Георгий Смирнов
Бродяга и Домосед
Когда Бродяга вышел из душа, вымытый, посвежевший, в чистой рубашке и легких спортивных штанах, ужин был уже на столе. Зная его нелюбовь ко всему, что хотя бы слегка отдавало официозом, я накрыл на кухне. Бродяга остановился в дверях, потянул носом и довольно зажмурился.
– Узнаю старого сибарита! Сколько можно баловать себя вредной, жирной, тяжелой пищей? Правда, одно достоинство у нее все же есть – она божественно вкусна! – с этими словами он решительно отодвинул стул и уселся, довольный, прямо на мое место.
– Опять ты за свое! – я поглядел на него с укоризной, но он сделал наивное лицо и посмотрел на меня полными притворного недоумения глазами. Мне осталось только рассмеяться и сесть напротив. Это повторялось каждый его приход и стало уже нашей доброй традицией.
– Что будешь пить? – спросил я его, уже заранее зная ответ. – Может, все таки вина? Я как раз отыскал прекрасное «Божоле»…
Бродяга обиженно выпятил нижнюю губу и нахмурился.
– Ну хотя бы раз попробовал что-нибудь приличное! – я встал и направился к холодильнику. – Лопнешь ты когда-нибудь от своего пива!
При виде двух запотевших пивных бутылок лицо Бродяги озарилось неподдельной радостью, но он все равно не преминул мне заметить:
– Один раз я уже пробовал! И, между прочим, это ты меня соблазнил. И чем все это кончилось?
Я тяжело вздохнул, открывая ему бутылку.
– В который раз тебе объясняю – ты сам виноват! Кто тебя просил выпивать сразу три бутылки коньяка, да еще запить все это пивом? Я?
– Конечно! – ничтоже сумняшись, заявил Бродяга. – Я же не виноват, что твой коньяк оказался таким приятным на вкус! А после него меня одолела жажда, так что, по твоему, было делать?
– Меру надо знать, меру! Привык пить пиво литрами – думаешь, все остальное пьют так же? – мы весело глянули друг на друга. – Ладно, есть давай, а то остынет!
Мы принялись за еду, разговор временно затих. Видно было, что Бродяга сильно проголодался. Первая порция с его тарелки исчезла моментально, еще быстрее испарилось пиво, так что мне пришлось вставать ему за добавкой. Ел он вкусно, с аппетитом, почти не пользуясь вилкой и ножом. Крепкими белыми зубами разрывал он куски мяса, сок стекал по его подбородку, но он не обращал на это никакого внимания. Шумно прихлебывая пиво, он иногда хитро поглядывал на меня, и в глазах его плясали веселые чертики. За окном уже стемнело.
После ужина мы сидели на веранде и курили, ощущая приятную тяжесть в желудках. На небе появились первые звезды. Я смотрел на Бродягу, и сердце мое сжималось от радости.
Когда мы расходились ко сну по своим комнатам, он крепко сжал мою руку и сказал:
– Ты знаешь, а я правда по тебе чертовски соскучился! Как все-таки приятно иногда возвращаться!
– Я тоже скучал по тебе! Спокойной ночи!
И мы отправились спать.
*****
Бродяга… Я знаю его, почти как себя, но порой мне кажется, что не знаю его совсем. Я знаю все его привычки, знаю, что он любит есть, знаю что пиво для него – лучшая выпивка, что обычно всем книгам он предпочитает географические атласы и путеводители, что курит он исключительно сигареты, но сказать, что я его понимаю… нет, не могу. Откуда он появляется и куда уходит после тех дней, которые гостит у меня? Не знаю.
Мне не дано понять его страсти к путешествиям. Не к путешествиям даже – к бродяжничеству. Почему не сидится ему на месте, что ищет он в этом большом мире за лесом и холмами? Или ему важен сам процесс перемещения в пространстве, от него он получает радость и вкус к жизни? Может быть. Не уверен.
Он всегда приходит неожиданно. Может заявиться ранним утром, когда я еще сплю, и кидать в окно камушки, пытаясь меня разбудить. Может придти днем, когда я работаю в саду, встать у калитки, положить голову на руки и смотреть, как я пропалываю какую-нибудь грядку, никак не заявляя о своем присутствии. Только ночью он не приходил ни разу, за что я ему крайне благодарен. Ведь он тоже хорошо знает меня, понимает, что для меня сон – большое удовольствие. И если с утра пораньше я еще могу подняться, проклиная, на чем свет стоит, ту раннюю пташку, которая заставила меня это сделать, среди ночи я вылезу из постели только ради одного – прибить мерзавца к чертовой матери. Хотя ни разу за всю жизнь такого со мной не случалось, так что, весьма возможно, я себя переоцениваю.
Никакой системы, никакого графика его визитов ко мне не существует. Он может не появляться у меня год, потом заскочить на день, и пропасть еще на полгода, а может прожить у меня месяц, исчезнуть на пару дней и воротиться вновь, еще на неделю-другую. Хотя больше месяца он у меня не живет – видно, как хиреет от безделья, не знает, куда себя пристроить, чем занять – и, глядишь, вновь стоит у калитки в своих стоптанных кроссовках с рюкзаком через плечо. Махнет рукой, улыбнется на прощанье – и в путь, до следующей встречи. Я никогда его не удерживаю. Слишком уважаем мы свободу друг друга, слишком дорожим нашей дружбой, чтобы пытаться друг друга изменить.
