Глеб Андреевич Васильев
Довольно Странные Истории
Когда Полина закончила петь, Тургенев уже очень много потанцевал и шампанского выпил не меньше, так что аплодировал он громко, держа в каждой руке по бокалу. После Тургенев сам вызвался надеть меховую шапку, тулуп с белой оторочкой и валенки без галош, чтобы изображать Деда Мороза. Гостям очень понравился такой Дед Мороз, и они весело щипали его за бороду. Виардо не захотела одеваться Снегуркой. Вместо этого она еще спела и поиграла на фортепьяно. Клин клином – тут Тургенев вновь что-то припомнил про ивановского мужика, но немного потанцевал и решил, что все дело в валенках без галош.
Тем вечером, который длился всю ночь до утра, было много смеха, шуток, веселья, танцев и шампанского. Напевшись, Полина залезла на фортепьяно. Изображая из себя Далилу с остриженными волосами Самсона, она размахивала ватной бородой, не понадобившейся Тургеневу для образа Деда Мороза. Тургенев поздравлял всех тостами, щипал за нос и щеки, как то полагается настоящему морозу, и угощал леденцами, которые стащил у спящего лицом в салате графа Ландрина. Когда пришла пора расходиться, все решили не расходиться, обняли нежно Полину и уснули вместе, совершенно счастливые, особенно Тургенев.
Странность №10: Невидимый лес
Впервые историческая роль леса документально отражена в записках Юлия Цезаря, который между 58 и 51 годами до нашей эры в ходе Галльской войны вступил в контакт с германскими племенами, населявшими покрытые лесами земли по правому берегу Рейна. Свой отказ распространить экспансию и на эти земли Цезарь объяснил тем, что эти леса населены единорогами и другими мифическими животными, и потому эти земли никогда не могут быть колонизованы, и целесообразнее их просто игнорировать.
Материал из Википедии
Константин Аерман слывет удачливым толкователем снов. Как-то привиделся мне сильно обеспокоивший сон, который не заставил, но попросил обратиться к Константину.
Прежде чем выкладывать свое сокровенное, я прямо спросил у Кости, в чем секрет его прозорливости и догадливости.
– Видишь ли, – ответил Костя, – в стоимость любого товара закладываются любые расходы – на производство сырья, самого товара, амортизацию производственных средств, множество заработных плат, издержки на хранение и продажу, даже вероятностный процент того, что часть товара уйдет бесплатно – испортится, будет украдено или отдано даром. Единственное, что не учитывается, это стоимость утилизации товара после того, как он будет использован и более непригоден. Я плюсую к видимой картине и то, что будет после – финальную физическую стадию. Так сказать, пытаюсь заглянуть настолько далеко, насколько это возможно, не касаясь мистики. Понятно?
– Нет, – честно признался я. – Приведи пример.
– Хорошо. Любой мир утыкан иглами, как еж. Основной принцип бытия заключается в понимании того, что внешний мир обращен иглами внутрь, а внутренний – наружу. Представь себе вполне жизненную ситуацию. Молодая вдова. Не важно, погиб ли ее муж в катастрофе или его добил рак. Просто они жили вместе достаточно долго, чтобы узнать друг друга, и слишком мало, чтобы успеть надоесть. Так вот, ей приходится изо дня в день продираться сквозь иглы внешнего мира. Ее пронзает насквозь один вид табачного киоска, на прилавке которого лежат сигареты, куримые мужем. Ты представляешь, сколько у человека при жизни привычек и привязанностей – к напиткам, сигаретам, музыке, одежде и так далее? Чего только человек ни держался. И вот все эти вещи нацеливаются на несчастную, выискивают ее в толпе, вонзаются в глаза и уши. По сути, жизнь превращается в бег сквозь невидимый лес. С внутренним миром тоже все просто – это память. Память колется, сам знаешь, тут ничего пояснять не требуется. Ну что, доступный пример?
– Пример-то доступный, только мне кажется, что ты хитрец и пытаешься сбить меня с толку. Как все это связано со снами и их толкованием?
– Учитывая, что я не медиум и достаточно уверен в себе, чтобы не верить в ограниченность естества, за которой может существовать сверхъестественное, то вполне логично назвать мои методы хитростью. Я всего лишь даю простые ответы на вопросы, которые формулируют сами себя через сновидения.
– Извини, но без примера таких вопросов-ответов я утвержусь во мнении, что ты простой болтун.
– Пожалуй, я приведу пример, который окончательно убедит тебя в том, что я не простой, а очень хороший, если не лучший болтун. Одной девушке снилось, что она со своим отцом сидит перед телевизором. Отец просит ее переключить канал. Девушка отвечает, что у нее нет пульта. Отец впадает в ярость: «Нет пульта?! А что ты будешь делать, если самолет упадет? Если у твоих ног будут корчиться обгоревшие люди? Люди с оторванными руками и ногами, истекающие кровью, агонизирующие? Они будут умирать, моля тебя о помощи. И что ты сделаешь? Скажешь им – извините, у меня нет пульта?!». После этого сна, повторяющегося ночь за ночью, девушка просыпалась разбитой и опустошенной. Она пыталась поговорить об этом с отцом, но тот лишь рассмеялся. Тогда она пришла за ответом ко мне.
– И что же ты ответил?
– Я сказал, что долгожители – это особая порода людей. Точнее, женщин. Они живут девяносто, сто и больше лет. Их секрет в том, что они ничего не принимают близко к сердцу. Переживают на полвека своих мужей, хоронят сыновей и продолжают жить. Эти женщины могут легко существовать вдали от родины. И стоит только появиться в зоне их досягаемости какому-нибудь слушателю, они тут же начнут шелестеть альбомами с пожелтевшими фотографиями, улыбаться и рассказывать фантастические истории, демонстрировать свои коллекции фарфоровых куколок и орденов мужа, деда, прадеда. Как та старуха, которая с отцом, офицером белой гвардии, во время Первой Мировой бежала в Тунис, да так там до сих пор живет, гордясь российским гражданством. Она одна, как черепаха, на которой стоят слоны, удерживающие земной диск, но при этом говорит на языке Пушкина и Толстого.
– Интересное наблюдение. Но при чем тут девушка и ее сон с телевизором и пультом? Что ты ей ответил?
– Я сказал, что ей не прожить ста лет. Ее сон означал, что жизнь будет эмоциональной, но неприметной. Так же я посоветовал ей начать курить сигары – это добавит шарма и индивидуальности ровно настолько, чтобы заинтересовать человека, который станет ее супругом, любимым и единственным до конца жизни.
– На счет сигар – отличная подробность. Конкретика, рассеивающая внимание. Так ты хочешь сказать, что твой ответ и есть единственная правда?
– Единственная правда в том, что пульта нет ни у кого, но переживают по этому поводу далеко не все. Может, теперь расскажешь мне свой сон?
– Я видел церковные купола, а над ними летали птицы.
– Как ты видел купола – с земли, или на уровне глаз?
– На уровне глаз. Очень мало мест, откуда можно увидеть купола на уровне глаз. Кружащие птицы – черные или белые, я не запомнил.
– Ясно, – Константин кивнул. – Это значит, что ты умрешь завтра.
– Не верю, – рассмеяться удалось с трудом.
– Правильно, но ты будешь помнить об этом много лет – всю жизнь до смерти.
– Эх, Костя. Гад ты все-таки, – признать очевидную физическую правоту толкователя, так же как выкинуть его слова из головы, сил не было.
Странность №11: Портрет Вельветового Джона
Из-за невысокой стоимости в настоящее время вельвет часто используется в похоронных компаниях для обивки последнего пристанища изнутри:
«Элитный деревянный гроб материал – вельвет цвет – светлый
Шикарный элитный гроб!!
только в нашей компании вы найдете большой ассортимент!!»
Материал рекламного характера
Жил в СССР один молодой человек, в семидесятые был известен под прозвищем Вельветовый Джон (настоящего имени никто не помнит, но носил он изо дня в день один и тот же вельветовый костюмчик и очечки, как у Джона Леннона). Вельветовый Джон был увлечен идеей фиксации перемен собственной личности во времени. Пытаясь дискретизировать время, он ввел в свою жизнь немудреную систему вех. Год за годом, каждый месяц, строго пятнадцатого числа, Джон посещал ГУМ, где за несколько монет можно было сфотографироваться в автоматической фото-кабинке. Ленточки своих черно-белых физиономий Джон подписывал и складывал в архив (картонную коробку).
Как-то раз, не важно, в каком месяце и какого года (да теперь уже никто и не вспомнит), ровно пятнадцатого числа Вельветовый Джон изрядно подгулял в компании, но, верный принципам, отказался нарушать ритуал. Презрев опасность появления сильно нетверезым в главном торговом центре страны (опаснее тогда было разве что на стены мавзолея помочиться), Джон отправился к роботизированному фотографу. Все прошло гладко, Джон получил вожделенную карточку и благополучно вернулся к компании. Но когда на следующее утро (шестнадцатого числа неважно какого месяца семьдесят какого-то года) Джон смог сосредоточиться настолько, чтобы разглядеть сделанные накануне фотографии, его постиг страшный удар. С ужасом Джон обнаружил, что лицо на карточке несомненно его, но глаза – за прозрачными стеклами очков притаилось уверенное и неумолимое зло, будто там поселился сам дьявол. От взгляда лица с фотографии бросало в дрожь, становилось немыслимо и необъяснимо жутко, хотелось бежать без оглядки, спрятаться, все равно куда, лишь бы подальше.
Разорвав фотографию в конфетти, Джон хотел перефотографироваться, но пятнадцатое число неважно какого месяца семьдесят какого-то года ушло безвозвратно. Отлаженный механизм сломался. Для Джона это стало катастрофой. Он перестал фотографироваться по пятнадцатым числам и явственно нервничал, даже если просто находился в одной комнате с фотоаппаратом или чувствовал, что мог случайно попасть в чей-то кадр. Бросил пить, но все равно продолжал хиреть, замкнулся в себе, прекратил общение с друзьями и вскоре вовсе исчез.
Странность №12: Сомнения
Главное – не научиться читать. Гораздо важнее научиться сомневаться в прочитанном.
Джорж Карлин
Одна симпатичная, но, впрочем, незатейливая в пределах определения «мило» девочка очень любила сомневаться. Бывает, ляжет на диван или около дивана, глаза закроет, кровоток в обратную сторону запустит, и как начнет сомневаться во всем, что под хвост мысленный ни попадет. То есть, какую реалию ни возьми, все для нее не слишком убедительным оказывается. В душе девочка сомневалась на уровне нейронов, перемещая их из головы в брюшную полость, чтобы ощутить там тепло и тут же засомневаться в собственной душе как исходной информационной прошивке. При этом центром масс девочки все же оставалась голова – там помещался архив памяти.
Памятный накопитель, являясь бесстрастным носителем, всякий раз выдавал девочке табличную сводку. И как девочка эту сводку ни фильтровала, выходило, что все в ее жизни складывается правильно, закономерно и счастливо. Событийный поток, фиксируемый памятью, оказывался сладко-молочным и в берегах кисельных. Любой порог молочко плавненько обтекало, и текло себе вверх по наклонной. Именно в этом девочка любила сомневаться больше всего. Она представляла себе внешний мир в виде забавного ёжика, обращенного к ней не иголками, но мягким брюшком, теплым и нежным. И тут же сомнения говорили в пользу лобстеров на ужин перед посажением на электрический стул. При жизни девочка с упоением сомневалась в том, что сама уже умерла. Посмертно же ей полюбились сомнения в существовании жизни как таковой.
Лишь однажды девочка призналась мне, что эта ее любовь к сомнениям и вообще нормальное поведение рефлексанта – это вовсе не ее любовь, а так, повязка на глаза, потому как если не сомневаться, то будущее, которое и так светло, что смотреть на него без стеклышка закопченного решительно невозможно, совсем ослепит. «Оно ведь яснее ясного, белее белого, будущее это» – говорила девочка без сомнений.
Сомнения – не только шоры, антисептик и контрацептив, а еще и игрушка, которую сам себе под елочку новогоднюю подкладываешь – в этом мне девочка признаваться отказалась. Просто рассмеялась, намекая на то, что моя роль в ее жизни насколько незначительна, что на счет моей персоны ей даже сомневаться смешно.
Странность №13: Герострат
Дело о древнегреческом поджоге. Кто помог Герострату войти в историю? Был ли легендарный житель Эфеса невинной жертвой правосудия?
Материал издания «Аргументы и Факты»
Герострат, прежде чем сжечь овчарню, всячески ратовал о присвоении деревянной постройке статуса святилища. Греческие власти косились на парня с подозрением. Религиозный фанатизм штука опасная, а этот, который все норовил прибить к хлеву табличку «Эфесский филиал храма им. Артемиды», судя по всему, еще и с головой не дружил. Гнали Герострата с его заморочками в шею, даже зуботычины применяли. Тем не менее, как-то раз, сильно накоктейлившись, Герострат таки повесил табличку на ворота овчарни и, не теряя времени, зажег по полной программе. Все это давно известно и не вызывает никакого интереса. Гораздо занимательнее протокол допроса Герострата сотрудником следственных органов Древней Греции, приведенный ниже.
Следователь: Ты чего такой копченый?
Герострат: Так это… горело там.
С: Ты поджег?
Г: Нет.
С: Ага. А спички-то мы у тебя нашли.
Г: Они же сырые, можете проверить.
С: Хм, действительно сырые. Значит, не поджигал?
Г: Нет.
С: А кто поджег? Кроме тебя этот хлев никому вообще ни во что не упирался.
Г: Слушайте, вот чего вы ко мне привязались? Я вам сразу сказал – не того берете.
С: Ладно, продолжим разговор после пыток.
С: Ну-с, теперь-то ты можешь рассказать нам что-нибудь новенькое?
Г: С радостью. Вы записываете?
С: Записываем-записываем. Продолжай.
Г: Я бы и сам вам все в письменном виде представил, но вы же мне руки поломали…
С: Ближе к делу. Рассказывай, как поджигал. А мы запишем – наши руки не для скуки, хех.
Г: Поджигал спичками. Там в яслях сено лежало, его и поджег.
С: Мокрыми спичками поджигал?
Г: Я сначала поджег, а спички потом намочил, чтобы вы на меня не подумали.
С: Ловко придумано. Давай дальше. Зачем спалил хлев? По словам владельца, от пожара погибло два барана, пятнадцать овец и четыре ягненка.
Г: Извините, у меня поправка. Храм Артемиды, а не хлев.
С: И что же, по-твоему, делали бараны в храме?
Г: Ясно же, что это были жертвенные бараны. Вот я их в жертву и принес.
С: Ага. Значится, у нас тут все-таки преступление на религиозной почве. С порчей имущества в особо крупных. Интересно. То есть, хлев…
Г: Храм.
С: Тьфу! …храм ты поджег, чтобы принести жертву Артемиде?
Г: Получается, что так.
С: Сдается мне, парень, что ты под дурика косишь.
Г: Как вы пришли к такому выводу?
С: Никто в здравом уме не станет поджигать хле… храм с баранами, чтобы принести жертву. Короче, твой отмаз не катит. Я прекрасно понимаю, чего ты хочешь. Чтобы тебя признали психом и отпустили на все четыре стороны. Но со мной этот фокус не пройдет. Выбор у тебя простой: рассказываешь мне вменяемую историю, и мы тебя казним, или продолжаешь бредить и дохнешь под пытками. Ясно?
Г: Более чем. Дайте-ка подумать.
С: Думай-думай.
Г: Мне, признаться, оба варианта не очень нравятся. Но первый как-то чуть меньше не нравится. Вменяемую версию… м-да, задали задачку. А! Я же пьяный был. Залез в хлев, закурил, уснул. Проснулся уже во время пожара.
С: То есть, несчастный случай? Нет, непреднамеренность не пляшет. Но, что пьяный – это хорошо. Что пил? Сколько? С кем?
Г: Вино пил. Три кувшина. Один пил.
С: Ага, значится, алкоголик. Хорошо. Синяков мы казним на раз.
Г: Напился, хотел поджечь храм. В темноте перепутал с хлевом. Когда понял, что не то поджег, тушить было поздно.
С: Стоп. Меня нервирует эта путаница. То храм, то хлев, то наоборот. И опять же вопрос – нахрена ты хотел поджечь храм? Пока ничего не вяжется.
Г: Ну, философия у меня такая – храмы жечь.
С: То есть, ты у нас не простой алкоголик, а идейный? Кто-то, значит, в бочке дрочит, кто-то с мальчиками развлекается, а ты храмы жжешь? Ты меня извини, но херня полнейшая выходит. Мотив, мягко говоря, дерьмовый.
Г: Я еще три ящика черепах украл.
С: Ой, да в жопу твоих черепах. Я с баранами пока ничего понять не могу.
Г: Может быть, воспользуемся экстраполяцией?
С: Братец, я человек незлобивый, но щас я тебе лично буду ломать ноги.
Г: Нет, я в том смысле, что если предположить, что на месте хлева стоял бы храм Артемиды, роскошнейший и богатейший, настоящее чудо света, то я бы его все равно поджег.
С: Чудо света? Разбежался. Кто б тебе дал чудеса жечь? И вообще, мы на упреждающие казни пока санкций не имеем, философ хренов.
Г: Не надо обзываться. Мои чувства уже давно превратились в мысли.
С: Вот и обмозгуй, каково тебе со сломанными ногами философствовать будет. Последний раз спрашиваю, чего ты хотел?
Г: Ну, как все – денег, власти, славы. Но это давно, еще в детстве.
С: Все, достал. Напишу, что ты сжег храм…
Г: Хлев.
С: Что?! Мудак! Ну и мудаческий же ты мудак! …сжег черт знает что, потому что мудак. Тупой и агрессивный, опасный для общества мудак! Ох, уволят меня…
С: Вот, мудила, прочитай и там, где «с моих слов записано верно» распишись.
Г: Рад бы, но у меня, извините, руки…
С: А, ну да. Уффф. Хрен с ним, сам за тебя распишусь. Жопой чую, уволят.
Странность №14: Лао-Цзы
…Все люди держатся за свое «я», один лишь я выбрал отказаться от этого. Мое сердце подобно сердцу глупого человека, – такое темное, такое неясное! Повседневный мир людей ясен и очевиден, один лишь я живу в мире смутном, подобном вечерним сумеркам. Повседневный мир людей расписан до мелочей, один лишь я живу в мире непонятном и загадочном.
Лао-Цзы, Дао Дэ Цзин
Лао-Цзы во многом прав. Говорящий не знает, знающий не говорит, да и знаний как таковых не существует. Сумрак не-делания и счастливое сердце дурака. Действие зло, так как пробуждает ньютоновских демонов противодействия, размазывающих любого по метафизической начинке Дао. И тут же три телеги бамбука не-знаний. Как после такого не выглядеть умствующим лгунишкой?
Изничтожить противоречие Лао-Цзы сумел простым, но действенным способом, вполне укладывающимся в его философию. Правда, первая попытка оказалась не слишком удачной, и он все же родился, хоть весьма перезрелым, проведя паразитом в материнской утробе несколько десятков лет. Но со второго раза Лао-Цзы удалось не существовать никогда. Таким образом, он не-сказал и дал всем понять, что значит не-держаться своего «я».
Сейчас уже сложно сказать однозначно, нарочно ли Лао-Цзы по своему исчезновению из всех времен оставил обрывки желтой наметочной нитки, торчащие с изнанки бытия. Возможно, уборка хвостов все же требовала некоторых действий. Так или иначе, из одного обрывка сформировался Конфуций, из другого возник Буйвол, и драконы – из всех остальных.
Конфуций и Буйвол явили собой суть противоположности. Так у Буйвола был один рог демона, в голове же Конфуция – вакуумная воронка, прикрытая тонкой кожей не заросшего родничка. Буйвол поедал людей, уверяя всех, что Лао-Цзы существует и именно на нем поднялся из Китая прямиком на земную орбиту. Конфуций привлекал учеников, отрицал свою связь с Лао-Цзы, намекая, что если тот существует, то, скорее всего, не существует ничего кроме него.
Драконы мыслили и вовсе глобально, признавая себя как за Лао-Цзы, так и за все прочее, исчерпывающееся исключительно Дао и Дэ. По слухам, при встрече в изначальных пропорциях, Конфуций, Буйвол и драконы должны были взаимно аннигилировать, высвободив колоссальное количество энергии. Однако конец света в очередной раз не случился. Помехой явилось отсутствие единства борющихся противоположностей – при одной мысли об алмазном браслете Буйвола, Конфуций впадал в прострацию и терял не только способность передвигаться, но и половину своей концентрации, делая полное взаимное уничтожение невозможным.
К счастью, вскоре неподалеку образовался Будда, концентрация и пропорции которого позволили изжить сумрачные хвосты Лао-Цзы путем их просветления и преобразования энергии в запах цветущих лотосов.
Странность №15: Циолковский
До революции моя мечта не могла осуществиться. Лишь Октябрь принёс признание трудам самоучки: лишь советская власть и партия Ленина—Сталина оказали мне действенную помощь. Я почувствовал любовь народных масс, и это давало мне силы продолжать работу, уже будучи больным… Все свои труды по авиации, ракетоплаванию и межпланетным сообщениям передаю партии большевиков и советской власти – подлинным руководителям прогресса человеческой культуры. Уверен, что они успешно закончат мои труды.
Константин Эдуардович Циолковский, письмо от 13 сентября 1935 года к И. В. Сталину
Заскорузлым умишком ощупывая пространство внутри собственного черепа, Константин кроме катышков жеваной бумаги и сломанных перьевых ручек обнаружил черный ход, ведущий в Рай. Константина находка испугала до чрезвычайности. Почти привыкший к грустной темноте своей оглохшей жизни, он понял, что отныне не сможет ею удовлетворяться. Невозможно забыть о лазейке, ведущей к небесному царству, выстроенному прямо перед глазами, золотящемуся под тонкой пеленой легчайших перистых облаков.
В мучительных судорогах пролежал Константин три дня – ровно столько времени понадобилось, чтобы его мозг, по-змеиному извиваясь, сбросил отмершую кожу. Константин задыхался и захлебывался слезами, пока смешанные с кровавой слизью клочки кожи выходили из его носа. Утром четвертого дня, после очередной бессонной ночи, Константин почувствовал, что судороги отступили, нос его свободно дышит, а глаза сухи. Изможденный болезненной линькой, он уснул.
Константину снилось, будто пытается он протиснуться через узенький лаз в своей голове прямо в Рай, срывает ногти, царапает плечи, ползет по миллиметру, но никак ближе к небу не становится. А за спиной голос слышится печальный: «Костя, не надо. С черного хода только ворье лезет». Проснувшись, Константин не сомневался, что во сне слышал брата Игнатия, умершего от тифа. Вспоминая тоску голоса, из-за спины шедшего, не сверху, Константин с грустью подумал, что не попал его братик в Рай, хоть и умер совсем еще юным, так и не успев окончить гимназию. На что же было рассчитывать ему? Ведь близок же Рай, до невозможного близок, что и руки протягивать не надо – лишь бы в голове своей целиком уместиться да карабкаться проворнее. Расплакался Константин от бессилия, возненавидел себя за слабость, поклялся именем матушки и брата покойного, что поднимется в небеса ко вратам Райским прямо отсюда, с земли Вятской.
Одинокий среди людей, чуждый жене и детям, Константин менял города и переписывал карты Рая. Он останавливал вращение Земли, чтобы стать легче и взлететь. Его монгольфьеры и аэростаты затмевали небо, а эпоха усталой клячей плелась за спиной Константина. Граф Цеппелин взорвался от восторга, так и не поняв сотой доли гипнотической силы гироскопа. Но все было тщетно – проход в Рай разрастался в голове, оставаясь недостижим для тела. Оказываясь вне земли, человек не достигал чего-то неуловимого, за что можно было бы зацепиться – не находил перил крыльца Царства Небесного.
Перед своей смертью 19 сентября 1935 года Константин подумал Раем (лаз внутри черепа увеличился настолько, что мозг в него провалился, и мыслить оставалось только Раем), что поступил правильно, не став вором, и успокоился навсегда.
Странность №16: Тяжелые времена 2
В неделю став стариком, он убеждается в несостоятельности своей системы воспитания, основанной на точных фактах, и обращается к гуманистическим ценностям, пытаясь заставить цифры и факты служить вере, надежде и любви.
Из краткого содержания романа «Тяжелые времена» Чарльза Диккенса
В качестве лекарства от скуки и для наполнения тяжестью житейского времени мне было предложено провести полгода на орбите. Космическое путешествие, говорят опытные космические туристы, такая скука, что потом проезд двух остановок на трамвае за волшебное приключение кажется. Можно, конечно, на подводной лодке затонуть, но близость тела родной планеты греть будет, тоску разгонять. А в космосе – это как в гробу живым оказаться, вне времени, без потребностей, но в сознании страшном, потому как чуждом. Одиночество, ограничения, искусственный климат и грусть неизбывная.
Я сперва не понял, какое там может быть одиночество. У меня все друзья компаниями летали, девушек своих брали, выпивку и другие релаксанты. По возвращении рассказывали, что бухло, дурь и бабы – это не для развлечения, а просто чтобы физически не сдохнуть. Дескать, только с их помощью удается поддерживать иллюзию привычного хода вещей, когда уже крыша изнанкой наружу выворачивается от неуюта, и выть уже невозможно, и ни холодно, ни жарко, и слезы не текут – хоть ногу себе отгрызи, а как плакать надо не сумеешь вспомнить. Про секс в невесомости говорят, что это будто в прорубь нырнуть, поплавать под водой, захотеть всплыть, да проруби и не найти. Стучаться в ледяную корку и захлебываться. То есть, понимаешь, что вот-вот и умрешь совсем – уже и на дно, в ил, темноту, и лед все равно никогда для тебя не растает. Понимаешь, но дергаешься, приближая конец. Компания там вовсе не компанией оказывается, а пыткой мучительной – слово сказать страшно и противно, как будто чтобы из обоссаного и заблеванного подъезда на свой этаж подняться нужно каждую ступеньку языком вылизать. Когда выпьешь или покуришь, можно глаза прикрыть, и кажется, что спишь. На самом деле спишь, а не так, как когда в космосе спишь и холодеешь, вымораживаешься, останавливаешься, внутрь самого себя всасываешься. Чтобы не спать, один знакомый себе кисть левой руки оттяпал, а потом месяц пил без остановки и как бы спал, не засыпая.
Рассказы друзей впечатляли, хоть я и продолжал не понимать, как такие переживания можно обобщать словом скука. Дождавшись зарплаты, первым делом заказал себе билет и каюту на борту космической станции, записался на подготовительные курсы. Время до отправления тянулось убийственно медленно, значимость предстоящего путешествия затмила собой все иные жизненные аспекты. Я готовил себя к Разочарованию Всей Жизни. Полгода в металлической банке и трамвай увезет меня в долину говорящих камней и сексуальных койотов, что располагается в двух остановках. Люди прорастут плодоносными деревьями смысла, они будут проходить не мимо, а сквозь меня. Я буду узнавать бабочек по музыке шелеста их крыльев. Примерно так я представлял свое возвращение. Полгода вне жизни, чтобы жизнь вернулась в новом качестве. Тяжелые времена должны сменяться.
Наконец время пришло, старт был дан. Сплющенный в кресле, я уносился навстречу ужасу пустоты и отсутствия узнаваемого. Я ждал, что меня распустит, как шерстяной свитер, вытащит и размотает единой ниточкой. «Тяжелые времена никогда не проходят» – такую надпись в первый же день я сделал на стене своей каюты-капсулы. Чтобы полгода видеть ее, чтобы потом от нее отречься раз и навсегда.
Все шло хорошо – я быстро разучился говорить, просыпаться и понимать, что проснулся, различать в окружающем интерьере предметы живой природы и искусственные конструкции. Довольно часто мне казалось, что я из шерстяной нити превратился в червя, прогрызающего ход в пустоте, заглатывающего пустоту и пустотой испражняющегося. Как-то раз почувствовал, что абсолютно необходимо срочно отрезать себе руку, чтобы хоть в шоковом состоянии иметь возможность взглянуть на предметы со стороны, пробить скорлупу и оглядеться – так я сейчас представляю себе мотив, тогда же это было необходимостью, не требующей голосов «за» и «против». Но, к счастью ли, я не смог определить, где у червя находится рука. Все шло очень хорошо, просто замечательно. Пустота оказалась гораздо пустее, чем я мог себе представить в самых смелых мечтах.
Возвращения на Землю я не помню, так как к тому моменту не мог сообразить, есть ли у червя мозг и если есть, то как им что-то запоминать. Однако стоило каюте-капсуле маятником на тросах парашюта вспахать земную поверхность, как ко мне вернулось все. В том числе и способность читать. Ошарашенный, я уставился на стенку капсулы перед собой, моргнул несколько раз и заорал отчаянно, как новорожденный после первого шлепка акушера. «Тяжелые времена никогда не проходят» – эта надпись обрушилась на меня. Если хочешь испортить все – сделай это сам. Ко мне вернулось все, но не более и не менее того.
Странность №17: Володя в аду
Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь – злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят.
Евангелие от Луки, 16:22-26
В своей жизни Володя больше всего любил несколько вещей – выпить, покурить и группу «Металлика», в том числе и песни этого ансамбля. Когда Володя умер, а умер он совсем еще не старым, но и уже не сильно молодым, то обнаружил себя в гуще шевелящейся людской толпы. Глаза Володи слепили стробоскопы, барабанные перепонки и диафрагму колыхали сочные басы, а ладонь холодила металлическая емкость, в которой он не глядя признал пивную банку. Люди вокруг припрыгивали и покачивались, но Володю при этом не задевали, и даже невесть откуда взявшаяся сигарета, дымящаяся в его зубах, никого не беспокоила.
Володя затянулся, перехватил рукой сигарету и сделал щедрый глоток из банки. О том, как, почему и от чего он умер, Володя не подумал. Вместо этого он, когда глаза привыкли к специфике освещения и различили в фиолетовом свечении над толпой сцену и человеческие фигуры на ней, подумал «епта чо метла штоль». «Эм ай ивел? Йес ай эм!» – весьма эмоционально сообщил со сцены певец, подбадриваемый стеной из струнно-ударных кирпичей, ревом толпы и киловаттами звукоусилителей.
«Блять» подумал Володя. И еще зачем-то подумал «Ебать ту Люсю», хотя ни одной Люси припомнить он и не мог. Жену Володи звали Катей, но о ней Володя думал не слишком часто даже при собственной жизни, а когда думал, то думал обычно в том плане, что «епта хуле ну и чо, ну бухнул, так покурить-то можно или где? ну начинаааецо…». Кроме Кати в жизни Володи были еще Наташа, Оля и Лена. Но почему, зачем и когда они были, Володя помнил смутно.
– Вот говнище-то. Под метлу косят, петушары, – сказал Володя вслух, и пихнул локтем под бок стоящего рядом дядьку, покачивающегося в ритм с музыкой. Дядька, не переставая мотать башкой, одарил Володю блаженной улыбкой, после чего снова полностью сконцентрировался на сцене и звуковых волнах.
