Георгий Юров
Кассандра
Вникнув в суть, барон не изменился в лице, быть может взгляд его карих проницательных взгляд стал строже.
– Что ты хочешь за спасение Рубинчика? – с заметным акцентом, наконец, спросил он; имена у цыган были под стать их ярких нарядов. – Хочешь, бери деньги, хочешь, наркотики.
– Я ни в чём не нуждаюсь. Всё что мне нужно, у меня есть, – отказался Саша, не зная как объяснить отцу, что спасал он Рубинчика не за вознаграждение, а потому, что по-другому не мог. Не было разницы кто его родители, состоятельные люди, или обычные работяги. Но для барона разница эта была, он тоже не мог просто сказать спасибо. Для приближённых этот человек являлся коронованной особой, и вести себя вынужден был соответствующим образом. Сняв с себя массивную золотую цепь, барон протянул её моему товарищу: – Тогда, держи на память.
Саня лишь отрицательно покачал головой, с вымученной улыбкой взглянув на меня, словно я мог подтвердить барону, что мзду он действительно не берёт, а потом сказал то, что я запомнил на всю свою жизнь: – Золото тоже не возьму. Ты знаешь, в жизни я совершил немало дурных поступков, наверное, пришло время сделать хоть что-то хорошее.
Барон молчал, принимая решение, почтительно безмолвствовала его свита, лишь где-то в недрах огромного дома механически отбивал счёт секундам маятник напольных часов. Жилище подавляло своим размером и пустотой; казалось, то злобное кровожадное существо заканчивает отсчёт, собираясь на поиски жертвы. «Раз, два, три, четыре, пять – я иду тебя искать».
– Хорошо, – наконец кивнул своим мыслям барон, поднимаясь с дивана. – Но без подарка я вас не отпущу. Ты спас моего сына и теперь я хочу сделать в ответ что-то стоящее. Есть у нас одна цыганка, древняя старуха. Сама из дома давно не выходит, пусть она тебя посмотрит. Лады?
– Лады, – усмехнулся товарищ, тоже вставая со своего места. Даже сидя он был не намного ниже невысокого властителя цыганского табора. – Гадать будет?
– Нет. Зачем ей гадать? Она и так всё знает.
***
В пророчества Саша не верил и согласился лишь для того, чтобы не обидеть хозяина, понимая, что просто так тот от него не отстанет. В выбранный день мы ехали на неновом, но всё ещё солидном «шестисотом» «Мерсе» барона к гадалке, жившей на другом конце города, в частном секторе Петропавловской Борщаговки.
Как я узнал за это время, первичный капитал отец спасённого мальчика заработал не на наркотиках, воровстве, проституции, а на обычных крышках для консервации. Скооперировавшись в перестроечные времена с директором небольшого заводика на периферии, предприимчивый цыган организовал работу в две смены. Днём предприятие изготавливало обычную продукцию, а ночью дефицитные тогда крышки. Сотни ромов реализовывали их в поездах, электричках, на вокзалах, рынках, других людных местах огромной страны. Привыкшие всё «доставать» из-под полы советские граждане охотно брали эту продукцию, и в сезон, и про запас, наполняя бюджет барона своими деньгами, так же, как десятки маленьких ручейков питают собой бездонное озеро.
Без воровства, впрочем, тоже не обошлось. В каждом городе кроме станции пассажирской есть ещё и так называемые отстойники, где вагоны со всевозможным товаром ждут своей очереди для сортировки и отправки в пункт назначения. Вот эти-то отстойники и грабили цыгане; высмотрев заранее расположение вагонов, охраны, путей отступления они стремительно подлетали на нескольких мотоциклах с коляской. В считаные секунды срывались пломбы с вагонов и так же быстро ватаги смуглых людей перегружали к себе всё, что могли увести.
Дом пророчицы выглядел-бы обычной хибарой, хоть и оборудованной новомодными дорогими примочками, вроде металлопластиковых окон, железной двери, спутниковой антенны, если б не высокий добротный забор, надёжно скрывавший от посторонних глаз происходящие и обилие ковров во дворе. Весь двор был застелен ими; ковры лежали на земле и висели с тыльной стороны забора, придавая этому месту необычный вид, словно задавая тон фантасмагории.
Внутри барона тепло приветствовали два крепких молодых рома, но без особой заискивающей почтительности. Видимо та, кому они служили, представлялась им более значимой. Пройдя коротким лабиринтом коридоров и смежных комнат, наша процессия остановилась у выкрашенных в белый цвет деревянных дверей. Негромко постучав один из провожатых заглянул внутрь и что-то сказав на своём языке, отошёл в сторону.
Цыгане остались снаружи, а в большую причудливо обставленную залу зашли только мы с Сашей. Комната, как и весь этот дом (кроме, пожалуй, дверей), была выкрашена в безрадостный тёмно-серый цвет. Серые тяжёлые портьеры закрывали окна, свет зимнего солнца с трудом протискивался сквозь узкую щель между ними. Как и в резиденции барона, здесь стояли четыре огромных псевдо китайских вазы в человеческий рост, но не у окон, а по углам. На стенах висели аляповатые натюрморты, выглядевшие обычным ширпотребом с Андреевского спуска. Кроме кресла с диваном, обтянутых серым велюром, и журнального столика между ними другой мебели в шаманской обители не наблюдалось. Видимо, то была главная зала, в которой старуха принимала клиентов. Сама она хоть и выглядела живописно, согласно законам оккультного жанра, но казалась мало реальной, сродни ещё одной китайской вазе.
На вид в ней было под двести килограмм. Когда-то, то была высокая женщина, сейчас же став древней старухой, превратилась в некое подобие пирамиды из жира, ниспадавшего огромными складками к основанию кресла, в которое она с трудом поместилась. В тусклом свете люминесцентной лампы кожа гадалки выглядела такой же серой и не живой, как и стены её кабинета. Словно выцветшие глаза ничего не выражали; она жила слишком долго, так давно что вполне могла помнить исход цыган из Индии. По крайней мере, настолько она тянула, а в той искусно созданной ею атмосфере присутствия чего-то потустороннего, это больше не казалось чем-то из ряда вон. Для пущего эффекта, на шее вещуньи висел целый ворох ниточек и цепочек, на которых красовалась всякая всячина, вроде птичьего пёрышка и золотого колечка. Вот только крестика в нём я не заметил. Видимо свои силы, женщина черпала из другого источника.
