bannerbannerbanner
Милая неженка

Галина Куликова
Милая неженка

Полная версия

Выделение контрастом

– У безработных не бывает отпусков, – пожала плечами Ника и шумно хлюпнула, допивая остатки лимонада через трубочку.

Чопорная дама за соседним столиком поджала губы и одарила ее негодующим взглядом, однако Ника, занятая своими собственными мыслями, не заметила ее возмущения. Неспешно отодвинув в сторону опустевший стакан, она вытерла губы салфеткой и добавила, обращаясь к сидевшей напротив подруге:

– И вообще, для развлечений у меня нет ни денег, ни настроения.

Девушки обедали на летней веранде ресторана «У Топтыгина», который был их любимым местом встреч. Обычно они приходили сюда обсудить дела насущные, поделиться новостями или же просто поболтать «за жисть». Подруги облюбовали этот ресторанчик года два назад по территориальному, так сказать, принципу – он очень удобно располагался между конторой, в которой работала Ника, и фирмой, в которой трудилась ее подруга Евгения. Правда, три месяца назад именно этот момент утратил для Ники свою привлекательность – в связи с обрушившимся на страну экономическим кризисом она вместе с десятками таких же невезунчиков попала под сокращение и с тех пор находилась в свободном поиске. Теперь о ресторанных обедах не могло быть и речи, потому что приходилось считать буквально каждую копейку. Вот и сегодня, если бы не Женька, она спокойно обошлась бы традиционным бутербродом с колбасой. Но у подруги внезапно появился десяток поводов для общения, и она буквально вынудила Нику пойти вместе с ней в ресторан. Конечно, они могли бы встретиться и на какой-нибудь нейтральной территории, однако Евгения была большой любительницей поесть, а «У Топтыгина» кормили вкусно и не слишком дорого. К тому же обстановка здесь была очень домашней и действовала на посетителей умиротворяюще.

Уютно устроившись в тени увитого вьюнами навеса, девушки поболтали о том о сем, а потом принялись обсуждать проблему летнего отдыха. Евгения со своим новым бойфрендом собиралась на две недельки отправиться в Турцию и хотела, чтобы Ника поехала вместе с ними. Но та не желала слышать ни о каких поездках – отсутствие работы отрицательно сказывалось не только на ее достатке, но и на душевном состоянии.

– Ну ладно, про деньги я еще понимаю, – кивнула Евгения в ответ на решительный отказ Ники и поддела ложечкой солидный кусок орехового пирожного. – А вот про настроение – нет! Просто не представляю, как можно не хотеть оказаться у самого синего моря. Солнце, волны, песочек – это же кайф! Дефилируешь так по пляжу в откровенном бикини и наслаждаешься восторженными взглядами курортных красавчиков. А уж с такой фигурой, как у тебя!.. – добавила она и с удовольствием отправила в рот целую гору взбитых сливок.

– Женька, что ты делаешь? – содрогнулась Ника. – Разве можно лопать столько сладкого? Кстати, если бы ты не поглощала кондитерские изделия в несметных количествах, то у тебя фигура была бы в сто раз лучше моей.

– Не была бы, – весело откликнулась Евгения. – Во-первых, у меня для этого слишком крутые бедра, а во-вторых, у нас в роду абсолютно все сладкоежки, так что против природы не попрешь. И знаешь что, – тряхнула она своими каштановыми кудрями, – не уклоняйся от темы. Речь сейчас не обо мне, а о тебе. Я не понимаю, почему ты относишься к себе так безжалостно? Если по утрам фабричный гудок не зовет тебя к станку, то это еще не значит, что ты у нас безработная. По-моему, ты пашешь, как конь. Вон, буквально срослась уже со своим фотиком – чем не трудовая деятельность?

– Ты прекрасно знаешь, что это не профессия, а всего лишь мое хобби, – возразила Ника.

– Которое тем не менее дает тебе возможность зарабатывать на хлеб, – парировала Евгения.

– Это Ян Сигизмундович дает мне возможность зарабатывать на хлеб, – не согласилась Ника.

Ян Сигизмундович был владельцем небольшого фотоателье, которое так и называлось «Фотоателье номер 44». Ника знала старика уже много лет, с тех самых пор, как они с бабушкой перебрались жить из Риги в Москву. В Риге у бабушки Вероники Александровны осталась подруга Генриетта. Перед расставанием Генриетта на всякий случай снабдила приятельницу десятком имен своих московских родственников и знакомых, среди которых значилось и имя ее младшего брата Яна. Обосновавшись в столице, бабушка не преминула воспользоваться этим списком и принялась быстро заводить новые знакомства. Хотя Ян Сигизмундович был гораздо младше своей сестры, а соответственно, и ее подруги, они с Вероникой Александровной легко нашли общий язык и стали регулярно наведываться друг к другу в гости, дабы повспоминать о «делах давно минувших дней». Например, о том, как юные Генриетта и Вероника отправлялись в городской парк на танцы, а маленький Янек тащился вслед за ними и непрестанно ныл, требуя покатать его на карусели. Если же они не обращали на него внимания, он прятался от них в кустах, а позже вымогал у девочек леденцовых петухов, грозясь рассказать маме про то, что они «бросили маленького ребенка на произвол судьбы». Конечно, все это было уже далеко в прошлом и теперь вызывало лишь смех и умиление.

Собираясь в гости к Яну Сигизмундовичу, Вероника Александровна непременно брала с собой Нику. Девочка эти поездки очень любила. Пока бабушка вместе с хозяином дома распивала чаи, она сидела в огромном плюшевом кресле и с удовольствием листала пухлые фотоальбомы, которыми был наводнен весь дом. Фотографии Ника рассматривала не просто так – прозанимавшись несколько лет в фотокружке детского Дома творчества, она знала в этом деле толк и уже сама умела неплохо пользоваться камерой.

Поступив в МАИ, Ника продолжила свои занятия теперь уже в институтском фотоклубе, охотно участвовала в разнообразных студенческих фотоконкурсах и однажды даже стала лауреатом премии «Золотой объектив». Во время летних каникул Ян Сигизмундович брал ее на работу в ателье, где она могла не только применить на практике свои умения, но и немного подзаработать, что было вовсе не лишним при их с бабушкой скромном бюджете. Сейчас, неожиданно потеряв место инженера-конструктора в фирме по производству холодильных установок, Ника снова обратилась к Яну Сигизмундовичу, и тот без колебаний протянул ей руку помощи.

– Конечно, Сигизмундыч молодец, что взял тебя под свое крыло, – сказала Евгения, прихлебывая кофе. – Но по мне, так лучше на паперти стоять, чем с ним связываться. Только ты со своим ангельским терпением способна переносить этого строгого зануду.

– Напрасно ты так, – улыбнулась Ника. – Он классный дед, а к его ворчанию я уже привыкла. Вообще, к старикам, как и к детям, нужно относиться снисходительно.

– Я не могу снисходительно, – покрутила головой Евгения, – они меня очень быстро начинают раздражать – и старики, и дети. Особенно дети. Я потому и замуж не рвусь, что боюсь внезапно обзавестись потомством.

– Обычно реплика про потомство принадлежит мужчинам, – усмехнулась Ника, – но сейчас мы эту тему развивать не будем. Что же касается Яна Сигизмундовича… Хотя платит он, прямо скажем, немного, но без него я бы, наверное, вообще по миру пошла.

– Ну, это вряд ли. Думаю, в конце концов ты кому-нибудь все же понадобишься и скоро снова станешь протирать штаны за компом. А по-моему, быть фотографом даже лучше. Романтичнее!

Ника посмотрела на подругу с грустью.

– Если бы я была настоящим профессионалом в этом деле – тогда действительно было бы здорово. Но без специального образования это так – художественная самодеятельность.

– Да брось ты! – махнула на нее рукой Евгения. – Специальное образование нужно только тем, кто ракеты строит, а в искусстве этого не требуется. Особенно нынче. Ты же не думаешь, что мальчики и девочки, которые гундосят на эстрадных подмостках, кончали Гнесинку, верно? Сегодня в кино снимаются продавщицы, книги пишут грузчики, картины рисуют…

– Маляры, – улыбнулась Ника. – Ладно, Женька, кончай свою агитацию – все равно не поможет. Я, конечно, очень люблю фотографировать, но у меня к себе слишком высокие требования, ты же знаешь. К тому же в этой области такая жестокая конкуренция, что самоучкам пробиться совершенно невозможно. В общем, одна мне дорога – в конструкторы.

– Пусть так, – покорно кивнула Евгения, – но пока ты еще не успела снова вооружиться циркулем, тебе не мешает немного развеяться, снять стресс от нервных перегрузок последних месяцев.

– А под словами «развеяться» и «снять стресс» ты, естественно, подразумеваешь всякие курортные шуры-муры с мужчинами? – насмешливо спросила Ника.

– Не, ну не обязательно пускаться в разврат, можно просто построить глазки.

– Я не умею строить глазки, – отрезала Ника.

– Все женщины умеют строить глазки, – не согласилась Евгения, – они впитывают это умение с молоком матери. – Увидев, что при этих словах лицо Ники окаменело, она запнулась на полуслове, но потом упрямо продолжила: – Это нормальный женский инстинкт.

– Любые инстинкты надо подкреплять практикой, – вздохнула Ника, – а у меня такой возможности никогда не было. В тот период, когда девицы обычно осваивают это дело, у меня зрение было минус шесть, и все мужчины тогда казались мне на одно лицо. Очки носить я стеснялась и глазки строить опасалась – вдруг наткнешься на какого-нибудь крокодила и не заметишь? А когда мне у Федорова сделали операцию и я, наконец, прозрела, учиться искусству стрелять глазками было уже поздно. Все, мой поезд ушел.

– Это у мадам Брошкиной поезд ушел, – фыркнула Евгения, – а у тебя все еще только начинается. Да что я тебя уговариваю! – неожиданно рассердилась она. – Тебе еще целых два месяца до тридцатилетнего юбилея, а ты уже поставила на себе крест. Вот скажи, когда ты последний раз была на свидании?

Ника ничего не ответила, лишь неопределенно пожала плечами и, не поднимая на подругу глаз, принялась катать в пальцах трубочку от лимонада.

– Молчишь? – злорадно протянула Евгения. – И правильно, потому что нет тебе, Никуся, оправдания. Вот посмотри на меня – упитанная, физиономия круглая, конопушки на носу, а от ухажеров отбоя нет. Зато ты со своими длинными ногами и высокими скулами так и будешь весь век одна куковать.

 

Это была чистая правда. Полненькая и румяная Евгения относилась к той категории женщин, про которых Жванецкий говорил «не замужем, но есть человек». Оптимистка по натуре, она была бодрой, энергичной и смотрела на мир с открытой, слегка кокетливой улыбкой, которая притягивала представителей противоположного пола, как магнит. Ника нередко упрекала подругу в легкомыслии, но та лишь отмахивалась. Сама она считала, что обладает достаточным запасом здравого смысла и даже цинизма, которые просто приберегает до поры до времени.

«Когда выйду на пенсию, тогда и начну брюзжать, – говорила она, – зачем мне сейчас-то зацикливаться на негативе? Молодость тем и хороша, что наполняет нас эмоциями, желаниями и страстями, так пусть они будут исключительно со знаком «плюс».

У Ники же характер был совершенно иной. Воспитанная строгой бабушкой, она всегда старалась вести себя разумно, не терпела хаоса и пыталась планировать каждую мелочь на сто шагов вперед. Держалась она довольно сдержанно и понапрасну не расточала улыбки направо и налево. «Умная, деловая, ответственная» – значилось в ее характеристике, и это не было формальной отпиской – Ника и в самом деле была умной и очень ответственной. Тем не менее эти замечательные качества не помогли ей удержаться на работе. Не помогали они ей и в делах сердечных – как совершенно справедливо заметила Евгения, на свидания Нику приглашали нечасто. Последнее обстоятельство ее, конечно же, огорчало. Но что она могла поделать, коли мужчины как сговорились и не обращали на нее ни малейшего внимания?

– Чего ты от меня хочешь? – спросила Ника, глядя на подругу исподлобья. – Чтобы я вдруг начала носиться по городу в поисках поклонников?

– За ними не надо носиться, – нравоучительным тоном ответила Евгения, – их просто не надо отпугивать.

– Я что, чучело огородное, чтобы их отпугивать? – обиделась Ника.

– Не-ет, ты, Никуся, далеко не чучело, и тебе это хорошо известно. Ты просто балбеска.

– Здрасьте-приехали! – слегка опешила Ника. – С чего это я вдруг стала балбеской?

– Да ты ею всю жизнь была, мне просто не хотелось тебе об этом говорить, – хмыкнула Евгения. – Ты так гордишься своей сдержанностью и принципиальностью, что у меня духу не хватало тебя разочаровывать. Но теперь я тебе все же скажу: на самом деле ты вредина и придира, вот. И если в ближайшее время ты в корне не изменишь свое поведение, так и помрешь в девках.

Подперев подбородок ладонью, Ника смотрела на подругу внимательно и с интересом. Евгения всегда была эмоциональной особой, в запале разговора любила размахивать руками, а сейчас вообще разгорячилась не на шутку – вон, даже щеки раскраснелись. Интересно, что это ее так разобрало? Трудно предположить, что свои открытия по поводу Ники она сделала только сегодня – они знали друг друга уже сто лет и давно разобрались в том, у кого какой характер.

«Может, накануне моего дня рождения Женька решила выдать меня замуж и готовит почву? – улыбнулась про себя Ника. – Нашла мне жениха и теперь пытается настроить меня на лирический лад?»

– Представь себя на месте обыкновенного хорошего парня, – продолжала между тем Евгения. – Не мазохиста какого-нибудь, которому нравятся побои и унижения, а с нормальной психикой. Вот, скажем, заметил он тебя, как ты сидишь в кафе и ешь мороженое. Молодая и симпатичная, во всех отношениях подходящий кадр. Он уже начинает придумывать какой-нибудь повод к тебе подкатиться, как вдруг ловит твой надменный и полный безразличия взгляд. Ну и как ты думаешь, станет он с тобой после этого заигрывать? Да ни за что!

Ника никак не отреагировала на эту тираду подруги, а про себя грустно подумала: «В общем-то, Женька права, водится за мной такое – делать вид, что все мужчины на свете мне безразличны. Сказалось бабушкино воспитание – она считала, что порядочные девушки ни в коем случае не должны давать мужчинам повод знакомиться с ними на улице или в транспорте, а посему им следует всегда ходить с непроницаемой физиономией».

– Ну что ты молчишь? – рассердилась на индифферентность подруги Евгения. – Скажешь, я не права? Ты посмотри на себя – лишний раз никому не улыбнешься, а твоих прекрасных глаз просто невозможно разглядеть под насупленными бровями. А ну давай раскрепостись и улыбнись, как если бы ты думала, что жизнь прекрасна!

Ника тяжело вздохнула, но потом все же растянула губы в неискренней улыбке.

– Фу, какой ужас, – не одобрила ее кривляний Евгения. – Это оскал загнанного в ловушку зверя, а не улыбка. Давай еще раз.

Ника вдруг представила всю эту комедию со стороны и от души рассмеялась.

– Ну вот, умеешь же, когда захочешь, – возопила Евгения, всплеснув руками. – Сразу превратилась в настоящую красавицу. Вот еще бы гардеробчик тебе сменить, и дело в шляпе. А то таскаешь только штаны да мужские рубашки, и все это депрессивно черно-серого цвета.

– Это цвета Коко Шанель, между прочим, – возразила Ника. – И она, кстати, тоже предпочитала строгие костюмы пошлым перьям и рюшкам.

– Не передергивай, моя дорогая. Несмотря на строгий стиль, твоя любимая Коко всю жизнь ратовала за женственность. И это именно она изобрела маленькое черное платье – эталон стиля и изящества. А тебя я за последние двадцать лет не видела в платье ни разу.

– Ладно, я подумаю над твоими замечаниями, – неожиданно пошла на попятный Ника, чем сильно удивила Евгению, которая приготовилась к длительному сражению. – Пока ты будешь отдыхать на золотых турецких пляжах, я в поте лица стану отрабатывать перед зеркалом очаровательную улыбку. Потом куплю себе легкомысленный сарафан, распущу по плечам белокурые локоны… В общем, когда вернешься, ты меня не узнаешь – я буду вся такая внезапная, такая противоречивая вся!

Ника томно завела глаза и манерно взмахнула ручкой. Глядя на нее, Евгения облегченно засмеялась, потому что почувствовала – хотя подруга и дурачится, их сегодняшний откровенный разговор не прошел для нее бесследно.

Кадр первый

– Вероника, девочка, ты не забыла, что у тебя сегодня съемка? – спросил Ян Сигизмундович. Имя «Вероника» он всегда произносил, делая ударение на «о».

– Я не забыла, – бодро откликнулась Ника.

Вооруженная пушистой метелкой на длинной ручке, она занималась тем, что смахивала пыль с развешанных по стенам ателье фотопортретов.

Не прошло и минуты, как Ян Сигизмундович снова подал голос:

– Надеюсь, ты помнишь, что съемка назначена на два часа?

Старик энергично потряс в воздухе стопкой желтоватых бумажек. Хотя он уже давным-давно освоил компьютер, но упорно продолжал заполнять от руки бланки заказов, которые сохранились у него, кажется, еще со времен начала перестройки.

– Помню, конечно, – покорно ответила Ника.

– Вы ведь с Адой Павловной должны встретиться на бульваре, я правильно понимаю?

– Правильно, на бульваре.

– Но ведь уже половина второго, – воскликнул Ян Сигизмундович, бросая выразительный взгляд на часы. – Думаю, тебе пора собираться. Нехорошо, если клиентке придется ждать.

Ника вздохнула и безропотно направилась в соседнюю комнату за своим фотоаппаратом. Бульвар, на котором должна была состояться встреча с клиенткой, находился прямо напротив «Фотоателье номер 44», и, чтобы попасть на него, надо было лишь выйти за дверь и перейти дорогу. Но спорить с Яном Сигизмундовичем все равно было бесполезно – если уж ему втемяшилось в голову, что пора собираться, то он не успокоится, пока не отправит Нику на задание.

Засунув метелку в шкафчик, девушка вымыла руки, мельком взглянула на себя в зеркало – вполне свежа! – и повесила на шею любимую «Катюшу». Так она называла свою хотя и не особо новую, но все еще вполне достойную камеру «Canon». В кругах крутых профессионалов «Кэноны» называли «сапогами», но Нике это словечко не нравилось – оно казалось ей нарочито пренебрежительным. К своей фотокамере Ника относилась трепетно, как к верной подруге, и именовала ее «Катюшей». Это имя как-то неожиданно придумалось по ассоциации, навеянной немецким словом «каноне», что означает «пушка». Ну а потом уже «пушка» сама собой превратилась в «Катюшу» – и ласково, и с каким-никаким смыслом.

Когда с сумкой на боку, фотоаппаратом на шее и штативом в руках Ника предстала пред светлы очи Яна Сигизмундовича, тот немедленно принялся ее напутствовать.

– Дорогая моя девочка, постарайся вести себя предупредительно, – бубнил старик, которому было отлично известно, что всегда сдержанная и терпеливая Ника умела ладить с любыми клиентами. – Я хочу надеяться, что ты понравишься Аде Павловне. Она моя давняя приятельница, к тому же влиятельная дама с широким кругом общения, и сегодня именно от тебя зависит, как она будет отзываться в этом самом кругу о твоей работе. Учти, деточка, ты должна произвести на нее благоприятное впечатление.

– Мухтар постарается, – машинально откликнулась Ника, которая уже знала все напутственные речи своего босса назубок.

Махнув на прощанье рукой, девушка выскользнула за дверь и отправилась на бульвар. Она пересекла не слишком широкое и не особо оживленное шоссе и не спеша пошла вдоль высоких старых лип, обрамлявших чисто выметенную дорожку. Густые кусты боярышника и развесистые кроны деревьев как будто отгородили этот волшебный уголок от всего остального безумного мира. Здесь всегда было на удивление тихо, в знойную погоду – прохладно, а в ветреный день уютно. Ника прошлась по дорожке туда-сюда, а потом уселась на скамейку неподалеку от полянки, на которой иногда проводила фотосессии. Еще прошлой осенью на этом месте стояло большое толстое дерево, а потом на город обрушилась гроза, и в дерево попала молния. Оставшийся от него огромный обугленный пень выкорчевали и увезли, а на его месте посеяли травку. Так появилась маленькая солнечная полянка, на которую Ника приводила своих клиентов.

Вообще-то до недавнего времени съемка на природе не входила в перечень услуг, предоставляемых «Фотоателье номер 44». Консервативный до мозга костей Ян Сигизмундович признавал лишь классический студийный портрет, а также фото на документы. Еще в его студии можно было заказать репортажную съемку, а проще говоря, фотографирование свадеб и других торжественных церемоний. Но это дело являлось безраздельной епархией его верного помощника и монстра фотосъемки по фамилии Мишук.

Когда еще в студенчестве Ника подрабатывала в ателье у Яна Сигизмундовича, тот с энтузиазмом обучал ее именно искусству студийной съемки. Будучи девушкой толковой и трудолюбивой, Ника быстро освоила технику фотопортрета, и довольный своей ученицей старик вскоре стал поручать ей выполнение даже «очень ответственных» заказов.

Окончив Московский авиационный институт, Ника начала работать, но только не конструктором самолетов или космических кораблей, а инженером в маленькой фирмочке по производству холодильного оборудования. Работа эта, признаться, была не слишком творческая, не требовала особых усилий и не приносила большого дохода. Ника сразу же затосковала, но поскольку найти что-то более интересное и перспективное молодому специалисту, не имеющему ни опыта, ни связей, было не так-то просто, ей оставалось лишь одно – смириться. Она и смирилась, а потом и вовсе привыкла. Народ в фирме подобрался неплохой, зарплата выплачивалась регулярно, а когда спустя несколько лет начальник конструкторской группы ушел на пенсию, Нике посчастливилось получить его место. По правде говоря, новая должность не слишком сильно изменила суть Никиной деятельности – работа продолжала оставаться однообразной, а потому ужасно скучной. Однако девушка старалась не падать духом, и в этом ей здорово помогала ее страстная любовь к фотографии.

К своему увлечению Ника всегда относилась очень серьезно. Она знала толк в особенностях разных типов фотосъемки, неплохо разбиралась во всяких линзах, объективах, светофильтрах и массе других хитроумных приспособлений, с которыми приходится иметь дело фотографам. Конечно, дорогое техническое оснащение было ей не по карману, но Ника знала такие места, где можно было добыть и то, и это, пусть и бывшее в употреблении, но зато за вполне умеренную цену. Еще она любила бродить в Интернете, выискивая новейшую информацию о мире фотобизнеса, а также посещая многочисленные фотофорумы, на которых порой можно было найти немало дельных советов. В выходные Ника обычно брала свою «Катюшу» и отправлялась на «фотоохоту». Больше всего ей нравилось снимать пейзажи: сонный осенний парк, покосившийся корноухий домик на опушке леса, старую церквушку на зеленом холме. Но однажды она увидела фотографии знаменитой американки Хелен Левитт и была прямо-таки потрясена глубиной и выразительностью ее работ. Каждая фотография художницы была маленькой историей из жизни, рассказанной мастерски и с душой. Ника немедленно загорелась желанием тоже попробовать себя в сюжетной съемке, хотя отдавала себе отчет в том, насколько это непростое дело. Ведь здесь важно было не только увидеть хороший кадр, но и успеть его «зацепить». И тем не менее Ника погрузилась в новое занятие с головой. Каждую свободную от своей конструкторской работы минуту она проводила на улицах города, присматриваясь, прицеливаясь и щелкая один кадр за другим. Порой из сотни снимков лишь один получался более или менее достойным, но Нику это не сильно огорчало. Даже самая крохотная удача всегда вдохновляла ее на дальнейшие пробы и поиски. В конце концов почти за год упорной работы у нее скопилась небольшая коллекция вполне приличных снимков, которые она назвала «Картинки с улицы». В этой серии самой Нике особенно нравилась фотография, на которой сгорбленная сухонькая старушка кормила булкой стаю упитанных голубей. Женьку же умилял румяный мальчуган, самозабвенно лижущий эскимо, стоя посреди огромной лужи. Подруга уверяла Нику, что эта маленькая серия когда-нибудь принесет ей большой успех.

 

Все это время Ника поддерживала контакт с Яном Сигизмундовичем и никогда не отказывалась помочь ему в ателье, если в том была необходимость. Когда год назад умерла ее бабушка, Ника решила не нарушать традиции и продолжала раз в месяц наведываться к старику на чаепитие. Тот всегда радовался ее визитам, как дитя, и ценил ее умение подолгу слушать его стариковскую болтовню. Так и получилось, что, когда Ника внезапно осталась без работы, Ян Сигизмундович сразу же согласился зачислить ее в свой штат. Вскоре после этого он переложил на ее плечи всю ответственность за портретную съемку, оставив за собой лишь общее руководство и бухгалтерский учет.

Ника проработала в «Фотоателье номер 44» всего пару дней, когда к ним заглянула застенчивая юная девушка и попросила снять ее так, «чтобы было очень красиво». Смущаясь, она объяснила Нике, что ее жениха скоро должны забрать в армию, и ей очень хочется подарить ему свою фотографию. Только фотография непременно должна быть особенная – такая, которая бы будоражила воображение и не позволяла ему забывать о невесте ни днем, ни ночью. Девушка была худенькая, с бледным, почти прозрачным личиком и светлыми волосами, собранными на шее в тоненький хвостик. Во взгляде ее читалась трогательная надежда. Нике от всего сердца захотелось ей помочь, и она с энтузиазмом принялась за дело. Но как она ни билась, все снимки получались бесцветными и невыразительными.

И тогда Нике неожиданно пришла в голову интересная мысль: а что, если призвать на помощь природу? Недолго думая, она схватила в одну руку камеру, в другую – штатив и отправилась со своей «моделью» на бульвар. В итоге портрет получился на редкость удачным. На нем была изображена девушка с большими печальными глазами. Ветер играл складками ее платья и развевал светлые волосы. Девушка вертела в руках веточку сирени и, слегка склонив голову к плечу, мягко улыбалась, что делало ее похожей на юную мадонну.

Ян Сигизмундович, который поначалу был категорически против затеянной Никой «авантюры», вынужден был признать, что его новая сотрудница поработала на славу. Потом он распорядился, чтобы снимок увеличили, обрамили и повесили в приемной на самом видном месте. Как и следовало ожидать, многие посетители обращали на него внимание, а некоторые высказывали желание тоже сфотографироваться на лоне природы. С тех пор Ника кого только не водила на бульвар: и влюбленную парочку, и компанию старых школьных друзей, и бравого лейтенанта, и шкодливых близнецов. Сегодня же ей предстояло снимать даму с собачкой.

– Скажите «чи-из», и вылетит птичка! – раздался у Ники над головой громкий голос. Девушка вздрогнула, подняла глаза и сразу увидела нацеленный на нее объектив. В следующую секунду раздался щелчок фотоаппарата.

– Что это вы делаете? – воскликнула Ника, проворно вскакивая на ноги.

Перед ней стоял высокий парень в полосатой рубашке «поло», выразительно обтягивавшей его широкие плечи и внушительные бицепсы. Мощная шея, белоснежные зубы и короткая стрижка делали его похожим на морского пехотинца, какими их показывают в американских боевиках. Ника смотрела на незнакомца, сурово сдвинув брови, и уже готова была отчитать нахала, но тот сиял такой добродушной улыбкой, что у нее мгновенно прошла охота ссориться. Парень показался ей симпатичным, к тому же она вовремя припомнила, что обещала Женьке быть с мужчинами помягче. Поэтому, согнав с лица хмурое выражение и стараясь придать своему голосу игривость, она спросила:

– Зачем вы меня сфотографировали?

Игривость удалась ей плохо, и вопрос прозвучал, как на допросе. Однако «морского пехотинца» это обстоятельство не смутило, и он с готовностью ответил:

– Хотел, чтобы восторжествовала справедливость. А то что это за дела: вы всех щелкаете, а вас – никто.

Ника подозрительно сощурилась.

– Вы что, за мной шпионите?

– Ни боже мой! – очень искренне ответил ее визави и для пущей убедительности даже прижал руку к груди. – Просто я тут работаю недалеко, – неопределенно мотнул он головой, – поэтому иногда прихожу на бульвар покурить или же бутерброд пожевать – все лучше, чем в четырех стенах париться.

Пока Ника анализировала полученную информацию, парень протянул ей руку и сказал:

– Меня Юрий зовут. А вас?

Чуть-чуть поколебавшись, Ника осторожно вложила пальцы в его огромную лапу и тоже представилась.

– Выходит, ты профессиональный фотограф? – начал разговор Юрий, совершенно спокойно переходя на «ты».

– Почти, – неопределенно ответила Ника. Ей не хотелось врать, но и вдаваться в подробности своей карьеры она тоже не собиралась.

– А сегодня ты здесь чего? По делу или погулять вышла?

– По делу – буду снимать даму с ее комнатной собачкой, – объяснила Ника, и в этот момент на бульваре появилась крохотная старушенция в кокетливой соломенной шляпке, украшенной букетиком искусственных фиалок. Рядом с ней шествовал гигантских размеров сенбернар, голова которого маячила где-то на уровне старушкиного плеча. Парочка уверенно двигалась прямо к Нике, и девушка поняла, что это и есть ее клиентка Ада Павловна со своим четвероногим питомцем.

Проследив за ее взглядом, Юрий повернул голову и, завидев приближающуюся процессию, удивленно присвистнул:

– Вот это зверь! Мне кажется, комнатной эта собачка была только в щенячьем возрасте, а теперь она минимум трехкомнатная. Я бы даже назвал его «Мистер Пентхаус».

– А тем временем его зовут Себастьян, – неожиданно низким голосом сказала подошедшая к ним старушка. Она еще издали умудрилась услышать слова Юрия – слух у нее, судя по всему, был отменный. Еще у нее были юркие маленькие глазки, длинный острый нос и не менее острый подбородок, который в сочетании с канотье делал ее похожей на старуху Шапокляк.

– Здравствуйте, Ада Павловна, – сказала Ника, размышляя о том, что и характер у бабуси, наверное, такой же противный. – Я Вероника Малышева.

– А вы? – немедленно повернулась старушка к Юрию и впилась в его лицо цепким взглядом.

– Поклонник, – ничтоже сумняшеся отрапортовал тот, а потом добавил: – Поклонник таланта Вероники Малышевой.

Старушка как-то по-девчачьи хихикнула, перевела взгляд на Нику, а потом положила сухую ладошку на голову своего пса и сказала:

– Ну что, Басик, они мне определенно нравятся. Думаю, мы сработаемся.

Поначалу Ада Павловна и вправду попыталась взять инициативу в свои руки, но быстро поняла, что с Никой этот номер не пройдет, и стала более покладистой. С Себастьяном же не возникло вообще никаких проблем. У пса были невероятно умные глаза, и Нике казалось, что если она хорошо попросит, тот спокойно может улыбнуться в объектив. На хозяйку, которая называла его Басиком, пес смотрел снисходительно.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13 
Рейтинг@Mail.ru