– Говори!
Эту «просьбу» дополнила внушительная затрещина. Я чувствовала, как из разбитой губы сочится кровь, но вытереть ее не могла – мои руки были крепко связаны за спиной.
– Говори, где он!
Следующий удар оказался таким сильным, что я едва не упала на пол вместе со стулом, на котором сидела. Били меня уже часа два, и все это время я пыталась уверить своих мучителей в том, что я совсем не та, за кого они меня принимают, и понятия не имею, чего от меня хотят. Разумеется, мне не верили.
– Инга, – специалист по затрещинам присел передо мной на корточки и уставился на плоды трудов своих, – скажи, где Ворон, а? Ты же наверняка знаешь. Куда он подался?
Одним, пока еще не до конца заплывшим глазом, я смотрела на молодого, вполне симпатичного парня со светлыми волосами и карими глазами. Именно он запихнул меня в машину, когда я возвращалась домой с работы. Второй – толстенький, сидевший за рулем, все время пил пиво и в «допросе» он не участвовал.
– Я не Инга, – выдавила я, едва шевеля разбитыми губами, – я Лера. Лера Лимонова.
Парень вздохнул, опустил голову, а потом, не меняя позы, резко ударил меня в челюсть. Перед глазами мгновенно вспыхнул яркий взрыв, в голове загудели колокола.
– Может и впрямь не она? – подал голос толстенький.
– Как же, не она! – зло огрызнулся светловолосый, поднимаясь и разминая ноги. – Ритка сразу ее узнала! Вон, говорит, Воронова подстилка, только волосы перекрасила!
– Что ж она с ним не сбежала? – о подоконник парень открыл очередную бутылку. – Чего по городу шаталась? Толян, что-то не клеится.
– А я знаю?! – Толян свирепел с каждой минутой. – Молчит, сука! Ничего, по кругу пустим, разговорится!
Он отвесил мне очередную затрещину и, не удержав порыва, заехал кулаком в солнечное сплетение. Пока я кашляла, плюясь кровью, он успел выпить еще бутылочку пивка. Находилась я за городом, в каком-то новорусском особняке. Первоначальный страх, от которого тряслось буквально изнутри, прошел, теперь мне было уже все равно. Я точно знала, что живой отсюда не выйду.
Дверь приоткрылась и в комнату вошел высокий худощавый господин лет сорока в темно-зеленом костюме. Тщательно причесанные русые волосы и лицо с заурядными, но приятными чертами.
– Здравствуйте, Владимир Михайлович. – Парни сразу подтянулись и поставили бутылки на подоконник.
Владимир Михайлович не ответил, он молча смотрел на меня.
– Совсем сдурели, – наконец произнес он, – зачем сюда ее притащили? Другого места не нашли?
– Мы это… подумали… – замялся Толян.
– “Подумали”! – передразнил он. – Чем это интересно вы подумали? Еще бы домой ко мне ее приволокли!
– Так все равно же это… кончать будем.
– Кончай со своими шлюхами! – мгновенно разозлился Владимир Михайлович и его голос стал громче и резче.
– Мы еще… это, – подал голос любитель пива, – подума… В общем, может это не она?
Тонкие ноздри Владимира Михайловича дрогнули, а в глазах появился нехороший блеск. Любитель пива съежился и сделался меньше ростом.
– Что значит «не она»? – почти шепотом спросил Владимир Михайлович. – Что значит «не она», сукины сыны?
– Ритка сказала, что она! – пришел на помощь другу Толян. – Вон, говорит, Воронова подстилка!
– Ритка сказала, да? – его шепот стал похож на шипение. – А еще кто сказал?
– Ну… это… никто, – Толян явно не знал, куда девать руки, да и самого себя под взглядом Владимира Михайловича.
– Сама что говорит? – кивнул в мою сторону Владимир Михайлович.
– Что Лера Лимонова.
– Родственница писателя?
Вопрос явно адресовался мне. Я отрицательно покачала головой, это все, на что меня хватило.
– Какого писателя? – спросил любитель пива у Толяна.
– Да есть один пидор… – решил блеснуть начитанностью Толян, но Владимир Михайлович оборвал его коротким взмахом руки.
– Ритку позовите, – сказал он, и Толян реактивно помчался к дверям.
Вернулся он минут через пять с невысокой крашеной блондинкой, причесанной под Мерелин Монро. На ее мордочке алел ядовито-красный рот, он был таким ярким, нелепым, что полностью притягивал к себе внимание, и толком рассмотреть остальные черты просто не получалось. При виде меня ее бесцветные глаза забегали, но девушка быстро взяла себя в руки.
– У нас возникли сомнения, Рита, – сказал Владимир Михайлович, – сомневаемся мы, понимаешь?
– В чем? – у нее оказался высокий, резкий голос.
– В том, что это Инга Леонтьева.
– Она это! – блондинка потрогала пуговицу на своей лиловой блузке. – Мне ли ее не знать, хотя сейчас узнать ее трудно! – Рита хихикнула. – Инга это, она у Ляльки Ворона увела, за это Лялька ее кислотой облить хотела.
– А вот девушка утверждает обратное, – мягко сказал Владимир Михайлович. – Говорит, что она Лера Лимонова.
– Так она и Петром Сергеичем назваться может, – Рита заметно нервничала. – Вот Пашуня может подтвердить, что Инга это! Он ее сам видел! Скажи, Пашуня, видел же?
– Видел, – кивнул любитель пива. – Один раз и со спины.
– Как раз таки Пашуня, – Владимир Михайлович сделал ударение на имени пивохлеба, – и сомневается. Что будем делать, Риточка? Вдруг у нас и впрямь недоразумение вышло? Что ж нам делать, Риточка? Извиниться перед девушкой и закопать ее в лесочке, а?
Риточка пошла красными пятнами от звуков этого мягкого голоса и, перескакивая с пятого на десятое, принялась уверять Владимира Михайловича в своей правоте. Он подошел ко мне почти вплотную, и в нос мне ударила волна какого-то дорогого и очень знакомого запаха.
– М-да, – задумчиво сказал Владимир Михайлович, – теперь тут сам черт не разберет, перестарались вы, ребята. Когда Агния привезут?
– Вот-вот должны, – быстро ответил Толян.
– Ему девчонку и покажите, сразу все станет ясно.
Он развернулся и направился к двери.
– А щас ее куда? – спросил Пашуня.
– Бросьте пока в подвал, – пожал плечами Владимир Михайлович, – там видно будет. Пойдем, Ритуня, сделаешь мне массаж, что-то спина разболелась.
Хихикая, Ритуня посеменила вслед за ним. Когда дверь закрылась, Толян смачно и длинно выругался.
– Кажется, хреноту мы спороли, – согласился с ним Пашуня. – Сбила нас Ритка с панталыку. Надо было по фотке искать.
– По какой? – ядовито произнес Толян. – Думаешь, баба Ворона будет всем фотки свои раздаривать? Одна Ритка ее толком знала!
Толян отпустил длинный комплимент и Ритке, и всей женской половине человечества.
– Ладно, давай ее в подвал, – сказал Пашуня, отделяясь от подоконника. – Развязал бы ты ее.
– Сам развязывай! – огрызнулся Толян, настроение у него было испорчено напрочь.
Сопя и приседая на коротких ногах, Пашуня принялся за дело. Узлы были затянуты на совесть, ему пришлось повозиться.
– Вставай, – буркнул он, когда я оказалась на свободе. Встать у меня не получилось, тогда Пашуня попытался меня приподнять, но ему не хватило сил.
– Толян, помоги… твою мать!
Толян сгреб меня в охапку и рывком поставил на ноги. От боли в глазах потемнело, я закашлялась. Они выволокли меня из комнаты и потащили по коридору.
Подвал оказался просторным помещением, заставленным большими коробками и деревянными ящиками. Толян с Пашуней бросили меня на бетонный пол и сразу ушли. Связывать мне руки ноги они, видимо, посчитали лишним. Немного отлежавшись, я приподнялась и села, прислонившись спиной к ближайшему ящику. Голова гудела и кружилась, от боли разламывалось все тело, а перед глазами плыли яркие огненные круги…
Как ни было это обидно для Толяна, Пашуни и Владимира Михайловича, я действительно была Лерой Лимоновой, и понятия не имела, кто такая Инга и друг ее Ворон. Хоть я и не состояла в родственных связях с писателем Эдуардом Лимоновым, к литературе имела непосредственное отношение и работала в издательском доме «Тирей» помощницей главного редактора. Сегодня мне пришлось немного задержаться, выясняя отношения с очередным разбушевавшимся автором, получившим назад свои рукописи, так что вышла я из издательства раздерганная, голодная и злая. Чтобы сократить путь к метро, решила пройти дворами. Внезапно рядом затормозила потрепанная серая иномарка, из нее выскочил Толян и, не успела я опомниться, как он втолкнул меня в салон.
Я провела рукой по разбитым, кровоточащим губам. Все лицо распухло, а глаза превратились в узкие щелочки, через них с трудом просматривался подвал: голый бетон и ни одного окна.
Держась руками за ящик, я умудрилась встать на ноги. Подождав, пока рассеется перед глазами тьма, я попробовала осмотреть помещение. Осматривать особо было нечего. На всякий случай подергала ручку единственной двери, убедилась, что она заперта и вернулась на прежнее место. Где-то в глубине души я удивлялась собственному спокойствию и безразличию, а может, это был какой-то шок… За дверью послышалась возня, голоса, я приоткрыла глаза и увидела, что в подвал входят Толян, Пашуня и высокий парень с длинными вьющимися черными волосами. Стоило мне взглянуть на его лицо, как дыхание мое остановилось, а перед глазами искрами замелькали бессмертные полотна старых мастеров. Это был невероятно красивый, завораживающей какой-то неземной красотой молодой человек с сиреневыми бархатными глазами. Непонятно почему, но, глядя в эти библейские глаза необычайного цвета, я почувствовала умиротворение, почти счастье, что было весьма нелепо в моем-то положении.
– Агний, – икнул Толян, он был уже довольно сильно пьян, – глянь, это Инга Леонтьева? И-ик…
Черноволосый парень и так на меня смотрел, в его глазах мелькали смутные, потаенные синие огни.
– Нет, – произнес он приятным голосом совершенно неповторимого тембра.
– Что, значит – нет?! – завопил Толян так, будто не он с Пашуней притащили меня сюда, а этот парень. – Ты разуй гляделки! Посмотри получше! Ну?! Инга это?!
Парень бесстрастно посмотрел на Толяна, как на неодушевленный предмет.
– Нет.
– А кто это? – спросил Пашуня, хлопая маленькими глазками с белесыми ресницами.
– Совершенно другая девушка.
Слушая его голос, я на мгновение даже забыла о мучительной боли во всем теле.
– Значит не Воронова подружка? – с глупым, растерянным видом уточнил Пашуня.
– Нет.
Толян снова выругался и собирался, было, хватить пустой бутылкой об пол, но во время вспомнил, в чьем подвале находится, и ограничился тем, что ударил кулаком по деревянному ящику.
– И что теперь делать? – судя по выражению лица Пашуни, в критической ситуации мозги ему отказывали напрочь. – Агний, делать чего будем? Виктор Михайлович натянет нас на…
– Агний! – Толян бросил бутылку на ящик, подскочил к парню и схватил его за светло-бежевый свитер на груди. – Придумай что-нибудь! Мы в дерьме по самые ноздри! Вытаскивай нас, Агний! – Добавил он едва ли не с угрозой.
Не меняя отстраненного выражения лица и равнодушного взгляда, Агний отцепил от себя руки Толяна, расправил свой свитер и вдруг улыбнулся такой холодной и жуткой улыбкой, что Толян невольно попятился. Не говоря ни слова, парень развернулся и вышел из подвала.
– Тварь, – пробормотал Толян, когда дверь захлопнулась, – вот паскуда!
Руки у него заметно тряслись, на лбу выступил пот.
– Не надо было с ним так, – вздохнул Пашуня, – теперь ни за что помогать не станет.
– А когда это он нам помогал?! – взвился Толян. – Подумаешь, цаца! Ангел чертов!
– Тихо! – лицо Пашуни стало землисто-серым. – Тихо! Ты что?!
Толян и вправду заткнулся, но, к сожалению, ненадолго. Его неуемная энергия требовала бурной деятельности, и затуманенный алкоголем взор обратился в мою сторону.
– Лера Лимонова! – прошипел он, плюясь мелкими капельками слюны.
– Что делать с ней будем? – тоже переключился Пашуня.
– Шеф сказал часа в четыре в лес вывезти.
– Так поздно? Почему не сейчас? – должно быть Пашуня расстроился, что выспаться не удастся.
– Не знаю! – рявкнул Толян. – Здесь сказал не мочить, вывезти в лес и там уж… – он взял недопитую бутылку, осушил ее в два глотка, рыгнул и двинул на выход. Следом поплелся Пашуня.
Я снова осталась в одиночестве. Перед глазами, как наваждение, стояло прекрасное лицо с фиалковыми глазами… Я потерла виски непослушными пальцами и попробовала направить мысли в другое, более прозаичное русло. Судя по словам Толяна, здесь убивать меня не собирались, значит, шанс на спасение, хоть и ничтожно маленький, у меня все-таки оставался. Я посмотрела на часы – почти полночь. Закрыв глаза, я попыталась отключиться, отдохнуть и собраться с силами. Но это не получилось из-за выматывающей тошноты и жуткой головной боли. Я чувствовала, как по щекам льются слезы, а в мозгах, как заноза, засела только одна мысль – почему именно я? Почему Богу было угодно распорядиться моей жизнью именно так?…
Я услышала, как открылась и снова закрылась дверь, но поднимать веки и смотреть на этих двух уродов, не было ни сил, ни желания.
– Лера.
Глаза открылись моментально. В двух шагах от меня стоял парень со странным именем Агний, он был один.
– Я помогу тебе – он протянул мне руку. – Идем.
Он подошел к двери, открыл ее, выглянул наружу и кивнул мне. Мы вышли из подвала и замерли в тени лестницы. Борясь с приступами головокружения, я была вынуждена вцепиться в его руку и время от времени, упираться лбом ему в плечо. Вскоре Агний решил, что можно идти. Я приготовилась ползти наверх, но он покачал головой и повел меня под лестницу. Там была кромешная темнота, и громоздились все те же коробки. Только каким-то чудом я ничего не зацепила и ни на что не наткнулась. В самом дальнем углу Агний остановился, и я услышала, как звенят ключи в его руках. Открыв небольшую дверь, он кивнул мне и протянул руку. Взявшись за тонкие, сильные пальцы Агния, я вышла вслед за ним во двор. Ледяной ноябрьский ветер моментально пронзил насквозь. Вся моя верхняя одежда вместе с сумкой осталась в доме, на мне был только легкий черный свитер, джинсы и ботинки.
Несколько секунд Агний стоял в тени дома и смотрел по сторонам. Все пространство до самого забора освещалось резким светом двух фонарей, больше похожих на прожектора.
Не выпуская моей ладони из руки, Агний медленно пошел вдоль стены дома, держась в тени, я плелась за ним, стараясь не очень громко клацать зубами от холода и боли. Остановились мы около крыльца напротив высоченных металлических ворот. Агний сделал мне знак оставаться на месте, а сам направился к воротам. Каждую секунду я ожидала, что его кто-нибудь окликнет, но было тихо, только стучали от ветра черные ветки деревьев, да где-то вдалеке лаяла собака.
Агний приоткрыл ворота и махнул мне рукой. Как только я сделала шаг вперед, оба фонаря внезапно погасли. Я не стала тратить время на размышления и понеслась к воротам с неизвестно откуда взявшимися силами. Как только я оказалась за забором, свет вспыхнул снова. Держа меня за руку, Агний быстро пошел по проселочной дороге, петлявшей среди деревьев. Спотыкаясь, я почти бежала за ним.
Вскоре мы вышли на шоссе.
– Уходи отсюда, – тихо сказал Агний.
Я собиралась поблагодарить его, но он быстро исчез в темноте.
Я перешла через дорогу и спряталась в тени деревьев. Погони пока не наблюдалось, но я каждую минуту ожидала, что на дорогу выскочат матерящиеся Толян с Пашуней. Внезапно шоссе осветилось рассеянным светом фар едущей машины. Я выскочила из своего укрытия и замахала руками. Старый белый «Москвич» резко затормозил, я бросилась к передней двери и рывком ее открыла. За рулем сидел немолодой мужчина в спортивном костюме, он с испуганным изумлением уставился на меня.
– Подбросьте к городу, – едва шевеля губами, попросила я.
– Садись, садись скорее, – он убрал с переднего сидения газеты. – Господи, дочка, кто ж тебя так…
Я упала на сидение и захлопнула дверь.
– Давай в больницу тебя отвезу, – сказал мужчина, увеличивая скорость.
– Нет, не надо.
– Что ж стряслось, дочка? – одной рукой он вытряхнул из пачки Яву и закурил.
– Да так, – неопределенно ответила я.
– Открой бардачок, там салфетки есть, – он вытащил откуда-то из-под сидения пластиковую бутылку с водой. – На, возьми.
– Спасибо, – сделав пару глотков, я смочила салфетку и, глядя в мутное зеркальце, принялась осторожно стирать с лица запекшуюся кровь. Выглядела я не просто ужасно, выглядела я чудовищно.
– Креста на негодяях нет, – пробормотал водитель, стряхивая пепел прямо на пол. – За что ж тебя так?
– Да ни за что! – в сердцах ответила я, выбрасывая в окно использованную салфетку и смачивая следующую. – Перепутали с другим человеком!
– Боже ж ты мой! – воскликнул мужчина и прикурил вторую сигарету.
– Можно и мне?
– Конечно, конечно. – Он протянул мне пачку и коробок спичек. Я прикурила, резкий дым ворвался в легкие, я зашлась надсадным кашлем. Острая боль пронзила правый бок, и я подумала, что у меня, должно быть, сломано ребро. Откашлявшись и выпив еще воды, я стала курить маленькими, короткими затяжками.
– Скажите, – выдавила я, наконец, восстановив дыхание, – что это за дорога?
– Ленинградское шоссе.
– Трасса Е—95, – пробормотала я, вспомнив песню Кинчева.
– Она самая. Давай все же в больницу отвезу, а?
– Нет, не надо.
– А куда?
– Знаете метро «Водный стадион»?
– Конечно, туда отвезти?
– Да.
– Живешь там?
– Да, – соврала я.
Согретая включенной на всю катушку печкой, я погрузилась в подобие вязкой дремы и очнулась только тогда, когда мы подъезжали к Водному стадиону.
– Куда здесь? – спросил мужчина.
Я объяснила дорогу, назвала улицу, но не стала говорить номер дома, наоборот, попросила остановить раньше, чем требовалось.
– Ну, счастливо тебе, дочка, – сказал мой безымянный шофер.
– И вам того же. – Я выбралась из салона и завернула в первый попавшийся подъезд.
Когда машина уехала я вышла на улицу и, обняв саму себя за плечи, чтобы хоть немного согреться, быстро, как могла, побежала к замызганной пятиэтажке. Время было поздним, светилось от силы три окна, включая Вовкино. Володя Колосков был моим старинным другом, можно сказать братом, знакомы мы были больше десяти лет. До того, как я переехала, мы жили в соседних дворах…
Отдыхая на каждой ступеньке, я вскарабкалась на третий этаж, перевела дух и позвонила в дверь. Долго не открывали, я позвонила еще и еще раз. Вовка наверняка был не один, но мне в тот момент не было мучительно стыдно за свое вторжение в личную жизнь Колоскова. Наконец за дверью послышались шаги, и недовольный Вовкин голос произнес:
– Кто там?
– Это я, Лера.
Дверь приоткрылась и показалась всклокоченная голова.
– Ле… – начал он и увидел мое лицо. На симпатичной Вовкиной физиономии отразилась небывалая гамма чувств.
– Можно войти? – я держалась за дверной косяк, едва не падая на пол. Володька вышел из состояния ступора, подставил мне свое плечо, обнял за талию и втащил в коридор, потом поднял на руки, отнес в зал и усадил на диван.
– Лерик, я сейчас, – сказал он, продолжая смотреть на меня с такой растерянностью, будто не верил в то, что это я. Потом он вышел и закрыл за собой дверь. Вскоре из спальни послышался его голос:
– Наташ, ты извини, так получилось, ко мне сейчас мама… с папой приехали, так что это…
Что ему ответила Наташа, я не расслышала, но минут через пять разъяренно хлопнула входная дверь. Вернулся Вовка, на ходу натягивая футболку.
– Бог мой, Лера, что случилось? – он присел передо мной на корточки и взял меня за руки.
– Какие-то уроды перепутали меня с какой-то Ингой и вот – результат, как говорится на лице.
В тепле, в квартире Вовки я почувствовала себя наконец-то в безопасности и если бы не дергающая боль, можно было подумать, что все это мне приснилось. Вовка с ужасом и сочувствием смотрел на меня, потом опомнился и бросился к телефону.
– Куда звонить собрался?
– В скорую!
– Стой, не надо.
– Почему?
– Потому что меня не отпустили, я сбежала и теперь меня будут искать. Боюсь, что в больнице меня найдут быстро. Я поэтому и домой не поехала.
Володя бросил трубку на рычаг. На скулах у него гуляли желваки, а синие глаза стали почти серыми – он был в бешенстве.
– Найду скотов, голыми руками передушу! – сквозь зубы процедил он.
– У тебя есть водка?
– Есть коньяк.
– Водка тоже нужна.
– Сейчас сбегаю. Коньяка налить?
Я кивнула. Володя прикатил из спальни сервировочный столик, на прозрачной крышке стояли полбутылки коньяка и тарелки с почти нетронутой закуской.
Пока он бегал в ночную палатку за водкой, я выпила три рюмки и съела пару ломтиков красной рыбы. От выпитого боль притупилась, а тошнота и головокружение усилились. Я закурила и услышала, как открывается входная дверь. Вошел Вова с бутылкой водки.
– Как ты, Лер?
– Обалденно. Мне бы теплой воды и полотенце, до ванны боюсь не доползти.
– Сиди не двигайся, я сейчас все сделаю. – Он сбросил с ног ботинки. Потом принес свой теплый спортивный костюм, снял с моих ног обувь и помог переодеться. Растревоженная боль усилилась, и мне пришлось выпить еще. Сдвинув в сторону тарелки, Володя поставил на столик кастрюлю с теплой водой и протянул мне чистое полотенце.
– И зеркало, – вздохнула я. Не было никакого желания снова смотреть на себя, но пришлось. Смывая теплой водой свежезапекшуюся кровь и протирая водкой ссадины, я подумала, что, скорее всего никогда уже не буду выглядеть как прежде. Накопившиеся страх, отчаяние и боль прорвались наружу, и я разревелась в родных, добрых объятиях друга.