Герман Михайлович Шендеров
Бездна твоих страхов
Геенна огненная, горящий напалм, азотная кислота и раскаленные угли, сдобренные вкусом свежескошенной травы прокатились по моему горлу и взорвались самодельной бомбой исламского террориста в желудке, больно втыкаясь в стенки поражающими элементами. Я закашлялся и хотел передать бутылку дальше, но готесса шагнула ко мне, мягко положила мне руки на плечи, прижалась бедрами к паху и сказала:
– До дна. За меня.
Поддавшись собственной похоти и какому-то неведомому отчаянию, всплывшему из глубин моей души, словно раздувшийся утопленник, я принял горечь и пламя напитка. Мелкие кусочки травы и веточки прокатывались по языку, внутренности горели, точно я заливал в себя средство для чистки труб. Но в мыслях был лишь тот факт, что сейчас, прижимаясь ко мне, Монт чувствовала мою эрекцию и, кажется, вовсе не была смущена. Даже наоборот – нежно терлась бедром о мой пах, улыбалась, но глаза под этими чертовыми линзами были непроницаемы. Как речные голыши, они ничего не выражали, неподвижно застыв в плену густо накрашенных век.
Когда бутылка опустела, я уже был пьян в стельку.
Мир кружился, будто размытая черная карусель. Я пошатнулся, потерял равновесие и чуть было не плюхнулся на плитку колумбария, но меня вовремя поймал Бокасс и помог опереться о колонну.
– Закусить надо, давай-давай, – прошипел Огр, протягивая неизвестно откуда взявшийся красный контейнер, в котором блестело темное влажное мясо.
– Что это? – вопрос был исключительно риторическим. Съесть я готов был сейчас что угодно, лишь бы перебить чудовищную горечь, вязавшую рот.
– Карпаччо из оленины. Я сама приготовила, – я уловил жаркое дыхание Монт над самым ухом, вуаль щекотала шею. По телу прошла горячая волна от ее близости. Когда я прикоснулся к мясу, оно оказалось слегка теплым, и мне вдруг стало невероятно интересно, такая же ли Монт мягкая и влажная там, внизу, как эти тонко нарезанные кусочки «мертвечины». Смотри, Анна, я поедаю трупы животных, приди сюда и останови меня!
Оленина оказалась на вкус немного кисловатой и горькой. Пахло от карпаччо, как от дорогого хамона – просоленного, повисевшего на солнце и засиженного мухами. Перед глазами почему-то встала картинка с висящими на крюках разделанными тушами, над которыми вьются насекомые, и меж ребер которых проглядывают белые головки опарышей. Почему-то есть захотелось лишь сильнее.
– А вы будете? – опомнился я, проглотив, почти не жуя, два или три кусочка.
– Это только для тебя, – выдохнула Монт и укусила меня за мочку уха. По шее стекло что-то теплое, нервные клетки запоздало передали болевые ощущения в мозг. Какая страстная девчонка, что же она вытворяет в постели?
– Это очень вкусно, спасибо, – я слегка смущенно протянул контейнер Огру, но тот покачал головой.
– Не, это твой.
Я опустил глаза и хихикнул. И правда – мой. Как странно. Наверное, я его оставил здесь вчера, когда ушел есть стейк. Значит, Монт вернулась к скамейке, возможно, искала меня? Может, хотела взять номер телефона? Я еще раз внимательно посмотрел на девушку, но ее лицо ничего не выражало, словно высеченное из камня. Засунуть контейнер в сумку с первого раза не получилось, я несколько раз промахнулся мимо, и в конце концов отбросил в сторону чертов пластик – все равно эта сука не собирается больше для меня готовить.
Огр оторвался от стены, следом за ним и Бокасс, оба двинулись в мою сторону. На секунду я внутренне похолодел, решив было, что меня напоили специально, чтобы легче было обобрать, но парни обошли меня с двух сторон и двинулись куда-то во тьму кладбища. За ними последовала и Монт.
– Вы куда?
– К могиле Сатурна.
– Куда?
– Увидишь.
Пожав плечами, я побрел следом. Я и так перешел слишком много границ, чтобы затормозить перед этой. Достав телефон, я взглянул на дисплей, слегка сощурившись от яркого света – было уже без пятнадцати десять, но ни звонков, ни сообщений от Анны не поступало.
Оторвав взгляд от смартфона, я, к своему ужасу, увидел, как мои новые знакомые стояли вплотную к чертовому безликому ангелу, который теперь как-то странно клонился набок, будто пытаясь вцепиться зубами в шею Огру. На расстоянии стало особенно заметно, насколько эти трое высокого роста. Сутулые, почти горбатые, словно кладбищенские вороны, они склонились над постаментом, упираясь в него руками. Скрежет камня о камень был оглушительно громким в ночной тиши кладбища, ангел продолжал сползать на сторону, и когда я подошел ближе, на его месте уже зияла земляная дыра. По краям ее торчали корни, темнота внизу казалась осязаемой, живой, клубилась, как черная прогнившая жижа на дне коллектора.
– Давай за нами, – один за другим Огр, Бокасс и Монт спрыгнули прямо туда, в темную бездну. Подойдя к краю, я ощутил первобытный страх. Где-то глубоко в сознании зашевелился далекий предок, укрытый шкурой, панически тыкающий копьем во тьму. Со дна генетической памяти восстал древний запрет, перед глазами калейдоскопом пронеслись изображения пещерный медведей, саблезубых тигров, гигантских волков и чего-то еще, запредельного и ненормального. Того, для чего не стали придумывать имени, создавая речь.
Я помотал головой, неожиданно навалилась тошнота, прогнавшая трусливые мысли. Наверняка это какой-нибудь заброшенный склеп – как-никак, кладбищу больше четырехсот лет. Снизу раздались голоса, и показался свет яркого светодиодного фонарика.
– Ты где там? Не бойся! – дружелюбно, без подначки проворковала Монт. Лестницы в дыре не было, но высота была не больше полутора метров.
– А как мы отсюда выберемся? – подняться на руках у меня бы не вышло.
– Есть другой выход, – раздалось снизу. Компания двинулась вглубь, и я поторопился последовать за ними.
Прыжок вышел неудачным. Я сгруппировался, вдохнул воздуха и шагнул вперед, но зацепился за край, чуть не перевернулся и в итоге шлепнулся на задницу в влажную грязь. Передо мной в узком тоннеле прыгал огонек фонарика, удаляясь с каждой секундой, маня за собой, словно вилл-о-висп. Я поторопился вскочить на ноги и побежал за светом, несколько раз спотыкаясь о торчащие корни.
Нагнав компанию, я замедлил шаг. Монт пропустила Огра и Бокасса вперед и повисла у меня на руке. Кажется, моя жена так не делала с самого медового месяца. Парни шли впереди, согнувшись почти пополам. Почему-то мне в голову пришло, что им было бы удобнее ползти.
– А что это за тоннели? – спросил я, чтобы прервать молчание.
Ответил Огр:
– Для труповозов. Когда Альбрехт решил складывать зараженное мясо здесь, им пришлось прокопать тоннели, чтобы не оскорблять взоры благородных господ, – речь перемежалась недовольным шипением, словно это кощунственное действие оскорбляло лично Огра.
– Какой Альбрехт? – растерянно спросил я.
– Пятый. Герцог местный. Муж Анны Австрийской. Какая была красавица, – мечтательно произнес гот, – Какая целеустремленная. Жаль, что ее больше нет. Ей бы с нами понравилось…
Путь был долгим. Тоннель петлял, иногда на пути встречались ответвления, то шире, то у́же, некоторые были размером с барсучью нору, не больше. Монотонный бубнеж Огра навевал сон. Давно я так не напивался – ноги заплетались, свет фонарика двоился в глазах. Взглянув на спину Бокасса, я прыснул со смеху.
– Ты чего? – спросила Монт.
– Он надел пиджак задом наперед. У него пуговицы на спине, – давясь от смеха, пояснил я.
Под ногами временами появлялись лужи грунтовых вод, сверху тоже капало.
В какой-то момент фонарик погас, и мы прошли в полной темноте добрые метров пятьдесят. Если бы Монт не держала меня за руку, я бы точно свернул себе шею.
– Огр, включи свет, Бенни ничего не видно.
Тот спохватился, и фонарик снова зажегся. Наконец, после получаса, а может, и часа пути, мы оказались перед деревянными воротами. Даже алкоголь в крови не смог заглушить чувство дискомфорта, которое я испытал при виде этих врат в преисподнюю. Толстые, поросшие бледными грибами бревна казалось холстом какого-то безумного декоратора. Перекладина по центру была усеяна черепами. Желтые, серые, черные от мха и гнили, они скалились в беззвучном крике, а лобную кость каждого из них пронзало несколько крупных ржавых гвоздей.
– Ч-ч-что это? – неожиданно для себя я начал заикаться.
– Суеверия. Это не работает, – безразлично бросил на ходу Огр, распахивая врата. Тоннель резко расширился, ушел куда-то вниз. Никаких ступенек не было, держаться на скользкой сырой земле оказалось непросто. При каждом шаге я с усилием тормозил, чтобы не съехать на заднице по этой подземной горке. Мои сиськи тряслись от быстрой ходьбы, и я мысленно молился, чтобы Монт ничего не увидела в этой темноте. В определенный момент тоннель превратился в наклонную пещеру. B глубине шуршали невидимые крылья, повсюду раздавалось чье-то дыхание, и я затылком чувствовал, как цепкие взгляды следовали за моим силуэтом, а плоские носы дегустировали мой запах. Стало неуютно, фантазия придавала теням очертания страшных бесформенных созданий, хищно рыщущих в темноте. Я почти не удивился, когда в свете фонарика мелькнуло что-то живое, бледное, покрытое иглами. Попав в лучи, оно беспокойно заворочалось и поспешило прочь.
– Что это было? – я резко остановился, и ноги завязли в жирной земле. Кишечник недовольно ворочался, словно голодный питон, мне хотелось одновременно и поесть, и в туалет.
– Они не тронут. Не тебя.
Странным образом это заверение от Монт успокоило. Я даже испытал некое сочувствие к этому созданию, что не желало показываться на глаза и пряталось в глубине подземных лабиринтов, где, как я думал, самое место и моей безразмерной туше.
Мы спускались все ниже, и я чувствовал, как вокруг светового ореола скапливаются все новые и новые создания. К хлопанью крыльев и напряженному сопению прибавилось шуршание чешуи, треск костей, постукивание дерева и сосредоточенное чавканье. Они следовали за нами, не приближаясь к световому кругу от фонаря, и это успокаивало. Я осознавал, что даже если сейчас, пьяный в дрова, увижу все то, что великодушно скрывает тьма, то мое сознание разобьется на мелкие осколки, потеряет любые границы и покинет меня окончательно. Перед глазами все плыло, мир превратился в какую-то тошнотворную карусель, к горлу подкатило, и я вывалил на землю содержимое своего желудка. Бокасс повернулся, взглянув на красноватую лужицу как будто с аппетитом, но Монт шикнула на черного парня, и тот пошел дальше вперед.
Пещера сужалась, в свете фонаря начали проявляться земляные стены с длинными свисающими корнями, запах сырой земли и грибов почти пропал. Его заменило нечто аппетитное, похожее на то, как пахнут китайские вантаны, итальянские равиоли или украинские вареники с вишней, и к нему примешивался аромат сырого лежалого мяса. Луч фонаря выхватил из тьмы что-то громадное, неуместное здесь, под давящей массой земли, камней и асфальта.
Эта богохульная, не имеющая ничего общего с творениями рук человеческих гигантская фигура имела в самой своей природе нечто запредельное, словно видение о нем пришло неведомому скульптору в голову из иных миров, откуда-то с края Вселенной, где в окружении слепых богов-идиотов бурлит ядерный хаос, извергая смерть и безумие в нашу реальность.
Теперь я осознал, что безликий ангел на кладбище – не жертва времени и стихий, а лишь некачественная копия чудовищного оригинала. Словно гавайские цветочные венки с шеи омерзительного творения свисали блестящие от крови кишки, прибитые гвоздями кости людей и животных покрывали влажную от крови скальную породу. Монт отпустила мой локоть, Огр и Бекасс отошли за спину, и я оказался совершенно один перед чудовищной статуей. В колыбели из сложенных вместе, переплетающихся пальцами, почти сросшихся рук что-то шевелилось и разворачивалось, возвышаясь над вскрытой и расчлененной оленьей тушей. Это нечто было отвратительно и одновременно притягивало взгляд, оно бесконечно двигалось и шевелилось, будто какое-то причудливое морское животное, анемон или морская звезда. Дыхание в груди замерло, я чувствовал, как за моей спиной все продолжают прибывать странные существа, но не мог оторвать взгляд от того, что сейчас перекатывалось на камне там, наверху. Мое сердце наполнялось ужасом и восхищением, священным экстазом. Из глаз градом катились слезы, вопрос сорвался с губ сам, минуя сознание:
– Это бог?
– Его часть, – шепнула мне на ухо Монт.
– Он прекрасен.
Сползая с ложа, бесконечно шевелящаяся масса потянулась ко мне, скручиваясь в длинный тонкий жгутик, из белых, самоподобных жгутиков поменьше. Влажная, беспрестанно движущаяся плоть приблизилась к лицу и нежно погладила по щеке, губчатое нутро существа поблескивало черными глазенками. Тонкие черви отделялись от щупа, и мягко, словно стараясь не причинять неудобств, заползали мне в нос. Я чувствовал, как они один за другим скатываются по носоглотке в пищевод. Хотелось остановить все это, выплюнуть странных созданий, засунуть два пальца в глотку, но я не мог пошевелиться. Не мог оторвать взгляд от древнего клоачного божества, стёкшего со своего тошнотворного ложа.
Мелкие твари вкручивались тонкими хвостиками мне в мозг, в глаза и желудок. Глазки на губчатом теле пронзили мое сознание, пролистав мысли и воспоминания. Черные зрачки налились неописуемым цветом, открывая мне то, имени чему нет. Перед тем как отключиться, я услышал радостное, многоголосое:
– Принял! Он тебя принял.
* * *
Утро встретило меня жутчайшим похмельем. Ужасно хотелось есть. Я мог почти слышать, как визжит желудок, требуя насыщения. Пошатываясь, я побрел к холодильнику, открыл дверцу и понял, что дома мне есть нечего – все эти бобы, травы и овощи вызывали вместо аппетита омерзение. Анна, судя по звуку льющейся воды, была в душе. Нужно поторопиться.
Запыхавшись после бега, я уже стоял у кассы, притопывая на месте от нетерпения. Кассирша пожелала мне доброго дня, но я не ответил – все внимание было поглощено небольшим белым пакетом в руке. Стоило мне выйти из магазина, как я порвал вощеную бумагу пальцами и впился резцами во влажный кусок. Мясо было жесткое, свежее, пожалуй, даже слишком свежее. Ему нужно было бы немного полежать.
Стоило мне открыть входную дверь квартиры, как мозг просверлил нервный окрик:
– Бенджамин, ты совсем придурок? Что это за херня?
Обреченно вздохнув, я пошел на голос. Анна стояла у края кровати и указывала пальцем на грязные следы на простыне, где лежали мои ноги. Неужели я вчера добрался до дома босиком? Постельное белье было испачкано какой-то землей, маленькими веточками и листьями.
– Не знаю, милая, откуда это. Сейчас уберу.
– Куда ты денешься? Где-то шлялся весь вечер, вдобавок… – она осеклась, взглянув на меня, после чего брезгливо фыркнула, – Выглядишь как свинья, так еще и ешь как свинья.
Я провел пальцами по подбородку. На пальцах осталось немного темной крови от съеденного мной куска говядины.
– Уйди с глаз моих. И постриги ногти на ногах – ты испортил носки.
Опустив глаза на ноги, я увидел, что ноготь большого пальца и правда прорвал носок и теперь торчал наружу заостренным концом. Пора было собираться на работу.
* * *
Не знаю, чего я ждал, идя на кладбище. Не живет же она там, в самом деле? Или все же…
Вдыхая густой аромат черемши, я методично обходил участок за участком в поисках Монт, но, кажется, был единственным посетителем этой обители скорби. Лишь мой старый знакомый – кладбищенский ворон – скакал по бортику фонтана, вылавливая какие-то крошки из воды.
Сев на «свою» скамейку, я привычно достал новый зеленый контейнер из сумки – Анна не забыла меня отчитать за потерю предыдущего. Внутри свалявшимися коровьими лепешками лежал домашний фалафель. Есть хотелось ужасно, но мозг словно отрицал саму возможность того, что эти желтоватые комочки вообще могут быть пищей. Раньше я бы сходил в какую-нибудь кафешку за пастой карбонара, уткой в манговом соусе или еще лучше – за меттвурстом с луком. К сожалению, посещению кафе состояться было не суждено – Анна заблокировала мою карточку, чтобы я «не транжирил семейный бюджет на свое брюхо».
Пытаясь настроиться на трапезу, я открыл телефон и принялся читать новости. Газеты голосили о происшествии в Хайдхаузене – якобы кто-то влез в морг при кладбище и «чудовищно надругался над телами усопших».
«Куда хуже, когда надругаются над живым человеком» – подумал я, засовывая в рот рассыпающийся кусочек фалафеля. Фу. Нет, не могу это есть. Я выплюнул желтую дрянь, которая, кажется, состояла из опилок и песка. От отчаяния я чуть не разрыдался. Живот крутило, на виске пульсировала венка, в ушах гудело бесконечное «Голоден, есть, есть, голоден, поешь, умираю от голода!» Взгляд мой упал на ворона.
– Хорошая птичка, кис-кис-кис, иди сюда, – заворковал я, осторожно ставя контейнер с веганским дерьмом себе под ноги. «Какой кис-кис-кис?» – подумал я, а сам медленно, по сантиметру подталкивал контейнер в сторону птицы. Ворон явно заинтересовался – птица наклонила голову набок и внимательно следила за моими поползновения.
– Ну же, хорошая птичка, иди сюда. Ко мне, скорее! Я для тебя приготовил что-то вкусное!
Ворону совершенно очевидно хотелось приблизиться к лакомству, но присутствие человека заставляло быть настороже. Он недовольно каркнул, словно прогоняя меня от контейнера, но я был непреклонен и продолжал отодвигать от себя емкость. Птица попрыгала немного из стороны в сторону, взмахнула крыльями, но в конце концов сдалась и с опаской поскакала ко мне. Наверное, в маленькой голове сейчас вертелись такие мысли: «Люди не опасны. Люди оставляют еду. Тем более, не опасна эта неповоротливая бескрылая туша. Я схвачу еду раньше, чем она среагирует».
Но я среагировал. Когда чернокрылый гость моего стола оказался достаточно близко, я прыгнул с места, выбросив руки вперед. Пальцы сомкнулись на хрупком тельце ворона, хрустнули косточки. Птица била крыльями и долбила клювом наугад, но я сдавил сильнее, и остатки жизни покинули маленькое сердечко.
Выплевывая перья и пух, я жрал пойманного ворона. Мясо было жестким, железистым, отдавало бензином и мусором, но при этом казалось мне амброзией. В голове возникла странная мысль – если дать мертвой птице полежать под камнем неделю-другую, будет еще вкуснее. Когда от несчастного ворона остались лишь кости и перья, я сбросил объедки в кусты, под ноги безликому ангелу. Может быть, так упала тень от деревьев, но, кажется, статуя улыбалась. Но, по крайней мере, страха полуразрушенный памятник у меня теперь не вызывал. С вызовом я сорвал из-под ног ангела листочек черемши и удалился с кладбища прочь, пожевывая кисловато-пряную траву.
* * *
Когда я пришел домой, Анна вновь разоралась. Лицо ее было красным, прическа растрепанной, а от волос пахло сигаретами, хотя я знал, что она не курит. Причиной недовольства было то, что я не позвонил и не написал ей перед тем, как поехать домой – мол, она не знала, когда начать готовить ужин.
– Но ты же сказала, что не будешь больше для меня готовить, – злопамятно парировал я. Зря.
– Идиот! Думаешь, я могла позволить тебе ходить по кафе и жрать тот мусор, который ты обычно заказываешь?
– Об этом можешь не волноваться. Карточку-то мою ты заблокировала, – эти крики стали для меня в некоторой степени привычным шумовым фоном и уже не выводили из себя, но вот ее слова могли кого угодно выбить из равновесия.
– Да, заблокировала. И правильно сделала! Ты же не можешь себя контролировать, жрешь при любой возможности! Если бы у тебя на работе вместо кресла был унитаз, ты бы и вовсе не вставал с места.
– Знаешь, кажется, ты переходишь границы, – я немного повысил голос.
– Твои бока уже перешли все границы! Плевать, – она бросила быстрый взгляд на свой телефон в руке и направилась в другую комнату, фыркнув на ходу, – Не забудь посдтричь ногти.
С недоумением я воззрился на пальцы ног – я же стриг ногти перед выходом на работу! Из дырок в носках торчали желтые, заостренные пластины. Точно такие же оказались и на руках.
– Милая! – окликнул я жену, – А ты не помнишь, как я вчера вернулся домой?
Анна резко остановилась, повернулась, растерянно посмотрела на меня, словно вопрос застал ее врасплох, после чего бросила сварливо:
– Знаешь, спустись-ка уже со своих облаков в реальный мир. Я не помню, как ты вчера пришел домой, и мне, честно говоря, плевать! Просто мóй в следующий раз ноги, прежде чем идти в постель!
– Подожди-ка, как это не помнишь? А где ты была сама?
– Дома, придурок! – взъярилась она, – Я была дома! Знаешь, что? Иди ты в задницу! Подумай лучше вот о чем – я решила быть чайлдфри исключительно из-за тебя, не хочу, чтобы из-за твоих гнилых генов мой ребенок был таким же рассеянным, тупым, жирным уродом!
Остаток вечера я просидел один в комнате. Лазил в интернете, смотрел телевизор в наушниках, чтобы не мешать жене, ушедшей в спальню. Почитал немного про черемшу. Оказывается, у той было немало полезных свойств. Во-первых, огромное количество витаминов, чем регулярно пользуются медведи, восстанавливая организм после зимней спячки. Во-вторых, черемша обеззараживала пищу и придавала подпорченному мясу более приятный вкус и запах. Кстати, о запахах. Странным образом, я очень хорошо чувствовал, чем пахнет каждый предмет, окружающий меня. Суховатой пылью – книги на полке, средством от моли – одежда в шкафу, кислым пóтом – мои собственные подмышки, стиральным порошком – плед на диване. От обилия новой информации голова кружилась, и я еле держал равновесие. Надо было идти в постель.
Анна давно уже спала. Я тихонько разделся, чтобы ее не будить и юркнул под одеяло. Сон не шел. В комнате было слишком светло. Я встал, закрыл занавески, опустил жалюзи, но все еще мог разглядеть каждый волосок на голове жены. А под затылком чуть ниже торчала из-под одеяла худая бледная шея. Взглянув на нее, я почти почувствовал, как под тонкой кожей пульсирует яремная вена. Неожиданно я заметил, что скалюсь, как животное. Хотелось впиться зубами в эту беззащитную шею, вгрызться в позвонки, высасывая костный мозг, как из суповой косточки. Прогнав дурные мысли, я отвернулся к стене. Уже засыпая, я услышал из другой комнаты хлопок подвального люка.
Мне снилось, что Монт пришла ко мне из того самого люка и провела подземными тропами в пещеру. На этот раз я видел все без фонарика, и зрелище, представшее моим глазам, было одновременно грустным и прекрасным. Подземные создания – печальные, болезненные. Истощенные и покалеченные, они неуклюже перебирали отростками, приближаясь ко мне, проводили атрофированными пальцами по моему лицу, прижимались к ногам. Тощие, сгорбленные женщины, покрытые кто чешуей, кто шипами, как у дикобраза, они все смотрели на меня со смесью скорби и надежды. В ушах приятно журчал ручеек слов Монт:
– Много лет назад, мы не вышли за вашими предками из пещер, а отправились вглубь. Нас мало, и с каждым столетием все меньше. Мы не живем долго, но наши роженицы уже ни на что не способны…
Она указала на стену, где в нишах, подобно диковинным урнам, стояли прислоненные к стене узкие иссушенные тела, лишенные конечностей. Почти мумии, но я видел, как вздымаются торчащие ребра, как дергаются запавшие, выгнившие носы.
– В земных недрах наши предки нашли Их. Боги научили выживать в пещерах, искать пропитание, ходить под землю… Мы будем жить, пока носим богов внутри себя.
Мы все спускались, и вот уже показалась циклопическая безликая статуя. Теперь я мог видеть, что стены вокруг испещрены следами когтей, как и валун под кладбищенским ангелом. В их расположении виделась система. Не в силах прочесть ее, я осознавал, что царапины рассказывают историю. Непроизносимую ни на одном на человеческом языке летопись подземного народа.
– Мы еще не знали, что закрытые общины обречены на вырождение. Кровосмесительные союзы оставили следы, – Монт кивнула на вросшего в стену несчастного, с грустно-дебильными глазками. – Немногие сегодня способны добывать еду, и, тем более, выходить на поверхность. Нам нужен новый альфа. Нужна новая кровь. Ты, Бенджамин – наша надежда…
Она говорила и говорила, но я уже не слушал. Беспрестанно шевелящиеся жгутики тянулись к моему лицу, а невыразимого цвета глаза бога проваливались сами в себя, словно бесконечно глубокие колодцы, в которые стремительно падало мое сознание…
* * *
– Просыпайся! Вставай, говнюк! Какого, мать твою, хера происходит? Ты это мне назло, да?
Постель в ногах была снова испачкана какими-то черными разводами. Взглянув на ноги, я установил их источник и ретировался в ванную, подальше от криков Анны. Попытки подстричь ногти ни к чему не привели. Щипчики не налезали на эти чудовищные роговые пластины, а ножницы просто сломались. Теперь мои ноги больше походили на кротовьи лапы, чем на человеческие конечности. Долго находиться в ванной было неприятно – запахи бытовых средств и мыла душили меня, казалось, я слепну из-за обилия химических соединений, витающих в воздухе. К тому же, я был ужасно голоден.
На этот раз не повезло соседской кошке. А нечего! Нечего выпускать домашнее животное на улицу, нечего было кормить меня травой, нечего было мне перекрывать кредитки. Оказывается, мои новые ногти отлично подходят для разделки мяса. Я без труда отделял жилы, конечности и волокна от тельца, стараясь не жадничать. Как только я почувствовал, что немного насытился, я сложил останки под балконом дома и прижал сверху тяжелой кипой рекламных газет – это на потом.
Сосредоточиться на работе не получалось. Цифры не задерживались в голове, названия организаций путались, все мысли занимала Монт. Стоило церкви прозвонить двенадцать, обозначая перерыв, как я, обогнав всех своих коллег, вырвался на улицу и побежал к кладбищу. Мы должны встретиться. Она должна быть там. Я чувствую это.
Но нет. Ни девушки, ни ее спутников, лишь запах черемши и ангел. Зато из мусорки тянуло чем-то сладковато-прогорклым. Запустив руку внутрь, я вытянул изрядно подгнившую половинку охлажденной курицы. Когда-то розовое, теперь мясо превратилось в склизкую серую мерзость, и слюни текли по моему подбородку от того, насколько это было аппетитно. Я никогда не задумывался, что гной по вкусу похож на соус бешамель, а мухи, садящиеся на еду вовсе не мешают, а даже дополняют блюдо.
После обеда сидеть за столом на работе стало совершенно невыносимо. Казалось, удобные туфли заменил испанский сапожок. Пальцы гнулись, упираясь ногтями в стельку, стопа была болезненно сжата со всех сторон. Не без труда я стащил чёртовы пыточные инструменты с ног и остаток дня просидел босиком.
* * *
Дома пахло странно. Чем-то соленым, потным. Будто кто-то парился в бане. Я недоуменно вертел головой, пытаясь отыскать источник запаха, но не находил его. Попытался поцеловать жену при встрече, но та отвернулась, скривившись:
– Ты что, дерьма наелся? Иди почисти зубы!
К странному аромату прибавились нотки хлорки. Они были несколько четче и оформленнее, имели конкретный след, по которому я и пошел. Анна с удивлением и опаской наблюдала за тем, как я шевелю носом, стоя в коридоре, и направляюсь к ванной. Здесь запах стал насыщеннее, он повел меня к корзине для грязного белья. Наклонившись, я обнаружил источник. На самом верху лежали черные кружевные трусики Анны. Источником запаха была белая засохшая капля на внутренней стороне.
Нет. Мне не хотелось верить в реальность того, что я обнаружил. Направившись в спальню, я прильнул носом к простыне и там было еще. Нет, никакой ошибки быть не может. Это совершенно точно мужская сперма. И точно не моя.
Я сидел на полу, положив голову на край кровати, не зная, что делать дальше. Дикая, нечеловеческая ярость разрывала сердце изнутри, хотелось пойти на кухню и вцепиться в лицо Анны когтями, высосать глаза, как сырые яйца, выломать ребра, раздробить зубами позвоночник, уничтожить все, что я когда-то боготворил и любил. На сознание будто навалилась могильная плита.
Это супружеское ложе, что я несколько лет делил с чужим мне человеком, эти стены, этот шкаф с вещами, которые когда-то принадлежали мне – все стало несущественным, чуждым. Осознав нечто бесконечно важное, чему не нашлось слов, я пошел в подвальному люку и стал раздеваться. С недоумением – какое отношение ко мне имеют эти тряпки? – я остервенело сбрасывал с себя одежду, ненароком дырявя ее ногтями.
– Ну и что это за стриптиз? – раздался из-за спины недовольный голос женщины, с которой я когда-то был счастлив.
Не отвечать. Она уже не имеет значения. Ничто на поверхности больше не имеет значения. Я открыл люк подвала и спустился вниз. Анна ныла добрые года три, что нужно установить здесь свет, но я так и не собрался. Больше и не пригодится – в темноте я видел отлично. В нижнем углу плесневелой бетонной стены, как я и ожидал, зияло черное отверстие, плохо прикрытое фанерой. Сверху, из комнаты, как из другого мира раздавалось:
– Э, алё, я к тебе обращаюсь? Чего ты там шаришься?
Наверное, комично выглядело, как толстяк ныряет в дыру кверху задом, но свидетелей у этой сцены не было. Узкий тоннель послушно расширялся под движениями рук, которые, казалось, были идеально приспособлены для такой работы. Нос служил рулевым, направляя меня по слабой ниточке аромата вареников и заветренного мяса, но теперь я точно знал, что так пахнет бог. Мой бог.
Монт встречала меня под безликой статуей Сатурна. Гигантские губы изваяния были покрыты свежей кровью, в ложе рук шевелилось, разворачивалось и влажно блестело тело божества, священная колония, что дает таким как я право на счастье. Девушка возлежала прямо на земле, запачкав черное платье. Ее босые ноги были разведены в стороны, выставляя на обзор темное лоно.
– Наконец-то, милый. Теперь ты готов.
Я взял ее быстро, резко, как спариваются животные. Ее плоть была жесткой, костлявой и холодной. Неуклюжим ламантином я колыхался у нее между ног, но уже не думал о том, как выгляжу. Здесь я дома. Здесь мое место. Обитатели пещер начали собираться вокруг, и на секунду мое человеческое смущение подняло голову, эрекция спала, спина покрылась холодным потом. Женщина-дикобраз; чешуйчатая безногая тварь; несчастное создание с головой, подвешенной между ног – все они были здесь, рядом, смотрели на мое бесформенное омерзительное тело. Осторожно, с благоговением они по очереди касались меня.
– Не волнуйся. Они всего лишь хотят поприветствовать тебя, – промурлыкала Монт и поцеловала меня. Губы ее были холодными, склизкими, а язык – горячим и длинным, он залез мне в глотку и извивался там, подобно могильному червю. Невпопад подумалось, что таким языком должно быть удобно залезать в кости, чтобы вынимать вкусный костный мозг. Оторвавшись от поцелуя, я заметил, что принятые мной за пирсинг блестяшки оказались шляпками гвоздей, булавок и скобами степплера. Я вытянул палец над ее фальшивым лицом и разрезал пополам кожу, украденную Монт из морга в Хайдхаузене.
