смотрел на приготовления охранников, хоть он недавно и обвинил себя в трусости, но то, очевидно, была возведенная на себя напраслина, он не выказывал никакой тревоги, а спокойно заметил:
– Действительно акт отчаяния. У них ведь нет даже уверенности, что Маран здесь. – Он вернулся к столу и взял пульт. – Поль, у тебя все готово? Видишь охранников перед дворцом?
– Вижу и позади дворца, – флегматично ответил незнакомый Дану голос.
– Ах окружают? Вот как! Если попробуют ворваться на территорию посольства, без колебаний пускай в ход станнеры.
– А дипломатических осложнений не будет? – спросил голос.
– Не будет, – успокоил его Олбрайт.
– Он справится один? – спросил Поэт. – Может, надо помочь?
– Не надо, – сказал Олбрайт. – Автоматика. Ему надо только нажать на кнопку и задействовать автоматику.
– Хорошо живете, – вздохнул Поэт.
– А что дальше? – спросил Дан.
– Дальше? Наверно, будут атаковать, раз собрались.
– Я не о том. Что будет делать Маран?
– То, что сказал. Повезет Лайву в визор-центр, чтобы тот подтвердил свое отречение. Нам остается только храбро сражаться и ждать начала интересной передачи. Может, включим визор, Дик?
– Я уже дал команду, – отозвался Олбрайт. – Включится, когда начнется передача… ого, пошли! Я все-таки не думал, что Песта отважится напасть на посольство.
Дан прилип к стеклу. Охранники бросились вперед одновременно на всем протяжении решетки, обозначавшей границу территории посольства. Как только первый из них коснулся чугунных завитков, запела сигнализация, и сработали станнеры. Все, кто успел забраться на решетку, попадали обратно на площадь и остались лежать без движения. Атака захлебнулась, но нападавшие не угомонились. Перегруппировавшись, они снова пошли вперед. И снова пятеро или шестеро без чувств распростерлись на мостовой, а остальные отхлынули. Несколько человек, видимо, командиры, сошлись в кучку недалеко от дворца, дабы, наверно, обсудить, что делать дальше, и тут на площадь со всех сторон выступили люди в темно-зеленых комбинезонах. Армия. Оказавшиеся в окружении охранники стали торопливо бросать оружие.
– С этим все, – резюмировал Поэт. – А четвертый ход, я думаю, он упредит.
– Есть еще и четвертый?
– Самый опасный. Но Песта не успеет. У него максимум полчаса. За полчаса ему надо объявить, что Маран похитил Лайву и пытается устроить переворот, поднять верную ему часть Внутренней Охраны и дать толчок к гражданской войне…
– Он вполне на это способен, – сказал Дан.
– Но у него нет времени. Через полчаса Маран станет единственной законной властью, и все начинания Песты превратятся в бунт.
– Но начать он может, – заметил Дан.
– Маран не даст ему этого сделать. Давайте выпьем кофе.
Дан посмотрел на него изумленно, он знал, что когда Поэт волнуется, ему кусок в горло не идет. Тот засмеялся.
– Дело сделано, Дан. По идее, надо пить не кофе, а шампанское. Но это потом. С Мараном.
Маран не дал Песте и получаса. Ровно через десять минут экран засветился, и появилась знакомая заставка «Правительственное сообщение». Дан усмехнулся, вспомнив при каких обстоятельствах видел ее в последний раз.
Диктор имел вид напуганный и загадочный одновременно, он сказал только:
– Слово имеет Глава Лиги Лайва, – и исчез с экрана, уступив его Лайве. Дан содрогнулся, увидев того крупным планом. Не надо было никакого врача, чтоб понять, что дни старика сочтены. Он уже казался трупом… Собственно, он и есть в какой-то мере труп, подумал Дан. Прошлое, которое скоро сбросят в яму и засыплют землей.
