Галия Мавлютова
Жизнь наоборот
– Вот и занимайся своими анализами, – с деланым равнодушием вздохнул Воронцов, – куда ты лезешь? Все девушки как девушки, а тебе больше всех надо!
Алина посмотрела на себя в зеркало, затем попрыгала перед окнами, разглядывая своё отражение.
– Нет. Пойду в своих. Каждый шаг – как нож в сердце.
Под недоумённым взглядом Воронцова Алина переобулась. Кроссовки бросила в угол.
– Красота требует жертв. Я иду патрулировать, а ты будешь сидеть в группе разбора. Я буду страдать, а тебя пусть мучает совесть. Ты же мужчина, Дима? Или кто ты?
– Или кто я, – поник Воронцов, – приказ есть приказ! С Батаном не поспоришь. Может, ножки перебинтовать?
– Тогда в ботильоны не влезут. Пойду так. Мучайся, Дима, мучайся! Тебе же жаль меня?
– Жаль-жаль, бедная моя девочка. Может, напишешь рапорт о переводе в следствие? Там спокойно, без нервов, сиди да клацай на клавиатуре протоколы допроса. На трупы выезжать не надо. Только в морг и то по необходимости.
Воронцов шутил, но как-то ехидно. Алина почувствовала скрытое раздражение в его словах.
– Сам пиши рапорт на перевод в следствие, а я буду раскрывать преступления! Я буду делать это не хуже мужчин, а гораздо лучше. Я научусь!
– Да раскрывай, сколько влезет! Можешь вот тумбочку раскрыть, если так хочется. Глядишь, премию дадут к праздникам, – вконец разозлился Воронцов. – Я с тобой, как с человеком разговариваю, а ты…
– И я с тобой, как с человеком, – Алина помотала головой из стороны в сторону, дурашливо улыбаясь, – не горюй, Димка! Я справлюсь!
– Да уж, – поморщился Воронцов, – то-то же ты на сходке нюни распустила: мол, куда мне патрулировать, я все ножки до крови стёрла, я вся такая нежная, мне бы поближе к следователю.
Они сердили друг друга нарочно, словно пытались спровоцировать конфликт, но ссоры не вышло. Оба были безнадёжно влюблены, краснели от случайного прикосновения, мимолётного взгляда, неверно понятого слова. Воронцову было жаль девушку: она уходила в ночь, на мороз, в нелепых полуботиночках на высоченных каблуках, с потёртостями и мозолями. Он спокойно отправился бы патрулировать вместо Алины, но тогда придётся нарушить приказ Батанова, а Дима всегда был послушным. Таким уж родился. И хотя в его семье никогда не было военных, милиционеров, а уж тем более, полицейских, Дима выбрал профессию полицейского.
Родители сильно удивились, когда он объявил о своём решении пойти после школы на юридический факультет. Мама заплакала, отец сдержанно вздохнул. Но отговаривать не стали. Подумали и переступили через себя, оправдывая выбор сына. Если бы Дима увлекался просмотром ментовских сериалов, чтением криминальной литературы или любил играть по ночам в стрелялки, было бы понятно. Однако нет, ничего такого за ним не водилось. Мальчик как мальчик, обычный, не гений, без особых талантов, на подвиги не способен, и вдруг такой странный выбор. Воронцова удивила реакция родителей: он ожидал другого – думал, начнут отговаривать, стращать, пугать, шантажировать здоровьем. Проскочило. Мать поплакала и успокоилась. Отец смирился. Внешне оба поддержали сына. А что творилось у родителей внутри – сын знать не хотел.
Воронцову нравилась работа оперативника, он не уставал от ненормированного рабочего дня, от бумажной волокиты, от придирок начальства. В уголовном розыске не было никакой романтики. Рутинная работа, но за гранью человеческого понимания. Иногда, собираясь поздно ночью на работу, Дима слышал, как плачет мать. Он морщился, но терпел. Маму не переделаешь. Она любит страдать. Хлебом не корми, только дай возможность попереживать. Отец молчал, лишь иногда спрашивал, мол, как дела, не устал ли, сынок, от службы? Дима посмеивался, догадываясь о глубинных истоках пустых вопросов, но не вникал, думая, что рано или поздно всё уладится.
– Не знаю, что со мной случилось, – всхлипнула Алина, – так жалко себя стало. Как представила, что придётся ковылять на этих каблучищах, чуть слёзы не брызнули. Уже прошло, Дима! Я всё понимаю. Наслышана про Наталью Ивановну. Говорят, она ненавидит женщин, особенно, молодых. Всех девушек съедает заживо, запивая обед горячей кровью. Вот так!
Алина клацнула зубами и прикоснулась губами к Диминой шее. Тот вздрогнул и поёжился. Страшновато получилось. Алина натурально сымитировала вампиршу. Ей нужно было не в опера подаваться, а в актрисы. Голливуд по ней плачет. И не просто плачет, слезами умывается. Воронцов вдруг расхрабрился и поцеловал Алину. По коридору раздались глухие шаги и замерли у двери. Алина и Дима отпрянули друг от друга и, как ни в чём не бывало, занялись сборами. Дверь распахнулась.
– Чего сидим? Отдыхаем? – рявкнул Дорошенко.
Вид у него был ужасный. Словно он только что вернулся из боя. В чёрном одеянии, с маской, сдвинутой на шею, с автоматом под локтем, Слава был похож на рэйнджера, постоянно ищущего приключений на территории какого-нибудь исламского государства. Алина почувствовала, как по телу пробежал холодок. Внутри всё сжалось. Озноб ощутимо бился внутри, угрожая вырваться наружу.
– Я уже готова! – крикнула Алина, коченея от страха.
– Она ноги стёрла. В кровь разбила, – сказал Воронцов, смущённо уводя взгляд из-под пытливых глаз Дорошенко.
– Старая песня, то её тошнит, то мозоли на ногах. Ничего, до свадьбы заживёт, – миролюбиво усмехнулся Слава, – лишь бы не блеванула во время патрулирования. Предлагаю разойтись добровольно. Без осложнений.
– Слав, мы уже бежим, – примирительно пискнул Воронцов, – Линок, ты готова?
– Да, собралась.
Они вышли гуськом: впереди Слава с автоматом, сзади притихшие Дима и прихрамывающая Алина.
– Кузина! В дежурке тебя стажёр ждёт. С ним будешь патрулировать территорию. Батанов приказал. Адресную программу возьмёшь у дежурного. Воронцов! Группа разбора в седьмом кабинете. Наталья Ивановна ждёт.
– А мой стажёр где? – удивился Дима. – Я что, на пару с Натальей Ивановной останусь?
– Не переломишься! – отрезал Дорошенко. – Стажёр у нас один. На всех не хватит. Кузиной нельзя патрулировать в одиночку. Ей полагается стажёр для храбрости.
Дорошенко рассмеялся собственной шутке. Алина мысленно отметила, что смеётся один Слава, а Дима делает вид, что не понял шутки. После паузы она тоже наигранно рассмеялась, словно только что оценила сарказм Дорошенко. Слава удивился и замолчал. Его шутка предназначалась Диме и никому больше. Дорошенко желчно хмыкнул и шумно потопал по коридору, нагоняя упущенное время. Дима и Алина приостановились, одновременно вздохнув, посмотрели друг на друга и медленно разошлись в разные стороны. В эту минуту им показалось, что рассвета больше не будет, утро никогда не наступит и солнце уже не взойдёт, а глухая морозная ночь останется на земле на вечные времена. И всё бы ничего, но вдруг электричество отключат? Внезапно и без объявления. Оба обернулись, посмотрели друг на друга и прыснули от смеха, догадавшись, о чём подумал каждый. Сдерживая смех, в унисон прибавили шаг и вскоре забыли о существовании друг друга. Работа поглотила все мысли и чувства. Думать о том, взойдёт или не взойдёт солнце, стало недосуг. Каждой клеточкой организма они погрузились в работу. На какое-то время Алина забыла про разбитые ноги. Ботильоны показались удобной обувью, а не предметом роскоши.
* * *
Стажёр оказался мелким и неказистым мужчиной лет тридцати. Алина поморщилась. Придётся патрулировать с тем, кого дали в напарники, пусть и не лучшим представителем мужского населения планеты. Алина ещё раз вздохнула: ах, если бы на месте хилого стажёра оказался Дима Воронцов! Но мысль тут же оборвалась. Бери, что дают. Алина Кузина резко развернулась и вышла из дежурной части. Стажёр уныло поплёлся позади. Алина держалась от него подальше, боясь, что он догонит и пойдёт рядом с ней. Мимо спешили люди, им не было никакого дела до терзаний юной оперативницы. Алина вздохнула. И тут же подумала: если посчитать, сколько раз она вздохнула за этот долгий-долгий день, можно уже со счёту сбиться.
– А ты чего хромаешь? – донеслось откуда-то снизу.
Алина вздрогнула и шарахнулась в сторону.
– Ты что, инвалид? – строгим голосом спросил стажёр.
Он тянул кверху гладко стриженный затылок, но всё равно смог дотянуться лишь до плеча Алины. Он был ниже Кузиной на голову.
– Что за вопрос? – рассердилась Алина, пытаясь справиться с раздражением.
Всё кругом не так, как надо. А как надо? Она уже и головой потрясла и уши потёрла, что означало, что девушка пребывает в состоянии полнейшего разлада с окружающей действительностью.
– А что тут непонятного? – удивился стажёр. – Удивляюсь, почему в полицию стали брать инвалидов? Что, у нас в городе здоровых людей не стало? Кончились они, что ли…
– Сам ты кончился! – процедила Алина сквозь зубы. – Отстань!
– Не отстану, – заверил упрямый человечек, – мне дежурный велел не спускать с тебя глаз. Между нами говоря, он тебе не доверяет.
– Думай, что говоришь! – возмутилась Алина. – Дежурный мне не доверяет, видите ли. С чего ты взял? Глупости не говори.
Прохожие испуганно пробегали мимо, словно боясь странной парочки. Со стороны они выглядели нелепо. Высокая стройная девушка в короткой курточке и низенький смешной человечек без шапки, но в тёплой ветровке со сбившимся капюшоном.
– Дежурный тебе совсем не доверяет! – отрезал стажёр, вкладывая в каждое слово обидный смысл.
– Не придумывай! Виктор Алексеевич – порядочный человек. Настоящий офицер. Он не станет перемывать чужие косточки с незнакомыми людьми.
Маленький человечек от возмущения запнулся, остановился и принялся хватать ртом холодный воздух. От возмущения он не мог вымолвить ни слова. Потом вдруг успокоился и сказал:
– Я Николай! Меркушев. Стажируюсь уже полгода. Меня на аттестации зарезали. Не пропустили на должность участкового. Так что в отделе я свой. Мне доверяют. А тебе нет. Ты ещё не своя. Лучше ответь, почему ты хромаешь?
– Обувь жмёт, – нехотя призналась Алина.
Она судорожно размышляла, что делать дальше. Если разговор будет продолжаться в том же тоне, ничего не получится. Кажется, она сделала ошибку, побрезговав присутствием неприглядного стажёра. С лица воду не пить. Необходимо изменить отношение к происходящему. Иначе этот рейд плохо закончится. Алина прислонилась к стене дома, чувствуя, как кружится голова. Что за день сегодня? Тянется и тянется, и конца-краю ему не видно. Вообще-то это не день. Это ночь. Долгая и муторная ночь. Опера такую называют анальной. Это когда от усталости сводит скулы и мышцы на лице, а про ноги лучше не думать. Алина с удовольствием бы присела, а как? Патрулировать сидя ещё никому не удавалось. Территорию обходят пешком, ногами, и другого способа пока не придумали. Батанов ждёт результаты совместного патрулирования. Придётся приноравливаться к этому вредному человечку. Алина злилась на себя, на собственную никчёмность, на жизнь вообще и на стажёра в частности.
– Тогда тебе не до работы, раз обувка жмёт. Ты психуешь. Всё раздражает, да? – спросил Николай с явным сочувствием.
Алина молча страдала, мысленно оценивая свои возможности. Только бы от стены отлипнуть. А там видно будет.
– Да, дела… – пробормотал Николай.
Они стояли у дома, граничащего с магазином «24 часа». Где-то по этажам бегает, опрашивая жильцов, Слава Дорошенко. А они стоят и чего-то ждут. Алина решительно отодрала себя от стены:
– Идём, стажёр! У нас много дел.
Николай хмыкнул, ссутулился и сразу стал похож на карлика. Алина заставила себя не думать о внешности напарника. Какой есть, с таким и надо работать. Они ретиво направились в сторону пивного ларька. Алина думала, что настоящий уголовный розыск – это война. Фронт. А как было на настоящем фронте? Ведь не все там переносили друг друга, кто-то кого-то раздражал. Наверное, и любимый мужчина способен вызвать раздражение? Нет, такого не может быть. Никогда. Алина прикрыла глаза и представила, что когда-нибудь Дима Воронцов будет ей неприятен. Нет-нет, невозможно. Алина уже неизвестно в который раз тяжко вздохнула и вдруг отпрыгнула в сторону; Николай упал на колени перед ней и что-то разглядывал. Словно пёс в ноги бросился. Нет, это не бродячая собака, это психованный стажёр. Алина остановилась.
– Ты чего? – спросила она, инстинктивно перебирая ногами, как стреноженная лошадь.
– Смотрю вот, – буркнул снизу Николай, – смотрю, что ты сотворила с собой. Пойдём в отдел, ты сегодня не работник!
Алина сжала губы. Дождалась. Стажёр устроил сцену на улице. Хорошо, хоть публики нет рядом. А то бы посмотрели спектакль с дивным названием «Жизнь».
– А ну-ка поднимайся! Чего уселся? Пошли работать!
Она понимала, что перегибает палку. Нельзя так с мужчиной. Они ласку любят.
– Алина Юрьевна! Идёмте в отдел. Иначе я дежурному позвоню.
В его голосе зазвенел металл. Этот позвонит. И дежурному отдела, и дежурному управления. У него не заржавеет. Кузина решила сменить тактику поведения:
– Коля! У меня всё в порядке. И ноги, и душа, и мысли! Не надо никому звонить. Я прошу тебя!
Николай легко вспрыгнул, как заяц, и засеменил рядом с Алиной.
– Я знаю, что дежурный считает, будто я занимаю чужое место. И Батанов так считает. И Дима Воронцов. Я уж не говорю об остальных, – она взмахнула рукой и очертила круг, видимо, означавший, насколько большой процент коллег считают Алину пустым придатком системе.
Николай послушно кивал в такт словам: мол, верно, все именно так и думают, так и полагают.
– А я решила, – продолжала Алина, – пусть они себе думают, что хотят и как хотят, а я должна делать своё дело. Правда на моей стороне. Верно, Николай? Правильно я мыслю?
– Правильно-то правильно, – растерялся стажёр, – только ты в этой обуви – не боец. Не надо было на работу новые туфли надевать.
– Не надо было, – горестно призналась Алина. – Только это не туфли, а ботильоны. Но дело сделано. Впредь буду умнее. А теперь куда деваться? Надо патрулировать!
– Надо, Алина Юрьевна, надо.
И они пошли рядом, на равных, как брат с сестрой. И было в их шествии что-то печальное и смешное одновременно: высокая Алина и маленький Пьеро. Коломенская верста и обрубок. Алина подумала, что Николай тоже осознаёт смехотворность ситуации, но, поглядев на него, поняла, что ничего подобного. Он ощущает себя царём природы, а вот в ней, несмотря на высокий рост, видит всего лишь жалкую пигалицу, не внушающую доверия. Николай хотел бы от неё избавиться, но не знает, как это сделать. Алина громко рассмеялась.
* * *
В отделе вовсю кипела работа. Туда-сюда сновали помощники дежурного, постовые приводили задержанных, кого-то досматривали, с кем-то разговаривали. В дежурной части не протолкнуться. По лестнице спускались и поднимались одновременно. Гремели наручники, в конце коридора звучала лёгкая музыка.
– Димыч, с задержанными будешь разговаривать? По грабежам задержали. В дежурке не продыхнуть. Тьма народу. – Это заглянул помощник дежурного.
– А-а, тащи сюда! Где взяли?
Дима Воронцов развивал скоропись, делая записи в спецблокноте. Шариковая ручка размашисто расчёркивала страницы: в отдельной графе значились фамилии, далее следовали графы с адресами регистрации и судимостями.
– У помойки. Рылись в баках, – бросил дежурный и, открыв дверь, крикнул:
– Прошу пожаловать к столу, вас устали ждать!
– С чего это ты такой вежливый? – удивился Воронцов.
– А задолбали, – ухмыльнулся помощник. – То приведи, то отпусти. Запутался я с вами. Не знаешь, кому чего надо. Ну, я пошёл?
– Свободен, – кивнул Воронцов и весело обратился к задержанным: – Добрый вечер!
– Какой вечер, командир? Ночь к концу подходит. Отпустил бы нас, что ли?
Двое мужчин не самой элегантной наружности разом дыхнули на Воронцова. Повеяло застарелым перегаром и ещё чем-то отвратительным, о чём не принято распространяться в цивилизованном обществе. Один был в тапках на босу ногу. Кривые ногти, покрытые грибковыми спорами, устрашающе торчали из резиновых прорезей, угрожая поразить личный состав отдела в самое рабочее место. Чистоплотный Воронцов инстинктивно сжался. Этого ещё не хватало. Дима боялся грибковых заболеваний. Краем глаза взглянул на ногти на руках. То же самое. Тот самый грибок. В мусорных баках рылись. Несёт от них, как от трупа месячной давности в сильной степени гнилостного разложения. Воронцов едва заметно поморщился, но задержанные мигом уловили брезгливую мину.
– Командир, отпустил бы ты нас! Мы ни в чём не виноваты. Мы тут рядом обитаем. Через дорогу.
Тот, что в тапках на босу ногу, присел на стул, стоявший прямо перед столом Воронцова.
– Ты это, встань для начала, – накинулся на него Дима, – тебе никто не предлагал сесть!
– И не надо! – вскочил со стула задержанный. – Не надо предлагать сесть. Сами сядем. А документы принесём. У нас паспорта есть!
– А у нас есть паспорта? – спросил второй, более адекватный, без мутного всплеска во взгляде.
– Есть! – убеждённо кивнул первый. – Щас опер позвонит моей сожительнице, она принесёт. Звони, командир!
Воронцов на секунду задумался. Если руководство приказало раскрыть грабежи по «горячим следам», это означает, что в отдел натаскают разную шушеру, подобрав её от мусорных бачков, со свалок и канав. Эти вряд ли пойдут на грабёж. Слишком оторвались от дел. Пьянь полуночная.
– Стой там! – рявкнул Воронцов. – Давай номер сожительницы.
Набрал номер. Телефон мигом ответил и из динамика загремел пронзительный женский голос с истерическими нотками. Воронцов отвёл руку с трубкой подальше от уха, чтобы не лопнула барабанная перепонка и, прищурившись, принялся разглядывать задержанных. Когда женский голос в трубке умолк, Дима сказал по громкой связи:
– Благодарю вас, сударыня. Вы были так любезны!
Бросив трубку на стол, набрал номер на стационарном телефоне.
– Наталья Иванна, задержанные есть. От помойки привели. Нет, не похожи. Далеко ли помойка? Нет, рядом с отделом. Отпускать? Слушаюсь.
– Вот что, дрозды, идите-ка вы подальше от отдела. Если ещё раз приведут, я вас упакую. Надолго!
– Понял, командир! – в один голос воскликнули мужчины. Из кабинета вышли, не оборачиваясь, так и шли, плечом к плечу, испепеляя взглядом Воронцова. Протрубил городской телефон.
– Да, Наталья Ивановна! Нет, не старые, молодые. Лет под тридцать. Адрес есть. Недалеко. На нашей улице. Проживают у сожительницы. Нет, не вдвоём. По отдельности. Если никого не будет, я схожу за ними. Есть!
Воронцов бросил трубку и задумался. Сейчас ещё приведут. И так всю ночь. Таскать им – не перетаскать. Хорошо, что Наталье Ивановне выделили отдельное помещение. Вдвоём гораздо хуже было бы. Ночь уже на исходе. Скоро рассветёт. Утром про грабёж забудут. Воронцов прижал ладони к груди и провёл сверху вниз, оглаживая себя, чтобы сбросить неприятное впечатление от двух молодых мужчин, родившихся лишь для того, чтобы провести свою жизнь у мусорного бака.
* * *
Алина смеялась и слышала, как разносится смех, мелкими переливами, будто где-то рядом звенели хрустальные бокалы. От смеха во всём теле появилась лёгкость, захотелось куда-то бежать, кому-то что-то доказывать. Да не кому-то, а конкретному человеку, идущему рядом с ней и не знающему, как от неё избавиться. Николай недоумённо посмотрел на неё и заразился смехом. Оба вволю посмеялись, Меркушев за компанию, Алина над собой и своими страхами.
– Вот что, Алина Юрьевна, давай-ка, зайдём в этот злосчастный магазин?
Предложение прозвучало неожиданно, но чрезвычайно заинтересовало Алину.
– Мы же территорию патрулируем, – она поначалу немного растерялась, в голосе появились нотки сомнения и радости, ведь в магазине можно присесть, а не болтаться по улицам.
Погода сегодня подкачала. Холодно, тревожно, неуютно. В этом климате могут жить только атмосферно-устойчивые существа, но человек, избалованный благами цивилизации, к ним не относится. Этот город предназначен для пришельцев из космоса с пониженным температурным фоном.
– Идём! – напарник выглядел решительным и целеустремлённым. – Виктору Алексеевичу меня не продашь?
– Не продам, ему сегодня не до нас, – пробурчала Алина, загребая каблуки вовнутрь.
Вообще-то от этой вредной привычки она избавилась, но в момент волнения ноги подгибались, носки устремлялись под себя, и ничего не возможно было исправить. Ещё секунда – и Алина загремела бы на асфальт, но Николай вовремя подхватил её под руку.
– Не падать! – строго предупредил он. – У нас ещё много дел.
– Да уж, – вздохнула Алина, – много. От нас результатов ждут. Батанов ждёт. Александр Николаевич. Ребята.
Они завернули за угол. Небольшое одноэтажное строение со светящимися цифрами «24» вынырнуло из темноты, яркое освещение почти ослепило их, оба разом запнулись, потеряв равновесие, налегли друг на друга, и опять Николай достойно вышел из неловкой ситуации. Он слегка отстранился, подставив локоть, и Алина всей тяжестью налегла на него, чувствуя, как опора уходит вниз, но она сконцентрировалась, встряхнулась и вскочила на ноги. Земля стала твёрдой, улица ровной, а дома не кренились набок.
– Ребятам на нас наплевать, – сплюнул Меркушев, – а вот Костя переживает. Он три раза мне звонил, чтобы я тебе подсобил.
– Как это?
Алина помотала головой, боясь, что земля снова уплывёт из-под ног.
– Так это, переживает за тебя, просил, чтобы я тебе объяснил, как надо работать, – смущённо признался Николай.
– Да я умею! Я только что из университета!
Меркушев хмыкнул и подтянул к себе Алину, чтобы пропустить её вперёд. Дверь магазина болталась туда-сюда, ничем не придерживаемая.
– Забудь про университет. Забудь. И не вспоминай больше. Он тебе больше не понадобится.
Последние слова Николай произнёс вполголоса. Они уже зашли в магазин. За прилавком торчала молоденькая женщина с мелированными волосами. Из-за странной окраски волос издали она казалась пожилой, видавшей виды бабёнкой, а вблизи поражала своей юностью и наивностью.
– А что это у вас двери настежь? – прикрикнул Меркушев, присматриваясь к продавщице.
– Так это, душно, дышать нечем, – похлопала круглыми глазками продавщица.
– У вас же грабёж был! Где техника безопасности?
– Моя техника безопасности в подсобке, – засмеялась девушка и крикнула, обращаясь к закрытой двери во внутреннее помещение: – Вань, выйди на минутку!
Из подсобки вышел хмурый парень, исподлобья взглянул на пришедших, а на девушку за прилавком с неприкрытой ненавистью:
– Чего надо?
Девушка вздрогнула, Алина опешила, а Николай выступил вперёд, словно собрался драться.
– Мы из полиции! – сказал Меркушев сдавленным голосом.
Алина поняла, что он борется с желанием набить парню физиономию. В эту минуту она уже не сомневалась, что Николай победит в поединке, хоть он и меньше ростом и выглядит тщедушным. Она почувствовала его силу. Если будет нужно, он и её взвалит на спину и понесёт. Жилистый, вены узлами завязаны, вся мощь сконцентрирована в кулаках, ноги упругие. Николай устоит при всех раскладах. С таким не страшно ходить в разведку. Его враг не заметит, а если бой завяжется, то всем несдобровать.
– А-а, надоели уже, всё ходите и ходите, а толку никакого, – продолжал хамить Иван, облокотившись на прилавок; копаясь в бумагах, он исподтишка наблюдал за гостями.
– Ещё долго ходить будем, – примирительным тоном бросил Меркушев, – ты вот что, Иван, скажи мне, а кто из вас собственник магазина?
– Ну, я, а чего? – нехотя выдавил из себя Иван.
– И как торговля? Кризис же, – поспешила задать вопрос Алина.
Она не хотела стоять без дела. Надо чем-то проявить себя. Меркушев нервно оглянулся на неё, даже затрясся от злости, но быстро справился с раздражением и растянул и без того узкие губы в полоску, что, видимо, означало у него улыбку и хорошее настроение.
– Да какая там торговля, так, канитель одна, – отмахнулся Иван, изучая какой-то журнал.
Алина видела, что он краем глаза следит за ними, а погружение в бумаги – это игра на публику. Иван не хочет с ними разговаривать. Он устал. Сначала отвезли в больницу, но покоя не дали. Пока обследовали врачи, Иван давал объяснения полицейским, писал заявление, разговаривал с обширной группой лиц, представляющих властные и не очень структуры. Ему надоело изображать из себя вежливого человека.
– Расскажите, как всё произошло?
Вопрос повис в воздухе. Алина прикусила кончик языка. Зачем полезла в разведопрос Меркушева: он хоть и стажёр, но сегодня ночью за старшего. Его Батанов попросил быть заботливым. Вот он и старается.
– Всё есть в отделе полиции. Я написал заявление, меня допросили, я объяснял куче народа, что и как. Хватит с меня!
– Я расскажу! Я!
Продавщица расторопно выскочила из-за прилавка и подбежала к Алине, минуя Николая. Женское чутьё не подвело. Оно выбрало, кому можно довериться, и Алина оказалась главнее Меркушева. Николая передёрнуло от явной несправедливости, но девушка его не видела, таращась на Алину, изо всех сил стараясь показаться самой вежливой из всех ограбленных продавщиц на свете.
– Так что случилось?
Алина поняла, что перетянула инициативу на себя. Николай ушёл на задний план. Лидером становится тот, кто сумеет вызвать доверие.
– Понимаете, стою я за прилавком, никого нет, поздний вечер, касса подготовлена к инкассации, и вдруг залетают двое в масках, наводят пистолеты и щёлкают затворами; один из них кричит: мол, руки вверх, а второй забирает кассу! Побросали бабки в сумки и ушли, – сверхчастотно выпалила девушка и умолкла.
Наступила тишина.
– Больше ничего?
– Ничего.
Повисшая пауза угрожала забрать лидерство, а у Алины закончились вопросы. Она не знала, как продолжить беседу.
– Ваше имя? – спохватилась она, ведь с этого нужно было начинать.
– Моё имя? – растерялась девушка. – Так я уже говорила. И заявление подписала. Ещё в больнице.
– И всё же?
Алина освоилась в незнакомой обстановке. Спокойная, деловая, хваткая. Такой она видела себя со стороны. Разумеется, нарисованный портрет вполне соответствовал амбициям. Кузина горделиво вздёрнула голову и слегка подбоченилась. Николай стушевался, став ещё меньше размерами, превратился в тень Алины.
– Да Лариса она, Лариса! – вмешался Иван в нескладный разговор, злобно поглядывая на незваных посетителей и откровенно ухмыляясь.
– Да, я Лариса, но я больше ничего не помню. Маски, пистолеты, крики – и всё! Они быстро ушли.
– Две маски, два пистолета, две сумки? Так?
Лариса округлила глаза. Она напряглась, видимо, заново пересчитывая количество сумок и пистолетов. Затем с трудом выдавила из себя:
– Да. Два пистолета. Две сумки. Две маски.
Продавщица замолчала. В наступившей тишине явственно слышалось натужное дыхание Ивана. Остальные дышали сдержанно, пытаясь понять, что происходит. Ощутимое напряжение давило на виски, лоб и шею. Алина оглянулась. Николай стоял в стороне, растянув губы в узкую щель.
«Николай, как почтовый ящик, – подумала Алина. – Да, он похож на почтовый ящик. Такой же непроницаемый, с раздвинутой щелью, таящий в себе загадку. Неизвестно, что в нём находится. То ли печальное известие, то ли радостное».
– Николай, у вас есть вопросы?
Меркушев дёрнулся, ещё больше растянул рот, но промолчал.
– Я приглашу вас в отдел, обоих. Вас, Иван, и вас, Лариса, – сказала Алина. – Завтра. Там и побеседуем.
– Никуда я не пойду! – заявил Иван, но после короткой паузы добавил, смягчая резкость предыдущих слов: – Лариса придёт. Во сколько нужно?
– Я позвоню.
Алина сделала вид, что не заметила хамства Ивана. Завтра будет видно. Ночью все чувства обострены, любое слово, сказанное невпопад, кажется издевательством. Все устали. Ночью положено спать, а не бродить по ограбленным магазинам.
Они вышли. Холодная морось легла на лица влажной плёнкой. Только что был мороз – и уже оттепель. Часа не прошло. Погода на планете совсем испортилась. Не понять, то ли зима на исходе, то ли весна на подходе. Алина бодро рванула с места в карьер. Николай едва успевал за ней.
– Разносила, что ли, эти свои… как их… – крикнул он, забегая сбоку.
– Ботильоны, – подсказала Алина. – Да, больше не жмут.
И хотя ботильоны по-прежнему жали, а пятки кровоточили, откуда-то появилось ощущение невесомости; хотелось бежать и лететь, лишь бы избавиться от неприятного Николая.
– Коль, ты чего отстаёшь?
Алина застыдилась собственного легкомыслия. Нехорошо так поступать с человеком, ведь они на задании. И хотя работа превратилась в пытку, так как оба сотрудника нескладные, без опыта, но хоть чему-то они научились за эти несколько часов.
– Ты летишь вперёд, как ракета, я за тобой не успеваю, – оправдывался Меркушев, быстро семеня короткими ножками.
– А почему ты до сих пор в стажёрах ходишь? Ты уже взрослый, – спросила Алина, запоздало опомнившись: напрасно задала вопрос – нечего лезть в душу незнакомого человека. Захочет – сам всё расскажет.
– Не знаю. В кадрах заминка. Не переводят на должность, – буркнул Николай, злобно сплюнув.
– А почему? – не могла остановиться Алина, мысленно ругая себя за опрометчивость.
Чего пристала к человеку. Вон он как щерится! На волка стал похож.
– Так ты на должность пришла. Кадровики не успели оформить документы.
Ответ Меркушева потряс Алину. Сама виновата. Зачем-то выпросила кусочек правды. А Меркушев взвалил на хрупкие девичьи плечи комплекс вины за его незадавшуюся карьеру.
– Ничего, Николай, будет и на твоей улице праздник!
С этими словами Алина бодро взбежала по ступеням крыльца, прямиком ведущего во врата оперативного рая.
* * *
Совещание всё тянулось и тянулось. Казалось, они сидят целую вечность, хотя прошло всего сорок минут. Все доклады уже обсуждены и раскритикованы. Грабежи магазинов по «горячим следам» раскрыть не удалось. Батанов вяло поругал оперативников за безынициативность; те равнодушно отмалчивались, пережидая, когда он от них отстанет, и посему до Алины очередь не дошла. Присутствующие справедливо полагали, что говорить больше не о чем, и так всё ясно, давно пора перейти к главному. Впереди оставалось самое муторное – распределение дежурства на предстоящие сутки. Никто не хотел оставаться в отделе после изматывающей ночи. Оперативники поглядывали на телефоны, отмечая движение скачущих секундомеров. Иногда им казалось, что их движение замедлилось, а время замерло. Его вообще не стало.
Ночь давно перевалила на утренний рассвет. И хотя ещё не рассвело, за окном медленно просыпалась обычная городская суета. Слышались неясные звуки разбуженного спозаранку города. В это время он был похож на человека, ещё спящего, сонного, но тем не менее всеми силами стремящегося встроиться в жизненный ритм. И всё-то он делает невпопад: и ноги разъезжаются, и голова с трудом работает, но организм тупо и методично совершает привычные действия. Через полчаса город заживёт обычной жизнью. И спустя два часа начнутся трудовые будни.
