Малой, давай, между первой и второй.… Вздрогнем. Говорят, что истина в вине, так вот херню они несут!
Паренёк был демоном с бутылкой, почти как те, что сейчас скребут нашу дверь. После пары первых ночей все сразу же привыкли к спокойному сну без ожидания смертельных сражений и очередных страхов не уберечь свои бренные душонки. За два года жизни у нас в городе, к нему особо никто не подходил, потому что он ни с кем и не разговаривал. Он жил своей жизнью, хоть и жизнью это тяжело было назвать: днём тренировался, вечно кому-то помогал, иногда летал на своих этих хилых черных крыльях. С его силой он помог нам отстроить взорванные мосты и даже вернуть набережной презентабельный вид. Чёрт возьми, да я последний раз гулял по этой набережной, когда в твоём возрасте был, малой! Вспомнил времена, когда моими главными заботами была лишь бытовуха. Народ стал жить как прежде, в вечных разговорах о погоде и обыденной чуши. Добрейшей души был парень, хоть и в глазах его отражалась только местная пыль с бордюров. Он был наделён невероятной силой, при этом абсолютно не ценил своего дара и не придавал ему значения.
По вечерам вечно нажирался у меня за стойкой. Я же видел его, никто лучше не может знать алкоголика, как человек, наполняющий стакан по другую сторону бара. Я всё видел, он даже не потухал, просто ходил с вакуумом в башке. Бухал он в своё время по-черному, конечно, и я так говорю не потому что он много пил, а потому что после каждого глотка на него тяжело было смотреть. Словно при взгляде на него вся сетчатка глаза заполнялась дрожащей чёрной пылью. Каждый вечер он заглядывал ко мне в таверну, в полной тишине выпивал ровно 450 миллилитров виски с лимонным соком, затем уходил спать. Не знаю, про какую истину люди обычно говорят, но думаю, что на дне стакана он её не увидел, даже если бы там было вино. Это нельзя было назвать жизнью, малой, он просто существовал.
Но эта история не о противостоянии небес где-то там между садами и кругами пламени и даже не о мире людском, которому пришлось столкнуться с истреблением. Эта история о том, как с виду черное-черное сердце в один момент словно рассыпалось песком, а внутри оказался белый, слегка зеленоватый бутон розы. Что-то понесло меня в романтику совсем, в общем, одним днём он встретил её.
Познакомились они случайно. Весенним вечером он сидел на крыше. Было ещё достаточно холодно, снега только начали оттаивать, вроде это была середина марта. Он увидел её в переулке, где продавали выпечку, там рядом стояло ещё это здание, похожее на какую-то обсерваторию. Девушка была в оливковом пальто с тёмно-коричневыми пуговицами. В тот момент в нём зажглось что-то абсолютно новое и раннее невиданное. Он подошёл к ней и, растерявшись от сочетания её каштановых волос и зелёных глаз, молча улетел. Затем он каждый вечер поджидал её в том месте на крыше. Она не боялась его, не думала, что он её преследует, просто делала вид, что не замечает. Ей льстило, что к ней он относился с инфернальным теплом. По исходным ночам демонов он ловил по всему городу, но до её дома они никогда не добирались. Через месяц этих молчаливых встреч и, казалось, случайных взглядов она решила заговорить с ним. Он в тот момент незамедлительно спрыгнул с крыши, словно этого всю свою жизнь и ждал. Забавно было смотреть, как такое дьявольское создание боялось и слово сказать, лишь бы не спугнуть её взор и какой-то эфемерный интерес.
С того дня всё в корне изменилось. Он нашел смысл улыбаться. Демон в тот день точно заново был окрылён. У себя я его видел всё реже, а даже если он и заглядывал, то пил этот кислющий саур и после пол-литра уходил.
Но таких горящих глаз я никогда и ни у кого не видел.
Я даже скучал по нему. Такое чувство, что после этого птицы стали петь громче, а солнце в городе светило ярче. В один из вечеров, он завёл со мной беседу о том, как восхищался местами нашего города. Сказал, что, несмотря на то, что пролетал над ними сотни раз, лишь недавно смог разглядеть то прекрасное, что было в этих с виду обыкновенных домах и обшарпанных дорогах. Все мелочи будто зажглись светлячками, неспешно двигаясь в произвольном порядке, олицетворяя красоту мироздания, в котором, казалось, уже нигде не осталось красоты. Малой, если честно, у меня тогда день наполнился чем-то чистым, и даже ежедневная уборка бара перед закрытием смены казалась чем-то особенным. Люди, которые его видели, говорят, что порой от него исходили лучи света, лучи той самой первозданно-святой белизны. Вот же как жизнь меняется!