bannerbannerbanner
Священный цветок. Чудовище по имени Хоу-Хоу. Она и Аллан. Сокровище озера

Генри Райдер Хаггард
Священный цветок. Чудовище по имени Хоу-Хоу. Она и Аллан. Сокровище озера

Полная версия

Глава XIV
Клятва Калуби

– Тише! Молчите! – прошептал я, и все поняли меня, если даже не разобрали слов.

При виде этой адской картины мне стало дурно, и я едва овладел собой. В паре шагов впереди нас стоял Комба. Его плечи подрагивали – он явно был смущен, чувствуя, что допустил промах. Наконец он замер, потом повернулся ко мне и спросил, не заметили ли мы чего-нибудь.

– Да, – равнодушно ответил я, – мы видели людей вокруг огня, и больше ничего.

Он пытливо заглядывал нам в глаза, но ничего в них не прочел. Взошла полная луна, но в ту секунду, на наше счастье, она спряталась за тучу. Комба вздохнул с облегчением и сказал:

– По нашему обычаю, в ночи, когда меняется луна, Калуби и старейшины жарят овцу, потом вместе пируют. Следуйте за мной, белые господа.

Он повел нас мимо навеса (на него мы даже не взглянули) и через сад к двум хижинам, о которых я уже упоминал. Здесь он хлопнул в ладоши. Неизвестно откуда появилась женщина, которой Комба что-то шепнул. Она ушла и вскоре возвратилась с четырьмя или пятью подругами, несшими глиняные светильники, наполненные маслом, с фитилем из пальмовых волокон. Их свет озарил хижины, очень чистые и удобные, с деревянными стульями и низкими столиками, ножки которых были вырезаны в виде ног антилопы. В глубине каждого помещения притаился деревянный топчан, застеленный циновками и тюфяками.

– Здесь вы спокойно отдохнете, – пообещал Комба. – Ведь вы, белые господа, почетные гости народа понго. Сейчас вам принесут еду. – (При этом слове я содрогнулся.) – А когда утолите голод, можете навестить Калуби и его советников в Доме празднеств и побеседовать с ними перед сном. Если вам что-нибудь понадобится, ударьте палкой в этот чан. – Комба указал на медный котел, который стоял в саду у хижин, недалеко от места, где женщины уже разводили огонь. – На звон придет служанка и сделает все, что нужно. Вот ваши вещи; ничего не пропало. Вот вода для умывания. А теперь я должен идти и доложить обо всем Калуби.

Комба учтиво поклонился и ушел. За ним последовали прекрасные молчуньи, вероятно, чтобы принести нам ужин. Наконец мы остались одни.

– Клянусь своей теткой, я видел, как они жарят ту леди! – воскликнул Стивен, обмахиваясь носовым платком. – Я часто слышал о людоедах, взять хотя бы этих невольников… но видеть своими глазами… брр… это ужасно!

– Если даже у вас есть тетя, поминать ее сейчас без толку! Чего вы ждали, когда настаивали на поездке в этот ад? – мрачно поинтересовался я.

– Не знаю, старина. У меня правило: не беспокоиться о том, что меня ожидает. Вот почему мы с моим бедным отцом не ладили. Я цитировал Евангелие: «…Довольно для каждого дня своей заботы»[30], пока отец не велел принести семейную Библию и в гневе не зачеркнул те строки красными чернилами. Но неужели вы думаете, что нас заставят уподобиться святому Лаврентию[31] на решетке?

– Конечно думаю, – ответил я, – а раз старый Бабемба предупреждал вас об этом, то и жаловаться не след.

– Ну уж нет, я могу и буду жаловаться. И вы, Брат Джон, тоже будете, правда?

Брат Джон вырвался из плена своих мыслей и погладил свою длинную бороду.

– Шла бы речь о подвиге мученичества, вроде того, что совершил святой, которого вы упомянули, я не возражал бы, по крайней мере теоретически, а вот как мирянину мне совершенно не хочется, чтобы меня жарили и ели эти мерзкие дикари. Впрочем, я не вижу оснований предполагать, что мы падем жертвами местного обычая.

Будучи в весьма подавленном настроении, я хотел возразить, но тут в дверях хижины показалась голова Ханса, который объявил:

– Несут ужин, баас, очень хороший ужин!

Мы вышли в сад, где высокие бесстрастные женщины расставляли на земле деревянные миски, содержимое которых мы теперь видели, благо луна вышла из-за туч. Здесь было мясо под соусом: похоже, баранина, а впрочем, кто знает? Овощи тоже принесли – целое блюдо жареных кукурузных початков и вареную тыкву. Еще помню большие чаши кислого молока. Глядя на эти яства, я вдруг проникся идеями вегетарианства, которые мне постоянно внушал Брат Джон.

– Вы правы, утверждая, что в жарком климате овощи полезнее всего, – нервно сказал ему я. – Попробую несколько дней питаться исключительно постной пищей.

С этими словами я, отбросив условности, схватил четыре початка и срезал ножом верхушку вареной тыквы. Она оказалась очень вкусной. Верхушку я выбрал, потому что она не касалась блюда – кому известно, что в него накладывали и как часто мыли?

Видимо, идеями вегетарианства утешался и Стивен. Кукурузу с тыквой предпочел и он, и Мавово, и даже завзятый мясоед Ханс. Только простак Джерри отведал содержимое египетских (точнее, африканских) котлов с мясом и сказал, что все очень вкусно. По-моему, Джерри прошел через ворота последним и не видел, что лежало на решетке.

Долго ли, коротко ли, – мы окончили свой нехитрый ужин. Голодного пища вроде тыквы быстро не насытит, поэтому жвачные животные, казалось бы, едят непрестанно. Овощи мы запили водой, а густое молоко оставили туземцам.

– Аллан, у решетки спиной к нам стоял Калуби, – тихо сказал мне Брат Джон, когда мы закурили трубки. – При свете пламени я узнал его по отсутствию пальца на поднятой руке.

– Что ж, если мы хотим приблизиться к цели, нужно заручиться его поддержкой, – отозвался я. – Но вот вопрос: удастся ли нам пойти дальше… этой решетки? Я убежден, что нас заманили сюда для того, чтобы съесть.

Прежде чем Брат Джон ответил, явился Комба и, осведомившись, хорошо ли мы поели, сообщил, что Калуби и старейшины готовы нас принять. Мы взяли с собой приготовленные загодя дары и отправились к Калуби – все, за исключением Джерри, которого оставили сторожить наши вещи.

Комба повел нас к Дому празднеств. Огонь в яме уже догорел или его потушили, решетку с ее ужасным грузом убрали, циновки между столбами подняли, так что навес теперь освещала луна. Восемь седовласых старейшин восседали лицом к воротам на деревянных табуретах, составленных полукругом, в самом центре – вождь. В жизни я не видал таких нервных людей, как высокий худой Калуби. Лицо у него постоянно дергалось, руки безостановочно двигались, в глазах, насколько я мог разглядеть в свете луны, плескался ужас.

Калуби поднялся и отвесил поклон, а его советники остались сидеть, но долго хлопали нам. Видимо, аплодисменты означали у понго приветствие.

Мы поклонились в ответ и сели на заранее поставленные для нас табуреты: Брат Джон в центре, мы со Стивеном по краям. Мавово и Ханс встали позади нас; последний опирался на большую бамбуковую палку. После этого Калуби приказал Комбе, к которому обращался официально, называя его не иначе как Признанный богами и будущий Калуби (мне почудилось, что он вздрагивает, произнося эти слова), доложить о выполненном задании и объяснить, по какой причине белые господа осчастливили понго своим появлением.

Комба повиновался. Он коротко и ясно рассказал о путешествии в город Беза, при этом обращаясь к вождю со всевозможным почтением. Комба величал его и Всевластным повелителем, и Владыкой, чьи ноги лобзает его раб, и Тем, чьи глаза – огонь, а язык – острый нож, и Тем, по мановению которого умирают люди, и Устроителем жертвоприношений, и Первым, кто вкушает священное мясо, и Любимцем богов (тут Калуби съежился, как от удара копьем), и Вторым после святейшего и древнейшего Мотомбо, Посланца и Глашатая небес, и так далее.

Комба поведал, как по велению Мотомбо пригласил в страну понго белых господ, которые пришли сюда в качестве послов мазиту, так как никто из этого племени не отозвался на призыв короля Бауси. Он, Комба, опять же по велению Мотомбо, поставил белым людям условие: не брать с собой магического оружия, изрыгающего дым и смерть. При этом известии на нервном лице Калуби отразилось сильное волнение, которое наверняка заметил и Комба. Однако он ничего не сказал и после небольшой паузы продолжил свой доклад. Он заверил, что такого оружия при нас нет, ибо он и его товарищи, не удовлетворившись нашими гарантиями, обыскали наш багаж на границе страны мазиту. Поэтому Комба не видел причин опасаться, что мы приведем в исполнение древнее пророчество о том, что, когда в стране понго грянет ружейный выстрел, боги покинут ее и народ понго перестанет существовать.

Окончив свою речь, Комба скромно сел позади нас.

Потом Калуби, выразив формальное согласие считать нас послами Бауси, короля мазиту, долго говорил о пользе прочного мира между двумя народами и изложил свои условия, которые, по-видимому, подготовил заранее. Подробности опускаю, ведь мир так и не заключили, да и сомневаюсь, что понго действительно имели эти намерения. Скажу лишь, что речь шла о заключении браков, свободной торговле между двумя странами, кровном братстве и прочих вещах, о которых я уже забыл. Предполагалось скрепить договор двойными брачными узами: Бауси возьмет в жены дочь Калуби, а тот – дочь короля.

Мы молча выслушали Калуби и сделали вид, что обсуждаем его предложение. Потом я от имени Брата Джона (которого я представил слишком важной персоной, чтобы он говорил сам) сказал, что условия Калуби кажутся нам обоснованными и справедливыми и по возвращении в страну мазиту мы с удовольствием изложим их Бауси.

 

Калуби остался доволен моим ответом, но заметил, что условия перемирия нужно передать Мотомбо, без одобрения которого ни один договор у понго не считается законным. Он предложил нам посетить «его святейшество», выступив завтра через три часа после восхода солнца, ибо от города Рика до жилища Мотомбо целый день пути. Мы посовещались и ответили, что дорожим своим временем, но понимаем, что Мотомбо стар и сам сюда не явится, поэтому готовы уступить и посетить его сами. Я добавил, что мы устали и хотим отдохнуть. Потом Калуби были преподнесены дары, которые он принял благосклонно, пообещав одарить нас в ответ, перед тем как мы покинем страну понго.

После этого Калуби взял маленькую палочку и сломал ее в знак того, что аудиенция окончена. Мы пожелали спокойной ночи ему и его советникам и удалились в свои хижины. В пояснение дальнейшего я должен прибавить, что теперь нас провожали два советника, а не Комба. Когда мы поднялись с мест, чтобы проститься с Калуби, я заметил, что Комбы на собрании нет. Когда он ушел, сказать не могу, никто из нас не видел этого, поскольку он сидел позади.

– Ну и как все это понимать? – спросил я, когда мы закрыли дверь.

Брат Джон молча покачал головой; в те дни он пребывал в мире грез.

За него ответил Стивен:

– Вздор! Ерунда! Не знаю, что на уме у этих людоедов, но точно не мир с мазиту!

– Согласен с вами, – сказал я. – Если бы понго всерьез стремились к миру, то больше торговались бы, настаивали бы на более выгодных условиях, на выдаче заложников и все такое прочее. Кроме того, они заранее получили бы согласие Мотомбо. Ясно, что хозяин здесь он, а Калуби лишь его орудие. Если бы понго хотели мира, первым высказался бы Мотомбо. Кстати, неизвестно, существует ли он в действительности. Считаю, что самое разумное – забыть об этом волхве и завтра же утром бежать отсюда к мазиту на первой попавшейся лодке.

– Я намерен посетить Мотомбо, – решительно заявил Брат Джон.

– Я тоже, – отозвался Стивен. – Бесполезно спорить еще раз.

– Лучше скажите: бесполезно спорить с сумасшедшими! – разозлился я. – Поэтому давайте лучше спать. Вероятно, это наш последний сон.

– Ладно-ладно, – буркнул Стивен, снял куртку и свернул пополам, чтобы положить себе под голову. – Посторонитесь-ка, я встряхну одеяло. Оно трухой засыпано, – прибавил он.

– Трухой? – с подозрением переспросил я. – Зря вы поторопились и не показали мне одеяло. Прежде оно было чистым.

– Должно быть, по крыше бегают крысы, – беспечно отмахнулся Стивен.

Не удовлетворившись этим объяснением, я при слабом свете ламп начал осматривать потолок и глиняные стены хижины, расписанные узором из завитков. Тут в дверь постучали, и я, забыв о трухе, открыл ее. В хижину заглянул Ханс.

– Один из этих дьявольских людоедов хочет поговорить с баасом. Мавово не пускает его сюда.

– Впусти, – велел я. В такой ситуации бесстрашие казалось мне наилучшей тактикой. – Но пока он здесь, глаз с него не спускай.

Ханс что-то шепнул, обернувшись через плечо, и в следующий момент в хижину вошел, точнее, влетел высокий мужчина, с головы до ног закутанный в белое, отчего был похож на призрака. Вошедший плотно прикрыл за собой дверь.

– Кто ты? – спросил я.

Вместо ответа он открыл лицо, и я увидел, что перед нами сам Калуби.

– Я хочу поговорить наедине с белым господином Догитой, – хрипло сказал он. – Прямо сейчас, ибо потом такой возможности не будет.

– Как поживаешь, мой друг Калуби? – спросил Брат Джон, поднявшись. – Вижу, твоя рана зажила.

– Да-да, однако я хочу поговорить с тобой наедине.

– Нет, – ответил Брат Джон, – если ты хочешь что-нибудь сказать, ты должен говорить перед всеми или не говорить вообще. Я и эти господа – единое целое. То, что знаю я, должны знать и они.

– Могу ли я довериться им? – пробормотал Калуби.

– Так же как и мне. Поэтому либо говори, либо уходи. Но наш разговор могут подслушать…

– Нет, Догита, здесь толстые стены. На крыше никого нет, я проверил. Никто не сможет влезть на нее бесшумно, к тому же этого смельчака заметят ваши охранники у двери. Нашу беседу услышат разве что боги.

– Тогда испытаем богов, Калуби. Говори смело, мои братья знают твою историю.

– О белые господа, я в ужасном положении, – начал Калуби, вращая глазами, как загнанный зверь. – С тех пор как мы расстались, Догита, я должен был посетить Белого дьявола, живущего в горном лесу, и разбросать там священные семена. Но я притворился больным, поэтому Комба, будущий Калуби, Признанный богами, взял на себя эту обязанность и вернулся невредимым. Завтра полнолуние, и я должен снова посетить страшное божество и разбросать семена. Дьявол убьет меня, о Догита, ведь я уже пережил одно нападение! Он наверняка одолеет меня, если я не смогу уничтожить его. Вместо меня будет царствовать Комба, и он, как вы догадываетесь, обречет вас на горячую смерть – принесет в жертву богам, чтобы у женщин понго снова рождалось много детей. Да-да, если мы не убьем Белого дьявола, живущего в лесу, то все погибнем!

Калуби замолчал. Он весь дрожал, притом что с него лился пот.

– Все это хорошо, – сказал Брат Джон. – Пусть нам удастся победить дьявола, но как это поможет нам избежать гнева Мотомбо и твоего племени? Они ведь растерзают нас за оскорбление святыни.

– Нет, Догита. Если умрет божество, умрет и Мотомбо. Это издревле известно. Поэтому Мотомбо оберегает его, словно мать свое дитя. До тех пор пока не отыщется новый Белый дьявол, его место займет Мать Священного цветка, а она милосердна и никому не причиняет зла. Я буду править от ее имени и, конечно, уничтожу своих врагов, особенно этого колдуна Комбу.

Тут я услышал слабый звук, похожий на шипение змеи, но он не повторился, и я, ничего не заметив, решил, что мне просто почудилось.

– Кроме того, – продолжал Калуби, – я дам вам много золота, даров, каких вы только пожелаете, и невредимыми переправлю в страну ваших друзей мазиту.

– Погоди, – вмешался я, – давай разберемся. Джон, пожалуйста, переведите все Стивену. Для начала скажи мне, друг Калуби, что это за божество, о котором ты говоришь?

– Это огромная обезьяна, о господин Макумазан, белая то ли от старости, то ли с самого рождения. Она вдвое больше любого из нас и сильнее двадцати мужчин. Гигантская обезьяна может сломать человека пополам, как я ломаю тростинку, или откусить ему голову, как откусила мне палец в знак предостережения. Так она поступает со всеми вождями, надоевшими ей. Сначала она откусывает им палец, но позволяет уйти, потом ломает их, словно тростник, и вместе с ними убивает всех, кого хотят принести в жертву.

– Ага, это большая обезьяна! – сказал я. – Так я и думал. Давно это животное считается у вас священным?

– Точно не знаю. Испокон веков. Белый дьявол существовал всегда, так же как и Мотомбо, ибо они – одно целое.

– Полная ерунда, – сказал я по-английски; потом прибавил: – А что это за Мать Священного цветка? Она тоже существовала всегда и живет там же, где бог-обезьяна?

– Нет, господин Макумазан, она смертна, как и все люди. Ей наследуют те, кто может занять ее место. Нынешняя Мать Цветка – белая женщина средних лет, принадлежащая к вашему народу. Когда она умрет, ее место займет дочь, тоже белокожая и очень красивая. После ее смерти найдутся другие белые женщины – возможно, из числа рожденных от черных родителей.

– А сколько лет этой дочери? – спросил Брат Джон изменившимся голосом. – Кто ее отец?

– Она родилась, Догита, свыше двадцати лет назад, после того как Мать Цветка захватили в плен и привели сюда, в страну понго. Мать Цветка говорила, что отец этой девушки – ее покойный супруг.

Брат Джон опустил голову на грудь и закрыл глаза, словно погружаясь в сон.

– Живет Мать Цветка на острове посреди озера – на вершине горы, которая окружена водой, – продолжал Калуби. – Жрица не общается с Белым дьяволом, но ее прислужницы временами переплывают озеро, чтобы присмотреть за полем, где вождь разбрасывает семена. Из этих семян вырастает хлеб, который служит пищей божеству.

– Ну хоть что-то понятно, – проговорил я. – Теперь изложи нам свой план. Как мы попадем туда, где живет большая обезьяна, и каким образом можно убить ее, раз твой преемник Комба не позволил нам взять с собой огнестрельное оружие?

– О господин Макумазан! Пусть зубы Белого дьявола сокрушат мозг Комбы за содеянное им! Пророчество, о котором он говорил тебе, совсем не древнее. Оно появилось в нашей земле не более месяца назад, хотя от Комбы ли оно исходит или от Мотомбо, я не знаю. Никто, кроме меня и нескольких человек в нашем племени, не слыхал о железных трубах, изрыгающих смерть. Откуда же взяться пророчеству?

– Я тоже не знаю этого, Калуби. Но ответь мне на мои вопросы.

– Ты спрашиваешь, как вы попадете в лес, ибо Белый дьявол живет в лесу, на склоне горы? Устроить это просто, ведь Мотомбо и все племя убеждены, что я заманил вас сюда, дабы принести в жертву, чего они желают по разным причинам. – Калуби выразительно посмотрел на упитанного Стивена. – Как убить божество без железных труб, я не знаю. Но вы великие маги, храбрецы и наверняка сами найдете способ.

Тут Брат Джон вырвался из плена грез.

– Да, способ мы найдем, – заверил он. – Мы не боимся обезьяны, которую ты называешь божеством. Но сделаем мы это только за плату. Безвозмездно мы не станем убивать это чудовище и спасать тебя от смерти.

– За какую плату? – нервно пробормотал Калуби. – Я могу дать вам много женщин, много скота. Но женщины будут вам только обузой, а скот не переправить через озеро. Золото и слоновую кость я вам уже обещал. Больше у меня ничего нет.

– В виде платы мы требуем у тебя, о Калуби, белую женщину, именуемую Матерью Священного цветка, и ее дочь.

– И Священный цветок вместе с корневищем, – прибавил Стивен, которому я переводил каждую реплику.

Услышав эти «скромные» требования, бедный Калуби чуть не сошел с ума.

– Вы понимаете, что требуете богов моей страны? – спросил он, почти задыхаясь.

– Конечно понимаем, – невозмутимо ответил Брат Джон. – Мы хотим богов твоей страны, ни больше ни меньше.

Калуби бросился к двери хижины, но я поймал его за руку и сказал:

– Постой, дружище. Ты просишь, чтобы мы ради твоего спасения рискнули жизнью и убили величайшего из богов понго. Взамен мы просим подарить нам остальных богов и перевезти нас с ними через озеро. Ты принимаешь наше предложение или нет?

– Нет, – мрачно ответил Калуби, – если соглашусь, то навлеку на свой дух последнее проклятие. О нем даже говорить не хочется: слишком оно ужасно.

– А если откажешься, то навлечешь проклятие на свое тело. Через несколько часов тебя загрызет обезьяна, которую ты называешь богом. Да, она загрызет тебя, а потом твой труп зажарят и съедят, устроив ритуальный пир, так?

Калуби кивнул и застонал.

– Мы только рады твоему отказу, – продолжал я. – Теперь мы избавимся от трудного и опасного дела и вернемся в страну мазиту целыми и невредимыми.

– Как вы вернетесь на земли мазиту, о господин Макумазан? Даже если вас не коснутся клыки Белого дьявола, вы обречены на горячую смерть.

– Очень просто, Калуби. Мы скажем Комбе, будущему вождю, о кознях, которые ты строишь против вашего бога. Мол, мы отказались слушать тебя. Особых доказательств не потребуется, ведь ты у нас в хижине. Кому придет в голову искать тебя здесь? Пойду-ка я, ударю в чан за дверью. На звук кто-нибудь да придет, хоть теперь и поздно. Стой спокойно! У нас есть ножи, а у наших слуг – копья. – И я шагнул к двери.

– Господин, я отдам вам Мать Священного цветка и ее дочь, – сразу пообещал Калуби. – И Священный цветок вместе с корневищем. Постараюсь переправить вас через озеро целыми и невредимыми, клянусь! Только прошу вас, возьмите меня с собой, ведь после этого я не посмею остаться здесь. Проклятие последует за мной, но лучше погибнуть от проклятия в угодный судьбе день, чем от клыков Белого дьявола завтра. Ох, зачем я родился на свет? Зачем родился? – Калуби зарыдал.

– Этот вопрос, о Калуби, задавали многие, но никто не получил на него ответа, хотя, вероятно, ответ все-таки существует, – участливо проговорил я.

Я искренне жалел этого несчастного человека, заблудившегося в аду суеверия; владыку, который вырвется из сетей ненавистной власти, лишь угодив в объятия ужасной смерти; жреца, обреченного погибнуть от руки своего божества, как погибли его предшественники, как погибнут его преемники.

– Впрочем, поступил ты мудро, клятву твою мы запомним, – продолжил я. – Пока ты верен нам, мы будем молчать, а если изменишь своему слову… Мы не так уж беззащитны, в ответ мы предадим тебя, и ты погибнешь вместо нас. Ну что, договорились?

– Договорились, белый господин! Но не брани меня, если дела примут скверный оборот. Богам ведомо все, они упиваются людским горем, смеются над уговорами и мучают тех, кто их терзает. Но будь что будет. Я поклянусь вам в верности нерушимой клятвой. – Калуби вытащил из-за пояса нож и проколол себе кончик языка; из ранки на пол капнула кровь. – Если нарушу свою клятву, – начал он, – пусть мое тело похолодеет, как холодеет эта кровь, пусть оно сгниет, как сгниет эта кровь! Пусть мой дух затеряется в мире призраков и исчезнет в нем, как исчезнет в воздухе и в прахе земном эта кровь!

 

Ужасная сцена потрясла меня до глубины души, уже тогда я почувствовал, что этому бедняге от судьбы не уйти.


Калуби вытащил из-за пояса нож и проколол себе кончик языка; из ранки на пол капнула кровь.


Мы промолчали, а мгновением позже Калуби закрыл лицо белой тканью и выскользнул из хижины.

– Боюсь, с этим дерганым парнем мы играем не вполне чисто, – заметил Стивен, и в его голосе прозвучала нота раскаяния.

– Белая женщина и ее дочь… – пробормотал Брат Джон.

– Да, – размышлял вслух Стивен, – это можно оправдать желанием вырвать из ада двух белых женщин. А желание достать орхидею можно оправдать желанием не разлучать бедняжек с цветком. Хорошо, что я об этом подумал, теперь на душе спокойнее.

– Надеюсь, спокойно вам будет и на горячей железной решетке. Мы втроем на ней прекрасно уместимся, – съязвил я. – А теперь попрошу тишины, я спать хочу.

К сожалению, должен прибавить, что это желание не осуществилось. Но если я не мог уснуть, то думать мне ничто не мешало. И передумал я многое.

Сперва я размышлял о понго и их богах. Странные люди, странный пантеон… Этот вопрос я скоро оставил, ибо он одинаково касался дюжины других темных культов, исповедуемых на обширном Африканском континенте. На сей вопрос не ответить никому, и уж точно не приверженцам суеверий. Ответ следует искать в тайниках человеческой души, которая видит вокруг себя только смерть, ужас и зло. Олицетворением зла в том или ином причудливом виде и являются боги или, вернее, демоны, которых можно умилостивить жертвой. Идолы или животные сами по себе редко становятся объектами поклонения. Чаще всего воображение невежественного дикаря рисует существо или предмет, в которые вселились божество или демон. Обиталище духа и признается фетишем, при этом разные духи обладают различными свойствами.

Так, большая обезьяна, вероятно, олицетворяет Сатану, кровавого князя тьмы. Священный цветок – символ плодородия, даров земли, которыми питается человек. Мать Цветка – воплощенное милосердие, поэтому она всенепременно белая и живет не в темном лесу, а на горе, ближе к свету. Либо она африканская сестра Цереры, римской богини – хранительницы посевов, которые символизирует прекрасный цветок. Кому это ведомо? Точно не мне. На такие вопросы я не мог ответить ни тогда, ни впоследствии.

А вот историю понго я представляю ясно. Последние потомки высшей расы, они вымирали, вырождались из-за родственных браков. Полагаю, что изначально они людоедствовали изредка или по религиозной причине. Потом неурожай и голод повысили роль религии, и страшный обряд укоренился. От человечины ни один африканский каннибал не откажется! Не исключено, что Калуби пригласил нас сюда в безумной надежде спастись от дьявола, которому служит, но Комба и старейшины под влиянием пророка, именуемого Мотомбо, явно собирались убить нас и съесть на жертвенном пиру. Как нам без оружия избежать страшной участи, я не представлял. Если только нас не ожидает чудесное спасение… Пока нужно идти вперед, идти до конца, каким бы он ни был.

Брат Джон, или преподобный Джон Эверсли, как его зовут по-настоящему, твердо верил, что на вершине горы живет его супруга, пропавшая более двадцати лет назад, а вторая белая женщина – его дочь, о существовании которой он, как ни странно, услышал лишь сегодня вечером. Прав он или нет, не знаю. Так или иначе, в страшной африканской глуши томятся две белые женщины, и наша цель ясна: нужно спасти их во что бы то ни стало, невзирая на смертельную опасность.

Вспомнились чьи-то благородные слова:

 
Жизнь дарована не для забавы,
Не для сладких грез и нежных чувств.
Долг и вера – лучшие награды,
К ним стремись превыше всех искусств.
 

Что ж, «забавами» суровый поход нас не баловал, а «нежные чувства» сулил только Брату Джону (здесь я в очередной раз ошибся). «Долг и вера», вероятно, относились ко мне. В безвыходной ситуации мне предстояло к ним стремиться.

Наконец я заснул и увидел странный сон. В нем я вырвался из телесной оболочки, но мыслительные и наблюдательные способности сохранил. Я словно умер физически, а душа была жива. В таком состоянии я парил над племенем понго, собравшимся на большой равнине под темным небом. Люди занимались повседневными делами, в том числе самыми неприятными. Иные молились темной фигуре, в которой я узнал дьявола; иные убивали, иные поедали то, к чему не хотелось приглядываться, иные работали, иные обменивались товаром, иные размышляли. Но я, способный заглядывать внутрь, в груди каждого видел крохотного мужчину, женщину или ребенка – коленопреклоненных, заплаканных, с мольбой взирающих на мрачные небеса.

Потом в вышине появилась звезда, она разгоралась все ярче и ярче, пока не превратилась в огненный нимб. Сердцевина нимба пульсировала, отчего-то напоминая мне шевелящиеся губы. Вдруг из этих губ посыпались снежинки, каждая из которых упала на лоб человечка, спрятанного в груди черного людоеда-дикаря, обелила и очистила его.

Нимб начал блекнуть и сжиматься, пока не осталось подобие прозрачных рук, вытянутых в знак благословения. Я проснулся, гадая, с чего мог присниться такой сон и значит ли он что-нибудь.

Позднее я пересказал его Брату Джону, человеку глубоко верующему и порядочному (хотя первое качество еще не гарантирует второе), и попросил объяснений. В ту ночь Брат Джон лишь покачал головой, но через пару дней подошел ко мне и сказал: «Аллан, я разгадал ваш сон, причем ответ пришел сам собой, совершенно неожиданно. В каждом сердце, очерненном грехом, дремлет семя добра и стремления к праведности. Каждый из грешников достоин прощения и милосердия, ибо как им узнать истинную веру, если никто их не учил? Аллан, ваш сон о том, что спасти можно самую темную душу, ведь милость Господня однажды озарит мрак, в котором бродят грешники».

Надеюсь, Брат Джон не ошибся, ибо недобрые вещи творятся нынче в мире, особенно в Африке.

Мы во многом виним темнокожих дикарей, но разве мы лучше, учитывая наши возможности и способности? На деле дьявол (какое удобное, емкое слово!) – искусный рыбак с целым арсеналом наживки всех размеров и цветов, из которой безошибочно выбирает подходящую для той или иной рыбы. Для черной рыбы своя наживка, для белой – своя, но вот вопрос: разве рыба, проглотившая крючок с жирной личинкой, лучше и умнее той, что попалась на тот же крючок, но с изящной белой мушкой?

В общем, разве не все мы грешны, как сказано в молитвеннике? Разве много отличий между черной и белой рыбой, если учесть особенности среды обитания? Разве не все мы нуждаемся в благословении, в простертых дланях, которые я видел во сне?

Но хватит, хватит! Негоже простому охотнику рассуждать о столь высоких материях.

30 Мф. 6: 34.
31 Святой Лаврентий – архидиакон римской христианской общины, сожженный на раскаленной решетке во время гонений на христиан в III веке.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69  70  71  72  73  74  75  76 
Рейтинг@Mail.ru