Генри Райдер Хаггард
Чудовище
– Однако во сне она все время курила, – возразил я.
Среди камней я различал погребенные в лаве строения, о которых, кажется, упоминал выше. То были, по словам Иссикора, развалины города предков, где в домах еще сидят окаменелые люди.
Забыв про Хоу-Хоу и его жрецов, я приказал моим вэллосам грести к берегу. После некоторого колебания они подчинились, и мы въехали в небольшую бухту.
Мы с Хансом высадились, захватили свои мешки и ружья и отправились на разведку. Однако предварительно мы условились с Иссикором, что он обождет нашего возвращения и потом повезет нас обратно, обогнув остров, чтобы мы могли ознакомиться с поселением жрецов.
Он со вздохом согласился и, отплыв ярдов на сто от берега, бросил якорь, то есть попросту пробуравленный камень, привязанный к канату.
Легко взбираясь по естественной лестнице скал, мы с Хансом подошли к ближайшей группе развалин.
– Смотрите, баас, вон собака! – воскликнул Ханс.
Я посмотрел в указанном направлении и действительно увидел большую остромордую собаку, которая, казалось, крепко спала. Мы подошли ближе. Она не двигалась. Ханс бросил в нее камень, угодивший ей в спину. Она и теперь не двинулась. Тогда мы подбежали и рассмотрели ее.
– Это каменная собака, – сказал я. – Живший здесь народ умел делать статуи, – я все еще не верил в легенду об окаменелых созданиях.
– Если так, баас, значит, они в свои изваяния вставляли кости. Смотрите, – и он потрогал сломанную переднюю лапу собаки. Из нее торчала окаменелая кость. Я понял все.
Животное бежало к берегу, когда во время извержения его застигла волна ядовитых газов. А потом на нее упал дождь из минерализующих жидкостей и превратил ее в камень. Это казалось чудом, но я не мог не верить очевидному.
Мы поспешили к следующий группе строений, стоявшей поодаль под защитой нависшей скалы. Судя по большим каменным колоннам, здесь некогда был храм или дворец. Через большую залу мы прошли в заднюю комнату. Необычайное зрелище представилось нашим глазам.
Здесь столпилось двадцать – тридцать человек, – мужчин, женщин, детей, – превращенных в камень. Некоторые сжимали друг друга в объятиях. Несомненно, минерализующая жидкость проникла сквозь трещины в скале, заменявшей этой комнате крышу, и сделала свое дело. Люди были обнажены все до единого. По-видимому, одежды или обгорели на них, или сгнили, прежде чем закончился процесс окаменения. Первое предположение подтверждалось тем фактом, что ни у кого на голове не было волос. Черты лиц было трудно разобрать, но общим телосложением они были похожи на вэллосов.
В безмолвном изумлении вышли мы из этого склепа и стали бродить по окрестностям. То здесь то там попадались нам на глаза тела погибших в великой катастрофе. Раз мы натолкнулись на торчавшую из лавы руку. Должно быть, многое было похоронено глубже. В краале мы нашли окаменелых коз. Какое место для раскопок! Новые Геркуланум и Помпеи[11].
И я погрузился в размышления о бренности нашей славы. Вдруг Ханс толкнул меня в ребра и воскликнул на своем убийственном бурско-голландском языке одно только слово: «Кек! – что, как вам, может быть, известно, означает „смотри“, – и кивнул на озеро.
Наша лодка изо всех сил гребла к вэллосскому берегу.
– Почему они удирают? – спросил я.
– Вероятно, кто-нибудь гонится за ними, баас, – спокойно ответил Ханс и, покоряясь судьбе, сел на камень, достал трубку, набил ее и закурил.
Ханс, как всегда, оказался прав: не прошло и полминуты, как из-за поворота показались еще две лодки, очень большие, и с явно враждебными намерениями погнались за нашей.
– Должно быть, жрецы заметили наше судно и решили его поймать, – заметил Ханс и глубокомысленно сплюнул. – Впрочем, Иссикор уже далеко – может быть, им это и не удастся. Что же мы теперь предпримем, баас? Не поселиться же нам здесь с мертвецами? Каменными козами не наешься.
Я струхнул. Положение было отчаянное. Еще минуту тому назад я был полон восторга от этого окаменелого города. А теперь мне было тошно думать о нем. Лучше бы он провалился на дно озера. Так обстоятельства влияют на изменчивое наше настроение. Вдруг меня осенила идея, и я храбро сказал:
– Только одно и можно предпринять: мы отправимся с визитом к Хоу-Хоу и его жрецам.
– Да, баас. Но баас помнит картину в Драконовых горах? Если портрет не врет, Хоу-Хоу знает, как отрывать людям головы!
– Я не верю в существование Хоу-Хоу, – твердо сказал я. – Ведь ты заметил, Ханс, мы много наслышались россказней о Хоу-Хоу, а никто не видал его настолько близко, чтобы точно его описать. Как бы то ни было, лучше сразу лишиться головы, чем медленно умирать от пустоты в желудке. Эти вэллосы, конечно, никогда не приедут за нами сюда.
– Да, баас, я тоже так думаю. Иссикор, с тех пор как вернулся на родину, сделался трусом. Только, баас, если хотите засветло попасть на ту сторону, надо идти, не теряя времени.
Мы тронулись в путь, держась восточного склона вулкана. Пройдя некоторое расстояние, мы оглянулись на озеро. Вдали маленьким пятнышком виднелась наша лодка, преследователи были совсем близко. Но вот из тумана вэллосского берега выступили новые пятнышки – несомненно, вэллосы выслали несколько кораблей на выручку Иссикору, так как жрецы прекратили погоню и повернули восвояси.
– Иссикор расскажет госпоже Сабиле занятную историю, – сказал Ханс, – только навряд ли она поцелует жениха, выслушав его рассказ.
– Он сделал очень умно, что удрал. Что пользы было оставаться?
– возразил я и, когда мы поплелись дальше, прибавил: – Тем не менее ты прав, Ханс. Иссикор стал совсем другим.
Мы шли без дороги, прямо по целине. Идти было тяжело. Но вот мы обогнули вулкан, и характер местности резко изменился. Мы очутились на плодоносном возделанном поле, по-видимому искусственно орошенном.
– Должно быть, пашня лежит очень низко, баас, – заметил Ханс, – а то как бы в нее попадала вода из озера?
– Не знаю, – ответил я резко, так как зачастил дождь и мои мысли были заняты не озерной водой, а небесной. Тем не менее замечание Ханса запало в мое сознание, и впоследствии я извлек из него пользу. Мы вошли в пальмовую рощу, пересеченную дорогой.
Дорога привела нас к поселку, состоявшему из каменных домов. Посредине стоял большой дом, задним фасадом почти упиравшийся в подножие горы. Мы вошли в поселок незамеченными, так как все жители укрывались в домах по случаю дождя. Но скоро залаяли собаки. На пороге одного дома показалась женщина и, увидев нас, подняла крик. Со всех сторон показались бритоголовые мужчины в белых жреческих одеяниях и побежали на нас, потрясая длинными копьями.
– Ханс, – сказал я, – держи ружье наготове, но не стреляй без необходимости. В данном случае слова сослужат нам лучшую службу, чем пули.
– Да, баас, только думаю, что нам ни то ни другое не поможет. И он сел, выжидая, на ствол срубленного дерева, лежавший у дороги. Я последовал его примеру и, воспользовавшись случаем, закурил свою трубку.
Глава IX
Пир
В нескольких шагах от нас жрецы остановились, по-видимому пораженные нашей внешностью, действительно не выдерживавшей никакого сравнения с их собственной, ибо все они были ярко выраженного вэллосского типа. Но еще больше удивила их зажженная мною спичка и дымившаяся трубка – ибо этот народ употреблял только нюхательный табак.
Спичка выгорела, и я зажег новую. При виде внезапно появившегося огня они отступили на два шага. Наконец, указывая на огонек, один из них спросил на том же арабском наречии, которое употребляли вэллосы:
– Что это, о чужеземец?
– Волшебный огонь, – ответил я по наитию, – который я приношу в дар великому богу Хоу-Хоу.
Это сообщение, по-видимому, умиротворило их. Они опустили копья и заговорили с новым человеком, появившимся на сцене в этот момент. Вновь пришедший был красивый статный мужчина внушительной внешности, с горбатым носом и черными блестящими глазами. На голове у него была также жреческая тиара, и белая одежда его была расшита золотом.
– Он у них большой человек, баас, – прошептал Ханс. Я кивнул головой и заметил, что жрецы низко кланялись, обращаясь к нему.
Сам Дэча, собственной персоной, подумал я – и не ошибся. Он подошел и, глядя на серную спичку, спросил:
– Где живет твой волшебный огонь, чужеземец?
– В этой клетке, покрытой священными тайными письменами, – ответил я, показывая ему коробочку с этикеткой WaxVestas.MadeinEngland[12], и торжественно прибавил: – Горе непосвященному, если он тронет ее, ибо огонь выскочит и сожрет безумца, о Дэча.
Дэча, следуя примеру своих товарищей, отступил на шаг и заметил:
– Откуда ты знаешь мое имя и кто посылает самовоспламеняющийся огонь в дар Хоу-Хоу?
– Разве имя Дэчи не прогремело до краев земли? – спросил я, и это замечание, кажется, очень понравилось жрецу. – А посылается огонь великим волхвом (хоть и не столь великим, как Дэча) – старцем, носящим имя Зикали, имя Открывающего Пути, имя Того-Кому-Не-Следовало-Родиться.
– Мы слышали о нем. Его посланцы были здесь во дни наших отцов. Чего же от нас хочет Зикали, о чужеземец?
– Он хочет листьев от Древа Видений, что растет в саду Хоу-Хоу. Дэча кивнул головой, и за ним все остальные жрецы.
По-видимому, все они знали о Древе Видений, как его называл Зикали.
– Почему же Зикали сам не явился за листьями?
– Потому что он стар и немощен. Потому что он занят великими делами. Потому что ему было удобнее послать меня, который в любви ко всему святому возгорелся желанием воздать дань Хоу-Хоу и познакомиться с великим Дэчей.
– Понимаю, – ответил жрец, весьма польщенный, как это явствовало из его расплывшейся физиономии. – А как тебя зовут, о вестник Зикали Великого?
– Меня зовут Быстрокрылый Ветер, ибо я прохожу без дорог и никто не видит ни прихода моего, ни ухода. А этого моего маленького спутника с великой душой, – и я указал на ухмылявшегося Ханса, – зовут Господин Огня и Свет-Во-Мраке (совершенная истина, которая произвела должное впечатление), – ибо он страж волшебного огня (тоже правда, так как у Ханса все карманы были набиты наворованными у меня спичками). Если его оскорбить, он может сжечь дотла этот остров; он могущественнее, чем недра этой горы.
– Неужели?! Упаси нас, Хоу-Хоу! – сказал Дэча, глядя на Ханса с большим уважением.
– О да! Даже я при всем могуществе опасаюсь его, дабы он не обратил меня в пепел.
Но тут Дэчу взяло сомнение, и он спросил:
– Скажите, о Быстрокрылый Ветер и Господин Огня, как явились вы на наш остров? Мы заметили лодку с нашими мятежными подданными, слугами старого узурпатора Вэллу; за ними послана погоня, чтобы убить их за кощунственное приближение к святыне. Не эта ли лодка вас привезла?
– Она, – ответил я смело. – Когда мы пришли в тот город, я встретил даму, очень красивую даму по имени Сабила, и спросил ее, где проживает великий Дэча. Она сказала, что знает тебя и что ты самый красивый и благородный из всех известных ей мужчин. Потом\ она сказала, что возьмет несколько слуг, в том числе простофилю Иссикора, от которого никак не может отвязаться, и сама отвезет нас на остров в надежде лишний раз увидеть тебя. Итак, она привезла нас сюда и высадила сперва у развалин древней столицы, дабы я мог посмотреть на них. Но твои люди грубо прогнали ее, и нам пришлось идти пешком в твой город. Вот и все.
Дэча взволновался:
– Будем молить Хоу-Хоу, чтобы эти дураки не убили ее вместе с остальными!
– Присоединяюсь к твоей молитве, – ответил я, – ибо она слишком прекрасна, чтобы умереть. Но стой, я скажу тебе, что случилось. Господин Огня, дай огонь.
Ханс зажег спичку о то место, на котором сидят, – единственное не промокшее место во всей его персоне, – и поднес ее мне, сложив ладони лодочкой. Я с таинственным бормотанием смотрел на огонь.
– Все благополучно, – произнес я наконец. – Лодка Сабилы Прекрасной избавилась от преследователей; семь – нет, восемь лодок подоспели ей на выручку из города, когда твои люди уже настигали ее.
В этот момент, как нельзя более кстати, явился вестник и с церемонными поклонами доложил в точности то же самое.
– Удивительно! – воскликнул жрец. – Удивительно! Перед нами настоящие волшебники! – он с благоговейным страхом уставился на нас. Но потом его опять взяло сомнение.
– Господин, – сказал он, – Хоу-Хоу – правитель Волосатого Народа. До нас дошла молва, что некие странники таинственным образом убили громом женщину из племени Хоу-Хоу. Не ты ли сделал это, господин?
– Да, – ответил я, – она приставала к Свету-Во-Мраке со своими ухаживаниями, и он убил ее.
– Но как он это сделал, господин?
Теперь уместно будет сказать, что один обитатель поселка встретил нас далеко не доброжелательно, а именно большая злая собака, все время рычавшая на нас, а в данный момент трепавшая Ханса за полу.
– Стреляй, Ханс! Застрели ее насмерть! – шепнул я по-голландски, и Ханс, со свойственной ему сообразительностью, засунул руку в карман, схватился за револьвер, прижал голову животного к дулу и выстрелил через материю. Собака отправилась ко всем псам.
Среди жрецов произошло смятение. Один упал замертво со страху. Все остальные, кроме Дэчи, поджав хвосты, удалились.
– Это волшебный огонь, – небрежно заметил я. – А теперь, благородный Дэча, дай нам кров и пищу, ибо стало сыро и мы проголодались.
– О, конечно, конечно, господин! – воскликнул Дэча и пошел с нами вперед, пропуская меня между собой и Хансом. Остальные, оправившись от испуга, торжественно понесли куда-то дохлую собаку.
Мы поднялись на голую каменную террасу горы, в правом углу которой я заметил за садом зев большой пещеры. А на краю террасы, над озером горели на расстоянии двадцати шагов одна от другой две огненные колонны, которые раньше не видны были за деревьями. Между огненными колоннами стоял каменный столб.
– Вечные Огни, – подумал я про себя, но, на всякий случай, спросил, что это за костры.
– Эти огни горят с начала мира, – безразлично ответил Дэча, – они не гаснут под самым сильным дождем.
– А! – подумал я. – Вулканические газы, как в Канаде.
Повернув направо, мы пошли вдоль внешней стены сада и остановились у ряда красивых одноэтажных домов, прислонившихся к отвесной скале. Здесь жили жрецы Хоу-Хоу со своими гаремами. Надо сказать, что жрецы пользовались привилегией многоженства.
Нас ввели в самый большой из этих домов, обитатели которого, по-видимому, были предупреждены о нашем приходе, так как мы их застали в хлопотах; суетились красивые женщины в белых платьях, слышались торопливые распоряжения. В очаге был разведен огонь, так как вечер был сырой и прохладный. Мы умылись и сели к огню обсушиться и погреться. Немного погодя жрец пригласил нас ужинать и вышел за дверь.
– Ханс, – сказал я, – пока все идет гладко, мы приняты как друзья Хоу-Хоу, а не как враги.
– Да, баас, благодаря мудрой выдумке бааса со спичками и со всем прочим. Но к чему баас это говорит?
– А вот к чему: наша цель – спасти госпожу Сабилу. Поэтому мы должны смотреть в оба и быть начеку. Ханс, здесь нас будут угощать странными напитками, чтобы развязать нам языки. Но пока мы здесь, мы не должны пить ничего, кроме воды. Понял, Ханс?
– Да, баас, понял.
– Поклянись.
Ханс задумчиво почесал затылок и ответил:
– В желудке у меня холодно, баас. Хорошо бы выпить чего-нибудь тепленького, после того как промокнешь и насмотришься на каменных людей. Тем не менее, баас, я клянусь. Да, я клянусь вашим преподобным отцом, что буду пить только одну воду – или же кофе, которого, увы, тут не достанешь.
– Прекрасно, Ханс. И помни, что если ты нарушишь свою клятву, мой преподобный отец рассчитается с тобой на том свете.
– Знаю, баас. Но пусть баас не забывает, что бутылка джина не единственная приманка у дьявола. У разных людей разные вкусы. Так вот, какая-нибудь хорошенькая дамочка придет к баасу и станет уверять, что он, о! – как красив, и она, о! – как любит его – как та Мамина, например, о которой всегда упоминает Зикали, – пусть баас поклянется своим преподобным отцом…
– Молчи и не дури, – важно заявил я, – теперь не время болтать о хорошеньких женщинах.
Заключив свой договор, мы вышли из комнаты. Жрец дожидался нас за порогом. Он повел нас по коридору в роскошную, ярко освещенную залу, где стояло несколько накрытых столов. Нас пригласили к главному столу, за которым в праздничных одеяниях сидели еще несколько жрецов и женщины, все до единой красивые, в причудливых нарядах. Одна из них была до странного похожа на Сабилу, только выглядела на несколько лет старше.
Мое место оказалось между Дэчей и этой дамой, которую звали Драманой. Пир начался, и я должен признаться, что много лет не едал таких вкусных блюд, какие нам подавали на этом пиршестве.
Нам с Хансом пришлось сказать, что мы связаны обетом не пить ничего кроме воды, хотя бедный мой готтентот вздыхал каждый раз, как круговую чашу с пивом приносили мимо него. Должен прибавить, что происходило это частенько и выпито было весьма порядочное количество. Все в большей или в меньшей степени опьянели, с обычными неприятными последствиями, которые нет нужды описывать. Однако я заметил, что Драмана почти не пила. Второй ее сосед, глуховатый старый жрец, задремал над своей чашей. Дэча был занят красивой соседкой. Такое стечение обстоятельств давало мне возможность завязать беседу с Драманой, чего она сама, по-видимому, жаждала. Мы обменялись несколькими замечаниями общего характера. Вдруг она понизила голос и сказала:
– Я слышала, господин, что ты виделся с Сабилой, дочерью Вэллу. Расскажи мне о ней, ибо она моя сестра. Я давно-давно не виделась с нею, так как нам не разрешается покидать остров, а жители материка не навещают нас – если только их к тому не принуждают, – многозначительно прибавила она.
– Сабила прекрасна, но живет под гнетом страшной мысли, что, обрученная с любимым человеком, будет отдана в жены богу.
– Ей есть чего бояться, господин, потому что этот бог сидит рядом с тобой, – и с дрожью отвращения она еле приметным кивком головы указала на Дэчу, который охмелел и в данный момент обнимал соседку слева.
– Нет, – ответил я, – того бога зовут Хоу-Хоу, а не Дэча.
– Хоу-Хоу, господин? Ты узнаешь о Хоу-Хоу прежде, чем минет эта ночь. Сабила станет женою Дэчи.
– Но ведь Дэча твой супруг, госпожа.
– У Дэчи много жен, господин, – и она указала взглядом на нескольких женщин, самых красивых из присутствовавших здесь, – ибо бог снисходителен к своему верховному жрецу. С тех пор как меня привязали к скале между Вечными Огнями, было восемь таких свадеб; впрочем, некоторые невесты были отданы другим жрецам, а некоторые принесены в жертву за попытку побега или другие провинности.
– Господин, – продолжала она, понижая голос до того, что я едва расслышал ее слова, – остерегайся. Если ты не бог, который сильнее, чем Хоу-Хоу, что бы ты здесь ни увидел – не поднимай ни руки, ни даже голоса. Или тебя растерзают в куски! Ш-ш-ш!.. Поговорим о чем-нибудь другом… Он наблюдает за нами… О господин, если можешь, спаси меня и мою сестру!
Действительно, Дэча оставил даму и подозрительно смотрел на нас, должно быть уловив какое-нибудь слово. Но Ханс не зевал, он то с шумом ронял свою чарку, то громыхал стулом, что отвлекало от нас полупьяное внимание Дэчи и заглушало наш разговор.
– Тебе, кажется, нравится госпожа Драмана, о Быстрокрылый Ветер, – усмехнулся Дэча. – Ничего, я не ревнив и охотно предоставляю моим гостям все лучшее, что имею. Но госпожа Драмана сама знает, что ожидает того, кто выбалтывает тайны, а потому ты можешь говорить о чем угодно с ней, о маленький Быстрокрылый Ветер, – и он бросил на меня косой взгляд, от которого мне стало весьма не по себе.
– Я расспрашивал госпожу Драману о Древе Видений, – невинно ответил я.
– Вот как? Мне показалось, ты спрашивал совеем о другом. Хорошо, в этом нет никакой тайны. Завтра Драмана покажет тебе дерево и все, что тебя интересует, ибо я и мои собратья будем заняты другими делами. Кстати, сейчас явится Чаша Видений – отвар из плодов этого дерева; его ты должен будешь отведать, о трезвенник – и ты, и твой желторотый карлик, – во славу бога, пред лицом которого мы скоро предстанем.
Я поспешил заявить, что устал и не хотел бы теперь беспокоить бога своими воздаяниями.
– Каждый, кто явится сюда, должен предстать перед богом, – ответил Дэча, пристально глядя на меня. – Выбирай: живым ли ты хочешь предстать перед Хоу-Хоу или мертвым?
Я подумал о том, что теперь самое время напомнить ему, кто я такой, и, глядя в глаза этому неучтивому животному, тихо сказал:
– Кто тут говорит о смерти, быть может не зная, что я сам – властитель смерти? Или он хочет испытать учесть собаки за дверьми? Знай, о служитель Хоу-Хоу, что опасно пугать нас – меня или Господина Огня, ибо мы на угрозы отвечаем молниями.
Это замечание произвело должное впечатление. Дэча сразу присмирел. Его движения стали почти раболепны, в особенности когда Ханс встал рядом со мной, держа в протянутой руке коробок со спичками. Все общество с опаской глядело на таинственное вместилище огня, не подозревая, что вторая рука, безобидно засунутая в карман, сжимала ствол превосходного «кольта». (Кстати, ружья, которые мы не могли взять с собой на пир, мы запрятали в постели заряженными, со взведенными курками, так что если бы кто-нибудь вздумал их пощупать, они бы выстрелили в неосторожного вора.)
– Прости, господин, – сказал Дэча, – если мои слова оскорбили моего могущественного гостя. В этом виновато пиво.
Я милостиво поклонился, но невольно вспомнил древнюю латинскую пословицу, что вино открывает правду. Затем, чтобы переменить щекотливую тему, он указал жестом на угол комнаты, где появились две миловидные девушки в легкой одежде и с венками на головах. Они несли большую чашу с зеленоватой жидкостью, в которой плавали красные цветы. Грациозным движением подали они чашу Дэче. Пирующие, кто только не был слишком пьян, встали, склонились над чашей и дважды воскликнули хором:
– Кубок наваждения! Кубок наваждения!
– Пей, – сказал мне Дэча. – Пей во славу Хоу-Хоу! – Затем, заметив, что я колеблюсь, прибавил: – Нет, я отопью первый, чтобы доказать тебе, что это не отрава, – и, прошептав: – О дух Хоу-Хоу, снизойди на жреца твоего! – выпил весьма изрядное количество.
Девушки поднесли чашу к моим губам. Я отпил, показывая движениями горла, словно делаю большой глоток, на самом же деле проглотил только капельку. Напиток по вкусу напоминал шартрез. За мной была очередь Ханса. Я шепнул ему через плечо «butje», что на бурском языке означало «немножко», и так как я повернул голову, следя за ним, думаю, он исполнил сей совет. Чаша обошла всех присутствовавших. Принесшие ее девушки допили остаток.
Это было последнее, что я увидел. Как ни мало я выпил, эта капля ударила мне в голову и словно заволокла сознание. В моем мозгу возникли странные бредовые видения; затем появилось ощущение пустоты, наполненной бесчисленными образами, прекрасными и уродливыми; пристально смотрели на меня лица всех моих знакомых и еще другие, никогда прежде не виданные мною лица. Фигуры двигались, сходились, и вот между ними стали разыгрываться всевозможные драмы – драмы войны, любви, смерти, и все это было явственно, как в кошмаре.
Но вдруг бред прошел и сменился чувством великого покоя. Kb мне вернулась способность наблюдения, как будто еще обострившаяся.
Осмотревшись вокруг, я убедился, что напиток на всех произвел такое же действие. Сперва все выказывали признаки сильного возбуждения; затем затихли и сидели неподвижно, словно статуи, устремив глаза в пустоту.
Наконец выпившие в первую очередь стали пробуждаться и тихо разговаривать друг с другом. Все признаки опьянения прошли. Все жрецы смотрели трезво, как целая судебная коллегия. Лица выражали торжественность, в глазах читалась холодная роковая решимость…
