Геннадий Николаевич Майоров
Засекреченная война
Как известно, военные отступали в направлении Мценска, где собирались войска для отражения дальнейших атак Гудериана. А вот партийные работники и силовики по заранее намеченному плану отступали на Елец, где впоследствии (с небольшим перерывом) и располагались вплоть до освобождения Орла.
Обратим внимание, что в поиске появилось ещё одно имя – Добродеев. Его нет в имеющихся у нас документах, подписанных Лебедевым, который лишь сообщает Военному Совету Орловского военного округа 10 октября 1941 года: «…не прибыл к месту новой дислокации облвоенкомата в
г. Елец облвоенком полковник Волкоедов Н.А. Последнего адъютант видел в двух километрах от Орла тяжело раненым, вынести его с данной территории не представилось возможным.., принимаю меры для дальнейшего розыска тов. Волкоедова, о результатах донесу дополнительно».
Как проходил дальнейший розыск, нам пока неведомо. Нет никаких подробностей и о гибели Добродеева. Очевидцы, бывшие в то время детьми, смутно вспоминают, что среди погибших на Старо-московском шоссе были два полковника. Скорее всего, это Волкоедов и Мясников. Был ли Добродеев в военной форме? По крайней мере, о погибших в штатском в двух «эмках» никто не вспоминает. Вопросы, вопросы…
Поиск продолжается. Ребята из «Безымянного солдата» вновь связались с правнучкой Волкоедова, надеясь, что она подскажет новые направления исследований по разгадке трагедии, произошедшей на северной окраине Орла 3 октября 1941 года. Мы следим за развитием событий,
уверенные, что следопытам по силам восстановить детали октябрьского происшествия, а главное – установить имена всех погибших, чтобы затем увековечить их на памятной плите. Ради этого и продолжается благородная миссия уже правнуков солдат Победы.
А тем временем я перебирал свой архив, подспудно терзаемый вопросом: почему всё же Орёл бросили на произвол судьбы? Нашёл свидетельства того, что основные властные структуры покинули Орёл ещё за три дня до вторжения немцев.
«Я 3 октября оказалась в районе нынешнего сквера Танкистов и хорошо помню, что ещё рано утром по Пушкинской в сторону Ливенской промчались машин пять-семь легковушек… Это машины обкома и горкома партии, я их знала. Но ещё с вечера туда же проследовали такие же
автомобили и ещё пара грузовиков… Убегали наши руководители без оглядки… А людям ничего не сообщили, даже радио молчало, хотя до этого несколько раз во время авианалётов давали звуковой сигнал… В обед где-то началась паника, видимо, просочилась информация, что немцы на подходе. С каждым часом людей становилось всё больше, они запрудили всю Московскую. Но тут появились немецкие машины и мотоциклы, они несколько раз выстрелили поверх голов, чтобы люди, значит, дорогу им освободили. Народ кинулся кто куда… Я что-то не помню, чтобы бои шли на улицах, наших-то войск здесь не было, с кем воевать-то… Немцы быстро проскочили на вокзал, видимо, хотели удостовериться, что там противника нет… Потом, да, послышались на северной окраине Орла выстрелы и взрывы, может, это там и произошла какая-то стычка, но быстро всё смолкло. И к вечеру загудело – это множество немецких танков и машин въезжали в город. Люди стали прятаться, поняв, что дело принимает серьёзный оборот…» (ЛАА. Воспоминания 78-летней А.П. Шагаевой, 1981 г.)
Вот так! В Орле оставались только «дежурные службы», ответственность перекладывалась на
плечи совершенно неподготовленных и малоопытных людей. Об одном таком случае – вопиющем! – очередное свидетельство.
За многие годы поисковой работы набралось немало фактов, как говорится, из первых рук. Особое место здесь занимают воспоминания Энвера Арифова, полковника запаса. Его воспоминания о нашествии гитлеровцев на Орёл позволяют оценить действия многих должностных лиц, которые и стали виновниками сдачи врагу областного центра. Вот строки из его письма.
«В феврале 1940 года я окончил Орджоникидзевское военное пехотное училище, в марте того же года принял пулемётную роту 228-го стрелкового полка 55-й дивизии имени Ворошилова на Карельском перешейке (война 1939–1940 гг. с бело-финнами).
Там же получил тяжёлое ранение. После излечения, в октябре 1940 года, был назначен командиром курсантской роты Орловского военно-пехотного училища, а затем военным комендантом города Орла.
Первый выпуск Орловского военно-пехотного училища намечался на осень сорок первого. Война объявила иные сроки: выпуск был осуществлён досрочно, в июле. Курсанты третьего года обучения досрочно выпускались лейтенантами, а курсантам набора 1940 года из числа младшего
командного состава срочной службы присваивалось звание младших лейтенантов. Все они отправлялись в действующую армию.
Тут же набрали новый состав курсантов, исключительно из сержантов, старшин срочной службы, чтобы максимально ускорить процесс подготовки из них командиров взводов (за пять-шесть месяцев).
К началу сентября 1941 года обстановка на фронтах сложилась крайне тяжёлая. Враг находился всего лишь в ста километрах от Орла. Войсковые части, находящиеся в городе, в спешном порядке были отправлены на фронт. Поэтому оборона Орла по приказу Верховного Главнокомандующего была возложена на курсантов военных училищ и единственный из оставшихся здесь запасной полк.
Начальником гарнизона стал начальник нашего училища полковник Н.Н. Богданов. По его приказу курсанты танкового, авиационного училищ и училища связи, ещё не закончившего формирование, заняли оборону на рубеже летних лагерей, в 10-12 километрах от города.
Однажды меня вызвал к себе полковник Богданов. Он объявил, что положение стало угрожающим. И назначил меня комендантом города. Своё решение он объяснил тем, что я был единственным в училище офицером, который уже понюхал порох на войне.
Полковник Богданов тут же поставил и задачи, которые мне предстояло решить безотлагательно. Первая: в течение суток организовать эвакуацию членов семей военнослужащих, командно-политического состава, как тогда говорили. Вторая: в срочном порядке вывезти на новое место дислокации штаба округа архив одного из отделов, остававшихся ещё в Орле.
Этим же приказом на управление военной комендатуры возлагалась охрана всех государственных и оборонных объектов. Надо было обеспечить бдительное несение службы и принять все меры, чтобы не допустить проникновения в город вражеской агентуры и диверсионных групп противника.
Не успел я как следует осмыслить весь груз свалившихся на меня обязанностей (а было мне тогда всего двадцать два года), как последовал вызов в штаб округа. Там под расписку дали прочитать документ особой важности. Это был приказ Верховного Главнокомандующего. Непосредственно ко мне относились такие строки: «…в связи с временным отходом и перегруппировкой наших войск на новые рубежи, курсантов военных училищ Орловского военного округа с оборонительных укреплений снять… В пятидневный срок обеспечить новое место дислокации».
Полковник Богданов разработал чёткий план эвакуации. Согласно его решению наше училище отправлялось тремя эшелонами. 1-й и 2-й курсантские батальоны с командно-политическим составом грузились в первый эшелон, начальником которого назначался полковой комиссар Не-
стеров. Отправка намечалась (обратите внимание! – Ред.) на 26 сентября 1941 года в 23.00. Второй эшелон заняли курсанты 3-го и 4-го батальонов.
Начальником эшелона был сам полковник Богданов. Отправка – 28 сентября в 23.00. И, наконец, третий эшелон. В него вошли хозяйственная рота, вольнонаёмный персонал численностью до 600 человек, вся учебно-бытовая техника, вещевые и продовольственные склады, а также запасы горюче-смазочных материалов. Начальником эшелона назначили меня. Для моего эшелона выделялись два железнодорожных состава по двадцать три вагона (платформы) в каждом. Отправка его намечалась на 30 сентября в 23.00. С отправкой первых двух эшелонов затруднений не возникло. Они ушли по графику. Примерно в то же время передислоцировался в город Елец и штаб округа. Запасной полк занял оборону в районе летних лагерей, а укреплённые районы на подступах к Орлу занимали по мере прибытия войсковые части из фронтовой полосы. Фашистская авиация совершала налёты на город, но пока не очень интенсивно, и это позволяло надеяться на организованную и, возможно, спокойную отправку моего разношерстного хозяйства.
Но в ночь с 29 на 30 сентября, когда полным ходом шла погрузка техники и материальных ценностей, город подвергся массированному налёту авиации противника. Не менее полусотни самолётов бросали бомбы на жизненно важные узлы Орла. Особенно пострадали укрепрайоны и железнодорожная станция. В нашем эшелоне сгорело две бензоцистерны, четыре платформы с автотехникой, вагон с имуществом. Семнадцать бойцов получили ранения, десять из них – тяжёлые.
Остаток ночи и весь день 30 сентября мы занимались восстановлением железнодорожных путей, заменой повреждённых вагонов, платформ, заменой сгоревших при бомбёжке материалов. Вместо бензоцистерн, которые представляли наиболее удобную мишень для авиации, мы решили собрать
бесхозные автобензовозы, которые легко можно было замаскировать.
После некоторого раздумья я решил отправку эшелона назначить не от железнодорожной станции, которая уже «пристреляна» авиацией, а от разъезда, что в десяти-двенадцати километрах от Орла, на семь часов утра первого октября.
Рано утром первого октября 1941 года, за несколько часов до отправления, мы узнали, что ночью колонна фашистских танков – до 40 машин – прорвала линию фронта и приближается к городу. А у нас ещё погрузка не закончена! Пришлось торопиться и отправление назначить на час раньше
намеченного срока. Многое пришлось доделывать уже на ходу.
И всё же фашистские самолёты нас настигли. На эшелон обрушились бомбы, пулемётные и пушечные очереди. Вспыхнули прицепленные в хвосте вагоны с горючим, густо задымили окна вагонов с продовольствием. Пришлось останавливать эшелон и тушить пожары. Пулемётчики открыли огонь по самолётам. И тут удача показала нам своё лицо: довольно быстро один из самолётов, нахально пролетавших на бреющем полёте, был подбит и грохнулся на землю метрах в двухстах от эшелона. Остальные, то ли испугавшись залпового огня, то ли израсходовав запас горючего, улетели восвояси.
Маленькую передышку я использовал для того, чтобы отцепить изуродованные и сгоревшие вагоны и организовать противовоздушную оборону. Станковые и ручные пулемёты мы расположили на крышах вагонов и на платформах, назначили дежурные смены автоматчиков и снайперов. И когда примерно через полчаса движения эшелон подвергся новой атаке фашистских самолётов, мы её встретили организованным огнём из всех видов оружия. Нам удалось сбить ещё один самолёт противника.
В этом бою восемь бойцов получили ранения, в том числе и я. Слышен был гул нашей артиллерии, хорошо было видно, как наша авиация свой бомбовой груз сбрасывала на танковую колонну противника… Мы были в пути, когда радисты поймали сообщение Совинформбюро о том, что «после упорных и ожесточённых боёв наши войска оставили город Орёл».
(Сборник «Я – репортёр-2», Из-во «3-е ИЮЛЯ», 2013, стр. 138-141.)
Вот такие воспоминания молодого офицера, несколько дней побывавшего в должности коменданта Орла. Сразу же возникает недоумение. Во-первых, одно только то, что лейтенанту доверили такой важный пост, наводит на размышления. В городе почти не осталось опытных офицеров?
Или все они попали в первый эшелон? Комсостав почему-то раньше всех дал дёру, «доверив» 20-летнему пацану высокий пост…
Вновь и вновь повторяем: Орёл стал единственным областным центром, который немцы взяли практически без боя, без серьёзной организованной обороны. Уже 27 сентября штаб Орловского военного округа перебрался в Елец. Под Брянск, где размещался командный пункт Брянского
фронта, перебросили последние боеспособные войска. По приказу свыше вывезли из города всех курсантов военных училищ. То есть за три дня до вторжения фашистов защищать областной центр было некому. Всерьёз принимать отряды самообороны и запасной полк не стоит, если учесть, что они изначально не могли остановить танковые армады. Так и произошло. Несколько сотен выдвинувшихся под Кромы людей со стрелковым оружием и бутылками с зажигательной смесью только разозлили противника. Несколько пулемётных очередей оказалось достаточно, чтобы полу-
профессиональные защитники разбежались…
И на этом фоне назначение лейтенанта на должность коменданта города (при наличие более статусных военных) можно охарактеризовать только паническими настроениями и желанием переложить ответственность на кого угодно. Не хочется обвинять в трусости орловскую власть, но факты – упрямая вещь. И не случайно Сталин наказал и гражданских, и военных начальников, а в 1944 году и вовсе раздробил Орловскую область, образовав самостоятельный брянский регион. Вождь был очень недоволен событиями начала октября сорок первого. И это имело далеко
идущие последствия. Для Орловской области.
4. Трагедия в Медведевском лесу
Орловский каторжный централ теперь именуется следственным изолятором. Находящимся здесь под стражей по желанию выдают шахматы и шашки. Существовал ли такой порядок в середине прошлого века, сказать трудно. Но, как поведал мне в своё время военный историк М. Мартынов, в 1941 году заключённые также играли в шахматы, скорее всего, самодельные. И одна из партий так и осталась недоигранной, когда 11 сентября 157 осуждённых по политическим мотивам были вывезены в Медведевский лес и расстреляны. На следующий день остальных обитателей тюрьмы эвакуировали. Через три недели в Орёл вошли немецкие войска.
На этом эпизоде стоит заострить внимание, вспоминая пресловутый Акт «О злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в городе Орле и Орловской области» академика Бурденко, в котором он сообщает: «По показаниям очевидцев и свидетелей, на кладбище около городской тюрьмы, за
время оккупации немцами города Орла, было похоронено не менее 5 000 военнопленных и мирных советских граждан. Таких могил, жертв немецко-фашистских оккупантов, в Орле и Орловской области десятки…» Любопытно, что указывается круглая цифра, сразу вызвавшая сомнение в своей точности, ибо по всем раскладам срочно созванная госкомиссия попросту
физически не сумела бы за несколько дней точно подсчитать число невинно убиенных.
И далее: «Медицинско-экспертная комиссия в составе: члена Чрезвычайной Государственной Комиссии академика Н.Н. Бурденко, Главного судебно-медицинского эксперта фронта, полковника Н.П. Огаркова, Главного патолога фронта, профессора Д.Н. Выропаева, армейского патолога, доцента Н.В. Константиновича, армейского судебно-медицинского эксперта, капитана В.А. Дробышевского и врача патолога анатомической лаборатории, старшего лейтенанта И.И. Дорохова вскрыла и исследовала 932 трупа, извлечённых из могил у городской тюрьмы, кирпичного завода, в овраге деревни Некрасово, на территории бывшего детского городка, в
Медведевском лесу и в лесу у деревни Малая Гать. Комиссия установила, что это трупы советских граждан, расстрелянных год–полтора тому назад. Расстрел производился на близком расстоянии огнестрельным оружием в затылочную часть черепа…»
Сразу вспомнилось, как долго у нас скрывалась Катынская трагедия с расстрелом польских офицеров сотрудниками НКВД под Смоленском.
Мировой общественности чуть ли не полвека доказывали, что это дело рук немцев. Потом всё-таки признались, что уничтожались поляки по приказу Сталина со товарищи. Вот и в этом «Акте…», как вы заметили, упоминается Медведевский лес. Безусловно, фактов уничтожения орловцев оккупантами предостаточно. Но зачем же всё валить в одну кучу? Ведь в Медведевском лесу «наследили» как раз наши чекисты. Причём до сих пор имена весьма известных людей, тайно захороненных под Орлом, никак не обозначены на тех монументах, что появились в местах расстрела. А ведь «враги народа» оправданы и доказано, что это было именно преступление властей.
В 1990 году Пленум Верховного суда СССР за отсутствием состава преступления отменил приговор в отношении расстрелянных. А все предыдущие годы тайна Орловского централа и правда о сентябрьских событиях тщательно скрывались в недрах спецхрана. Да и сейчас ещё не всё досконально изучено в этой страшной истории.
Кстати, в 1898 году Лев Николаевич Толстой приезжал в Орёл для осмотра городской тюрьмы. Тогда он работал над романом «Воскресение».
Впервые я переступил порог Орловской тюрьмы, прошёл маршрутом великого писателя в конце 80-х прошлого века, пытаясь собрать хоть какие-то сведения о сентябрьских событиях сорок первого года. Но только сегодня можно более или менее достоверно рассказать об одном из чудовищных преступлений сталинского режима.
Для начала приведём дословно документы из архива ЦК КПСС.
«Секретно
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ОБОРОНЫ
Постановление № ГКО-634 сс
6 сентября 1941 г.
Применить высшую меру наказания – расстрел к 170 заключённым, разновременно осуждённым за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу.
Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда СССР.
Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин».
«Совершенно секретно
Государственный комитет обороны
Товарищу Сталину
(На записке имеется роспись: «И. Сталин». Цифра «170» подчёркнута его рукой. – Ред.)
В связи с военными действиями между СССР и Германией, некоторая – наиболее озлобленная часть содержащихся в местах заключения НКВД государственных преступников ведёт среди заключённых пораженческую агитацию и пытается подготовить побеги для возобновления подрывной работы.
Представляя при этом список на 170 заключённых, разновременно осуждённых за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу, НКВД СССР считает необходимым применить к ним высшую меру наказания – расстрел.
Рассмотрение материалов поручить Военной Коллегии Верховного Суда СССР.
Прошу Ваших указаний.
Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Л. Берия
6 сентября 1941 г.».
ПОСТАНОВЛЕНИЕ о прекращении уголовного дела:
«12 апреля 1990 г.
гор. Москва
Военный прокурор I отдела Управления Главной военной прокуратуры по реабилитации подполковник юстиции Зыбцев, рассмотрев уголовное дело № 1–89, – установил:
5 сентября 1941 г. в соответствии с указанием народного комиссара внутренних дел СССР Берия Л.П. и его заместителя Кобулова Б.З. 1-м спецотделом совместно с тюремным управлением НКВД СССР за подписями начальников этих подразделений Баштакова Л.Ф. и Никольского
М.И. составлен список на 170 человек заключённых, осуждённых ранее за контрреволюционные преступления и отбывавших наказание в Орловской тюрьме ГУГБ НКВД СССР. В списке кратко изложены установочные данные на каждого заключённого и в отношении 76 человек указано, что,
находясь в тюрьме, они якобы проводят антисоветскую агитацию.
6 сентября 1941 г. Берия на имя Председателя Государственного Комитета Обороны Сталина И.В. за исх. № 2583/б направил письмо и представил список на 170 заключённых с ходатайством применить к ним высшую меру наказания – расстрел, указав о том, что, в связи с военными
действиями между СССР и Германией, перечисленные в этом списке лица проводят среди заключённых пораженческую агитацию и пытаются подготовить побеги для возобновления подрывной работы. Рассмотрение так называемых «материалов» предлагалось поручить военной коллегии Верховного суда СССР.
В тот же день 6 сентября 1941 г. Сталин подписал постановление № ГКО-634сс о применении высшей меры наказания – расстрела к 170 заключённым, разновременно осуждённым за террористическую, шпионско-диверсионную и иную контрреволюционную работу. Рассмотрение материалов, как отмечено в постановлении, поручено военной коллегии Верховного суда СССР.
8 сентября 1941 г. на основании указанного постановления, без возбуждения уголовного дела и проведения предварительного и судебного разбирательства, военной коллегией Верховного суда СССР под председательством Ульриха В.В. (члены коллегии Кандыбин Д.Я. и Буканов В.В.)
вынесен приговор в отношении 161 заключённого, согласно которому осуждены по ст. 58–10, ч. 2 УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу – следующие лица: (далее следует список из 161 фамилии. – Ред.).
11 сентября 1941 г. в отношении 157 осуждённых приговор приведён в исполнение в Медведевском лесу недалеко от г. Орла. Четверо из приговорённых к высшей мере наказания – Семёнов Е.П., Шнейдер Г.К., Корхонен В.Л., Лысова-Мухотдинова Е.А., переведённые к тому времени в иные места заключения, расстреляны по месту их содержания в период с 13 по 18
сентября 1941 г.
Настоящее уголовное дело возбуждено 18 января 1989 г. Прокуратурой СССР в соответствии с частным постановлением пленума Верховного суда СССР № 40–88 от 13 июня 1983 г. по делу Пятакова Ю.Л., Радека К.Б., Арнольда В.В. и других осуждённых по приговору военной коллегии Верховного суда СССР от 30 января 1937 г.
В ходе рассмотрения данного дела пленум Верховного суда СССР установил, что в период отбытия наказания, назначенного по приговору от 30 января 1937 г., Арнольд 8 сентября 1941 г. заочно был осуждён военной коллегией Верховного суда СССР по ст. 58–10, ч. 2 УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу. По этому же приговору от 8 сентября 1941 г. без возбуждения уголовного дела и без проведения предварительного следствия и судебного разбирательства осуждено ещё 160 человек, отбывавших наказание в Орловской тюрьме.
В связи с тем, что обстоятельства, относящиеся к законности вынесенного приговора, нуждались в проверке, а при необходимости и в расследовании, пленум Верховного суда СССР принял решение о передаче материалов, связанных с вынесением приговора военной коллегией Верховного суда СССР от 8 сентября 1941 г., Генеральному прокурору СССР для принятия по ним решения, основанного на законе.
Возбуждённое Прокуратурой СССР уголовное дело поступило по подследственности в Главную военную прокуратуру. Вышеназванные обстоятельства вынесения неправосудного решения военной коллегией Верховного суда СССР от 8 сентября 1941 г. в ходе предварительного следствия подтвердились следующими собранными по делу доказательствами.
Так, из показаний бывшего начальника 1-го спецотдела НКВД СССР Баштакова Л.Ф. видно, что список на 170 заключённых, содержащихся в Орловской тюрьме, составлялся в 1-м спецотделе по указанию Кобулова и при его непосредственном участии. Именно Кобуловым выполнялись в
списке различные пометки и определялась судьба каждого заключённого. Материалов об антисоветской деятельности заключённых в период их пребывания в тюрьме, как заявил Баштаков, в 1-й спецотдел не поступало, и на основании каких данных об этом сказано в списке, ему неизвестно (т. 1, л. д. 36–37; т. 2, л. д. 13–17).
Эти показания Баштакова согласуются с приобщённым к делу списком на 170 заключённых, содержащихся в Орловской тюрьме, отпечатанным на типографском бланке 5 сентября 1941 г., в котором от руки напротив каждой фамилии выполнены различные пометки. В отношении 76 человек, перечисленных в списке, внесены сведения о том, что, находясь в тюрьме, они проводят антисоветскую агитацию (т. 7, л. д. 6–51).
Бывший начальник тюремного управления НКВД СССР Никольский М.И., подписавший список на 170 заключённых, подтвердил, что его составлением занимались сотрудники 1-го спецотдела по особому указанию руководства. При этом, как отметил Никольский, по ошибке в списке оказались фамилии и тех заключённых, которые на момент его составления в Орловской тюрьме уже не содержались, т.к. к тому времени умерли или были освобождены в связи с пересмотром их дел. (Спешка была такая, что в список попали не только эти отсутствующие девять человек, но и Б.Г. Ворович, который ещё 28 мая 1941 г. был оправдан пленумом Верховного суда СССР и подлежал освобождению, однако по неизвестным причинам продолжал содержаться в Орловской тюрьме и в сентябре был расстрелян. – Ред.)
Никакими материалами, свидетельствующими об антисоветской деятельности заключённых, как следует из пояснений Никольского, тюремное управление НКВД СССР не располагало (т. 1, л. д. 38–47, 48–53).
По сообщению компетентных органов, каких-либо материалов, подтверждающих антисоветскую деятельность содержащихся в Орловской тюрьме заключённых, не имеется. В процессе расследования сведений об этом также не выявлено (т. 2, л. д. 6, 41).
Бывший начальник Орловской тюрьмы Яковлев С.Д., давая пояснения об обстоятельствах расстрела осуждённых, сообщил, что примерно за месяц до захвата фашистами г. Орла (выходит, в августе, то есть задолго до сталинского Постановления № ГКО-634 сс–!?) из НКВД СССР прибыла оперативная группа для выполнения специального задания – расстрела группы заключённых, содержащихся в тюрьме. Согласно имевшемуся у членов группы списку, заключённых на специально оборудованных автомашинах в течение одного дня вывезли за город и расстреляли. Никто из сотрудников тюрьмы к этой операции не привлекался (т. 1, л. д. 54–58).
Будучи допрошенным по факту приведения в исполнение приговора, бывший начальник УНКВД по Орловской области Фирсанов К.Ф. показал, что распоряжение председателя военной коллегии Верховного суда СССР Ульриха о приведении в исполнение приговора поступило в то время, когда производилась эвакуация содержащихся в тюрьме заключённых. Город, в связи с наступлением немецких войск, подвергался частым и сильным бомбардировкам. Перед ним и представителем прокуратуры стояла задача не допустить подмены осуждённых и исключить какие-либо факты глумления над ними. Совместно с прокурорским работником, пояснил Фирсанов, ими изучались личные дела заключённых и имеющиеся в них данные сравнивались со сведениями, полученными в ходе опроса осуждённых.
О том, как протекала процедура объявления осуждённым приговора, Фирсанов сообщил следующее:
«Они препровождались в особую комнату, где специально подобранные лица из числа личного состава тюрьмы вкладывали в рот осуждённому матерчатый кляп, завязывали его тряпкой, чтобы он не мог его вытолкнуть, и после этого объявляли о том, что он приговорён к высшей мере наказания – расстрелу. После этого приговорённого под руки выводили во двор тюрьмы и сажали в крытую машину с пуленепробиваемыми бортами…»
Для приведения судебного решения в исполнение и захоронения расстрелянных, как показал далее Фирсанов, было определено место километрах в 10-ти от г. Орла по направлению к Мценску и Болхову, в так называемом Медведевском лесу. Об этом ему известно из доклада своих подчинённых – сотрудников УНКВД по Орловской области Черноусова К.А., Слюняева Н.И.
и Теребкова Г.И., являвшихся членами комиссии по приведению приговора в исполнение. По заявлению Фирсанова, сам он на месте расстрела не был.
Отмечая скрытность и тщательность, с которой была проведена операция, Фирсанов указал: «…С лицами, которые должны были подвергнуты расстрелу, в камерах продолжало находиться человек примерно 200 осуждённых. Это было сделано для того, чтобы замаскировать предстоящую акцию… Потом эти 200 человек осуждённых на следующий день после расстрела их сокамерников были эвакуированы…»
Из пояснений Фирсанова следует, что деревья, которые находились в лесу на месте захоронения, предварительно выкапывались с корнями, а после погребения расстрелянных были посажены на свои места. Вплоть до 3 октября 1941 г., т.е. захвата Орла немецко-фашистскими войсками, как отметил Фирсанов, им неоднократно направлялись на место расстрела подчинённые под видом грибников для проверки состояния места захоронения. По их докладам, обстановка на месте захоронения не нарушалась (т. 1, л. д. 274–281).
В ходе расследования настоящего уголовного дела устанавливались лица, приводившие приговор в исполнение, и место захоронения расстрелянных, однако принятыми мерами розыска участников этой акции и место погребения осуждённых найти не представилось возможным.
Оценивая в совокупности собранные по делу доказательства, следует прийти к выводу о том, что лица, причастные к исполнению приговора от 8 сентября 1941 г. о расстреле 161 осуждённого, не могли знать, что данное судебное решение военной коллегии Верховного суда СССР является незаконным, а поэтому в их действиях отсутствует состав какого-либо преступления.
Что касается преступной деятельности Берия и Кобулова, явившихся инициаторами принятия решения о расстреле 170 осуждённых, содержащихся в Орловской тюрьме, то оба они Специальным Судебным присутствием Верховного суда СССР 23 декабря 1953 г. за совершённые преступления, в том числе и за данные деяния, приговорены к высшей мере наказания – расстрелу (т. 2, л. д. 193–197).
Таким образом, расследованием установлено, что приговор военной коллегии Верховного суда СССР от 8 сентября 1941 г., вынесенный в составе: председательствующего Ульриха В.В., членов коллегии Кандыбина Д.Я. и Буканова В.В. в отношении 161 заключённого, является незаконным
и необоснованным, в связи с чем ставится вопрос о его опротестовании.
Поскольку данное судебное решение вынесено на основании постановления Государственного Комитета Обороны – высшего в тот период времени органа государственной власти, действия Ульриха В.В., Кандыбина Д. Я. и Буканова В.В. состав какого-либо преступления не содержат.
На основании изложенного, руководствуясь п. 1 ст. 208 и ст. 209 УПК РСФСР, – постановил:
1. Уголовное дело в отношении Ульриха Василия Васильевича, Кандыбина Дмитрия Яковлевича, Буканова Василия Васильевича прекратить на основании п. 2 ст. 5 УПК РСФСР за отсутствием в деянии состава преступления.
2. Копию постановления направить Главному военному прокурору.
Военный прокурор I отдела Управления Главной военной прокуратуры по реабилитации подполковник юстиции В. Зыбцев».
Вот такая история. 157 человек. Из них 20 женщин. Самому старшему – 79 лет, самому молодому не было и девятнадцати. Политические деятели, учёные, врачи, советские разведчики, рабочие, члены политических партий. Русские, украинцы, евреи, немцы, поляки, финны, эстонцы, грузины, таджики, китайцы…
Среди расстрелянных – советник полпредства СССР в Германии Сергей Бессонов (49 лет), профессор римского права Киевского университета Владимир Карпенко (61), члены ЦК партии эсеров Александра Измайлович (63), Илья Майоров (51) и Вадим Чайкин (55), известнейший профессор Дмитрий Плетнёв (69), которому на суде по делу антисоветского «правотроцкистского блока» приписывалось соучастие в убийстве Куйбышева и Горького. Ждал своей участи и знаменитый боевик Валентин Арнольд (47), которому наряду со многими грехами вменялась в вину и «попытка в аварии покончить с Молотовым». Будучи разносторонним человеком, Валентин успел побыть матросом, кочегаром, четыре года служил в армии США инструктором автодела, любил технику, занимался спортом. Он и в заключении уделял внимание своей физической форме, надеялся, что судебную ошибку исправят.