Геннадий Николаевич Майоров
Засекреченная война
и всю войну провёл на фронте. Военная судьба Витьки Панова сложилась удачно – он даже дослужился до майора.
Я встретил войну на действительной службе в танковых войсках на западной границе, был тяжело ранен, попал в немецкий плен. Из плена бежал в партизанский отряд, получил Золотую медаль за выполнение особо важных боевых заданий. После войны служил в армии до конца 1947 года.
Окончил Орловский пединститут, работал учителем в школе, был директором областной Детской экскурсионно-туристской станции, а потом – Орловского культпросветучилища…
Был у нас ученик Лёня Рыжков. Его старший брат – начальник орловского Дома офицеров – устроил Лёню в конвойную бригаду. Когда началась война, Лёнька Рыжков по заданию обкома комсомола был направлен на подпольную работу в Шаблыкинский район, оккупированный немцами в октябре 1941 года. Он был внедрён в полицейскую бригаду Каминского, которая отличалась особыми зверствами и никого не щадила. За выполнение ответственных и опасных оперативно-диверсионных заданий Лёнька был награждён орденами Красного Знамени и Отечественной войны. После войны он служил в аппарате УВД, женился на нашей однокласснице
Наташе Благининой.
Учился с нами Борис Свистков, «Свист». Он оставался в Орле до начала войны и вместе с семьёй эвакуировался в Пензу. Через военкомат он попал на курсы командиров, воевал в составе 1-го Белорусского фронта, освобождал Белоруссию и Польшу, был ранен. После войны стал начальником лагеря немецких военнопленных. Считался в Орле самым завидным женихом: у него имелись машина, три охотничьих собаки, собственный дом. После войны он слыл крепким хозяйственником, работал начальником крупных автоколонн, «Сельхозтехники», заместителем директора завода имени Медведева. Уже на пенсии возглавлял объединение ветеранов.
Некоторых ребят из старших классов особенно уважали. Например, Игорь Грибакин слыл отличным электриком, знал физику, умел пускать кино, он был хозяином кинозала. Частенько мы сидели там на полу и смотрели кино. Мне посчастливилось быть «крутильщиком» – крутить динамо-машину. Это дело непростое – выбрать правильный ритм, чтобы на экране фигуры двигались как в жизни. Оказывается, у меня было хорошее чувство ритма. «Крутильщики» могли смотреть кино, сколько хочешь, были и такие, кто смотрел «Чапаева» по 50 раз… Игорь был на войне, после Победы окончил Московский институт инженеров транспорта, трудился главным инженером Орловского железнодорожного депо. У Игоря, считаю, особые заслуги в том, что жива память о нашей школе. Он «пробил» строительство новой 7-й школы, её построили в 1955 году недалеко от вокзала.
Из нашего класса вышла целая плеяда врачей, и они уже студентами в годы войны лечили людей: Тамара Сорокина, Лена Баршевич, Юля Пирим, Лена Бражник. Только Наташа Благинина стала учительницей, писала стихи, вышла замуж за парня из нашей школы Лёньку Рыжкова. Вообще, надо сказать, в нашем классе были очень талантливые ребята. Васька Перелыгин считался не только отличным математиком, но и знатоком физики, а Ваня Парнасский был вообще всесторонне талантливым мальчиком. Он стал победителем математической олимпиады и окончил во время войны в эвакуации в Татарии физмат.
Наша школа славилась тем, что большинство выпускников поступали в вузы. Вместе с нами учились многие дети врачей. Например, Галя Добросмыслова – дочь хирурга, Пётр («Пулька») Преображенский – сын знаменитого глазного врача Василия Николаевича Преображенского. Толик Голынко, сын известного педиатра, тоже стал врачом. Таня Заседателева (Татка) – дочь главврача «скорой помощи», стала медиком. Ира Грибакина и Зойка Евтухова – тоже.
А какая замечательная была семья Парнасских! Отец, Василий Иванович, и мать, Ольга Михайловна, – учителя, происходили из религиозной семьи.
Помню их маленький домик во 2-м Новосильском переулке, № 11. Бабушка моего одноклассника Вани – Глафира, запомнилась душевной, очень гостеприимной. Время было трудное, мы часто недоедали, и бабушка Глафира всегда нам, ребятам, что-нибудь давала – то кашу, то сушёные яблоки, и всегда приговаривала: «Господи, помоги им, грешным!»
Первый этаж дома Парнасских был завален старыми книгами, стопками газет, и, бывало, Василий Иванович брал какую-нибудь старую дореволюционную газету и учил, как нужно её читать – чтобы листы на трепались по ветру, складывать их аккуратно, не оставлять на свету. В старых
«Новостях Орла» печатались всякие объявления, например: «Дрова со склада Осипова» или «Ключников по воскресеньям на молочном базаре оделяет бедных». Василий Иванович давал нам читать «Ниву», и я помню, как в ней был напечатан некролог Тургенева на смерть Некрасова. Никогда не забуду, как Василий Иванович показывал первое издание «Записок охотника» И.С. Тургенева. У Парнасских были и книги знаменитого издателя Сытина: родственники Сытина жили в Орле и дружили с Парнасскими. Василий Иванович передал много книг во вновь образованный музей Тургенева. Славились Парнасские ещё и тем, что ребята с их улицы ходили к ним домой писать диктанты. Некоторым ребятам они давали читать книги домой. Семья Парнасских из эвакуации возвратилась в Орёл в августе 1944 года. Их дом оказался разграбленным, некоторое время они скитались по знакомым.
Встречу с Василием Ивановичем после войны, когда я приехал в отпуск зимой 1945 года, никогда не забуду. Было очень холодно, он ходил без рукавиц, руки прятал в рукава какого-то зипуна, перешитого из шинели. Он меня обнял и стал рассказывать, как мой отец сшил ему этот зипун.
Он говорил: «Мы, Зелик, за тебя молились. Позвать тебя некуда, я сам в гостях живу. Глафиры уже нет на свете, Ольга всё с диктантами. Ваньку моего, дурака, в армию не взяли, послали в институт».
И действительно, к Ваньке я заходил в институт на третий этаж по улице Московской, 29. Ваня уже защитил кандидатскую диссертацию, выдержал конкурс на должность преподавателя начертательной геометрии. Ваня женился на своей ученице Ольге Денисюк, тоже преподавателе института. Все Парнасские теперь покоятся на Крестительском кладбище, на центральной аллее.
Родители мои гордились тем, что меня принимали в хороших домах.
Таким был дом моего одноклассника и лучшего друга Василия Перелыгина на 4-й Курской, на перекрёстке с Пятницкой. Мать говорила мне: «Веди себя хорошо, ничего не проси, не хватай руками, спрашивай, можно или нет». И потом я слышал, как она рассказывала отцу, что мама Васьки говорила, какой я послушный мальчик, как она рада, что я к ним хожу. У Перелыгиных собирались, кроме меня, Колька Муру, Лёнька Горох и другие.
Ребята помогали мне по математике. Отец Васьки Перелыгина трудился главным бухгалтером завода имени Медведева, всегда был хорошо одет, носил галстук. Иногда приезжал домой на автомобиле. Мой отец мне рассказывал: «Приходил Василий Михайлович Перелыгин с директором завода Лакеевым, заказал сшить директору костюм!».
Помню, как у Перелыгиных мы учились играть в шахматы. Васькин отец наставлял: «Чтобы хорошо играть в шахматы, нужно знать математику». Я в математике силён не был и в шахматы, действительно, играю плохо. Давал он нам задание решать всякие задачки, взятые из жизни – расчёты зарплаты, производственных отходов, брака и так далее. Часто мы с Василием Михайловичем ходили купаться на Оку, с начала осени собирали в саду яблоки, груши. Тётя Тоня, мать Васьки, всегда нас чем-нибудь угощала, особенно жареной картошкой на конопляном масле.
В старших классах Васька начал встречаться с нашей одноклассницей Леной Волковой, отличницей, на которой впоследствии женился. Васькины родители, люди деликатные, уважали выбор сына и приняли Ленку в свою семью. Бывало, мы собирались у Перелыгиных осенью всем классом, иногда даже с родителями, и ходили по грибы на Елецкие пруды, а чаще всего в лес
Андриабуж. Жили мы тогда небогато, с едой было туго, и грибы были более чем кстати. Набирали по ведру, сушили и ели всю зиму. Тётя Тоня показывала нам ядовитые грибы и приговаривала: «Боже упаси, эти не бери!» Ходили мы по лесу так, чтобы друг друга всегда видеть, аукались. От их дома через Пятницкую напрямую было минут пятнадцать-двадцать до леса.
Прошли годы, а эти грибные места и доброта Перелыгиных запомнились на всю жизнь. К слову, в 1955 году у Елецких прудов проводился Первый городской слёт юных туристов, и тогда я тоже вспоминал о тех довоенных грибах. И ещё о том, как в этих грибных местах 3 октября 1941
года, когда немцы легко, без боя захватили Орёл, собралось городское руководство, чтобы ехать на Елец…
Зимой 1945 года я приехал домой в отпуск и узнал, что Перелыгины до войны перебрались в Ленинград. Ваську в армию не взяли. Его отец, Василий Михайлович, служил в Ленинграде начальником финансового управления какого-то крупного промышленного объединения. В Орле остались Рита, сестра Васьки, и родственники. Васька несколько раз приезжал в Орёл, и мы встречались. Он работал на «номерном» заводе. После войны я несколько раз виделся с ним.
И сейчас в Орле живут родственники Перелыгиных, в частности, профессор Орловского Среднерусского института заслуженный работник культуры РФ Виктор Анатольевич Ливцов, племянник Васьки. Он по праву может сказать: «Нам наше прошлое свято и дорого».
Из стен нашей школы вышли и другие замечательные люди. Тосик (Антонин Сергеевич) Азбукин – изобретатель. Cашка Булгаков стал одним из лучших московских венерологов. Семён Лаевский и Борис Тынтарев стали генералами юстиции, участвовали даже в процессах над немецкими военными преступниками
Шли годы, мы взрослели. По вечерам часто собирались на крутом берегу Оки в горсаду, и Михаил Николаевич Башкатов проводил там замечательные уроки. Его рассказы о небесных тайнах бередили душу. Романтическая атмосфера парка, где мы встречались с девчатами, влюблялись и мечтали о будущем, осталась в памяти навсегда, как связанная с тайнами
Вселенной. С этих уроков многие уходили парами. Это поистине были звёздные часы нашей юности. И вовсе не думали мы тогда, что над нами уже сгущаются тучи близкой войны…
К слову, в нашем 10-м классе 7-й школы было 17 ребят. 14 из них ушли на фронт, а вернулись только трое… (Журнал «Новый Орёл», № 91-2015 г.)
P.S.
Но были в этой школе и личности другого рода. Об одном из них мы узнаём из архивного документа: «…Из числа выявленных в настоящее время агентов тайной полиции известны следующие: 1. Пахомов Николай (отчество неизвестно), 22 года, до временной оккупации немецко-фашистскими войсками города учился в 7-й Орловской средней школе. В период
оккупации работал в Окружном управлении – должность не установлена. Регулярно, каждый день или через день, посещал Кролика (зондерфюрер Тайной полевой полиции – ГФП) или переводчика Жоржа Займана (сотрудник ГФП). Незадолго до вступления частей Красной Армии в г. Орёл выехал из последнего вместе с сотрудниками тайной полевой полиции».
(Докладная записка УНКГБ по Орловской области П.В. Федотову о немецких карательных и контрразведывательных органах, действовавших в оккупированном г. Орле, по состоянию на 25.IX-43 г. (Совершено секретно). Орёл, 4 октября 1943 г.)
3. Первые жертвы оккупации
Советская пропаганда здорово «запудрила мозги» всем послевоенным поколениям, настойчиво проводя мысль, что в годы Великой Отечественной «народ героически сражался с врагом под руководством партии и правительства…» Увы, всё больше документов той эпохи показывают трусость и беспомощность власти, в том числе и спецслужб, обязанных организовать грамотное и эффективное сопротивление врагу на временно оккупированных территориях. Пламенных речей и разного рода «указивок» было предостаточно, но вот практических дел, как показало время, катастрофически не хватало, чтобы противостоять опытному врагу. Достаточно сказать, что на Орловщине оказались брошенными на произвол судьбы тысячи рядовых коммунистов и комсомольцев, которых потом, после освобождения, «компетентные органы» пытали на предмет
сотрудничества с оккупантами, хотя люди в большинстве своём шли в услужение из-за элементарного куска хлеба.
Как из Брянска, так и из Орла, едва неприятель вторгся в пределы городов, органы советской власти и НКВД исчезли в числе первых. Впрочем, так происходило и в других регионах. Вот лишь одна из многочисленных сводок Управления политпропаганды товарищу Мехлису: «Со стороны
ряда работников местных партийных и советских организаций, а также милиции и НКВД вместо помощи частям в борьбе с диверсантами и националистическими группами отмечаются факты панического бегства с оставлением до эвакуации районов, сёл и предприятий на произвол судьбы…»
Хрестоматийным стал факт, как в Орле спокойно курсировали трамваи, когда фашистские танки громыхали по Комсомольской улице, люди стояли в магазинных очередях с разинутыми от удивления ртами. Свидетели вспоминают, как одна из машин остановилась возле пивнушки, что располагалась невдалеке от Михаило-Архангельской церкви, и молодой офицер с улыбкой подошёл к мужикам, смакующим янтарный напиток, попросил его угостить… Но ещё за час-другой до вторжения, когда Орёл погрузился в зловещее предчувствие, началось форменное мародёрство: люди, видимо, осознали, что власти в городе уже нет никакой, и времени даром не теряли.
Рассказывают, что из здания Госбанка шустрые пацаны пытались выносить мешки с деньгами, но у Александровского моста мешки разорвались, купюры разлетелись, что привлекло внимание немцев. И ребятишки от греха подальше бросились наутёк. (ЛАА, Беседа с А. Корнюхиным, В. Панковым, 1982 г.)
Удивительное дело, но в разного рода мемуарах встречаются эпизоды как отряды НКВД и военных героически сражались на подступах к Орлу и в самом городе. Однако жители, оказавшиеся в тот момент на улицах, что-то не припомнят грохота боя, присущего мощной и организованной оборонительной операции. «Мне в то время было лет 9-10. С пацанами мы играли в районе Посадских улиц, когда вдруг из переулка выскочила небольшая танкетка или бронемашина, сейчас не помню точно… Вышел дядька в чёрном комбезе, улыбнулся и поманил нас к себе. Мы поначалу думали, что это наш танкист. Но он заговорил по-русски, правда, с большим акцентом, спрашивал, как проехать к вокзалу. Мы показали направление, и он укатил. Только спустя несколько минут мы услышали выстрелы где-то в районе Красного моста, помчались туда, увидели нашу покорёженную зенитку и пару танков с крестами на броне… Только тогда до нас дошло, что в Орле немцы…» (ЛАА, Беседа с П.И. Коптевым, 1980 г.)
Танки вползали в Орёл не абы как. Их встречали засланные задолго до вторжения агенты абвера. В цивильных костюмах с белыми нарукавными повязками, они показывали, кому куда сворачивать. На картах, отпечатанных в Берлине ещё в сентябре сорок первого, город Орёл уже был поделён на сектора, чёрными квадратами и прямоугольниками отмечены места будущего расположения немецких частей, вспомогательных служб, казарм, автопарка и так далее.
На несколько дней Орёл, а затем и Брянск погрузились в хаос. Новые хозяева только обустраивались на новом месте, формировали администрацию из местных пособников. Поэтому не удивительно, что наиболее рисковые ребята продолжали воровать и грабить. Но как только они коснулись немецкого имущества, последовали показательные казни. Много позже родственники некоторых из «джентльменов удачи» пытались представить своих сыновей как мстителей, пострадавших за идею. И надо заметить, что кое-кому удалось приобрести ореол мученика. Видно, вернувшейся в город советской власти не хватало примеров для обличения зверств оккупантов, вот и валили до кучи непроверенные факты.
Но вернёмся к вопросу о захвате Орла неприятелем. Конечно, кое-какие войска пытались разместить на подступах к областному центру. Например, по воспоминаниям бывшего командира 2-й батарей 702-го артиллерийского противотанкового полка С. Родионова, который стал
командовать батареей только днём 2 октября, личный состав не был знаком с техникой, не сделал ни единого выстрела, не умел даже перевести орудия из походного состояния в боевое. Позднее, при пробной стрельбе, выяснилось, что в противооткатных устройствах отсутствует глицерин, и
орудия после первого залпа остались в заднем положении. Не готовыми оказались и артполки, переброшенные под Сабурово и Солнцево.
Безусловно, отдельные очаги сопротивления были, но мы акцентируем внимание на том, что настоящей продуманной обороны, способной серьёзно противостоять врагу, власти организовать не сумели. Даже героически сражавшиеся десантники, почти полностью погибшие на орловской земле, не могли спасти положение. Вот мнение историка А.В. Исаева:
«По распоряжению Ставки в район городов Орёл и Мценск по воздуху перебрасывается 5-й воздушно-десантный корпус в составе 10-й и 201-й воздушно-десантных бригад. В 5 часов 10 минут 3 октября командир корпуса полковник С.С. Гурьев получил приказ осуществить посадочный десант на аэродроме Орёл, задержать продвижение танков противника по шоссе на
Тулу и обеспечить сосредоточение 1-го гвардейского стрелкового корпуса.
Пусть не удивляет, что десантников планировалось использовать против танков. Воздушно-десантные бригады имели на вооружении огнемёты РОКС, которые можно было использовать, и использовали реально против танков. Таким образом, удалось перебросить на дальность до 500 км
более 6 тыс. десантников с вооружением, боевой техникой и двумя боекомплектами боеприпасов».
Опять процитируем С. Родионова: «…После того, как в неравном бою противник уничтожил много живой силы и боевой техники наших двух артполков, 4-я танковая дивизия противника
окончательно сломила сопротивление батарей, примыкавших к дороге Кромы – Орёл, начала движение к Орлу. Отсутствие глубины противотанковой обороны, да ещё отсутствие нашей пехоты в боевых порядках привели к тому, что 4-я танковая дивизия после овладения рубежом Сабурово – Кр. Сабуровец… сравнительно быстро достигла города».
А вот взгляд с другой стороны. В донесении 4-й танковой дивизии вермахта 4 октября записано: «С 30.09 по 3.10 пройдено от Глухова до Орла – 240 км; потери: 41 убит, 120 ранено, потеряно пять PzIII, один PzIV, на ходу 59 танков. Враг (оценочно): 630 убиты, 1570 пленных захвачены, 4 самолёта на земле, 16 танков, 23 тягача, 24 орудия, 29 зениток, 362 машины…»
А теперь рассказ Николая Анатольевича Андреева – руководителя поискового отряда «Безымянный солдат» при Среднерусском институте управления:
– 3 октября 1941 года где-то с 15 часов 30 минут (более точное время пока установить не удаётся) до 18 часов на участке улицы Тульской до пересечения с Щекотихино немецкий лёгкий бронетранспортёр или какая-то разведывательная машина обстреливает нашу «эмку»…
Немцы заходили со стороны Московской улицы и нынешней Ляшко. Они заняли вокзал. Их разведдозор проскочил под мосты в районе вокзала и откуда-то с подъёма, а, скорее всего, – с перекрёстка они и расстреляли «эмку», которая шла, со слов очевидца, последней в колонне. Можно предположить, что это отступали штабисты Орловского военного округа, а замыкал колонну автомобиль облвоенкома. Позднее выяснилось, что немцы расстреляли не одну, а две «эмки».
Однозначно – это не был артиллерийский удар. Судя по имеющимся фото, поражение произошло из автоматического оружия, так как на снимке видно, что машина после попадания вильнула в кювет, где и застыла, имея пробоины от пулемёта или автомата. Если бы в неё попал снаряд, то автомобиль, безусловно, разворотило. А на фото он внешне выглядит целым. Эту версию подтверждают и очевидцы из ближайших домов.
Итак, «эмка» остановилась, из неё выскочили четыре человека. Двое упали сразу же, видимо, попав под огонь; двое побежали. Но вскоре пулемётная очередь повалила ещё одного; последний пробежал, может быть, шагов пятнадцать, успев перескочить на другую сторону дороги. Как говорит один из очевидцев, немцы подъехали к убитым на мотоциклах. Сняли с них оружие и сапоги. Когда раздались первые выстрелы, народ, а людей было много вдоль обочины, разлетелся моментально. А когда немцы уехали, на место гибели наших военных тут же подскочили пацаны. Один из мальчишек хорошо запомнил, что у того, кто отбежал дальше всех, на петлице было четыре «шпалы». То есть это был полковник. Ещё бросилось в глаза, что на убитых были шерстяные гимнастёрки из добротного материала. И шерстяные бриджи. Кобура расстёгнута, плащ расстёгнут. Скорее всего, немцы обыскали трупы и изъяли документы.
В этот день больше ничего серьёзного не происходило. Немцы проскочили на транспорте вперёд, а потом вернулись обратно. А на следующий день, 4 октября, в город со стороны Мценска ворвалось несколько наших танков. Завязался бой. Немцы успели к этому времени обустроить на железнодорожной насыпи артиллерийские позиции для 88-мм орудий. Именно эти орудия на следующий день и встретили нашу танковую разведку. Немцы подбили две наши «тридцатьчетвёрки», а затем и два танка КВ, подошедших на подмогу. Танк Ракова, как мы потом выяснили, стоял ближе к городу. Мы определили и место, где подбили танк Олейника.
Уже в наше время появились немецкие фотоснимки первых дней оккупации Орла. На одном из них мы видим и скатившуюся в кювет «эмку», а рядом подбитый танк. Точнее, на снимке две «эмки», значит ещё кто-то погиб из отступающей колонны.
Опять же со слов очевидцев, до 5 октября никого эти трупы не интересовали. А после обеда подъехал немецкий грузовик. Солдаты стали собирать вдоль дороги погибших, а их было довольно много, и складывать в кузов. И здесь всплывает одна подробность: все, кто лежал вокруг «эмки», были практически полностью раздеты.
Собрав погибших, немцы направились назад, ближе к городу, остановились на Старо-московском шоссе возле дома № 18, строение 1, где и решили похоронить всех. Жителям объяснили, что делают они это для того, чтобы не вспыхнула эпидемия от заразы.
…И вот прошло 74 года. 9 июня 2015 года нам позвонили из «Водоканала» и сообщили, что при ремонте водопровода они наткнулись на захоронение, просили нас, как специалистов, приехать. Мы начали раскопки. Нашли останки 35 человек. Приехали криминалисты из следственного
комитета. С ними мы потом определяли признаки смерти наших бойцов. У шестерых характерные следы от сильных ожогов. Но ни у кого нет характерных пулевых отверстий в черепах, когда добивают раненых. Часть убита шрапнелью, часть – осколками, человек 12 погибли от пулевых ранений. Мы установили, что большая часть погибших в возрасте от 18 до 25 лет. Двое – в районе 40 лет.
Да, в ходе поиска появилась новая история, что один из экипажей танкистов был похоронен в ближайшей посадке; место нам уже показали. Летом приступим там к раскопкам.
Дальше началась кропотливая работа по изучению архивных материалов. Сейчас, в эпоху интернета, гораздо легче собрать нужные документы.
Начали с воспоминаний ветеранов. Выяснилось сразу, что в 1943 году во время освобождения Орла, боёв на этом участке, в районе Старо-московского шоссе, не было. Наши заходили сверху, со стороны силикатного, и вдоль реки… Значит, остаётся 41-й.
Потом мы нашли немецкую фотохронику и вычислили интересующие нас события. Что касается гибели военкома Орловской области Н.А. Волкоедова и начальника политотдела облвоенкомата К.П. Мясникова, то об их гибели при выходе из Орла было известно из донесений. Правда, по одной из версий, видимо, не совсем проверенной, указывалось, что их машина попала в колонну немецких танков при выезде с Ленинской на Комсомольскую, а при попытке вырваться в район Курских улиц была расстреляна.
Теперь можно более точно утверждать, что машина военкома замыкала колонну, пытавшуюся оторваться от разведдозора противника (мотоциклистов из 6-й роты 34-го полка и танков 35-го танкового полка 4-й танковой дивизии), а боестолкновение произошло именно на выезде из Орла. Известно, что подполковник Лебедев (зам. военкома), после гибели Волкоедова возглавивший облвоенкомат, был в отступающей колонне.
Именно он проводил потом расследование. И указал в документе: «Волкоедов Н.А. и Мясников К.П. – 3 октября 1941 года при выходе из г. Орла в 2-х километрах от станции Орёл в сторону Овсянниковского с/совета убиты… Оставлены незахороненными, т.к. находились на территории, занятой фашистскими войсками».
И ещё один документ:
«Красноармейцы–шофёры И.М. Тарасов и Т.А. Алымов… при отходе из г. Орла 3 октября 1941 г. остались в окружении с автомашиной… Где похоронены – неизвестно». И эти бойцы 74 года считались пропавшими без вести».
Но нет, они были похоронены немцами, а теперь их прах упокоился рядом с танкистами.
В августе 2015 года на мемориальном комплексе возле с. Первый Воин состоялось торжественное перезахоронение останков героев-танкистов, поднятых нами возле дома № 18. Их фамилии увековечены на памятном знаке. Там же покоятся и останки работников облвоенкомата. Но в тот
момент мы не могли назвать их поимённо. Теперь историческая несправедливость будет устранена.
Кстати, через интернет мы разыскали правнучку Волкоедова, и она прислала нам некоторые фотографии и документы бывшего орловского военкома. Это большая удача в поисковой работе, так как раньше в Орле не было даже изображения полковника, погибшего при отступлении из
Орла. Надеемся, что удастся получить более подробную информацию и о Константине Прокофьевиче Мясникове. И мы «вспомним всех поимённо»… (ЛАА, 2017 г.)
Итак, поиск следопытов позволил назвать ещё одно имя, до сего дня практически неизвестное. Полковник Николай Александрович Волкоедов одним из последних покидал Орёл, преследуемый по пятам передовыми частями вермахта.
Кто же он такой, 43-летний военный, погибший одним из первых в оккупации?
В нашем распоряжении оказалась собственноручная автобиография военкома. «Родился в 1989 г. в д. Сорокино Ульяновского района Орловской области в семье крестьянина-батрака. Отец всё время ходил по отходным промыслам, работая плотником, столяром, работником по мельницам, а с 1923 г. работал в гор. Алчевске на заводе имени Ворошилова рабочим; умер в 1838 г. Мать – домашняя хозяйка, живёт с братом Петром, работающем на заводе им. Ворошилова слесарем. Второй брат окончил строительный институт, работает в г. Грозном на строительстве прорабом.
Родственников, живущих за границей и репрессированных, – нет.
Жена Булычева Валентина Павловна – уроженка г. Дорогобужа Смоленской области, из семьи кустаря-ремесленника (слесаря). Отец её умер в 1926 г. Родственников по линии жены репрессированных и живущих за границей нет.
Сам начал работать по найму с 12 лет. Сначала мальчиком в аптекарском магазине Голубовича в г. Белёве, затем мальчиком у торговца Куркина в г. Болхове, затем мальчиком и приказчиком в мануфактурном магазине братьев Алексеевых (г. Болхов). Конец 1916 и начало 1917 г. в связи с закрытием магазина в Болхове – на черновых работах. В феврале 1917 года был призван в старую армию (131-й пехотный полк), где служил до сентября 1917 г. Уволен в отпуск по болезни и обратно не возвратился. Работал в г. Белёве у купца Яковлева дворником.
В марте 1918 года добровольно поступил в Красную Армию, во 2-й Калужский партизанский отряд (г. Козельск), с которым убыл на Южный фронт, где влились в состав 4-го Московского стрелкового полка (в последствии переименованного в 121-й стрелковый полк), в составе которого участвовал в боях против Краснова на Новохопёрском направлении. 28 декабря 1918 года был обморожен у ст. Калмычек и направлен в госпиталь в г. Тамбов, откуда эвакуирован в г. Калугу. Из Калуги в сентябре 1919 г. выписан из госпиталя. По пути следования в часть снова заболел и
был направлен в госпиталь в г. Вольск, откуда выписался в феврале 1920 г. и поехал в свою часть. Но до части не доехал, не зная её точного места пребывания, вследствие чего в г. Краснодаре был направлен в запасной полк 9-й Кубанской армии, откуда в мае 1920 г. поступил на Краснодарские командные курсы, которые окончил с отметкой «отлично» 1 января 1922 года.
По окончании курсов выбрал место службы (г. Барнаул, части особого назначения), где служил в 8-м отдельном особого назначения батальоне командиром взвода. По расформировании батальона в августе направлен в резерв комсостава при штабе СибВО, откуда поступил учиться в высшую
военную школу Сибири, которую не окончил по причине её расформирования. Направлен в 87-й стрелковый полк комвзвода. В полку прослужил до декабря 1928 г. на должностях: комвзвода, пом. нач. пулькоманды, нач. пулькоманды, командир пулемётной роты.
В декабре 1928 г. переведён Речицким райвоенкомом, в сентябре 1931 г. – Комаричским райвоенкомом, в сентябре 1934 г. – Ржевским райвоенкомом, в октябре 1937 г. – начальником Брянского мобокруга, а в октябре 1938 г. назначен Орловским облвоенкомом.
За службу в Красной Армии награждён юбилейной медалью «XX лет РККА», в 23-ю годовщину Красной Армии Указом Президиума Верховного Совета награждён орденом «Знак Почёта».
В ВКП(б) вступил в октябре 1920 г. на Краснодарских комкурсах, утверждён Краснодарским укомом ВКП(б), партбилет № 0268942.
За период нахождения в партии был секретарём ротной партячейки, членом полкового бюро ВКП(б), членом пленума и кандидатом в члены бюро Комаричского РК ВКП(б), членом пленума Ржевского РК И ГК ВКП(б), неоднократно избирался на районные, областные и окружные
партконференции. Был членом Речицкого горсовета и райисполкома, Комаричского райисполкома, Ржевского горсовета и райисполкома. Являюсь депутатом Орловского облсовета и членом исполкома облсовета депутатов трудящихся.
Активно участвовал и участвую в работе Осоавиахима, за что награждён в 1929 г. значком «Активист Осоавиахима». Сейчас состою членом президиума Орловского областного Совета Осоавиахима.
В троцкистских и др. антисоветских группировках не состоял. Колебаний от генеральной линии партии не было. Судим не был.
Полковник Волкоедов. г. Орёл. 14 марта 1941 г.»
А теперь вернёмся к мемуарам М.М. Мартынова (см. 1-ю главу), в которых он приводит запись беседы с бывшим первым секретарём Советского райкома партии П.С. Студенниковым. Пётр Степанович вспоминает, что он на машине, спускаясь по Ленинской, врезался в колонну немецких
танков и впереди заметил «эмку» Волкоедова. По версии Студенникова, в машине вместе с облвоенкомом находился заведующий военным отделом обкома партии Дмитрий Фёдорович Добродеев. Якобы немцы из танка разнесли вдребезги «эмку» Волкоедова и Добродеева, а самому Студенникову удалось скрыться в одной из Курских улиц, а затем выбраться на юго-восточную окраину города, куда противник ещё не проник.