Галина Вервейко
Матильда Кшесинская – прима Императорского балета 1 том XIX век. Документальная повесть-роман о русском балете рубежа XIX—XX веков
Глава 3. Сон Матильды
В Париже стояли первые дни января 1952 года. Приближался любимый праздник Матильды-Марии – Рождество. В тот день был православный Сочельник. И Матильда Феликсовна, убирая ёлку, задела ногой за ковёр и упала. Падение было неудачным, она сломала ногу. Пришлось её перевезти в Американский госпиталь. Там ей сделали тяжёлую и очень сложную операцию. Так, в преддверии её восьмидесятилетия, которое должно было праздноваться летом, ей пришлось весь январь пролежать на госпитальной койке.
В ночь с 29-го на 30-е января Светлейшей княгине Матильде-Марии Романовской-Красинской (так она стала именоваться после замужества) приснился сон, который стал отправной точкой в деле, о котором она уже давно думала.
«Я вижу во сне, что вхожу в наше Театральное училище, в Санкт-Петербурге, со своими ученицами; я их не вижу, как это во сне бывает, но чувствую, что они около меня. Я им объясняю расположение комнат: вот направо, говорю я, две большие залы, где мы учились и репетировали, а в день училищного выпускного спектакля мы все встречали Государя Императора, Императрицу и всю Царскую семью, а налево, вдоль длинного коридора расположены наши учебные классы. В конце этого коридора, я объясняю им, находится маленький училищный театр, где я выступала перед выпуском. Оттуда выходила вся Царская семья после спектакля.
Когда я давала своим ученицам эти объяснения, вдруг раздался чей-то возглас: «Они идут… они идут!» На мой вопрос, кто идёт, мне ответили: «Царская семья». «Как они идут, ведь их нет в живых?», – ответила я. «Их души идут», – чей-то голос мне ответил, и в это время все разом запели: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» – и трижды повторили. Потом все бросились вниз, им навстречу, и остановились перед настежь отворёнными входными дверьми. На улице шумела буря, ветер гудел, лил проливной дождь и чей-то голос крикнул, что Они не могут войти. Тогда все бросились наверх, на второй этаж, и снова трижды пропели «Христос Воскресе» и остановились в длинном коридоре, ожидая Их появления. Тут снова кто-то крикнул, что Они не могут войти, и мы все бросились на следующий этаж и запели снова «Христос Воскресе». Пока я бежала со всеми, я мечтала, что когда увижу Императора Александра III, то я брошусь на колени перед Ним и буду целовать Ему руки, так я его обожала. Когда в третий раз пропели «Христос Воскресе», мы все остановились, снова в ожидании Царской семьи, но в этот момент я проснулась вся в слезах и продолжала горько плакать».
Вся долгая жизнь Матильды после пробуждения от этого сна вдруг предстала особенно ярко и отчётливо перед её глазами. Лёжа на больничной койке, она стала вновь переживать многие её моменты. И решила, как можно быстрее, начать писать свои воспоминания, о чём уже давно мечтала. Какая-то неведомая сила толкала её на этот шаг, она как бы подсказывала ей, с чего нужно начать это делать. И уже в госпитале Матильда начала кое-что записывать.
Ей нередко в жизни предлагали издать свои воспоминания, но Матильда Феликсовна отказывалась. Она боялась тревожить прошлое и теребить старые раны. Кроме того, у неё не было главного доказательства их отношений с Ники – Николаем Вторым – его драгоценных писем. Именно они служили бы доказательством того, что она пишет о своей первой любви – правда. Её дневники тех лет также остались в России. Но у Матильды была отличная память даже в старости. Но могут ли люди поверить в это? Ведь им легче было верить в те небылицы, которые рассказывали о ней. Матильда-Мария считала, что её жизнь была прекрасна, в ней ничего не нужно было даже приукрашивать: Господь наградил её удивительной судьбой. Ей самой иногда было странно, что всё это случилось именно с ней. Но когда это происходило, то Матильде казалось, что всё так и должно быть, ничего особенного…
«В моей жизни я видала и любовь, и ласку, и заботу, но видала я помимо горя и много зла. Если о чинимых мне кознях я и пишу, то не говорю о тех, кто мне их делал. Не хочу ни с кем сводить каких бы то ни было счётов, ни о ком не хочу говорить скверно. Но много, много хорошего скажу о тех, кто делал добро мне», – откровенничала с читателями Светлейшая княгиня Романовская-Красинская, известная в России как Заслуженная артистка Императорских театров Матильда Кшесинская.
Глава 4. Давние предания семьи Кшесинских
Малечка с детства была неравнодушна ко всякого рода украшениям. Она любила разглядывать семейные драгоценности, достав красивую шкатулку из шкафа родителей. Однажды в ней она увидела необычный перстень с каким-то непонятным ей изображением и спросила Феликса Яновича:
– Папа, а что означает этот рисунок?
И отец поведал ей таинственную историю. Оказывается, этот перстень был единственным доказательством знатного происхождения их семьи. И Матильда всегда дорожила этим.
Она родилась в польской семье. И в ней чувствовалась гордость «панночки». А в своём общении Матильда была открыта и непосредственна с разными людьми, из какого бы слоя общества они ни были. Наверное, за это и любили её Великие Князья из рода Романовых. Для всех других они были «неприкасаемыми», все люди смотрели на них снизу вверх. А Матильда умела общаться с ними на равных, считая, что «они тоже люди» (а не боги!). И ведь никто не догадывался, что представителям рода Романовых, изолированным от других людей своим особым происхождением, так не хватало простого человеческого общения!
Итак, корни семьи Кшесинских уходили в Польшу. Причём, Кшесинскими они были только на Императорской сцене – отец Феликс и трое его детей – две дочери и сын. В паспортах же их всех именовали Кржезинскими (так писала сама Матильда). Видимо, трудное произношение фамилии было неудобно для сценического имени. И Феликса в России стали звать Кшесинским, а потом такую же фамилию на сцене получили и его дети. Но, как уверял их отец, его предки носили фамилию знатного в Польше рода – Красинских и были очень богаты. Они были из графского рода, история которого была известна Феликсу с XVIII века.
Семейное предание передавалось из уст в уста от отца к сыну, описывалось всегда очень живо и в красочных подробностях. Героем событий сначала был прадед Матильды, её брата Юзи и сестры Юли. Отец усаживал детей рядом с собой на диване и начинал не один раз свой таинственный рассказ.
– Итак, дети мои, вернёмся с вами на полтора века назад… В первую половину восемнадцатого века. Тогда жив ещё был ваш прапрадед – граф Красинский. Он был старшим в роде и потому унаследовал после смерти отца огромное состояние. Второй же ребёнок в их семье – единственный младший брат получил по закону только небольшую долю от этого наследства. Конечно, такие законы были несправедливы и вызывали часто зависть в душе обделённых наследством детей против родных своих старших братьев. В семье старшего брата, моего прадеда, а вашего – прапрадеда, был маленький сын Войцех. И все они были вполне счастливы. Но вскоре после получения наследства, в их семье случилось несчастье: умерла любимая жена и мать. Мой богатый прадед овдовел и очень тосковал по ушедшей своей супруге, так и умер от тоски по ней… А вашему прадеду Войцеху – моему деду, было в то время всего лишь двенадцать лет, когда он остался круглым сиротой. И на этого мальчика вдруг свалилось несметное богатство: обширные владения и крупное состояние графов Красинских! Его дядя был очень зол: ему приходилось содержать семью, а тут какому-то мальчишке, его племяннику, выпало такое счастье! Он чувствовал себя обездоленным. Вот если бы у его старшего брата никого не осталось, то всё это богатство перешло бы к нему! И он задумал неладное, чтобы захватить наследство графов Красинских.
Войцех после ранней смерти родителей остался на попечении преданного их семье французского воспитателя. И этот учитель почувствовал, что над мальчиком нависает беда: родной дядя старался избавиться от него. Об этом ему сообщил один из наёмных убийц, которых он нанял для осуществления своего плана. Даже будущего убийцу мучила совесть: он не хотел убивать ребёнка. Воспитатель решил спасти мальчика и бежал с Войцехом из Польши, где юнцу грозила опасность, во Францию. Бегство было быстрым, и воспитатель успел захватить не все документы мальчика, которые собирал наспех. Было это в далёком 1748 году. Учитель прибыл со своим воспитанником к себе на родину и поместил его в своей семье недалеко от Парижа – в Нейи. Из предосторожности, боясь преследования, воспитатель записал Войцеха под другой фамилией – Кржезинский-Нечуй. Такую фамилию носила его умершая мать.
Прошли годы. Мальчик вырос. И после смерти своего воспитателя Войцех остался жить в Париже. А в 1763 году женился. Видимо, его всё-таки тянуло к родной польской крови: жена его была польской эмигранткой, а звали её – Анна Зиомковская. Это ваша прабабушка. В 1770 году в их семье родился мой будущий отец Ян. Когда мой дед посчитал, что опасность миновала, он со своей семьёй вернулся в Польшу и стал жить в Варшаве. Но за это время его отсутствия на родине, дядя выдал Войцеха за умершего, и сам получил всё наследство графов Красинских. Мой дед пытался вернуть наследство своего отца, но всё это было тщетно, так как не все его документы захватил воспитатель во время бегства во Францию. Он старался найти их в церковных архивах, но многие из них были за эти годы безвозвратно утеряны: в стране происходило много беспорядков и войн, и, видимо, они погибли в огне. В таких условиях восстановить свои права для Войцеха оказалось невозможным. Но всё-таки у него оставались некоторые документы, которые подтверждали его графское происхождение. И дед их очень ценил и хранил в отдельной шкатулке, которую перед смертью передал моему отцу – Яну.
– Береги её, как зеницу ока, после моей смерти она откроет тебе иной путь, – часто говорил отец и мне.
Но я был очень доверчив в молодости и не смог уберечь её для вас: один из родственников уговорил меня передать ему на хранение в безопасном месте и больше не вернул мне этой шкатулки. Куда она исчезла, и что с ней сталось, я не знаю. Единственное, что сохранилось у меня в доказательство – вот это кольцо с гербом графов Красинских. Его называют геральдическим слеповронком. Сейчас я прочитаю о нём в польском гербовнике.
Феликс Янович подошёл к книжному шкафу, вынул из него большую книгу – польский гербовник и стал читать детям: «На лазуревом поле серебряная подкова, увенчанная золотым крестом. На нём чёрный ворон с золотым перстнем в клюве. На щите графская корона, шлем, дворянская корона, на которой сидит тот же ворон. Намёт лазуревый, подложенный серебром».
Дети внимательно рассматривали изображение. Оно действительно совпадало с тем, что было описано в гербовнике.
Закрыв книгу, отец продолжил свой рассказ:
– Ещё я хорошо помню, что когда был ребёнком, то мы ездили с отцом во Дворец графов Красинских. И там вашему деду Яну каждый месяц выдавали определённую сумму денег. Это косвенно тоже подтверждает его происхождение.
В 1798 году мой отец Ян, вскоре после возвращения их семьи в Польшу, женился в Варшаве на Фелицате Петронелли-Деренговской – моей будущей матери, а вашей бабушке. В нашей семье было трое детей: ваш дядя Станислав, рождённый в 1800 году, тётя Матильда и я – ваш отец. Как вам известно, я родился в 1821 году.
– Папа, а кем был наш дедушка – твой отец? – спросил его Юзя.
Феликс Янович улыбнулся.
– Вы можете гордиться своим дедом, как и я, всю жизнь гордился своим отцом. Он был артистом. И не простым артистом! Он виртуозно играл на скрипке, даже участвовал в концертах с самим Паганини! Ян Войцехович обладал в юности прекрасным голосом и стал первым тенором Варшавской оперы! И сам польский Король гордился им и называл его ласково «мой словик», что по-польски означает «соловей».
– Ничего себе! – воскликнули почти одновременно дети.
– Да. Но, к сожалению, голос у него пропал…
– И что с ним было дальше? – поинтересовался Юзя.
– Он перешёл на драматическую сцену и стал замечательным актёром!
– И сколько же лет он прожил? – спросила отца Юлия.
– О, он был долгожителем! И прожил целых сто шесть лет! Умер в таком возрасте и то случайно: от угара.
А знаете, какой некролог написали о нём польские газеты? В некрологе сообщалось, что Иван-Феликс (таково было полное имя отца) Кржезинский-Нечуй обладал поразительным голосом, необычайной мягкости и замечательного тембра и был великим артистом польского театра на трагических и комических ролях. Вот какой талантливый был у вас дед!
Самой маленькой в семье была Маля. Она сидела рядом с отцом и, молча, слушала все его рассказы. Но однажды и она задала вопрос:
– Папа, а расскажи, как ты стал артистом.
– С удовольствием! – ответил отец. – Когда мне исполнилось восемь лет, родители отдали меня обучаться хореографии – танцам. Моим учителем был балетмейстер Морис Пион. Он был создателем и директором Варшавского балета. Сначала мне очень нравилось танцевать классические танцы. Но мой темперамент до конца не мог выплеснуться в них. И тогда я стал изучать характерные танцы и пантомиму. Мне не исполнилось ещё и 15 лет, когда меня назначили танцовщиком кордебалета Варшавских театров.
В 14 лет, а было это в 1835 году, в городе Калише, я впервые выступал в присутствии российского Императора Николая Павловича. Около Калиша в то время были устроены грандиозные военные смотры в честь Прусского Короля Фридриха-Вильгельма III. В честь этих торжеств был построен новый театр, а из Варшавы привезли в него лучших артистов, в числе которых был и я – ваш отец.
Свидание двух монархов в Калише было крупным политическим событием, и Император Николай I хотел придать особый блеск этим торжествам. Кроме военных смотров и манёвров, которые проходили вокруг города, в самом городе давались балы, театральные спектакли и пышные приёмы. Эти калишские празднества удачно отразились на моей артистической карьере. Уже тогда император заметил меня среди польских артистов.
В 1845 году я был произведён в артисты балета и исполнял эти обязанности в Варшавских театрах почти до конца ноября 1852 года. Да, четырнадцать с половиной лет, в общей сложности, я радовал поляков-варшавян своими танцами на сцене. И до сих пор, когда я приезжаю в Варшаву из Санкт-Петербурга, то мне там устраивают грандиозный приём! Мои польские зрители гордятся, что я стал артистом Императорских театров!
Как это произошло? Император Николай Первый приезжал в Варшаву ещё несколько раз. Ему очень нравились польские национальные танцы. Особенно он любил смотреть мазурку. В Петербурге польские танцы были тогда малоизвестны. Хотя ещё во времена Пушкина там танцевали мазурку. Помните его стих: «Мазурка началась. Бывало…» И он дальше рассказывал, как её танцевали в старину. Но потом мода на неё прошла, и танец подзабылся.
А в 1857 году Император Николай Павлович решил вновь возродить мазурку в Петербурге. Он выписал из Варшавы по пять танцовщиков и танцовщиц для исполнения мазурки. В их числе был и ваш отец, то есть, я – Феликс Янович. Мазурка в столице России имела огромный успех! И с этого времени она становится любимым танцем и на балетной сцене, и на придворных и дворянских балах. Но, надо сказать, что с первыми артистами мне в Россию выехать не пришлось…
– Почему? – с нетерпением спросил Юзя.
– По глупости. Был молодой и горячий. И во время представления в Варшаве балета «Катарина, дочь разбойника» так вошёл в роль разбойника, что нечаянно пыжом прострелил себе руку! И рана оказалась очень серьёзной. Мне даже чуть не ампутировали кисть руки! Но, слава Богу, всё обошлось – рану вылечили. А вот на первое представление мазурки наших польских артистов в Петербурге я из-за неё не попал… Я приехал в Петербург позже других – в начале 1853 года.
Отец Феликс хранил старую петербургскую газету «Северная пчела» за 17 декабря 1852 года. Ему её подарили в тот день, когда он впервые танцевал в Петербурге, уже как артист Императорских театров. Он показывал своим детям статью, которая предваряла его дебют в столице России. Вот что о нём писалось в ней: «… нигде не танцуют так ловко и грациозно мазурки, как в Польских провинциях, и наша бальная молодёжь вероятно не пренебрежёт пребыванием здесь г. Кржесиньского, чтобы воспользоваться его уроками, как пользовались уроками г. Попеля. Г. Кржесиньский танцует ловко и грациозно все бальные танцы, но в мазурке он неподражаем».
Более других волновался о приезде Кржезинского в столицу генерал-майор Свиты Его Императорского Величества А. Н. Астафьев (видимо, ему царь поручил заняться этим делом). Он написал рекомендацию в дирекцию Императорских театров, и на его прошение директор А. М. Гедеонов ответил: «Хотя по составу балетной труппы при С.-Петербургских театрах и не представляется надобности в принятии кого-либо на сцену, но, желая сделать угодное Вашему Превосходительству, я готов допустить г. Кржесинского к дебюту в удобное время на Александринском театре, чтобы видеть на деле, может ли он быть полезен Дирекции». Но, видимо, узнав от просителя, кто был на самом деле «заказчиком» этого дела, уже 15 января (ещё до дебюта польского артиста на петербургской сцене!) с Феликсом Кржесинским (или Кржезинским) был заключен контракт сразу на три года, а затем Дирекция перезаключала его в дальнейшем до 1882 года на год, два или три, после чего он стал солистом Императорских театров на постоянной основе.
Не успев как следует обосноваться в Петербурге, как 30 января 1853 года Феликс Янович выступил на сцене Императорского Александринского театра в спектакле «Крестьянская свадьба».
– И какие танцы ты в нём исполнял? – спросила Юля.
– Польские: краковяк и мазурку. И ещё классическое па-де-труа с балеринами Большого театра Петербурга – Снетковой первой и Паркачёвой. И с этого времени я уже окончательно поселился в столице России и вот живу до сих пор… Надеюсь, что и вы, мои дети, будете любить этот город, как мы с вашей матерью. Ведь она тоже полячка. И тоже танцовщица.
Да, ещё хочу рассказать вам один случай о Николае Первом, его любви к мазурке. Было это в 1851 году. Николай Павлович вообще очень интересовался балетом. В тот год в честь тезоименитства (дня Ангела) его дочери – Великой Княгини Ольги Николаевны, в Петергофе был дан парадный спектакль на открытом воздухе. Перед этим, как обычно, была проведена генеральная репетиция, на которой присутствовал сам Император. Государь прошёл на сцену и попросил руководителей балета, чтобы обязательно в спектакле станцевали мазурку. Этим он поставил их в затруднительное положение: артисты не взяли с собой из театра в Петербурге польских костюмов. Тогда царь приказал танцевать свой любимый танец в костюмах неаполитанских рыбаков (неважно, что это были итальянцы!). К счастью, капельмейстер Лядов как-то случайно захватил с собою ноты мазурки. И танец был исполнен к великому удовольствию Государя.
Матильда Феликсовна не раз, живя в Париже, вспоминала вечера в России во времена своего детства, рассказы отца. Их она старалась пересказать и своему сыну Вове, чтобы он гордился не только своим происхождением из Царской русской семьи отца, но и славными предками матери из Польши.
С этих рассказов она решила и начать свои воспоминания.
Прежде всего она составила краткую родословную, открыв Гербовник Польского Дворянства «Родина» и написав:
«МОЯ РОДОСЛОВНАЯ
Настоящая родословная составлена на основании Гербовника Польского Дворянства «Родина», том 8-й, с.119, Варшава, 1911 год.
Род Кшесинских
Мой прадед – Войцех, род. в 1736 г.; в 1748 г. бежал во Францию. В 1768 г. женился в Париже на польской эмигрантке Анне Зиомковской.
Мой дед – Иван-Феликс (сын предыдущего), род. в 1770 г., скончался 106-ти лет, т.е. в 1876 г. Знаменитый скрипач, певец и драматический артист. В 1798 г. женился на Фелицате Петронелли-Деренговской. Она скончалась в 1870 г. в Петербурге у нас на квартире и была похоронена на католическом кладбище на Выборгской стороне.
Мой отец – Адам-Феликс, род. 9 ноября 1823 г., так значилось в бумагах, а отец утверждал, что он родился в 1821 г. В начале 60-х годов он женился на Юлии Доминской, вдове Леде, балетного артиста. От первого брака у моей матери было пять человек детей, не считая четверых умерших в младенчестве. От второго брака нас было четверо.
Мой брат – Станислав, род. в 1864 г., скончался, кажется, в 1868 г.
Моя сестра – Юлия, род. 22 апр. 1865 г., 11/ 24 дек. 1902 г. вышла замуж за барона Александра Логгиновича Зедделера, офицера Л.-ГВ. Преображенского полка. Он род. 23 мая 1868 г., скончался 18 ноября 1924 г. в Кап д` Ай.
Мой брат – Иосиф-Михаил (Юзя), род. в 1868 г. В 1896 г. женился на Серафиме Александровне Астафьевой, и в 1898 г. у него родился сын Вячеслав (или Славушка).
Я сама – Матильда-Мария, род. 19 авг./1 сент. 1872 года. 17/30 янв. 1921 г. я вышла замуж за Великого Князя Андрея Владимировича».
Написав всё это, Матильда задумалась. И мысли её вновь унеслись в далёкое время её детства.
Малечке Кшесинской 3 года. 1875
