Гаянэ Павловна Абаджан
Виды родного города. Луганск
Ну, да ладно.
Акты проверок неусыпно – систематические Докотра слагала сидючи дома. То есть была она мне, как главбуху, ликом потустороння. Лишь указала единожды: "Жить вы, девочки, не умеете!" Ну, и Бог с ним! Не всем же оно дано, живём же как-то.
На заре сияния своего общалась Докотра и с нами – смердными. Однажды сидючи в кафе случайном, обнаружила она али трубу потолок придержащую, али шест для танцев специальных, история про то умалчивает. Вот Докотра на этот предмет сощурилась, и под сугревом огненным пошла его использовать. Под весом для гурий нестандартным шест прогнулся зело и хрустом отозвался. У зрительствующих за столом под навесом тем сидючих от перспектив открывшихся волосы-то и приподнялись, в глазах зашорилось, но оставила Докотра одумавшись шест сей и присела дальше застольничать. Выдохнули присутствующие лицами зело бледными.
И по неизвестной причине мальчики подвозить её домой шибко боялись, хоть трусость подобная не украшает мужей службовых. Но однажды она и нам – жить не умеющим из сострадания видимого указала маякнув на крайне малорослого сотрудника руководящего: "Девочки, обратите внимание – очень ниччё так". Но уж мы пожалели возраст его предпенсийнный, и не стали к нему в очередь жаждущую. При своих козырях оставшися, но прониклись зело великим уважением за солидную – Докотрину рекомендацию, хоть и без подробностей озвученную. Кто б знал-то иначе о талантах его великих, под мундиром непроглядным полковничьим.
И ещё запомнился случай особенный, как в утренний час, февраля двадцать третьего, руководитель роста приличного, но в остальном бесталанный видимо, водил Докотру Горячеву по кабинетам гаишным за надобностью историей утраченной. Утро было морозное, хлопцы к столам пригнувшись, трезвы аки стёклышки, бумажками шуршали.
И что-то ж дёрнуло охфицера сопровождающего: "Мы только языком и можем" сказать Докотре трудолюбивой.. И про что то было ужо и не упомнится. Но оживилась Докотра жизнелюбивая на слова энти зело её заинтересовавшие. А ответ ёйный: "А нам и языком хорошо пойдёт!" заставил сидючих крепче к бумажкам придвинуться, дабы не быть лишний раз заметными.
Ну и в довершение вспомним об уважении глубоком от Докотры к руководству учреждений проверяемых, вела она таблицу непрестанно дней рождения лиц сановных, чтоб не осоромиться и личным присутствием всех поздравлять.
И однажды занесло меня с открыткой исписанной на огонёк праздничный, а там Докотра одетою в свитер пышный махеровый цвету болотного с песнями и танцами часов пять уже поздравляла. И следами болотного махера энтого многие зело были помечены, а особливо вытаскан "Мы только языком и можем", так ему и надо. И страдал он шибко, не знаючи: "Как я в виде таком домой жене покажусь?!" То есть заподозрить его в чём плохом всё равно возможность у жены не минула. И грустил ещё один – именинник с видом пришибленным, ему якобы удумалось: "Испаганила Доктора ужасная день рождения мне!"
Посмотрев на жаркое сиё празднество в помещении службовом, да в день будничный, отметилась фразой я: "Весь вечер на манеже!" Но остановила Докотра строго взгляд на мне – несчастной и сказала твёрдо: "Я не клоун!". И удалилась я быстро,, дабы не потревожить действо сие сколь радостное, столь и бесконечное.
*********
Вот такой наклёп на душу чистую, к мукам приготовившуюся услышать довелось людям не посвящённым.
Потащили несчастную Докотру в темницу лютую. Но есть на свете голуби мира и совы премудрые, и не оставили Духи светлые подругу свою бескорыстную. Ибо когда пала Докотра полубесчувственная на землю твёрдую, то спугались идолы поганые личной своей ответственности за чернуху заказанную против личности столь в округе видной, и вызвали помощь скорую, да медицинскую. Так Докотра до подвала поганого и не доехала, оказавшись в палате светлой, среди людей ласковых, да заботливых.
Но тогда злыдни лютые стали стеречь выхода её из учреждения медицинского, дабы ухватить за телеса её и таки сотворить зло задуманное.
Так оставим мы её в положении энтом, а перенесёмся рассказом своим в другие палаты, тоже каменные.
А что дальше с Докторой приключилось – про то отдельный Сказ в своё время будет.
********
История четвертая.
== Сказ о Доме гаишном, дороги стерегущем и князя тутомовского – Шурая ==
А Княжил в Доме сынов отваги том, и отцом им во всём был сын Фирса, князь Шурай. Росту он был великого, ума глубокого и проницательного, а нраву дюже до своих заботливого. И был сей муж сановный хозяйственности необъятной, и от природы к строительству склонный. Так положил он целью себе Дом прекрасный для Службы гаишной возвести, да и не токма Дом, а подворье цельное, чтоб там служивые и с гаражами, и со стадионом, и со станциями диагностики многоразными разместились так, яко в других губерниях и помыслить не могли бы.
Возведено ужо было на краю города на пустыре великом зданий несколько предтечей его, тоже князем видным и строительно – хозяйственном. Не на пустое место пришёл Шурай княжить, подвиг свой служить, было с кого и пример брать. Но злыдни поганые из града Белого – столицы Глобуса не соглашали в Тутомове хорошему быть, зажимали дозволы свои бесценные на стройку сию великую. Ан пошёл Шурай против зла сього канцелярского битыся. И вот что придумалось ему – строили всё без узгоды Белокаменной, на деньги в долги взятые под честны слова из знатных уст: "Всё равно порешаю" Шураяем в залог положенные.
Строитель же, в миру звавшийся Васька- подрядчик переживал люто за долги энти, бо он и сам для стройки той долгов набрался, и чтоб Шурай от слов своих отойти не мог – диктофон клятый пронёс в здание священное Дома гаишного и срам имел беседы записывать.
А про что ж велись беседы те значимыя? Поначалу как князь Шурай по телефону с градом Белокаменным балакал, и начальство отказ ему полный вчинило в дозволе своём. Тут как раз Васька – подрядчик присутствовал наблюдавши и ужаснувшись воскликнул: "А шо ж мы делать будем-то?" Бо он экскаваторы под окно подогнал в момент энтот же. И ответил ему Шурай, строго в очи несмышлёныша глядучи: "Что делать? Что делать? Иди, Вася, фундамент рой, без тебя разберёмся".
Так чрез минуту опосля из самой Белокаменной запрета категорического, пошёл Вася для здания роты град стерегушей и тира с силуэтами беглыми выгрызать фундамент в земле тутомовский.
Но не знал по началу Шурай – князь про записи те позорные – диктофонные, а как Васька- подрядчик невольно сам раскрыл такое – як для доказу, шо сроки расплат Шураевым словом встановленные – все дюже просрочены, а процент-то хоть в петлю лезай долговый капает.
Но люто князь возмутился поступку странному, в кругах осуждаемому, и велел Ваську того наглого да докучливого и в здание не пущать более, тем паче, что стены им ужо и воздвигнуты. Так стал князь другого подрядчика на отделку искать внутренню, дабы достроить ужо раз начатое. И нашёл таки нового, орла достойного – Югася Аптекаря. Кличку ту Югась аптекарную себе по жизни от того добыл, что за труды свои праведные однажды в оплату аптеки принял, в имуществе его ныне зело заметные не столь прибылью, сколь хлопотами да вопросами.
Так вот строили те подрядчики, строили, а всё ж дело своё доделали – Дом гаишный стал на въезде в Тутомов яко крепость прекрасная, заборами высоко- бетонными закрытая, дорогами асфальтными обрамлённая, воротами дистанционными не посрамлённая, газонами розовыми, да деревцами прикрашенная.
Стали опосля, на дело уже сделанное, разные министры приезжать – ленточку резать, торжественно подворье открывая для красоты свечения лица своего.
И был случай дюже интересный, как в канун министерского приезда задумали ещё одно: дорогу подворья прикрасить ёлками вдоль растущими, да каштанами. Днём сказано – ночью сделано.
И поехали гайцы бравые в лесничество ближайшее, дюже спешно вырыли из земли деревья немалые, и в подворье гаишном в ту же ночь их в землю позатыкали. Всю ночь они ёлки с каштанами таскали да поливали, к приезду министрскому с ног валились, дюже хвоей пахли, но в срок управились. И в такой энергии могучей гайцы сей подвиг флористический сотворили, что деревья всю силу энту на себя впитали, и кто б подумать мог – прижились не усохнув все до последнего деревца малого. И поныне подворье то гаишное аллеи си собой прикрашают.
Но были в том строительстве и недосмотры с проглядами великие – в тир мультимедийный заместо плиты пули принимающей бетона крепчайшего, поставили хлипкую, в миг и рассыпавшуюся от первых пуль попаданий. Пришлось Югасику- Аптекарю в сраме переделывать, дабы головы не лишиться с позором превеликим.
Не токма министр на открытие подворья оного поспешил лицо своё, как соучастника свершения великого – с фоном благостным обществу представить, но и мэр города Тутомова, Губернатор губернии Тутомовской, Председатель тутомовской общины, Генерал- Губернатор службы повесместно- гаишной, Председатель партии правящей, и даже премьер- министр стороны энтой прискакал из Белокаменной. Всех не перечесть, все поспешили на открытие подворья сего адреса не имеючего, без единого дозволу сотворённое. Но не вместе-то прибывали гости сии дюже почётные, а раздельно, и каждый – со своими кинокамерами и с репортёрами личными.
Дабы в мудрости дружить с миром со всем, и не обнести чаркою гостей подъезжающих, то подворье энто открывалось торжественно разами многими, и всё – под музыку, с банкетами неприменными, с репортажами в новостях. Так что зритель праздный решил бы, что в Тутомове Дворцов гаишных по периметру града – с какой дороги ни подъехай установлено, но все похожие – однотипные.
История пятая
== Сказ о труднощах и их одолении ==
Ежели у вас есть миска борща наваристого, то должно иметь и ложку под стать, дабы хлебать с удовольствием. Поэтому в подвале Главного Дома подворья гаишного задумал князь Шурай разместить парилку мраморну, с бассейном, да с бильярдом обязательным для гостей почётных, дабы общатыся с ними как хозяин достойный, а не нищеброд обычаев не чтящий, да постыдный.
И опять Шураю- князю для постройки сией разве только для службы гаишной – всему городищу Тутомову зело важной – чинили лютые препятствия люди злозавистливые.
Ну и тут они строили -да- строили, и конечно же – и опять достроили, а коль не верили бы в себя, то и не брались бы вовсе. Ибо гостей зазывать надобно не токма нам – людям безродным, а и руководству всего Тутомова-града.
Так вот, мы про трудности великие обмолвимся немногое – для истории.
Ужо и не из града Белокаменного для парилки той зело мраморной дозволы потребны були, а из места много ближчего – Казны городской Тутомовской. Она своих денег не имеючей, в чужие дела лазючей, за размахом Дома гаишного завистливо наблюдала. Стали людишки местные да нищие платежи запретами присекаючи чинить препятствия баньку ту необхидную обустраивать.
И послал тогда князь Шурай финансиста свого почти гениального порешать те труднощи внезапные и дурацкие, завистью воздвигнутые. Но воротился тот с головой опущенной, да повинною: "Не пущают. Инструкция", – воскликнувши.
И прогневался князь Шурай люто, но не на финансиста свого не проворного, да не сметливого, а на себя – за выбор свой ущербный: "Не подумавши недостойного я спеца обрёл, финансист мой – лох! Не умён он вершить дела нужные". А гению сему финансовому обранил он токма, в очи глядючи:
– Я думал, вы умеете, Гаишница Павловна!
Тут ужо и гений финансовый испугался люто за судьбу свого дня будущего – с креслом удобным, кабинетом тёплым, да окном светлым, и сказамши: "Щаз ищо смотаюсь", с тем и шибко втёк. И зробилось чудо чудное, как у тех гайцов, что за ночь единую две аллеи вкруг подворья высадили.
Как нещасный финансист гениальный да запуганный обходил вихляючи те заслоны лютые, шо звались "Инструкция"? Так и обходил заслоны он, как и понаставлены были – словесами фокусными чудеса творя. Стол бильярдный дюже люксовый – в скрипты внесен был иносказанно – описательно: "инвентарь спортивный в ассортименте для нужд тренировочных личного состава воинства гаишного". Да и остальное також именоватыся стало по большей части множественно синонимически. Дело и стронулось в глаз не бросаючись. А Шурай изрёк финансисту свому запуганному:
– Так и запомните, что наша сауна – это Ваша линия фронта. Чтоб без шуток и промедления!
И добавил он
– А досе вы работали – яко тормоз Дома гаишного, что зело постыдно.
Вот ужо и подворье горделиво врата распахнуло, и банька парит, да клумба розами глаз радует. Стали и гостей иногородних потихоньку на разговоры отдыхающие по выходным зазывать. Вот звонят как-то: "Ждите! Едут. Да не обосрамитесь в вратах принимаючи! На ворота въездные, парадные бестолочей не выставьте!" Тут заверил их князь Шурай встречающий, что должным образом уже и накрыто, и подано будет: "Ждём, стараемся". И сказал он, трубку покладши: "И на ворота выставим. Найдём красавца". Так и было сделано, ибо вся дворня Шураева один – в -один, с лица красавцы, умнички сметливые, других при себе Шурай и не держал вовсе. Зачем бы ему другие? Что адъютант, что старшина хозяйствующий… Было с кого избрать, в воротах пред гостями лучезарника выставить.
Свою челядь князь Шурай тоже чаркой не обносил, ибо отцовские порядки чтил. Как в Тутомове издревле положено – на мартовские, на новогодние – всё сверкало и мигало в подворье том. И поднимал Шурай тосты знатные, с чаркой полною по домашнему речи говаривать. Первым делом – за начальство выпивал в небо глядучи: "Всяка власть – дана от Бога", и за женщин, а как же! Женщинам князь Шурай навсегда особливо почётное имя общее жаловал: "Молодычки", дабы не путаться. Тост объёмный, да безукоризненный: "Лучшие мужчины это – женщины" говаривал и с руки выпивал. Так что порядок им ого-го как чтился.
Время двигалось, нравы портились, не менялся один князь Шурай. Оставался он муж порядочный, и за всех своих сам ответ держал.
