ГлавнаяЛитература 20 векаГенрих СапгирСобрание сочинений. Том 2. Мифы

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Генрих Сапгир
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

«Хочу певца схватить за голос…»

Хочу певца схватить за голос,
Поймать горящего за пламя,
Хочу покойника за возраст
И знаменосца взять за знамя…

Хочу у пса погладить верность,
Держать за милостыню нищих,
Обнять влюбленного за нежность
И палача за топорище…

Хочу фрегат поднять за снасти
И за волну потрогать море,
Хочу счастливого за счастье
И несчастливого за горе…

Хочу в день казни на рассвете
С галерки птичьего полета
Лорнировать искусство смерти
На карликовых эшафотах…

«Белесоглазый, белобровый…»

Белесоглазый, белобровый.
Косноязычный идиот.
Свиней в овраге он пасет.
Белесоглазый, белобровый
Кричит овцой, мычит коровой.
Один мужик в деревне. Вот —
Белесоглазый, белобровый
Косноязычный идиот.

«Я прохожу сквозь свое незримое Я…»

Я прохожу сквозь свое незримое Я
Которое стоит посередине комнаты
Как манекен

Два невидимых Я
На фоне большого окна
Как будто беседуют
Мне надо выйти на балкон
И я прохожу насквозь

Три призрачных Я
Теперь я стараюсь их не задеть

В комнате становится тесно
Три Я посередине
И два – по углам
Их контуры угадываются не зрением

И вдруг я почувствовал
Сколько Я наслоенных во времени
Они переполняют комнату
И землю и небо за окном
Хорошо что Вселенная это не просто орех

КАК БУДТО ГЛАВНОЕ

как будто главное забыл
еще минута —
и станет рай
утробой
адом…
Что я – мало
или много?
ведь яблоки и гусеницы
рядом —
но вспомню…
вспомнил!
рот с ушами?
свечка Бога?..
вспомнил но как будто

не мне ль дана свобода?
Боже мой!
в тоске и страхе
прижимаясь к стенкам —
жжет изнутри
слепительная
точка! —
не сам ли стал
я собственной тюрьмой? —
из живота – ни жабы
ни росточка…
срастаюсь узник
со своим застенком

проснулся ночью
весь в поту
…и с визгом – в мозг —
усвой его
развей! —
(малыш играет
с голым пузом…)
и знанье —
от затылка
по хребту
(…сморчком
и старичком-тунгусом —
чужой зародыш
гибели своей)

огрызок яблока —
вот на глазах ржавеет
…и числа
без смысла
и травы неправы —
и птицы…
и человек
в свою реальность
верит?..
остыл твой чай
там муха плавает
уже не шевелится

не крылья
вырастают у меня
Бог смотрит
нашими глазами:
уходит
прожигая кроны
солнце
и тень моя
растет на склоне дня —
вот отчего
мы видим сами!
так всякий атом
в истине проснется

ВОЗМОЖНОСТЬ

Ночь движется к закату
Хозяин мой идет
по саду
вот на веранду всходит
задом наперед
садится на свою скамью
не глядя
чашка пустая
по столу придвигается
из темноты – сосед спиной
сидит
с ним разговаривая
темный чай
изо рта выливает —
чашка дымится
и наполняется постепенно
– Ах! Удача духа —
уловил невероятное —
обратите внимание —
время обратное
как нарастанье льда
в жару

Я не человек
даже не реальность
Я – Возможность
произойти —
переводная
картинка истории —
Ах! запоздалое
в жизни твоей
Все могу —
И возвращаю

Назад назад
Со свистом
цветная пленка
сматывается:
летишь в Париж —
аэродром в Москве
уснул в Москве —
проснулся на Урале
барак и проволока
шарят по ночному —
из вспышки вышел
самолетик серебряный
проходит боль —
стирая кровь со лба
все зажило
в матроске малыш
вбегаешь задом в дом —
захлопывается дверь
пеленки заворачиваются
грудь материнская —
и нет тебя
Все есть а ты не появился
может быть не пожелал

Я – греческая
вечно юная
Возможность
меня называют люди —
готова каждому служить
Так что не сетуй
все могло иначе
иначе чем иначе
и иначе —
совсем иначе быть
или не быть

НОСТАЛЬГИЯ ПО СОЦРЕАЛИЗМУ

белый домик где гостим на юге
шкаф стоит беременный – книги,
за стеклом прогнувшиеся полки
сплошь набиты как подсолнух полный
и глядит на пришлых день вчерашний
темной вавилонскою башней:
ВЕРШИНЫ НЕ СПЯТ
СИЛЬНЫЕ ДУХОМ
ВЕСЕННИЕ ВЕТРЫ
ПОВЕСТЬ О ЛЕНИНЕ
ЗАВЕЩАЮ ТЕБЕ
ЗЕМЛЯ У НАС ОДНА
ПОСЛЕДНЯЯ МЕЧТА и т. д.

за террасой – серебро залива
на тарелке – персики и сливы
тиражи (я помню) триста тысяч
за стеклянной дверью Ира Васич
говоруша хрюша – мой редактор
Юрий Николаич – наш директор
с характерным черепом-арбузом
(переброшен) бывший зав. обозом
и добрейший Главный – Юрий Палыч
что-то в нем дворянское мечталось…
и его сменивший хам и сволочь…
в тех редакционных коридорах
много терлось лиц нечетких серых…
у вахтера – золото в оскале…
что-то выпускали… не пускали…
самиздатом тискали… таскали
в КГБ…
ты жив наш прежний перчик
жив-здоров и весел как огурчик
коктебельский на тебе загарчик
вечный узник пишущей машинки
в белых волосах твоих – пушинки
здравствуй инженер-душепроходчик
мастер запятых,
разведчик точек…
это ж эпопея! если хочешь…
от корней росли твои герои
ты им позволял и пить порою
но война была не за горою…
ржали кони
облетали тополи
и пальто им героини штопали
а герои нервно шли по городу
чтобы негодяю съездить в морду
и тогда в романе опечаткой
воздух пахнул дамскою перчаткой…
(все же чаще – гром железа
дух навоза
общее собрание колхоза)
жизнь по плану
смерть по разнорядке
плакать стану! —
автор выпьем водки!
будем пить – грустить напропалую
дай тебя бродяга поцелую —
да не лезь! —
обрадовался весь…
«я бы! мы бы!»
не тебя в расшлепистые губы
а тебя друг без которого
получилось бы не здорово —
уголовника с гитарою —
отсидел – опять за старое…

сыростью и тленом пахнут книги
слипнутся листы плохой бумаги
умрут в ряду как рядовые
да они с рожденья неживые
гром из тома в том
как из дома в дом
бродят фразы разговоры —
целые страницы…
под одной обложкой
нам бы схорониться
мелкою рыбешкой…
марево…
курево…
жарево…
зарево…

«Здесь – граммофонная труба…»

Здесь – граммофонная труба
торчит из анального отверстия
печки – здесь – покрываясь
медвежьей шерстью – перебегает
из комнаты в комнату —
похохатывая, как каленый
пряник – «50 лет октябрю» —
(жил – был) – и живет-поживает
на рисунке разметав реак-
тивные волосы летят материнские
груди) – появляются люди —
иностранные и московские странные
и видят: здесь – граммофонная труба
торчит из анального отверстия печки —
ах, как много в тебе коммунального – и реального
и нереального! – ура! Брусиловский!

1 февр. 68 г.

ХУДОЖНИК

Брусиловскому

Под рукой демиурга-художника
Роится мир форм
Он бросает их на лист ватмана
Как рыбам бросают корм

И просыпаясь от дремы
Раздувая свою спесь
Формы жадно хватают объемы
Им нужен мир весь.

Кто намеком был, кто наброском
В сновидении, неведомо где
Виноградно наплывшим воском
От звезды протянувшись к звезде

Полвселенной летит Андромеда
Половина другая – Персей
У него под грудью комета
Нож в звездной росе у ней…

Формы сподручней, чем атомы
И строят мир твой
Только б тебе развязаться с проклятыми
Нервами – тучами над головой

4.6.85.

НУДИСТЫ

два старика
ей нудно на него смотреть:
сморщенные в мешочке
будто краденые
и всё висит
будто чужое
сама толста
груди – по бокам
живота —
складки складки —
нет загадки
зато на сером пляже —
одичавшие горожане
палатки
еловые ветки на брезенте
«весь израиль
удалился в кущи»
приволье и праздник
все лето

старики приветливы
всегда помогут
объяснят молодым:
в лавку в поселок —
надеть хоть шорты
могут побить
она вдруг схватит
выше локтя
или за колено:
«какой вы мускулистый!» —
и скорей – о мужестве
о спорте…
учит он:
«надо загорать ровно»
«вы простите меня старика» —
и всё гладит по спине
плечам и шее
девушку —
втирает масло в кожу…

вечером походная деревня —
серебро реки – стихает рано
от жары островерхие палатки
все раскрыты:
где костер
где лампочка – аккумулятор
освещают вечеряющих нудистов
в темноте гудит пароход

возле сосен
лысый и костистый —
он похож на Сологуба Федора
и на обезьяну – гамадрила
темная она —
окатный камень

1995

МАМАРДАШВИЛИ

1

помню я Мамардашвили с трубкой
блеснуло –
Енисей
со всеми своими притоками
отпечатался в небе
видел я Мамардашвили в бронзе
и рассыпался
сухим оглушительным треском
похоже на тоннель
метро…
смуглый лоб с залысинами – крупно
смотрит на меня из текста книги

2

«все есть ничто – сказал философ —
и обойдемся без вопросов»
и глядя (слышу и плыву)
на лоб его —
и переносицу
я успел –
«что есть ничто?» – сказал другой
и дрыгнул нервною ногой
на земле
под забором –
каждая доска
древесным рисунком
подробно –
каждая травинка
возносится
в свет –
«вы есть ничто! – заметил третий —
как жаль что нет меня на свете»
выхватить из мрака
жалкую
взъерошенную мысль

ЕДИНОБОРСТВО

Эрнсту Неизвестному

1

среди высоких коробов
среди сугробов
и гробов
на Сретенке
на Парк-авеню —
и на проспекте Мира
выпячиваясь из окон
проламывая стенки ну! —
(…пусти несчастный!)
вылазит мышцами бетон —
(…стада фигур своих пасти)
из ящиков
вскакивают гвозди! —
скрипит сгибаясь арматура —
и по Нью-Йорку
Москве и Екатеринбургу
по парку
по травке в горку
топает скульптура:

скрюченные
скособоченные
раскоряченные
развороченные
и растянутые
и раздвинутые
и раздавленные
продырявленные
вкось разваленные
вдоль распиленные
думы каменные
печи доменные
свечи пламенные
изнутри себя разрывающие
раскрытые распятые
рожающие!
головы промеж ног держащие
кричащие зовущие
мычащие!
торжествующие!
прославляющие!

…а помнишь мастер
в тебе взывали великаны
спешили вырасти
орущие вулканы
боли и ярости
«кто мы?
фантомы
в море
Соляриса…
ты нас
родил из головы
как Зевс
Афину!
хоть мы мертвы
наполовину
но мы наполовину
уволь яволь
и дух и воля
из всех углов —
толпа голов
чуть усомнись
тебя мы сами —
кубическими лбами
носами и задами
и плоскими ступнями – утюгами…»
твой – стиснув зубы – смех!
ты – сам их всех!

…и прорастая из метро
из книг
возник
сноп людей и быков
и кентавров
разрывая слои облаков —
из мышц и кулаков
и грохота литавров —
вот памятник – двойник
(на нем твое тавро)

…в небе – ломаный высверк —
силуэтом
на том
берегу
…оказалось что ты и Нью-Йорк
соразмерны друг другу —
и окно твое в парк

2

одна мастерская
была у метро АЭРОПОРТ
(…и сам замучился как черт
за форматором гипс таская)
натурщицы вращались
превращались…

вторая —
на Сретенке
(он их и лапал и лепил —
знал все их родинки
играя)
…уже не помещались
ставил к стенке
…толпою толки
и бутылки —
(а я всё думал: кто кого —
общественность ли Эрнста съест
или в ЦеКа сожрут его
или спасут заказчики…)

четвертая дыра
аж на проспекте Мира!
уже в проекте – переезд
…на солнце посреди двора
сам заколачивал ящики

а пятая – в районе Сохо
серьезен Эрнст
как городской пейзаж
как пласт земли могуч и свеж
как вопли Цадкина отверст
и целен как сама эпоха

о третьей и не говорю:
там он ворчал и пил —
такая процедура
а не ворочал не лепил —
«натура – дура!» —
и вообще она была Сидура
по совести (я понимаю
что двух других я не упоминаю)
там под гитару
Лемпорта и Силиса
так пили —
все в памяти моей перекосилися!

и пели пели
с одушевленной глиной хором
(тогда любили как лепили)
под голой лампочкой
со свечкой —
и в этом нереальном свете —
закусим сыром
на газете! —
плеснула – щедрая рука
…и чья-то девичья головка —
между Сидуром и Сапгиром

3

…на Севере по крайней мере
воздастся каждому
по вере
…я в мае из Москвы —
из дому
попал в другой
прекрасный и не тесный
…озера —
Серебристо-серо
дугой
где валуны и сосны
…небесный
из иного мира
но хмуро
…и вдаль уходят островки
из-под руки
без остановки —
иглы клест остролист
капли влаги тяжелы…
перемежались близи дали —
сосны и пролысины
…вставали Одина сыны
на битву —
в облачной Валгалле
откуда лучи
колючи —
во лбу отверстие —
влагали
ключи

четыре часа от Стокгольма —
где на просвет леса и воды
(там колесили мы окольно)
еще одна твоя мастерская
…главное друзья – энтузиасты
…из автобуса себя выпуская
в твой музей проходят туристы —
непредсказуемые шведы

СЕВЕРНАЯ ПОВЕСТЬ

кентавры северных лесов и чудовищные кресты озер —
          о них говорили в доме
бледные рассветы светили сквозь очки директора музея
хранитель северных камней и дум встречал в доме гостей с юга
показывал им дом где бледные рассветы светили насквозь
          чудовищными крестами окон
тени лесов и озер светились насквозь в небе
кентавры северных лесов – лоси уходили в озера неба
возле дома-музея бледный хранитель показывал женщине с юга
          чудовищные кресты и камни
тени северных лесов в небе – женщина с юга снилась себе
          чудовищным крестом
в доме бледный хранитель равнодушно перебирал камни —
          кентавры
среди северных лесов и озер светились их тени: женщина с юга
чудовищный крест и хранитель – бледный кентавр

4

серьезен грозен —
значит есть резон
ты знаешь план
и дисциплину
…так мять
ворочать глину —
лопатами ладони
лепят плоть
что впору
в Риме Юпитеру
в Швеции Тору
…поутру был распят
(…пусть вопят!)
ночью встал из гроба ты
от напряжения работы
дошел до рвоты —
потрескались полезли
ногти
как от неведомой болезни
(упомянуть об этом факте)
но это после

а сейчас – о!
ласка вкрадчивая —
глину – это мясо
поворачивая
на оси каркаса
шлепаешь ласкаешь
тискаешь
не отпускаешь —
раскурочиваешь
целыми ломтями
отбрасы-
ва-
ешь!

в бездонной яме
в одном объеме —
мясник и форма
…как парусник
во время шторма
…от ярости и страсти
холодея —
все сорвано!
обнажена
и вся исчерпана
до дна!
смотрите: вот она – идея
без дураков!

Эрнст Неизвестный – ты таков
да благословит тебя Иаков
с поврежденным бедром…
лицом к лицу
боролся он с Незримым
спорил с Ним – с Неоспоримым
(клянется: видел птицу!)
…с ужасной силой
как молнией
стегал ширококрылый! —
и выстоял хотя остался хром

ЖИРАП

среди полей
бегут Амбары
в купе покупки
сидят арабы
и квохчут куры
кривые лапки
большие жёны
цветастых негров
глаза коров

вся столица на столе
а во мгле
на холме
серебристым силуэтом
миной или минаретом
серый короб – Сакрекёр

ты знаешь лепо
в море марта
любить на улицах Монмартра
вверху и мысли облаковы
и маляры средневековы
внизу – пожарное депо
тебя он сразу пожирает
собой Жирап
вот вокзал
Сан-Лазар
ЛАФАЙЕТ —
два парохода —
плавает
в толпе народа
красивым росчерком пера
выходишь ты на Опера
кипит Жирап —
и Монпарнас
вдали – как шкап…
вокруг Жирапа

как на подушке
раскинув ляжки
лежит Европа
и с ужасом глядит на нас

не скифы мы не азиаты
но нагловаты
пошловаты
не гунны мы и не сарматы
но лбы чугунны
жопы сраты
хотя ни в чем не виноваты
к тебе Жирап
мы проложили из России
воздушный трап
куда и бегаем босые
Жирап!
ты радуешься нам
а – рубашкам и штанам
взалкала
каменная баба —
зашевелились валуны:
Волга Вологда Валгалла,

Жирап
ты – каменный жираф
рябое
небо над тобою —
рыба
неописуемых размеров
как паиньки
садятся боинги —
на поле в виде вееров…
пускай
грядет турист Егоров
своих чудовищных омаров
скорей на пришлых выпускай!

ВИРШИ ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА ЮЛО СООСТЕРА НЕ ПРОЧИТАННЫЕ МНОЙ НА ВЕЧЕРЕ В ДОМЕ ХУДОЖНИКА КОТОРЫЙ НЕ СОСТОЯЛСЯ

Недостает среди нас одного,
Не досчитались тебя, Юло.
Ты – первый. Теперь пойдут умирать.
Через год – чей черед? И опять – через пять…
Три десятка лет ожидания —
Перемрет в основном компания.
Какие-нибудь кретины
Придут на наши поминки,
Растащат наши картины,
Любовниц, книги, ботинки!
И отправит нас в долгий ящик
Государство – душеприказчик.
Да – есть бронтозавриха, братья,
Бронированная бюрократия.
Учрежденья-громады
Образуют ее хребет.

Машину для резки бумаги
Придумал еще Гутенберг.
Наличье замков и застежек,
Портфель крокодиловой кожи,
Желудок, который культуру
Переводит на макулатуру.

И проходишь, лицом серея:
ТРЕДЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ!
Здесь – размазанная блевотина…
Тут – чиновного мяса кусок…
Там на холст какая-то гадина
Выделяла желудочный сок…
О, моя бедная родина!
О, моя трудная родина!

И как нам ни тяжело,
По какой-то странной иронии
Судьбы Соостер Юло
Принадлежат Эстонии.
Картины, рисунки его
Принадлежат истории
Искусства. А тех, которые —
Кандинский, Шагал, Поляков —
Французы во веки веков!
О, искусство! О Вечный Жид!
Пусть нами гордится Турция!
А России принадлежит
Иогансон и Фурцева…

И поэтому нам обеспечена
Туретчина и неметчина.

И поэтому наше собрание
Я сам распускаю заранее.

На искусство БЕЗ РАЗрешения
Посылаю НЕприглашение.

Примите мое пророчество;
Воздвигнитесь НА одиночество!

Да здравствует русское творчество:

ДУХОВИДЧЕСТВО

И БОГОБОРЧЕСТВО!

МЕРТВЯКИ

«Как тяжко мертвецу среди людей…»

(А. Блок) – антиэпиграф

Живут в полураспаде – с ножевыми
раненьями… во рту растет трава…
Пясть – косточки торчат из рукава…
Считают что родились таковыми
И не желают выглядеть живыми
Пусть позвоночник держится едва

Шопен – я слышу – в доме за углом
Любимое занятие – хоронят
Толпятся будто ящик со стеклом
Несут… несут… а если вдруг уронят? —
Поднимут в суматохе кверху дном
И занесут в ближайший гастроном? —

И там где кафель бел и лампы ярки
Где очередь – и хвост ее вдали
Где цинковый прилавок точно в морге
Их верно встретят в страхе и восторге
И кто-то скажет: «мясо привезли»…

Но обошлось. Проносят гроб халтурный…
А я шагаю в клуб литературный
С хануриками время убивать
Там возле двери мраморные урны —
Прах классиков – и можно в них плевать

ПРОЩАНИЕ СО СТАРОЙ МОСКВОЙ

Здравствуй Водолейников Мамлейников
Борода сияет рыжим веником
Царствуй на Москве поэт и брат
Я опять с тобою выпить рад

Ты притопал к нам из края вареников
Золотоордынский хан – алей Алейников
Будем пить с тобой вино как лошади
Дом ломают на Пушкинской площади

Рушат рухлядь и славу московскую
Вас бы – бранью площадной барковскою!
По лепным карнизам бьет ядро
Выпьем мы сегодня хан ведро!

По проезду где торгуют книгами
Мы пройдем смешаемся с ханыгами
А в парадном вермут пили вы?
От души хлебнем с тобой Москвы!

И на всякий случай поцелуемся —
Попрощаемся с каждой улицей
С Новодевичьим с Донским монастырем
Ляжем у святыни – и умрем.

Попрощаемся с прудами Патриаршими
Погрузнели погрубели стали старше мы
Только помните – еби вашу мать
Колотить вас нас и бить – не сломать.

«НАБРИСКИ НАБРОСКИ ПО‐РУССКИ ЗАПИСКИ…»

«Белело синее…»

Белело синее
белое синело
небо над высоким
в тумане заблестело

обняв колени
о нем и не думая
сейчас коридором
прошла по росе

стебли примятые
не расправляются
молочай у корней
придавила нога

«красное чревленое жучками…»

красное чревленое жучками
вывернутый черемухи
узнал сквозь жалюзи —
сквозь папоротник ствол
поросший колпачками
и диск натеком серебра
где пряталась толпа опят
гнилого пня и щепок розовых

ПОСЕЩЕНИЕ БОЛЬНИЦЫ

Просят ремонта
бледные квадраты —
были картины —
сняты
взгляд из коридора:
два милиционера
распиливают небо

как странно выглядит
смотреть из смерти в жизнь
я сам себе бумажным покажусь
возьмут и выгладят

все содержание —
конское ржание
длинный свист
крымский мост

набриски наброски по-русски записки
по-свински обоим тебя обойму
мамахвостая

грохот с утра —
в доме дыра
дом ремонтируют
тайное мое эксплуатируют

с потолка посыпалась лавина:
мыши мячи золотые диски…
раковина бледного вина…
промелькнули… пролетели…
приподнялся на постели —
и смотрю как собственной тоски
обнажается нутра половина

стало грустно и темно
на фоне небес
желтеющих бус
фонарей
а рабочий горой
заглянул в мое окно
возмутил меня герой
предзакатный щит
пищит

– повяжите красный бант
на кран
приближается ремонт —
о сервант! —
в один момент
в мозгу возник рисунок:
я встал и сунул
два пальца в патрон
ах если б можно жизнь вернуть!
Ведь надо было лампочку ввернуть

«Причастным стать…»

Причастным стать
снаружи шар
умею я
учись учись
весь голубой
на клейкий свет —
и снег с утра
не повезло

и двадцать семь
тому теперь
с балкона свет
падение
а в мае снег
дождем и солнцем
зеленый шар

«Не умею как на нас…»

Не умею как на нас
Посмотреть оттуда
Если там иконостас
Будем в виде бреда
Если там иная плоть
Облачная лепка
То на эту как смотреть
При часах и в тряпках
Если вовсе плоти нет
Есть хотя бы документ

<Солженицын>

<Солженицын>

наука жизни подражает
но более систематична
ей не хватает хаоса

я избегаю рассуждений
учить и поучать —
сам из Литературного
с бородкой достоевской
наполовину выдранной
слава Богу!
не довелось
хотя прочел
две книги
Библию и Словарь В. Даля —
самодостаточен

«Мы звезды…»

Мы звезды —
мыслящие существа
Разные виды
и многие народы
Многих ваши предки
видали на земле —
огненные шары
сыплются на землю
как с горы
в то же время
неизвестно из каких
степей
прискачет
неизвестное племя —
и остается
розовый репей

Мы – это вы
но вы не знаете

миры
посыпались как с горы

огнем кипящие шары
и мы
мы точно —
несоизмеримы

нас не видно
нас не слышно
невозможно ощутить
мечемся всюду
часто сталкиваемся —
налетаем на живую плоть —
чувство дискомфорта
дурноты

хотел бы увидеть
чтобы – к ногтю
а если – размеры не те
и Монблан заслоняет
такая чуждая
такая не совпадающая
что ходишь по улицам
а это – кишечник

что не предположи
всегда угадаешь
что хочешь увидеть
увидишь всегда
наоборот:
хотели увидеть
пришельцев —
крабо- руко- ноги
увидели иностранцев —
пластиковые мозги

КОМАР

КОМАР

Но вот и от мыслей неотвязных
и то что – намек
и не в счет
а жалит ярко и внезапно
как отмахнуться?

«Мухи злы…»

Мухи злы
укусит как ожжет
Борис Леонидович
на огороде —
не самое милое зрелище
парусиновые брюки – и животик
под солнцем потеет
старается —
принципиален
интеллигент —
для народа

«Лежит Холин…»

Лежит Холин
выступы скул
старый костяк
перед глазами
какого заказали

непохожий на себя
вылупился из
здравствуй незнакомец

«кухня адская…»

кухня адская
подогреть поджарить
с гарниром

на моих ступнях
уже какая-то химия —
носки с лавсаном
под ногами —
застывший битум
а кругом – кубические горы
из красной глины
сложенные человеком
ходят голые животные
на голове – ошметки
что было гривой и шерстью