Генри Райдер Хаггард
Чудовище
Глава XV
Прощание Сабилы
Теперь остается досказать совсем немного, и так как уже поздно и я вижу, друзья мои, что вы позевываете (это была неправда, мы слушали с глубоким интересом – в особенности же нас заинтересовала загадка душевного состояния Иссикора), буду по возможности краток. Дам вам лишь сжатый конспект:
– В то же утро мы явились к Сабиле, которую нашли очень взволнованной. Это было вполне естественно, принимая во внимание все перенесенные ею испытания. После душевного напряжения и преодоления большой опасности неизменно следует нервная реакция. К тому же она таким страшным и таким неожиданным образом потеряла отца, к которому была нежно привязана. Но настоящая причина скорби была иная.
Иссикор был очень болен. Никто не знал, что с ним, но Сабила была уверена, что он отравлен. Она попросила немедленно отправиться к больному и вылечить его – требование, чрезвычайно меня возмутившее. Я объяснил ей, что совершенно некомпетентен в здешних ядах, что имею при себе лишь немного лекарств, из которых одно только имеет отношение к ядам – противоядие против змеиных укусов. Однако, так как она очень настаивала, я согласился пойти к нему и сделать все, что окажется в моих силах, предупредив, что навряд ли это что-нибудь даст.
Итак, в сопровождении одного старейшины или советника (у зулусов их называют индунами) я с Хансом отправился к Иссикору, занимавшему своеобразный красивый дом на другом конце города. Дорога вела вдоль озера, что дало нам возможность полюбоваться на остров – вернее, на то, что некогда было островом.
Теперь там была только низкая темная масса, над которой висели густые облака дыма. Нашим глазам представились красные потоки лавы, бежавшие в озеро. Там больше не было никакого возвышения – вулкан исчез. Пепел все еще падал дождем. Он густым слоем лежал на дороге и покрывал деревья и землю, окрашивая в серое весь ландшафт.
Нас ввели в комнату, где на ложе из шкур лежал Иссикор, окруженный ухаживавшими за ним женщинами – его родственницами, как я узнал впоследствии. При нашем появлении женщины поклонились и вышли, оставив меня и Ханса наедине с больным. Один взгляд убедил меня, что передо мной умирающий. Прекрасные глаза были устремлены в потолок. Он дышал прерывисто. Пальцы машинально сжимались и разжимались, и время от времени его охватывала жестокая судорога. Я подумал сперва, что это какая-то форма лихорадки, пока не смерил ему температуру имевшимся в моем аптечном ящике термометром, который показал на два градуса ниже нормы. На мои расспросы он отвечал, что не страдает никакими болями, а только испытывает странную слабость и головокружение.
Я спросил, чему приписывает он свою болезнь. Он сказал:
– Это проклятие Хоу-Хоу, владыка Макумазан. Хоу-Хоу убивает меня.
Я спросил, за что, так как было бы бесполезно доказывать больному нелепость его утверждения, и он ответил:
– По двум причинам, господин: во-первых, я покинул страну вопреки запрету, а во-вторых, я привез тебя и желтого человека по имени Свет-Во-Мраке на священный остров, посещать который без приглашения есть великий грех. За это последнее преступление я умираю раньше, но все равно гибель моя была неизбежна, ибо я покинул страну и отправился искать помощи для Сабилы. Вот доказательство. – И он извлек откуда-то из своей одежды маленький черный «Череп Смерти», о котором мне говорил Ханс. Затем, не позволив мне прикоснуться к ужасному предмету, он опять его спрятал.
Я пытался высмеять эти убеждения, но Иссикор только грустно улыбнулся и сказал:
– Я знаю, что ты должен считать меня трусом, но проклятие Хоу-Хоу изменило мой дух. Молю тебя, объясни все Сабиле, которую я люблю, но которая тоже считает меня трусом – я вчера прочел в ее глазах презрение. А теперь, пока я в силах говорить, слушай меня. Во-первых, благодарю тебя и твоего друга, Господина Огня, за то, что доблестью или волхованием – не знаю, чем – спасли вы Сабилу от Хоу-Хоу и сокрушили его дом, и жрецов его, и, как мне говорили, его образ. Хоу-Хоу воистину жив, потому что не может умереть, но отныне здесь у него нет ни жилища, ни изваяния, ни почитателей – а потому власть его над душами и телами людей миновала и вымрет его культ среди вэллосов. Быть может, больше никто из моего народа не погибнет от проклятия Хоу-Хоу.
– Почему же ты должен умереть, Иссикор?
– Потому что проклятие упало на меня раньше, господин, когда Хоу-Хоу еще царствовал над вэллосами, как он царствовал над ними искони – он, который некогда был их законным царем.
Я начал спорить против этой ереси, но он поднял руку в знак протеста и продолжал:
– Господин, времени у меня мало, а я должен сказать тебе еще кое-что. Скоро меня не станет и я буду всеми забыт, даже Сабилой, которую надеялся звать супругой. Поэтому прошу тебя жениться на Сабиле.
Я опешил, но сдержался и дал ему закончить.
– Я уже велел ее известить, что такова моя последняя воля. Я также известил об этом всех старейшин народа, и сегодня на утреннем совещании они одобрили этот брак, который справедлив и мудр, и послали вестника сказать мне, чтобы я умер как можно скорее, дабы не задерживать вашу свадьбу.
– Великие небеса! – воскликнул я, но он опять остановил меня и продолжал:
– Господин, хоть Сабила не твоей расы, все же она очень красива и очень умна. С таким супругом, как ты, она превратит вэллосов в великий народ, каким, по преданию, они были в древности, пока не пало на них то проклятие Хоу-Хоу, которое ныне сгинуло. Ибо и ты мудр и смел и знаешь многое, чего не знаем мы. Народ будет тебе служить как богу, и, может быть, станет поклоняться тебе вместо Хоу-Хоу – и ты дашь начало могущественной династии. Сперва эта мысль может показаться тебе странной, но скоро ты поймешь ее величие! Как бы то ни было – если даже ты не согласен, будет так, как я сказал.
– Почему? – спросил я, будучи не в силах больше сдерживаться.
– Потому, господин, что ты теперь пленник в этой стране, и при всей твоей храбрости тебе отсюда не уйти, ибо никто не повезет тебя вниз по реке и за тобой будет надзор. Мало того, вернувшись в дом Вэллу, вы не найдете своих зарядов, кроме тех немногих, которые имеете при себе, так что, значит, вы почти безоружны. А потому, раз ты должен оставаться здесь до конца своей жизни, тебе лучше жить с Сабилой, чем с какой-нибудь другой женщиной, ибо она прекраснее и умнее их всех. По праву крови она правительница, и, женившись на ней, ты станешь Вэллу, как стал бы я, согласно нашему обычаю.
Тут он закрыл глаза и минуту, казалось, лежал без сознания. Но вот он опять поднял веки и, глядя на меня в упор, простер свои слабые руки и воскликнул:
– Да здравствует Вэллу! Долгие лета и слава великому Вэллу! Но этим дело не кончилось, ибо, к ужасу моему, из-за перегородки, словно эхо, отозвались женские голоса:
– Да здравствует Вэллу! Долгие лета и слава великому Вэллу! Иссикор опять впал в беспамятство. Ничто, казалось, не доходило до его сознания. Подождав немного, мы с Хансом вышли, считая что настал конец. Но мы ошиблись, ибо он прожил до ночи и, как мне говорили, перед кончиной пришел на несколько часов в полное сознание. В эти часы его навестила Сабила в сопровождении знатнейших из советников. Тогда-то, должно быть, этот несчастный, но самоотверженный Иссикор, красивейший изо всех виденных мною людей, если не к моему, то к своему собственному удовлетворению, сделал все, что было в его силах, для блага своей родины и дамы сердца.
– Что же, баас, – сказал Ханс, когда мы вышли наконец за порог, – я полагаю, надо нам идти домой? Теперь это ваш дом, не правда ли, баас? Эх, баас, бесполезно теперь смотреть на реку, ибо, как вы видите, эти вэллосы так предусмотрительны, что уже прислали нам царскую свиту, как подобает вождю.
Я оглянулся. Ханс сказал правду. Вместо одного старейшины, провожавшего нас до дома, у дверей ждали двадцать здоровых ребят, вооруженных копьями. Они приветствовали меня весьма почтительно и настояли на том, чтобы следовать за мной по пятам. Так мы пошли назад под конвоем. Ханс всю дорогу ораторствовал:
– Я этого ожидал, баас. Когда мужчина по своей натуре очень любит женщин, баас, они это понимают без слов, баас, и готовы, со своей стороны, полюбить его. Госпожа Сабила с того момента, как увидела вас, ни чуточки не думает об Иссикоре, хоть он так хорош собой и так далеко ездил ради нее. Нет, баас, она увидела, что в вас есть нечто такое, чего ей не найти в двух с лишним ярдах господина Иссикора, который, в сущности, просто надутый барабан и только производит шум, если по нему ударить – маленький шум при здоровом тумаке. А впрочем, чем бы он ни был, теперь с ним кончено, и не стоит тратить время на разговоры о нем.
Что же? Страна недурна, жить можно, тем более теперь, когда почти все хоу-хойа померли – вон сколько их тел прибило к берегу, – а пиво, без сомнения, можно будет сварить покрепче, и табак здесь есть. Нам тут будет неплохо, пока не надоест, баас. А тогда, авось, удерем. Все же я рад, что меня тут не заставят жениться, баас, или работать, как целую упряжку волов, чтобы вытащить из тины здешних дураков.
Так он шел, болтая всякий вздор, а я был до того подавлен, что слова не мог вымолвить. Правда, всегда случается то, чего не ждешь. Каких только опасностей не предвидел я за последние несколько дней, сколько опасностей преодолел! Но это мне и не снилось! Пустяки – судьба! Посадят тебя пленником в золоченую клетку да еще заставят зарабатывать на жизнь, как дрессированную обезьяну. Отлично, я пролезу меж прутьев решетки, или мое имя не Аллан Квотермейн. Однако в данный момент решетка представлялась слишком частой и крепкой, тем более что за нами шагали эти джентльмены с копьями.
Должным порядком мы прибыли во дворец Вэллу и прошли прямо в свою комнату. Ханс тотчас произвел обследование в углу и воскликнул.
– Иссикор был прав, баас! Все патроны исчезли, и ружья тоже. Теперь у нас остались только револьверы и двадцать четыре заряда на двоих.
Я посмотрел – нет ружей! Посмотрел в окно – и что же! В саду мои двадцать человек уже размечали места, где поставить сторожевые будки.
– Они хотят устроиться поблизости, чтобы быть под рукой, когда понадобятся баасу – или когда баас понадобится им, – многозначительно выговорил Ханс и прибавил: – Я думаю, куда бы Вэллу ни пошел, ему всегда полагается свита в двадцать человек.
Ближайшие дни я совсем не видал ни Сабилы, ни Драманы, так как они были заняты торжественным погребением сперва Вэллу, потом несчастного Иссикора. Меня и Ханса по каким-то религиозным мотивам на похороны не приглашали.
Неизменно меня цепко караулили несколько старейшин. Стоило мне высунуть нос за дверь, как они появлялись из-за угла и с низким поклоном выступали вперед, не упуская случая наставлять меня в истории и обычаях вэллосов. Мне казалось, что я опять превратился в школьника, читаю «Сэндфорда и Мэртона» и усваиваю науки посредством бесед. Надоели мне эти джентльмены до смерти. Чтобы отвязаться от них, я предпринимал долгие прогулки скорым шагом, но они доблестно семенили рысцой со мной рядом, пока не валились с ног, и все говорили, говорили без умолку. А если мне удавалось увернуться от старых советников, то эскорт из двадцати оказывался тут как тут. И когда моим телохранителям казалось, что я захожу куда не следует, то десятеро из них кидались вперед и учтиво преграждали мне дорогу.
Наконец на третий или четвертый день все погребальные церемонии кончились, и меня вызвали к Сабиле.
Как сказал впоследствии Ханс, все было очень красиво. Сцена не лишена была пафоса со своим несколько мишурным полузабытым церемониалом, унаследованным от высококультурной расы.
Сабила была великолепна в своем пышном варварском одеянии. Не без достоинства разыграла она роль королевы, как это делали ее прабабушки в течение тысячелетий. Ее окружали седовласые придворные индуны – те самые, что так отравляли мне прогулки.
Однако процедура показалось мне очень скучной, ибо все старейшины по очереди произносили речь, в которой повторяли все сказанное предыдущим оратором, рассказывая с некоторыми вариациями все происшедшее в стране с тех пор, как нога моя впервые ступила на их берег, и прибавляя к этому фантастический отчет о содеянном мной и Хансом на острове.
Из этих речей я узнал, что дикий Волосатый Народ, именуемый Хоу-хойа, погиб в великой катастрофе и в живых для продления племени осталась лишь горсточка стариков, женщин и детей. Поэтому, по их словам, вэллосам на два-три поколения не грозит опасность со стороны диких соседей, что и доказывает плач, поднимавшийся в лесу по ночам (я сам слышал его, страшный трагический хор почти животного горя). Этот плач, говорили безжалостные мудрецы, приносил вэллосам великое счастье, и теперь самое время выследить Волосатый Народ и перебить их до последнего младенца. По их разумению, я был весьма подходящим человеком для выполнения этой задачи!
Когда все высказались, настала очередь Сабилы. Она поднялась со своего трона и обратилась ко мне с подлинным красноречием. Прежде всего она напомнила о своем горе – утрате отца и нареченного, – которое отягчало ее слабое женское сердце. Затем она очень трогательно поблагодарила Ханса и меня за все, что мы сделали ради ее спасения. Только благодаря нам избегла она смерти или еще более горькой участи сделаться жалкой рабой в доме Хоу-Хоу, который мы сокрушили вкупе с самим Хоу-Хоу и тем освободили и ее, и ее страну. Далее она провозгласила в заранее подготовленных выражениях, что теперь ей не время думать о прошлых горестях и погибшей любви, ибо она должна смотреть в будущее. Для человека, подобного мне, может быть лишь одна достойная награда – царский скипетр и в придачу ее собственная прелестная королевская особа.
Посему, согласно желанию своих советников, она назначила нашу свадьбу на четырнадцатое утро от настоящего дня, после чего по праву брака я буду всенародно провозглашен законным Вэллу. При этом она пригласила меня сесть рядом с ней на специально для сего случая приготовленный пустой стул, дабы мы могли обменяться поцелуем помолвленных.
Можете себе представить, как я был ошеломлен. Я не находил, что сказать, язык точно прилип к гортани. Я сидел неподвижно. Эти старые обезьяны уставились на меня, а Сабила следила за мной уголком глаза и ждала. Молчание становилось мучительным. Ханс кашлянул и прошептал:
– Уступите, баас, и конец. Не так это страшно, как кажется, и, право, многим бы даже понравилось. Лучше поцеловать красавицу, чем чтобы вам перерезали горло. Если женщина публично просит ее поцеловать, а мужчина отказывается – она этого никогда ни при каких обстоятельствах не прощает, баас.
Я понял справедливость этого довода и, коротко говоря, сел на знаменитый стул и сделал… ну, словом… то, что от меня требовалось. Господи! Каким дураком чувствовал я себя, когда эти идиоты возликовали и Ханс ухмылялся на меня снизу, как целая свора павианов в клетке. Впрочем, то была лишь простая церемониальная формальность – легкое прикосновение губами ко лбу прекрасной Сабилы и такое же прикосновение в ответ.
После поцелуя мы некоторое время сидели рядом и слушали, как эти старые болваны пели смешную песню о бракосочетании героя с богиней, сочиненную на этот случай. Пользуясь шумом, который был весьма силен, ибо легкие у них были превосходные, Сабила тихо проговорила, не поворачивая ко мне головы и даже не глядя на меня:
– Господин, старайся не казаться таким несчастным, чтобы эти люди ничего не заподозрили и не стали нас подслушивать. По закону, – продолжала она, – мы не должны встречаться до самой свадьбы, но мне нужно увидеться с тобой наедине сегодня ночью. Не бойся, хотя я поневоле приду одна, ты можешь привести с собой своего товарища, ибо то, что я желаю сказать, касается вас обоих. Жди меня в коридоре, ведущем из этой комнаты в твою, ровно в полночь, когда все спят. В коридоре нет окна, и стены там толсты – нас не увидят и не услышат. Не забудь запереть за собой дверь, а я запру дверь в эту комнату. Ты понял?
С остервенением хлопая в ладоши, чтобы выразить свое восхищение музыкальным антрактом, я шепнул в ответ, что понял и приду непременно.
– Отлично. Когда кончится пение, объяви, что имеешь ко мне просьбу. Ты потребуешь, чтобы завтра тебе дали лодку и гребцов для поездки к острову. Скажи, что ты должен удостовериться, не осталось ли на его берегах кого-нибудь из лесного племени. Если да, то ты, мол, должен принять меры к тому, чтобы покончить с ними и не дать им убежать. А теперь больше ни слова.
Наконец песня кончилась, а с нею – и вся церемония. В знак окончания Сабила встала с трона и поклонилась мне. Я ответил тем же. Затем мы публично распрощались до счастливого свадебного утра. Однако, прежде чем всем разойтись, я во всеуслышание попросил как особой милости, чтобы мне разрешили посетить остров или хотя бы объехать вокруг него, и привел указанные Сабилой причины. Сабила сказала в ответ: «Да будет так, как хочет мой господин» – и, прежде чем кто-либо успел возразить, удалилась в сопровождении нескольких придворных дам и Драманы, которой, видимо, не нравился принятый событиями поворот.
Перехожу к ночному свиданию. В условленное время я вышел в коридор вместе с Хансом, пытавшимся уклониться, ссылаясь на голландскую пословицу, что двое – пара, а третий всегда лишний. Несколько минут мы прождали в темноте. Но вот в конце коридора отворилась дверь, и навстречу нам появилась Сабила в белой одежде, с факелом в руках. В этой обстановке, при этом освещении она казалась прекраснее, чем когда-либо. Не тратя времени на приветствия, она сказала:
– Господин мой, Бодрствующий В Ночи, я нахожу тебя стерегущим ночью, согласно моей просьбе. Эта просьба могла показаться тебе странной, но выслушай мои причины. Ты, конечно, не можешь предполагать, чтобы я хотела нашего брака, неугодного тебе. Я принадлежу к другой расе, и ты во мне видишь только полудикую женщину, которую по воле судьбы ты спас от позора или смерти. Нет, не возражай, умоляю тебя, ибо иногда правда бывает хороша. Я также откровенно выскажу причину, почему мне самой неугоден этот брак, вернее главнейшую причину: я любила Иссикора, который с детства был товарищем моих игр, пока не стал для меня более чем товарищем.
– Да, – перебил я ее, – я знаю, что и он тебя любил. Но почему же на смертном одре он сам настаивал на нашем браке?
– Потому, господин, что у Иссикора было благородное сердце. Он считал тебя величайшим человеком, полубогом, как говорил он мне. И он думал, что ты составишь мое счастье, и будешь мудрым правителем, и пробудишь страну от сна. Наконец, он знал, что если ты не женишься на мне, ты будешь убит вместе со твоим другом. Быть может, он судил неправильно, но не следует забывать, что дух его был омрачен ядом – ибо я убеждена, что не от единого страха умер он.
– Понимаю. Честь ему и слава, – сказал я.
– Благодарю. Знай, господин мой, что, хотя я невежественна, я верю в новую жизнь за вратами смерти. Быть может, эта вера перешла ко мне от моих праотцов, поклонявшихся другим богам, кроме беса Хоу-Хоу; но такова моя вера. И я надеюсь, что когда я преступлю врата смерти (чего, быть может, мне недолго ждать), за порогом я встречу Иссикора – того Иссикора, каким он был до проклятия Хоу-Хоу и яда жрецов. И по этой причине я не стану женой ни одному живущему.
– Честь и слава тебе также, – пробормотал я.
– Благодарю, господин. Теперь перейдем к другим делам. Завтра после полудня будет готова лодка, и в ней ты найдешь украденное у вас оружие и все ваши вещи. На веслах будут сидеть четыре гребца люди, известные в городе как доносчики, служившие жрецам Хоу-Хоу. Теперь, когда Хоу-Хоу нет, они обречены на смерть от болезни или несчастного случая, ибо советники Вэллу боятся, как бы эти люди не восстановили владычества Хоу-Хоу. А потому они страстно желают покинуть эту страну, пока не поздно.
– Ты виделась с этими людьми, Сабила?
– Нет, но Драмана виделась. А теперь, господин, я должна тебе сообщить нечто, – если только ты сам не догадался, ибо я говорю это не без стыда. Драмана не хочет нашего брака, господин. Ты спас Драману, равно как и меня, и Драмана, подобно Иссикору, видит в тебе полубога. Достаточно тебе сказать, что по этой причине она хочет тебе свободы, предпочитая, чтобы ты был потерян для нас обеих, чем чтобы остался здесь моим супругом. Довольно ли того, что я сказала?
– Вполне, – ответил я, зная, что Сабила говорит правду.
– Итак, мне остается только прибавить, что, я надеюсь, все пойдет благополучно и на рассвете следующего дня ты и желтый человек, твой слуга, будете за пределами этой проклятой страны. Затем я прошу тебя: в своей родной стране вспоминай иногда Сабилу, несчастную царицу обреченного народа, как изо дня в день, вставая с постели и ложась спать, она будет думать о том, кто спас ее от гибели. Прощай, господин мой, счастливого пути; и тебе, Свет-Во-Мраке, счастливого пути!
Она взяла мою руку, поцеловала ее и вышла так же плавно, как вошла.
Так в последний раз я видел Сабилу Прекрасную. С тех пор я не слышал о ней. Не знаю, долго ли она прожила. Но думаю, что нет; в ту ночь в ее глазах я увидел смерть.
