Гаянэ Павловна Абаджан
Исповедь жены военного строителя
У нас с Серёгой дни рождения с интервалом в семь дней: у меня двадцатого, а у него двадцать седьмого. Я всегда трепетно относилась к тому какой фильм мне покажут на мой день рождения. Типа загадывала. На двадцать лет в 1984 я в кинотеатре нарвалась на "Счастливая Женька" и очень расстроилась. Теперь же спустя четыре года я получила по телевизору "Собачье сердце". Даже не знала как на это реагировать. Но фильм хитовый. Ну, или Булгаков хитовый.
Когда Сереге двадцать седьмого ноября 1988 года исполнилось двадцать пять, я сказала кому-то на работе о его дне рождения, и у меня спросили сколько ему исполнилось лет. Я ответила, и собеседник испытал шок, потому что считал что ему под сорок. А ведь два года назад он выглядел совсем -совсем юным мальчиком. И можно это всегда проверить посмотрев на свадебные фотки. Происходил полный запредел.
Как- то наш комбат Мисхат Зякизянович Алтынбаев на меня «наехал»: "В каком виде твой муж вчера пришел домой?" Что я могла ответить на этот конкретно поставленный вопрос.
– Было поздно, я уже спала и не видела. Пришел и лег спать.
Лажа редко где проходит. В армии когда начинаются внутренние исследования, то подобный бред прокатит с нулевой вероятностью. Мне комбат рассказал, что его жена определяет сколько он пил и пил ли вообще просто через дверной глазок.
Ну дальше Серёга кому -то сломал челюсть и все такое. Я об этом уже рассказывала. И однажды когда он пришел в дымину пьяный и что-то начал мне говорить и толкаться, то я просто вышла и ушла спать к подруге. Дальше было интересно. Он, очевидно, лег спать с сигаретой и был небольшой пожар. Кто там его тушил я не знаю. Просто дала телеграмму отцу: "Папа, приезжай. Забери меня отсюда"
То есть в 1988 году под новый год я отправила телеграмму отцу чтоб он забрал меня отсюда. Мои родители тут же приехали вдвоем. У отца произошел гипертонический криз и кровь текла даже из ушей, а тонометр зашкаливало за отметку "триста". И пока мы его везли по непроходимой лесной заснеженной дороге на КАМАЗе в районную больницу, то не то что бы помирились, а забыли что ссорились.
На следующий день мы ездили с матерью проведывать отца в районную больницу, естественно на КАМАЗЕ, водителем был тот маленького роста Серёгин друг. Ехали обратном пути по той же самой заснеженной лесной дороге, где была одна колея и вокруг снега выше подбородка, то есть выйти не куда, но на опушках – места для разъезда встречных .машин. Вот едем мы, а на встречу наш же КАМАЗ, который я знала, что без тормозов ездит. Такое бывает, когда тормозов нет, то они по инерции как-то останавливались. И едет ЭТО прямо на нас не снижая скорость, и разъезд уже проехал. Наш водитель остановил грузовик и мы просто сидели и смотрели как на нас летит КАМАЗ. На последнем мгновении встречка слегка скосила в сугроб так что у нас только колеса погнуло. Не помню как, но на скорости 5 км в час мы все же вернулись на том грузовике. Я спрашивала водителя почему он не выпрыгнул из машины. Он сказал что стрёмно было в снег лезть, как и мне.
Моя мать сказала, что раньше когда она видела армейский автомобиль, то считала – это просто символ надежности. Что можно сказать о её представлении о мире хотя бы из этого высказывания.
Я, когда вижу армейские машины, и теперь сквозь годы – шарахаюсь как можно дальше. Чудеса пилотажа у юных воинов просто зашкаливают. Например, я иду по автопарку и вижу, что для какой-то надобности в асфальте вырубают яму. Когда иду через двадцать минут обратно, то в этой яме уже колесо грузовика. Или иду и вижу, что в расположение казарм заехал грузовик, который пытается вырулить обратно задом. На обратном пути я уже вижу заваленный электрический столб и абсолютно не удивляюсь. Все что могло произойти в этой области – всегда происходило. Теория вероятности по типу случится/ не случится не действовала, все на сто процентов сбывалось.
ДТП всякого рода были не редкость. Хорошо, что хоть до смертей не доходило. Наверное, за счёт защищённости самого КАМАЗа.
Мои родители уехали, пожелав нам дружно жить. Мысль что их дочь разведется казалась им абсолютно невыносимой. Через год ровно я загремела в онкологию с лимфогрануматозом – болезнью иммунитета. В больнице было замечательно, по сравнению с другими моими альтернативами на земле – там можно было находиться.
Я уяснила, что теперь за меня в жизни заступиться некому. И если я к отцу с подобным еще раз обращусь, то он либо умрет, либо его парализует, потому что по справочнику и по тонометру такого давления у людей не бывает.
На Новый год Сергея ожидаемо поставили дежурным на базе где проводили строительные работы возле аэропорта Шереметьево. А кого бы еще, после всего что он сумел сделать? Мы отправились туда вместе, весело провели время, жарили семечки на электрообогревателе. Потом я проиграла кому-то в карты какую-то мелочь в секу. И мой муж меня ругал за то, что я играю в карты на деньги. То есть он боролся с моими пороками. Было смешно.
Он действительно ни во что не играл, ему это было не интересно. Поэтому пока все сидели и играли в каптерке, он слонялся по строительному участку, вдумчиво разглядывая работающих солдат. Мы же знаем, что смотреть на огонь, воду и как другие работают не надоедает никогда.
И один крупный начальник принял его за очень работящего. Его фамилия ушла в туман моей памяти, что-то созвучное «Талалаев». Он носил форму моряка. Когда- то давно он служил во флоте, давно перевелся, но форму менять отказался и вот все вокруг в зеленом, и один он – капитан первого ранга. Вот этот мореман – начальник Загорской базы автотранспортной механизации забрал моего Сергея к себе командиром батальона. Это был маленький батальон, фактически как рота – на сто пятьдесят солдат, но числился батальоном – частью. В это время ходил анекдот про жену Горбачева, как она его среди ночи будет и спрашивает: "Мечтал ли ты, Миша, простой парень – тракторист когда-нибудь спать рядом с женой Генерального секретаря партии?". Мои подруги по работе этот анекдот несколько переиначили в связи с тем что я внезапно стала женой комбата.
И мы сразу после нового года уехали в Загорск, ныне Сергиев Посад.
После того как мы уехали в Загорск в Каменке наступили некоторые изменения. Ту отдельную роту из Дуброво перевели в общее расположение в Каменку. Уж не знаю куда там расселяли семьи офицеров. И у одного солдата нашли туберкулез. Казарму драили и дезинфицировали. Но по крайней мере один человек – замполит роты от него заразился, долго и тяжело болел, лечился и из армии комиссовался.
== 1989. Город Загорск ==
На этот раз рота состояла из автослесарей и строительных рабочих. Водителей среди солдат не было.
Мы переехали из Долгопрудного-хз, который был в глубоком лесу в очень приличный городок. Конечно, поселить нас смогли и там в какую-то конуру. Нам выделили комнату в трехэтажном здании с высоченными потолками, явно девятнадцатого века. На местном сленге здание именовалось «Пентагон», а район, окруженный болотцами и на отшибе – "Островок", официально: конечная остановка улицы Фестивальной.
Меня по переводу приняли экономистом в бухгалтерию. И жилось бы нам вполне себе хорошо, если бы Серёжа мог себя останавливать хоть иногда.
Предыдущий комбат этой части? Всегда интересно куда и почему делся твой предшественник. Вот моя предшественница в бухгалтерии ушла декрет. А предшественника Серёги перевели тут же в другое подразделение, потому что он достал начальника – моремана своим пьянством, которое сопровождалось периодическими исчезновениями на несколько дней, вплоть до недели. Насчет него даже однажды приходили какие-то девицы с документами и спрашивали: "Ваш? Заберите, он у нас лежит, уже надоел". И за ним высылали машину и увезли "мертвое" тело. Его жена была местная – из Загорска, работала завмагом и на этом конструкция держалась. Пристроен пацан был к мореману по блату и протекции, но сильно перегнул палку.
Наш "Пентагон" имел вид необычайный и устрашающий: его много раз ремонтировали, затирая стены. Здание стало как боец, покрытый разными по цвету и форме рубцами. Основной цвет категорически отсутствовал. До остановки, которая располагалась за поворотом трассы, нужно было пройтись минут десять мимо пустыря и помойки на краю треугольника дикой природы. Вечером возле помойки всегда собирались свора больших собак.
Однажды я одна возвращалась с остановки домой, шла мимо всего этого, а сзади какая-то компания. Когда мы потом столкнулись, то им было очень весело рассказывать мне же, как хорошо им было видно: до какой степени мне было страшно идти мимо этих голодных больших псов. Интересно, что ни кому в голову не приходило, что в моей реакции была полная адекватность ситуации.
В нашей общаге потолки были невероятно высокие, и окна им соответствовали. Зимой прогреть это все было невозможно. Я заделала окно полностью ватным одеялом. Это помогло. Мы несколько месяцев жили со включенным светом. Поскольку зимой все равно все время темно, то занавешенность не напрягала.
С соседями мы не общались, кроме моей новой начальницы – главного бухгалтера автобазы с приятной фамилией Маслёнкина. Она с дошкольной дочкою и мужем – бывшим прапорщиком жила через стенку.
В этом "Пентагоне" видно было, что многие семьи с детьми жили десятилетиями. Как они там уже у себя в комнатах обустраивали уют я не знаю. Но вот три соседские семьи как-то очень скандалили: мужья имели где-то дополнительные "гавани" и периодически уходили в недельные запои. Да, это был зверинец, состоящий преимущественно из бывших прапорщиков, уволенных за пьянство и оставшихся на гражданских должностях, в основном водителями. С прапорщиками такое часто бывает. Очевидно, туда идут те, кому после срочной службы особо не куда возвращаться.
Магазин на Островке был один и очень маленький. Купить в нем реально, кроме брикетов киселя было не чего. Неподалеку, через речку, располагался очень уютный и ухоженный военный городок с пропускным режимом. Дорога туда лежала поперек зеленой полосы и находящегося в глубине её мостика через водоем.
Удобнее же было попадать в него на рейсовом автобусе. Я в перерыв иногда туда ездила. Поскольку городок был закрытый, то на въезде заходил дежурный, проходил по автобусу, произносил: "ну, вроде все свои" и выходил, а автобус заезжал в глубь городка.
В основном продукты покупались Сергеем в Москве. Он ездил туда раз в неделю на грузовике, так что его это не затрудняло, а очень даже развлекало. Он вообще любил делать мелкие покупки и истово торговаться на рынке с зеленщицами. Я ему не мешала, поняв что это обряд – шоу – развлечение, поэтому стояла в стороне и ждала. Где в Сергиевом Посаде рынок я сейчас даже не очень припомню. Скорее всего мы туда не ходили вообще.
В общаге существовал порядок: мы были разбиты по пол этажа и по очереди на своем полэтажье убирали раз в неделю. И надо было сдать дежурство. Туалет естественно был общий, как и умывальники.
Среди наших соседей, которые жили тут уже годами, сложились определенные отношения, в основном конечно неприязнь. И было такое милое развлечение – на дежурство своего недруга засунуть в унитаз что-нибудь типа большой тряпки, чтоб спровоцировать засор. И смотреть как тот с этим борется.
На наше дежурство Серёга сам драял туалеты и начищал бронзовые краны. Я мыла пол. Он сказал, что мог бы прислать солдат, но соседи такой хай организуют, что лучше самим помыть. Комнат было штук восемь и дежурить надо было примерно раз в два месяца. Так что мы за полгода может раза три там и подраяли. Но хочу отметить, что мой Серега вообще-то бывший курсант и четыре года на казарме в училище хорошо натренировали его. Так что драять и начищать сапоги он умел лихо, как и чистить картошку.
Кухня была большая общая с поломанными электроплитами. Никто ею почему то не пользовался. Кухонные столы были выставлены прямо по коридору под дверями в комнаты и все там что-то готовили. И хранили всякий хлам привешенным к стенам, в сундуках, или наваленным на эти самые сундуки. Так что пройтись по тому коридору тоже порядочное грузиво. У меня такого стола не было. В комнате был отгорожен угол с электроплиткой и духовкой. И мы там что-то готовили. Вообще- то Серёга прекрасно ел в солдатской столовой и от голода явно не доходил. Поэтому вопросы питания не заострялись на нём. Вопрос был во мне. Мне тоже хотелось нормальной человеческой еды. Вот я и готовила. В те светлые времена заведения типа "Пузатая хата" еще отсутствовали, а имелись либо где-то далеко рестораны, либо столовые с липкими столами и помоями в оловянных тарелках. Так что спасение утопающих – в руках самих утопающих
И, возвращаясь к бессмертным коридорам "Пентагона", там конечно же варили самогон тайно по ночам. Возвращаясь домой поздно вечером после прогулки можно было всего этого нанюхаться вволю.
По соседству подселили нового главного инженера нашей автобазы – подполковника, который приехал без семьи. В список дежурств его не включили. Жаль, было бы интересно посмотреть. За тем к нему стала приезжать в гости жена, но видимо не совсем его. Я хочу отметить что не совсем свои жены у офицеров встречались не редко. Они приезжали с детьми и оставались жить. Можно провести исследование на тему: "Как плохо должно житься женщине, чтоб она притащила жить хрен знает куда своих маленьких детей". Я – то все же была сразу после института, да ещё и никогда раньше не жила в общаге. То есть лично для меня это было приключение взросления. Потому что когда я училась, то слегка завидовала девчонкам, которые жили в общаге, и охотно ела их "фирменные" блюда: картошка с салом и луком и суп с колбасой. Дома такого не готовили.
Под Загорском находился могильник радиоактивных отходов. Были какие-то выступления против. Соответственно в Загорске радиоактивный фон был сильно повышен. В Троице- Сергиевскую лавру привозили иностранные экскурсии, корме японцев. Японцы, запуганные со времен второй мировой, носили на груди дозиметры и когда автобус подъезжал к Загорску, все эти дозиметры начинали пищать и экскурсанты просили повернуть автобус обратно.
Дети в этом городе зачастую рождались с большими дефектами и когда их возили по больницам области, то от врачей слышали фразу: "Задолбали эти загорские". Например, у нашей зам.главбух родился внучек со сросшимися ногами. Её сын со своей шестнадцатилетней женой оставили ребенка в роддоме. А наша Герасимовна, которая, кстати, разговаривала с большим украинским акцентом, забрала малыша оттуда. И возила его по врачам, ему ломали кости и что-то делали. На работе она просто молчала, и лицо у неё почернело от горя.
Ещё мне запомнилось, что в городе была экспериментальная птицефабрика, с которой постоянно возили на продажу битые яйца. Так вот они все были очень большие и на два желтка. То есть с лотка могло попасться несколько штук с одним желтком, а остальные – на два. Теперь я могу прокомментировать: чистый Чернобыль. Больше я таких яиц ни где не встречала.
Периодически активисты устраивали митинги и заслоны перед автопоездами, с мигалками тянущими новые отходы на эту радиоактивную свалку. Я помню плакат "Могильник в колыбели" (отсылка к значимости Лавры, которая считалась официальной резиденцией Патриарха Всея Руси). Но Патриарх на самом деле в Загорск особо не показывался, а обитал всё же в Москве.
Лавра была главным местом наших прогулок. Можно было ещё пойти на природу, которая была слегка заболочена, или в кино. Мы так и делали. Ходили в кино иногда и на два фильма в день. На природу редко выбирались, но какие- то шашлыки все же пару раз делали, при чём исключительно вдвоем. А по Лавре сделали сотни кругов и заглянули везде.
Когда в начале 1989 года мы туда приехали, то в Лавре по всей территории насчитывалось три ларька и магазинчик: на входе, посредине и в глубине. На площади перед главным входом в подворье летали голуби и стояли лужи. До осени – момента нашего отъезда всё так и сохранялось.
Когда же мы в середине 1991 года оказались там повторно, к слову – это и стало нашим последним местом службы до декабря 1991, то Лавру было не узнать. То есть через год – полтора она превратилась в нескончаемую туристическо – рыночную площадь. Перед главным входом расположился новый рыночек сувениров, по всему подворью стояли неисчислимые ларьки православных товаров, служители приобрели бизнесовый вид. По фразам, содержащим слова: "офис", "бизнес", "цены", долетавшим из их разговоров с цивильными, можно было понимать, что темы бесед далеки от жития святых.
На большие православные праздники со всех концов съезжались гости. Самым крупным был именинный день Святого Сергия Радонежского, основателя монастыря. В электричках по дороге прося милостыньку приезжали убогие. Приезжали провинциальные, деревенские служители церкви со своими многочисленными чадами, разодетыми в пестрый ситец и повязанные платочками под подбородком. Было видно, какие они радостные и торжественные, было видно, какие они нищие в своей стоптанной обуви и дешёвой одежде, ношеных и ободранных рясах. Было видно, что их жены вели далеко не праздную жизнь, что это уставшие и измученные женщины. Именно благодаря этому фону особенно смотрелись церковные аристократы в своей византийской одежде, практически полностью покрытые золотой росписью с вкраплением драгоценных камней на драгоценных тканях. Это были настоящие "Два мира, две системы", но только внутри одной структуры. О самом ходе празднования говорить что-то излишне, это можно посмотреть на видео: пышность помпезная, сытые и самовлюбленные лица, настоящая ожившая карточная колода.
Мой муж притаскивал периодически всякие церковные сувениры типа огромных, похожих по росписи на пряники свечей. Он же был с одной стороны общительным и любознательным, а с другой обладал стопятидесятю фактически рабами, которых церковники и просили им выдавать Христа ради для каких- нибудь работёнок. Так что какие-то знакомые в Лавре у него были.
Я до сих пор не пойму, почему мне тогда не пришла в голову мысль там откреститься. У меня отец был ярый коммунист и детей крестить не позволил. Мы потом каждый своим путем открестились. Лично я в двадцать восемь лет уже в Луганске целиком самостоятельно пошла в церковь без каких-либо родственников. Меня всегда коробила мысль иметь над могилой фанерную звезду. Впрочем, теперь я категорически вижу себя исключительно сожженной и развеянной, в будущем, конечно.
В батальоне у Сергея устраивали на выходных какие-то развлечения, а Сергей очень гордился нашей коллекцией пластинок, которую я не поленилась притащить из Луганска, и систематически пополняла уже в Подмосковье. Тогда выходило очень много нового из русского рока. Раньше такого вообще не издавалось, кроме "Машины времени", а теперь поперло в свете Перестройки. Я все аккуратненько скупала вне зависимости от своих вкусов. Хотела дома внимательно расслышать слова, и вообще до сих пор считаю что рок-музыка это в русскоязычном сегменте прямое продолжение Пушкина и Лермонтова. В общем, пластинки были все что можно придумать от фирмы "Мелодия".
И однажды пришёл солдат подбирать что-то на выходные. Я не помню чтоб сильно обрадовалась, что у меня их заберут и уж точно поцарапают. Но не спорила. Он стал смотреть, я стала предлагать. И тут я поняла, что у меня в мои двадцать пять уже образовалась некоторая пропасть с девятнадцатилетними во вкусах. Солдат сказал, что хочется по жёстче и выбрал "Кино" и еще что-то.
В нашей бухгалтерии было пять человек: две пенсионерки – жены полковников из гарнизонного городка, главбух – жена бывшего прапорщика, которого выгнали за пьянство, замглавбуха о которой я уже упоминала – украинка, которая переехала сюда когда вышла замуж за солдата, служившего в их украинских краях и я. Полгода, что я там проработала и были идеальным сроком чтоб собрать все их истории.
Но из их историй сделать однозначный вывод "что же правильно в этой жизни" невозможно, потому что во всех случаях получалось плохо. Имена я как обычно не очень помню и фото у меня есть только главбуха, с которой мы однажды встретились в центре города у фонтана.
Начну с пенсионерки – коммунистки, пусть её условно зовут Анна Ивановна. Она с мужем до этого лет десять провели в Нахичевани, который Азербайджанский, но возле Армении. Климат там был не очень, но жить можно. Её муж всегда хорошо учился и мечтал продолжить учебу в Москве – стать кремлевским курсантом, чтоб красиво маршировать на парадах на Красной площади. Он поехал туда поступать и ему предложили вместо этого учиться в Ленинграде. Очевидно, что по Москве всё уже и без него – отличника было расписано. Он отказался, потому что это не совпадало с его мечтой маршировать именно по Красной площади. Юная Аня плакала и думала:"А не дурак ли ты?" После десяти лет в Нахичевани ему пришла разнарядка – перевод на Крайний Север. Тут уже возмужавшая Анна Ивановна не выдержала и сама поехала разбираться с руководством, её муж с приказами не спорил. Она же добилась что его перевели в Загорск. Очень разумными были выставленные ею аргументы о некоторой климатической разнице между Нахичеванью и Крайним Севером, что может надорвать здоровье маленьких двоих детей. И аргумент над картой СССР: "Неужели по всему СССР для моего мужа есть только самые крайние точки: север и юг? А поближе мы служить не можем?" Анна Ивановна была старым членом КПСС, посещала все собрания и была активным пропагандистом всего правильного.
О её муже мне рассказала вторая пенсионерка-полковница Галина Васильевна, что он всю жизнь берег здоровье – мало пил и все накопленные силы отдавал слабому полу. А Анна Ивановна всеми силами его дисциплинировала.
За то Анна Ивановна мне поведала о Галине Васильевне, что её муж уехал на север чтобы получить папаху, то есть стать полковником. А она с ним не поехала потому что у неё была дочь – десятиклассница и она не хотела оставлять девочку одну. Однажды Галина Васильевна решила порадовать мужа и прилетела к нему, пришла в общагу где он жил и на вопрос дежурного кто она – представилась. Получив ответ: "Как жена? Мы знаем его жену. Она тут живет и сейчас они оба на работе", надорвала свое здоровье навсегда. У неё на нервной почве отнялись ноги. Потом её долго лечили, и вот теперь она потихоньку работала здесь в бухгалтерии, а её дочь оканчивала в Москве университет. Дальше в рассказе Анна Ивановна делала вывод: "Чего она здесь сидела? Что стерегла? Конечно надо было сразу с ним ехать!" Я не стала спорить с выводами опытной женщины. Но будучи тогда достаточно молодой, то могла легко представить, что она стерегла. И на её месте все же тоже поберегла дочь, но и не ехала бы к мужу без предупреждения и обсуждения. Наверное потому что я не люблю получать стрессы сильнее, чем хочу знать одну только истинную правду.
И от Анны Ивановны я узнала, что в Нахичевани когда они в начале семидесятых приехали туда было много армян, а через десять лет, то их там уже практически не было – все уехали, их вытеснили.
Ну и об учебных тревогах она рассказывала смешно: кто откуда выбегал на ходу одеваясь.
Наша Герасимовна, которая с Украины, тоже не была счастлива в браке. Она развелась с мужем и они остались жить в трехкомнатной квартире как в коммуналке. Он пил и на выходные запасал с собой, чтоб уже не бегать. Детям своим не помогал и всё такое.
Вот интересный факт: у её мужа была группа инвалидности по сахарному диабету и он потреблял пиво в промышленных масштабах, утверждая что ему от этого легче. И я как раз в то же время услышала по радио передачу, где рассказывалось что лучше всего от диабета помогает пиво. После пива, но значительно с меньшим эффектом следует вино, а остальное уже совсем не тот эффект дает. То есть мужик самостоятельно подобрал себе лекарство, пока ученные с мензурками вошкались. С тех пор я отношусь к пиву с огромным пиететом.
У главбуха все было ещё хуже. Потому что у перечисленных женщин костры как бы и отгорели, а её – бушевал. У неё была маленькая дочь и муж – бывший прапорщик, которого выгнали за пьянство. Маслёнкин был с большими черными усами, смазливый и слегка похожий на Щелкунчика. Он часто прибегал к нам в бухгалтерию и о чем- то шептался с женой. Где и чем он занимался было окутано тайной, но официально он точно ни где не работал. Шустрый и наглый он завел себе вторую любовь, дарил там подарки чужому ребенку, а своему – ничего, и бегал между двумя жёнами.
Когда к ним в гости приехала его мамашка, то отметила что невестка замечательно похудела, рассказала какой у неё замечательный сын и тепло попрощалась. А невестка худела и таяла от большого личного "счастья".
Статистика ужасает. Всё таки 100% это 100%.
Когда я занималась начислением зарплаты, то пришлось столкнуться практически со всеми сотрудниками. И поучаствовать в некоторых конфликтах. Например, запомнился очень высокий и толстый водитель цементовоза по прозвищу Матрац, фамилия – Кузнецов. У него постоянно были вопросы к правильности начисления. Он становился над моим столом, слегка наклонялся и что-то на меня кричал. Это было со стороны комично, а из моей позиции страшновато. Впоследствии мне о нем рассказали, что он был замечательный светлой души человек. Однажды к нему прямо под машину шагнул маленький ребенок. Он абсолютно резко свернул, была дичайшая авария, цементовоз перевернуло, ему сначала ампутировали ноги, а потом он умер. И все время спрашивал жив ли остался ребенок. Ребенок тоже погиб, но ему этого не сказали. И он умер счастливый, что ребенка ему спасти удалось. Своих детей у него не было.
Были ещё два водителя, у которых каждый месяц в листе начисления почему-то значилось до 27 путевых листа. Вообще начислением заработанного занимаются диспетчера, потом это принимает плановый отдел. А задача бухгалтера – прямо обратная, вписать начисленную другими сумму, добавить надбавки, типа за классность, ночные, вредность и вычесть все налоги, сборы, алименты. Так вот, смотрю на эти начисления и что-то меня смутило в количестве отработанных дней. Бывает что дней по путевкам много, если водитель в предыдущем месяце затерял или не успел сдать какие-то документы. Но у этих двоих откуда из месяца в месяц? И прошлась я в плановый отдел, подняла реестры путевых листов и стала смотреть по дням. Выяснилось, что ребята вовсе не перерабатывали, а делали дубликаты путевых листов. То есть, например в мае сдают как бы запоздавшие несколько путевок за апрель, но в апреле они уже были. И такая не хитрая схема каждый месяц. Это было совместное творчество диспетчеров с водителями. Вот я и рассказала о своем первом реально вскрытом и доведенном до разоблачения экономическом преступлении. Бледная инженер по зарплате подняла путевые листы за обозримый период и народу всё поставили на удержание. Всё было абсолютно тихо и молча.
Ещё у нас появился удивительный солдат из Молдавии. Вернее, он и раньше служил, но до поры никто не знал что он удивительный. В Молдавии был завод по капитальному ремонту КАМАЗов, но чтоб сдать туда автомобиль, надо что бы он был полностью укомплектован правильными агрегатами: двигатель, колеса, кабина. Чтоб была полная комплектность. А у этого солдата оказался дядя на том заводе главным инженером. И пацан мог сдавать туда любой кривой лом. Этому замечательному парню выдали новенький КАМАЗ, загружали на него что-то похожее на нуждающийся в капремонте КАМАЗ и отправляли в Молдавию. И так он стал ездить постоянно, даже остался работать после дембеля. На каждую поездку у него уходил почти месяц. Надо было ждать когда машину починят чтобы везти её обратно. Всё это время парень вместе с нашим новеньким КАМАЗом был полностью предоставлен сам себе. У нас ему шли командировочные и оклад. По слухам он уже начал в Молдавии строить себе дом. Однажды он даже поехал в командировку со своей беременной женой, ей захотелось прокатиться по стране перед тем как засесть дома с ребёнком.
Был у нас очень само – организованный прапорщик Дёмин, который руководил складским хозяйством. Он очень подружился с моим Серёгой, который приходился ему начальником. Дружба основывалась на бочке спирта на складе. И это уже заходило за все предела. Бочка спирта это как целый большой курятник для лисицы. То есть неисчерпаемость наяву.
При этом вид Дёмина был прекрасен, в своем возрасте около сорока он был цветущий мужчина, который в жизни ничего тяжелее шариковой ручки не поднял. Очевидно что он просто методично спаивал Серёгу.
С Дёминым связана очень смешная наша бухгалтерская история. Он ежемесячно сдавал отчеты по складу и раз в год инвентаризацию. И у нас его документы по инвентаризации не нашлись. Мы ему горячо доказали, что он их нам так и не приносил. Он очень удивился и написал всё заново. Во время уборки на полках после годового отчета мы их обнаружили, но Дёмину уже об этом не стали говорить. Как говорила наша Герасимовна: "В бухгалтерии ничего не теряется, все подшивается".
Учёт естественно велся в ручную с калькулятором. И поиск арифметических ошибок был самым обычным делом. Герасимовна всегда с сочувствием говорила: "У тебя оно потом ещё подробится". Это означало что искомая сумма разобьется на несколько ошибок в разных местах.
В Загорске я остро почувствовала – наступают другие времена. Я случайно услышала сетования своего главбуха о том что начальник – мореман заставляет её делать документы о продаже списанных автомобилей каким-то кооперативам. Вообще движение основных средств вела Герасимовна, но с шефом общалась только Маслёнкина. Проблема была в том, что этих автомобилей на автобазе никогда в помине не было, то есть кооператоры их где-то уже раздобыли и покупались фактически только документы.
Жена моремана ездила на каком-то её личном маленьком автомобиле, что было в те времена в новинку. И мне объяснили что это «Ока», куплена как разбитая во время технических испытаний. В общем мореман шел в ногу со временем.
Для развлечения в Москву мы ездить перестали. Возможно что уже и наездились, и прошлись куда придумали, всё же шёл уже третий год. Да и в Загорске было где прогуляться один – два дня в неделю. Как-то мы вдвоем ходили на шашлык. Раньше, в Дуброво мы всегда ходили большой компанией и в ход шло любое мясо, куры, утки. А тут Серёга привёл меня на берег и сам сделал шашлык, то есть компании у нас действительно не было.
А однажды мы на электричке прокатились в какие-то сказочные места и там то ли гуляли, то ли грибы искали, но пошел совершенно дикий ливень. До станции Серёга меня буквально тащил, было что-то с увязшей промокшей обувью и сбивающими с ног потоками воды. Но как только мы добрались до дома, он открыл входную дверь, пропустил меня вперед, развернул к себе лицом и потоптавшись на входе сказал: «Я хочу есть». У меня были совершенно другие планы чем готовить еду, я хотела рухнуть спать.
