Глеб Иванович Успенский
Горький упрек

Из всего этого читатель видит, чем именно задела «за живое» К. Маркса статья Н. К. Михайловского: несколько раз в ней употреблено слово «теория», тогда как сам Маркс считает свой труд только «очерком происхождения капитализма в Западной Европе» и вовсе не возводит в теорию, да еще фатальную, всех язв капиталистического строя жизни. На глазах всего света, в недавние от нас времена весь Париж был сожжен коммунарами, и прекращение этого «фазиса» капиталистического строя жизни потребовало истребления 23 тысяч воспитанных этим же строем его врагов. Я сам видел живые следы этого «фазиса», приехав в Париж в скором времени после подавления восстания^[5], когда военные версальские суды беспрерывно, в десятках отдельных судебных камер, приговаривали виноватых^[6] по два, по три человека на каждую камеру в течение одного часа. Можно ли предположить, даже принимая произведение Маркса за теорию, фатальную для всех народов, чтобы такие ужасы могли быть признаваемы им за обязательные даже для тех народов, которые не имеют «никаких оснований ниспровергать зачатки своего собственного идеала». В брошюре, написанной вместе с Энгельсом специально для выяснения этой кровавой парижской бойни^[7], вполне выяснено шушуканье Франции с Германией относительно взаимного участия в подавлении этого восстания, так как это продукт общеевропейского капиталистического строя, одинаково тревожащего обе эти страны. В то же время как «нации» они были врагами и поколачивали друг у друга солдат под стенами Парижа, главным образом «для газет» и для соблюдения дипломатических формальностей. Признавая труд Маркса за теорию, надобно признать и неизбежность всех этих ужасов, но Маркс и писал свою брошюру в поучение нациям, еще не дожившим до этих ужасов, веруя, что одна нация «должна учиться у другой». Все это вполне совпадает с тем, что написано в статье Н. К. Михайловского, а Маркс все-таки «осерчал» на него, и единственно за то, что он мог говорить ему о том самом, что он и сам исповедует.