Генри Лайон Олди
Вожак
– Ты видел наших? – спросила Изэль. – Пленников?
– Видел.
– Они ведут себя в точности как дикари. Честный плен, эйфория, задержка на пути в солнце. Раньше на Острове Цапель были мы, кастовые, и дикари. А теперь появились вы. Раз кастовые ведут себя по-дикарски… Марчкх, для вас мы – то же самое, что дикари – для нас. Понимаешь?!
«Но мы никого не отправляем в солнце! – едва не выпалил Марк. К счастью, он вовремя прикусил язык. – Стоп! Этой темы лучше не касаться. По крайней мере, до выяснения, что ей наговорил доктор Лепид…»
– Ну какие же вы дикари? – его голос был голосом медсестры, беседующей с умирающим о погоде; голосом психоаналитика, обсуждающего с клиентом сексуальную тягу к пылесосу. – В любом случае, ты ведь не собираешься сию минуту…
– Уйти в солнце? Нет.
– Отлично! – оптимизм подступил к горлу, Марка едва не стошнило. – Это всегда успеется. Идем, мне нужно переговорить со своим начальством.
– Хорошо. Спасибо за прогулку.
– А кошку всё-таки возьми. Ты ей понравилась.
– Мне не разрешат держать кошку.
– Разрешат. Хоть целую стаю.
– Кошки не живут стаями…
Алый кораблик добрался до края каменной чаши, перевалил через него – и, увлекаемый потоком, бесстрашно скользнул вниз, в неизвестность.
* * *
– Разблокировать двери. Снять охрану.
– Вы! Вы соображаете…
– Предоставить свободу перемещений. Полную свободу! Всем четверым. Наблюдать мягко, со стороны. Захотят выйти в город – сопровождать без давления. Вмешиваться только в крайнем случае. Обставлять дело так, чтобы они сами обращались за помощью.
– Вы с ума сошли! По какому праву…
– Принести искренние извинения. Это могу сделать я сам. Я лучше вас владею астланским языком.
– Вы забываетесь! Щенок! Я готов выслушивать твои идиотские советы, но приказывать ты не имеешь…
Забыв о докторе Лепиде, обер-центурион Тумидус по-уставному, через левое плечо, развернулся к госпоже Зеро, молча наблюдавшей за драматической сценой:
– Астлан надо освободить.
– В смысле?! – возопил доктор.
– В прямом.
Старуха молчала.
– Зачем? – бесновался доктор. – Ну скажите мне: зачем?!
– Вы слышали наш разговор в парке? Разумеется, слышали. Требуется дополнительный перевод?
– Чушь! Чушь собачья! Религиозное мракобесие! Она, видите ли, решила, что превратилась в дикарку! И на этом основании…
– Гордитесь, – заметил Белый Страус, покусывая кончик ногтя. – Изэль включила нас в свою систему мироздания. В системе появился третий, более высокий ярус. И прекрасно, замечу, вписался в конструкцию.
– И вы? – Лепид стал рвать на себе волосы. – И вы туда же?!
Маркиз пожал плечами:
– Главное, убедить астлан, что они больше не пленники. Убедить любым способом. Иначе все труды пойдут насмарку.
– Иначе они умрут?! Покончат с собой? Из-за дурацких предрассудков?!
– Если можно убить человека, – сказал Марк, не оборачиваясь, – лишив его рабов, почему нельзя убить человека, лишив его солнца?
– Вам всё ясно, доктор? – спросила старуха. – Выполняйте.
IV
– Душечка! – позвала Юлия Руф. – Присаживайтесь!
– Мне пора на регистрацию, – возразила Н'доли.
Время и место были выбраны идеально. Бар Юлия облюбовала еще по прилёту на Тишри, коротая здесь время с трибуном Тумидусом. Уют, тишина, безлюдье; располагает к откровенности, как ни один из закутков величественного Бен-Цанаха. Антоний гарантировал, что дочь Папы Лусэро пройдет мимо бара. Он дал отмашку, едва Н'доли объявилась в поле зрения.
– Кофе, душечка. «Kopi Luwak», мягкой обжарки.
– Я тороплюсь.
– Со взбитым яичным желтком. С ликером «Курумаа».
– Я…
– Без сахара. Регистрация на рейс «Тишри – Хиззац – Китта» начнется через тридцать две минуты. Мы сможем накачаться хорошим кофе, как грузчики хиззацких верфей – чесночным самогоном. Вы когда-нибудь проходили мимо верфей? Задыхаешься через тридцать секунд…
Н'доли топталась возле столика. Девочка, подумала Юлия, когда ты ещё била сверстников портфелем по голове, я уже знала эту хитрость. Говори с человеком, перескакивай с темы на тему, удерживай доброжелательный тон, избегай пауз – и кто угодно превратится в собеседника, мало-помалу сокращая расстояние.
– Присаживайтесь, – повторила она. – Я сделала заказ на двоих.
Н'доли опустилась на табурет:
– Почему вы…
– Одна? – закончила за неё Юлия. – У мужа дела. Во-первых, гипер с тетушкой, а это полтора часа, не меньше. Вы бы знали, как Лючано беспокоится за детей! Он будет мучить тетушку, пока не выяснит, кто как спал, ел и ходил на горшок. Иногда мне кажется, что мать – это он, а не я…
– Я не это имела в виду…
– Не мужа? А кого, простите?
Юлия не отказала себе в удовольствии полюбоваться смущением девочки. К счастью Н'доли, бармен принес заказ и позволил молодой вудуни утопить неловкость в глотке кофе.
– Телохранитель, – вернув самообладание, сказала Н'доли. – Я о телохранителе.
В её словах звучал вызов, плохо понятный самой вудуни.
– Ах я, дурочка! – Юлия хлопнула себя по лбу, стараясь не испортить макияж. – Ну конечно же! Антоний где-то рядом, душечка. Возможно, сидит с нами за столом. Не верите? Зря, между прочим. Мне приходится пинками выгонять его из спальни, когда на Лючано находит игривый стих. И то я не убеждена, что Антоний ушёл до конца. Такие, как он, прячутся в стенах между молекулами… Оставим его в покое, поговорим о вас. Почему вы летите этим рейсом?
– А что? – во взгляде Н'доли читалось подозрение. – Какие-то проблемы?
– Пограничники Тишри считают, что да. Вы же коллантарий? Меня на контроле допрашивали, почему я не пришла пешком. Разве им понять, что коллантарий без группы – обычный человек? Что мы большей частью летаем, как все – в каюте яхты?
– Лайнера, – поправила Н'доли. – У меня нет яхты.
– Ваше счастье. С этой яхтой одни хлопоты! Как вам первый опыт хождения в колланте? Трибун о вас прекрасно отзывался. Говорил: всем бы такую выдержку…
– Врёте. Ничего он вам не говорил.
– Душечка…
– Милочка. В прошлый раз вы звали меня милочкой. Эта перемена статуса – она неспроста, да?
– Пейте кофе, – Юлия указала на чашку. – Остынет. Перемена статуса всегда неспроста. Уж я-то знаю… Вы ходили в колланте, душечка. Позвольте, я продолжу звать вас так? Милочка осталась на Китте. Хорошо, трибун Тумидус ничего не говорил мне про вас. Что вы скажете о трибуне Тумидусе? О его качествах коллантария?
– Мне не с чем сравнивать…
– А вы не сравнивайте. Вы размышляйте вслух.
Н'доли задумалась.
– Кулак, – наконец произнесла вудуни. – Он держал нас в кулаке.
– И вы не задохнулись? У трибуна крепкий кулак.
– Он знает, с какой силой надо сжимать пальцы.
– Отлично! Лучший ответ, который мне доводилось слышать. Помнится, вы загоняли гуля? Спасали вашего отца? Что вы скажете о кулаке в моменты кризисов?
– В кризисных ситуациях мы были кулаком. Если раньше нас держали в кулаке, то теперь мы превращались в пальцы. Части сливались в целое, не теряя самих себя. Вряд ли вы…
Н'доли осеклась, сообразив, с кем имеет дело.
– Пустяки! – Юлия засмеялась. – Я не в обиде. Еще вопрос: как вы оцениваете шансы кулака разжаться в критической ситуации? На вас нападает флуктуация, трибун Тумидус ослабляет хватку, коллант в испуге рвет связи…
– Мы спасли Папу, – Н'доли поджала губы, став старше лет на десять. – Полагаю, это было труднее, чем отбиться от хищной флуктуации. Я оцениваю шансы кулака стать беззащитной ладонью… Ноль; близко к нулю. Шансы погибнуть в драке гораздо выше. Почему вы спрашиваете?
Юлия качнулась к вудуни, словно хотела укусить:
– Потому что коллант, где невропастом шёл Степан Оселков, развалился при нападении. Теперь слушайте внимательно и не перебивайте. На Китте я обратила ваше внимание на то, что все помпилианцы-коллантарии так или иначе служили в армии. Сейчас я добавлю главное: они служили в частях первого эшелона. Они имели опыт действий в корсете. Их готовили к корсету, ломали и перестраивали заново. Вакцины, регулярные инъекции… Вам известно про вакцины?
– Известно, – быстрей, чем следовало бы, ответила Н'доли. – Переходите к делу. Я опоздаю на регистрацию.
Нервничает, отметила Юлия. Когда я упомянула вакцины, она разволновалась, как если бы я выдвинула обвинение. Учтем на будущее.
– Резюмирую, душечка. Без армейской спецподготовки, цель которой – умение взаимодействовать в корсете, помпилианцу не стать коллантарием. Ни уроженцу Помпилии, ни недопомпилианцу, созданному искусственно в лабораториях Китты. Не перебивайте! Это не только инъекции особых препаратов. Это еще и служба. Опыт пси-координации подразделения; опыт приказов и подчинения. Физиологический опыт, душечка. Дозировка работы клейма в пределах десяти процентов. Для нас, рабовладельцев, это включает частичное изменение рефлекторных функций.
– Вывод? – тихо спросила Н'доли.
– Для полноценного колланта нужен помпилианец, служивший в корсете. Замените его – коллант развалится. Если не сразу, то при первом же кризисе. Погибнут люди, дискредитируется идея. Получить опыт службы в корсете можно лишь в армии Великой Помпилии. А в армию не возьмут кого попало, хоть вывернись все лаборатории наизнанку… Вам пора, душечка. Обдумайте мои слова по дороге на Китту. И передайте привет координатору Умсле. Если он не дурак, он поймёт.
– А если… – начала Н'доли.
– Значит, дурак, – Юлия встала. – И колланты продолжат гибнуть. А мне придется искать более жесткие способы, чтобы остановить эксперименты Умслы. Счастливого пути, душечка! У моих предков было принято убивать гонцов, принесших дурную весть. У ваших пращуров не практиковалась такая психотерапия? Если да, то я надеюсь на выдержку координатора Умслы. На его месте я бы выписала вам премию. Некоторые дурные вести могут сэкономить кучу времени и средств.
– Кофе, – вудуни отставила пустую чашку. Рассказ о печальной судьбе гонцов не слишком взволновал её. По лицу дочери Папы Лусэро ясно читалось, что рассказ Юлии запустил в мозгу Н'доли маховик сложных размышлений. – Это Марк рассказал вам, какой кофе я люблю?
– Марк? Мы не виделись. Просто я предпочитаю «Kopi Luwak» с желтком и ликером.
– Без сахара?
– Без сахара. Мне казалось, вам должно понравиться… Я ошиблась?
– Нет. Вы никогда не ошибаетесь.
V
– Слово предоставляется…
Амфитеатр круто уходил вверх. Ряд за рядом – дубовые, обитые кожей скамьи. Для пожилых людей, кому хуже пытки сидеть на твердом дереве – подушки в бархатных, расшитых золотом наволочках, туго набитые шерстью и лузгой гречихи.
– …Кфиру Бриллю, ответственному члену комитета по санкциям…
В проходе между рядами центрального и западного секторов возникла фигура высокого сухопарого гематра. К трибуне, Кфир Брилль спускался не торопясь, собирая внимание зала на себя. Ступень за ступенью: ропот смолкал, лица поворачивались к идущему. Ширина прохода, как и вся обстановка зала заседаний Совета Лиги, в точности соответствовала древним традициям – разгневанные политики из разных секторов не могли достать друг друга шпагами. Клинки давно отправились в музеи на покой, для лучевика или парализатора это расстояние было пустячным, но Кфир шел так, словно каждую минуту ждал выпада.
– …по итогам изучения астланского вопроса…
Тенор Гвидо Салюччи, действительного и полномочного председателя Совета Галактической Лиги, плыл над головами. Гвидо обходился без микрофона и усиливающих акуст-линз – зал был спроектирован таким образом, что председатель, не повышая голоса, мог перекрыть самый бурный скандал. Панель, вмонтированная в стол перед Салюччи, позволяла «свести в ноль» глотку наигорластейшего представителя. Палец касается сенсора, и крикун может изойти на мыло – никто, даже ближайший сосед по скамье, не услышит ни звука.
Кфир Брилль воздвигся на трибуне.
– Буду краток, – сказал он. – Мой доклад касается сложившейся ситуации. С вытекающими из нее проблемами вас ознакомит Бруно Трааверн, член делегации Ларгитаса. Итак, ситуация…
Начались факты, цифры, резюме.
– Сухо, – отметила госпожа Зеро, вертя в пальцах лучевой стилус. – Точно. Доступно. Ты слушай, мой мальчик. Тонкий слух нужен не только скрипачу. Это ничего, что я на «ты»?
– Ничего, – кивнул Марк.
Они сидели на балконе, в ложе для прессы. Заседание было закрытым, ложа пустовала. Старуха уже третий раз вставала, опираясь о перила. Переждав боли в спине, госпожа Зеро вновь опускалась в кресло. Сзади, во втором ряду маялся лысый Мамерк. Ему строго-настрого велели не сопеть, и Мамерк не знал, как ещё выразить своё сочувствие имперской безопасности.
– Ничего, – повторил Марк. – Он скажет что-то новое?
– Нет. Ты всё знаешь.
– Тогда почему я должен слушать?
– Главное звучит между слов. Не будь Кфир гематром, мы бы сделали кое-какие выводы из интонаций, мимики и жестов. Ладно, обойдемся и так. О чем он, по-твоему, говорит?
Марк пожал плечами:
– Гибель «Иглы». Гибель «Дикаря». Спасательная операция. Данные по системе. Антисы и коллантарии. Я достаточно краток?
– Вполне, – улыбнулась старуха. – Не хуже Кфира. Ты уверен, что ты не гематр?
– Уверен. О чем же он говорит, по-вашему?
Старуха опять встала. Марк изучал ее профиль: морщины, впадины, острые углы. Между слов, вспомнил он. Выводы из мимики. Он не знал, какие выводы можно сделать из мимики госпожи Зеро.
– Он говорит о Шадруване, – сказала старуха.
– Что?
– Он говорит: однажды случилось так, что Ойкумена столкнулась с чудом. С феноменом, не имеющим объяснений. С планетой по имени Шадруван. Мы, гематры, приняли решение: бомбардировка. Заявляю во всеуслышанье: решение было ошибочным. Мы не желаем повторить свою ошибку во второй раз. Опрометчивость – порок; для гематров опрометчивость – порок, возведенный в степень. Вот вам ситуация по Астлантиде, но будьте осторожны. Бомбы – крайний вариант. Когда дойдёт до голосования, раса Гематр учтёт свой промах по Шадрувану.
Марк повернул голову к трибуне. Кфир Брилль докладывал о спасении Папы Лусэро. В устах докладчика подвиг превращался в страницу из учебника по физике.
– Вы уверены? – осторожно спросил он.
– Разумеется, – отмахнулась госпожа Зеро. – Ты что, оглох?
Внизу шушукались представители рас и планет. Три месяца не прошли для Совета даром. Вопрос Астлантиды в кулуарах обглодали до косточек, выступление Кфира являлось чистой формальностью. Взгляд Марка выхватил смуглого детину в юбочке из листьев и перьев. Не считая юбки и ожерелья из ракушек, детина был голым. Мышцам его мог позавидовать профессиональный борец. Словно почуяв внимание к своей особе, богатырь вскочил на ноги:
– В черной бездне небес Шадруван – злая опухоль мира,
В черной бездне небес Астлантида – открытая рана,
Глупый склонен к ошибкам, мудрец переплавит их в опыт,
Мы всё поняли, Кфир, дорого́й, хватит пудрить мозги нам!
Гул переплавился в хохот.
– Гыргын Лявтылевал, планета Кемчуга, – представила старуха богатыря. – Варвар. Член специального комитета по отправлению правосудия. Лучшая в Ойкумене коллекция старинных пресс-папье. Двадцать лет в Совете Лиги. Народ аримов имеет нездоровую склонность к стихоплётству…
Варвар, подумал Марк. Это я здесь варвар.
– Слово предоставляется…
Гематр сошёл с трибуны. Насмешка могучего Лявтылевала никак не отразилась на его поведении. Лишь подбородок задрался выше обычного, как если бы Кфир высматривал что-то на галёрке. Он доволен, предположил Марк. Он хотел, чтобы кто-нибудь озвучил подтекст его доклада. Еще лучше, если это произойдёт не в официальной, а в шутовской, дружеской форме. Он хотел, а представитель Кемчуги увидел желание коллеги и воплотил в жизнь. Или просто я, уязвлён манерами госпожи Зеро, ищу скрытые мотивы там, где их отродясь не было?
– …Бруно Трааверну, ответственному члену комитета по санкциям…
В отличие от гематра с его сухим телосложением, ларгитасец напоминал колобок. Семеня коротенькими ножками, он скатился по проходу, чудом увернулся от Кфира и буквально вспрыгнул на трибуну. Макушка Бруно едва возвышалась над краями. Председатель Совета шепнул женщине, сидевшей рядом, пару слов, та махнула рукой – и служитель принёс скамеечку для малорослого докладчика. Теперь румяная, щекастая физиономия ларгитасца была выставлена на всеобщее обозрение.
– Проблемы, – громыхнул он мощным басом, так не вязавшимся с внешностью Бруно. – Вытекающие проблемы. Сразу замечу, что они не вытекают. Они, драть их веником, хлещут такой струёй, что хрен утрёшься…
– Нельзя ли без эмоций? – вмешался председатель.
– Нельзя, – отрезал колобок.
– Тогда подбирайте слова. Вы не в пивной.
– В пивной, – мечтательно протянул Бруно. – Хотел бы я сейчас быть в пивной! Но раз уж мне не повезло, слушайте. Энергетическая эволюция населения Астлантиды пошла известным нам путём, но доведенным до опасной крайности…
– Что скажете? – спросила госпожа Зеро у Марка.
– Начал с выпада в адрес Помпилии, – отметил Марк. – Известный путь, доведение до крайности. Вряд ли это просто так…
– Отлично, – поощрила старуха. – Причины такой эскапады?
– Желает уязвить? Нет, слишком просто. Намекает, что при голосовании выступит против мнения Помпилии, каким бы оно ни было? Не думаю: для намека толстовато. Опять же, крайность. Хочет сказать, что у астлан – крайность, требующая оперативного вмешательства? Что к нам, помпилианцам, Совет привык и не намерен раскачивать лодку? Пожалуй… Можно вопрос?
– Да.
– Почему о проблемах докладывает Ларгитас, а не мы? Согласитесь, доклад Помпилии, как первооткрывательницы Острова Цапель, был бы логичней…
Старуха нахмурилась, словно услышала вопиющую чушь:
– Логичней? Наши проблемы, связанные с астланами, в первую очередь рождены нашей потребностью в притоке новых рабов. Иначе «Дикарь» никогда не залетел бы в Кровь. Для Помпилии заговорить с трибуны о проблематике – значит, ткнуть рабством в лицо Совету. Что бы мы ни озвучили после этого, нам придется иметь дело со злым, агрессивным залом. Дипломатам империи стоило больших усилий договориться с Ларгитасом и сбросить оглашение проблем на их представителя.
Мамерк перегнулся через спинку кресла:
– Даю вводную. Ларгитасцы терпеть не могут энергетов. Считают такую эволюцию порочной, свойственной животным, в отличие от цивилизованного, технологического пути развития. Мы для них – единственное исключение. Мы – энергеты с большой долей условности, мы пользуемся рабами, а не ресурсами собственных организмов.
– Ларгитас при голосовании поддержит Помпилию, – сказал Марк. – Поддержит привычное зло против чужой крайности.
– Браво! – госпожа Зеро беззвучно хлопнула в ладоши.
Марк наклонился вперед:
– Разрешите обратиться?
И, не дождавшись разрешения, продолжил:
– Я – ваш консультант, а не вы – мой. Почему вы взялись учить меня политике?
– Этот вопрос, – старуха улыбнулась, – мы оставим без ответа. С кем вы всё время треплетесь, Мамерк? Секс по уникому?!
– Секс, – подтвердил лысый. – Меня имеет доктор Лепид.
Начиная с того момента, как гематр покинул трибуну, адъютант госпожи Зеро вел по коммуникатору оживленную беседу «в одни ворота»: слушал, кивал, в нужных местах хмыкал. Вводную про Ларгитас он дал Марку, пользуясь особо длинным монологом собеседника-невидимки. Изображение Мамерк отключил, боясь отвлечь начальство; звук перевел в конфидент-режим. Если бы не гнев старухи, конфиденциальностью можно было пренебречь: ложу прессы обустроили так, что хоть танцы устраивай – вниз, в зал заседаний, без разрешения Гвидо Салюччи не слетел бы и комариный писк.
– Что ему надо?
– Извините, доктор, труба зовёт. Да, я вас понял. Всех благ, – Мамерк прервал разговор. – Кнут, ваша идея сработала. У астлан наблюдается улучшение. Манойя слез со стола. Далеко не уходит, сидит рядом, на полу, но сидит. Яотль выбрался из комнаты в коридор. Вызвал лифт, ехать никуда не стал, вернулся обратно. Сейчас ест тыквенную кашу с молоком. Мекатль без изменений. Нормализовалось кровяное давление, и всё. Где ж вы раньше были, Кнут…
– Какой я вам Кнут? – ледяным тоном осведомился Марк. – Вам я обер-центурион Тумидус. В крайнем случае, господин консультант. Был я, кстати, на Тренге. А перед Тренгом – на Астлантиде.
VI
– Кто там?
– Я.
– Кто – я?
– Доктор Лепид.
– Входите, доктор! Не заперто… Я в ванной!
Переговорное устройство искажало голос, отчего у доктора Лепида прорезалась трагическая хрипотца. А может, просто мешал шум воды. Марк понятия не имел, с какой целью доктор явился в отель на ночь глядя. Что-то стряслось с астланами? Нет, в случае проблем Лепид звонил бы госпоже Зеро – жаловаться на дурака-консультанта…
– А ваш хищник?
Судя по реплике, Лепид всё еще торчал за дверью.
– Входите, говорю! Не бойтесь…
– Ага, входите… Он не кусается?
– Катилины нет в номере! Он в ресторане!
– Где?!
– В ресторане! Ужинает!
– Клиентами? Ладно, под вашу ответственность…
Насчет ягуара Марк сказал чистую правду. Уверенный, что мир создан для него, по прибытии в отель Катилина удрал в ресторан, откуда пахло едой, не дожидаясь хозяина. Спустя десять минут Марку перезвонили в номер. Умилённым тоном шеф-повар доложил, что «ваша кошечка» явилась на кухню, затребовала кусок телячьей вырезки и демонстрирует чудесный аппетит. Если что, пусть не стесняется – здесь ей всегда рады. «Ему, – буркнул Марк, озадаченный ситуацией. – Это самец.» После паузы – проверял, что ли? – повар добавил: «Тем более!»
Марк не знал, что имелось в виду.
Стараясь двигаться без суеты, он закончил бриться. Доктор Лепид подождёт, а навык необходимо совершенствовать. На Тренге, в санатории, Марк увидел, как бреется Белый Страус – опасной бритвой, густо намылив щёки. Убийственное сочетание – беззащитная кожа, под которой проступали вены, и острейшая полоска стали – привело Марка в восторг, причины которого крылись, наверное, в каких-то темных чуланах психики. Видя реакцию молодого человека, Ван дер Меер похвастался, что бритву приобрел на Террафиме, у знаменитого антиквара, и что в багаже маркиза есть ещё одна, попроще. Её Белый Страус и подарил Марку в знак расположения, а также провел ряд практических уроков по борьбе со щетиной. Забросив депиляционный крем в утилизатор, Марк с удовольствием предался новому, истинно мужскому увлечению.
Смазав лицо бальзамом и накинув халат, он вернулся в комнату. Доктор Лепид сидел в кресле, забросив ногу за ногу. На столике перед доктором высились три литровые банки с пивом. Рядом лежали упаковка плавленого сыра и коммуникатор в бледно-желтом корпусе. Похоже, Лепид ждал вызова. Рыжий эскулап переоделся, став похож на туриста: шорты, туфли «в сеточку», рубашка навыпуск. Как ни странно, в этом наряде доктор смотрелся внушительней и…
Человечней, что ли?
– Стаканы есть? – спросил доктор. – Или из банок?
Вместо ответа Марк выдернул из банки язычок:
– Чем обязан?
Доктор поддержал компанию, открыв вторую банку:
– Я вел себя не лучшим образом. Извините.
Марк кивнул: всё, мол, проехали.
– У меня к вам вопрос, как к консультанту. Вы обратили внимание на форму астланских черепов? Не отвечайте, не надо. Конечно же, обратили. Спрошу иначе: вы в курсе, что у них это врожденное?
– Нет. Врожденное?
В пиве сквозила приятная горечь.
– Да. Естественное формирование черепа астланина с возрастом приводит к таким результатам. Вот уж точно, что цапли… Добавлю, что у всех народов Ойкумены черепа́ практически одинаковы, с поправкой на расовые особенности. Теперь второй вопрос: вам известно, что череп, подобный астланскому, можно сформировать искусственно? Тугая бинтовка головы во младенчестве… Виноват, с двух до пяти лет.
– Кто-нибудь это делает? – спросил Марк.
– В основном, дикари. Ныряльщики с Гамбитару, часть племён на Мондонге… Они называют это «головой-башней».
Мондонг, отметил Марк. Белый Страус рассказывал про Мондонг. Проводил параллели с Астлантидой, говорил, что дело кончилось резнёй. Предложить доктору пригласить маркиза в номер? Нет, не надо. Доктор расположен говорить с глазу на глаз. В присутствии третьего он замкнётся, прикончит пиво и уйдёт.
– Как медик, – продолжил Лепид, мало заботясь колебаниями собеседника, – отмечу, что изменение формы черепа не приводит к серьёзным последствиям для мозга. Те же, извините, яйца, только в профиль. Но я знаком с измышлениями буйных эзотериков. Хотите, просвещу?
– Буду признателен, – кивнул Марк.
– Господа шарлатаны воспринимают полусферную форму черепа, как линзу, фокусирующую энергию космоса в нашем мозгу. При деформации черепа изменяется размерность подачи этой энергии. Если у вас «голова-башня», у вас активизируется работа участка в середине лобной части мозга, а также у затылка перед мозжечком. Растет интуиция и способность творить чудеса. Астлане творят чудеса?
Забросив пустую банку в утилизатор, доктор вскрыл упаковку с сыром. Сжевал тонкую, остро пахнущую пластинку, глянул на Марка и, не дождавшись ответа, продолжил:
– Не буду терзать вас сказками. Эфирное тело над поверхностью головы, энергополе надчерепных мышц… Есть специальные пособия по самомассажу этих мышц. Рекомендуется делать ежедневно, перед утренней гимнастикой. Речь о другом…
Он тронул коммуникатор. В сфере, всплывшей над аппаратом, медленно поворачивался череп – контурный, полупрозрачный. Нижняя челюсть свешивалась вниз, приоткрывая рот. Складывалось впечатление, что череп сейчас потребует пива.
– Это мой череп, – уточнил доктор Лепид. – Прошу любить и жаловать. Смотрите… Вот здесь, – он ткнул пальцем в область затылка, – якобы фокусируется энергия космоса. Связь со Вселенной, и прочие танцы. Замечу, что у меня, как у любого нормального человека, тут и впрямь наблюдается зона повышенной активности. Брамайны называют эту зону чакрой. Полагают, что в ней кроется абстрактное мышление высочайшего уровня. Формы исчезают, остается голое содержание; философы счастливы и писают кипятком… Хотите подробностей?
– Нет, – отмахнулся Марк.
– Ну и славно, – череп в сфере сменился другим, более вытянутым. – А это череп астланина. Если быть точным, рядового Яотля. У него активный участок смещен выше, ближе к темени. Какие из этого выводы? Понятия не имею. И наконец… Это ваш череп, господин консультант. Узнаёте?
Вот ведь, подумал Марк. Как интересно.
– Подозреваете во мне астланина? – спросил он. – Шпиона?
– Остроумно, – согласился Лепид. – Ваш череп в принципе идентичен моему. До астланина вам расти и расти. В смысле черепа, разумеется. Я о другом…
Доктор сделал вид, что царапает голограмму ногтем:
– У вас гиперактивный участок мозга ниже, чем у Яотля. И выше, чем у меня. Судя по результатам обследования, смещение продолжается. Очень медленно, но факт остается фактом. Как у вас с интуицией? Чудес не творите?
– Откуда, – Марк встал, – у вас результаты моего обследования?
– Ну вот, – рассмеялся Лепид, – теперь в шпионы рядят меня! Вы, конечно, боевой офицер, гордость родины… Но вы еще и объект наблюдения. Удивлены? А я – врач с допуском высшей категории. Все материалы, накопленные на Тренге, в моём распоряжении. И нет разницы, что Яотль ест тыквенную кашу, Манойя влюбился в стол, а вы живёте в первоклассном отеле за счёт государства. Я не желаю вам зла, господин Тумидус. Я просто отмечаю странный момент. Вас мучают мигрени?
– Да.
Ещё миг назад Марк хотел ответить: нет.
– Я так и думал. Над вами ставились эксперименты? Я имею в виду плен.
– Да.
– Какие, если не секрет?
– Меня загнали в древнюю пирамиду. Дали копьё в руки. И вынудили драться с пятеркой астлан. Там я потерял глаз и селезёнку.
– Боевик, – фыркнул доктор Лепид. – Мечта продюсера. Продайте сюжет Монтелье, он снимет блокбастер. Раз вы живы, полагаю, что астлане утратили больше, чем просто глаз. Это всё?
– Всё.
– Тогда можете быть спокойны. Драка на копьях не влияет на структурные особенности мозга. Это, конечно, если не воткнуть копье в голову…
КОНТРАПУНКТ
СУДЬБА АСТЛАНТИДЫ
(здесь и сейчас)
Пиаффе – крайне укороченная, высокая и ритмичная рысь на месте. Выполняется в сборе. Задние ноги подведены под корпус, подвисание дольше, чем при пассаже.
Серпантин – движение по синусоиде. Проехав угол, делаем полувольт и направляемся к длинной стенке манежа. Стандарт на длине в шестьдесят метров – пять поворотов-букле.
Балансе́ – передние ноги лошади на каждом шагу ступают в сторону, передняя часть корпуса раскачивается. При балансе́ на месте задние ноги работают, как на пиаффе.
Работа в пилярах – …
…и так далее. Адская морока, доложу я вам. В труппе «Гаранди» наездниками руководил Вим Церель с Каутли. Слабый энергет, он обладал способностью брать под контроль – фактически, в рабство – животных. Его лошади потрясали воображение. Любой захудалый конёк спустя неделю творил в манеже чудеса. Мне на ту же выездку требовалась уйма времени, если начинать с нуля. Я не зря сказал: «захудалый конёк». Вим Церель не тратился на дорогих коней. Это было бы расточительством. У таланта каутлийца имелся побочный эффект – его лошади через год выступлений дохли, как мухи. На породистых скакунах Вим бы разорился.
Гильдия цирковых наездников объявила Виму бойкот. Формально обвинить его было не в чем, но Виму начали отказывать в контрактах. Те цирки, которые соглашались принять каутлийца, быстро понимали, что ошиблись. Гильдию поддержали другие профсоюзы: дрессировщиков, клоунов, эквилибристов. Давление усиливалось, Вим запил, и вскоре мы потеряли его из виду.
Нет, инициатором бойкота был не я. Но я поддержал идею. Я боялся, что меня обвинят в протежировании своих. Я не хотел иметь с Вимом ничего общего. Думаете, мне было жалко его лошадей? Я – помпилианец, мне даже людей не жалко, если они рабы.
(из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)
– …президент Республики Науатль, король Единого Зипактонала и верховный канцлер Содружества Тлазопилли откликнулись на Ваше предложение о создании Комитета Обороны планеты. Их полномочные представители прибудут в Микталь послезавтра. Проект международного пакта разослан всем для предварительного изучения. От Сына Солнца ответ пока не поступил. Милинтикийский Союз всегда тянет до последнего.
– Обстановка на границах?
Сегодня генеральный вождь Верховного Совета Астлантиды был лаконичен. Время речей кончилось. Время? – его вообще не осталось. Это генвождь чуял печёнкой, насквозь проеденной политическими баталиями. Матерь Омесиуатль! Неужели пришёл Конец Дней, о котором кричат фанатики?! Далёк от фанатизма, в глубине души генвождь понимал: усилия тщетны. Даже объединённому Острову Цапель – ещё вчера утопия, мечта идеалистов! – не выстоять против чужаков. Если те ударят всерьёз – раздавят, как муху.
Делай, что можешь, говорил в таких случаях Акамапичтли Первый.
– Пограничные конфликты прекращены по соглашению сторон. На сегодняшний день они не возобновлялись.
Генвождь молча прохаживался перед окном. За стеклом полыхал закат. Кровавый нимб светился вокруг головы руководителя ВСА, избранного пожизненно. На фоне алого сияния фигура, облаченная в строгий сюртук без регалий, казалась высеченной из куска антрацита. В движении генвождю лучше думалось.
