Габриэле д’Аннунцио
Морской хирург
– Ближе!
Массачезе необдуманно и быстро сделал четыре или пять надрезов. Кровь, смешанная с беловатой материей, вытекала из ран. Все были обагрены ею, кроме Нацарено, который сидел на носу и дрожал в испуге перед отвратительной сценой.
Ферранте Ла Сельви заметил, что лодке угрожает опасность и крикнул во все горло:
– Отпусти шкоты.
Братья Таламоите, Массачезе, Чиру бросились работать. Лодка снова поплыла с килевою качкою. Вдали виднелась Лисса. Лучи солнца прорывались между облаками и падали на воду, меняясь в зависимости от перемен на небе.
Ферранте остался сидеть на руле. Остальные моряки вернулись к Джиаллуке. Надо было промыть раны, прижечь их и наложить корпию.
Раненый находился в состоянии совершенного изнеможения и, по-видимому, ничего не понимал; он глядел на товарищей потухшими глазами, мутными, как у умирающего животного, и повторял время от времени, точно про себя:
– Я умер, я умер!
Чиру пробовал вычистить раны кусочком пакли, но его грубое прикосновение только раздражало их. Массачезе, желавший последовать во всем примеру хирурга, оперировавшего Маргадонна, внимательно строгал куски березового дерева. Братья Таламанте были заняты кипячением смолы, выбранной для прижигания ран. Так как невозможно было развести огонь на палубе, ежеминутно заливаемой водою, то они спустились в трюм.
– Вымой паклю в морской воде, – крикнул Массачезе Чиру.
Тот послушался его совета. Джиаллука подчинялся всему, не переставая стонать и скрежетать зубами. Шея его страшно вздулась и покраснела, отливая местами фиолетовым оттенком. Вокруг надрезов стали появляться коричневатыя пятна. Больному стало трудно глотать и дышать. Страшная жажда мучила его.
– Проси заступничества у Святого Рокко, – сказал ему Массачезе, кончивший строгать куски дерева и ожидавший смолу.
Ветер гнал теперь лодку к северу в сторону Себенико. Островок исчезал из виду. Но несмотря на то, что волнение было еще сильно, буря, по-видимому, начала утихать. Солнце стояло над их головами среди буровато-красных облаков.
Братья Таламонте принесли глиняную чашку с кипящею смолою.
Джиаллука опустился на колени, чтобы повторить обет Святому. Все перекрестились.
– Святой Рокко, спаси меня! Обещаю тебе серебряную лампу, масло на весь год и тридцать фунтов воску. Святой Рокко, спаси меня! Не оставь мою жену и детей… Смилуйся надо мною, Святой Рокко!
Руки его были сложены, голос его звучал, точно чужой. Затем он снова уселся, просто сказав Массачезе:
– Режь.
Масссачезе обмотал куски дерева паклею, обмакнул их по очереди в кипящую смолу и прижег рану. Чтобы сделать ожог глубже и действительнее, он налил прямо жидкость в раны. Джиаллука не издал ни стона. Дрожь пробирала присутствующих при виде пытки.
Ферранте Ла Сельви покачал головою и сказал со своего места:
– Вы убили его.
Товарищи снесли полумертвого Джиаллука в трюм и уложили на койке. Нацарено остался дежурить у больного. Сверху слышались гортанные крики Ферранте, отдававшего приказания, и быстрые шаги моряков. «Троица» со скрипом поворачивалась, меняя направление. Нацарено заметил вдруг течь в одном месте и крикнул остальным, чтобы шли в трюм. Моряки гурьбою поспешно спустились вниз. Все кричали наперерыв, торопясь исправить течь, точно при кораблекрушении.
Несмотря на полное изнеможение и упадок духа, Джиаллука поднялся на койке, воображая, что лодка погибает, и в отчаянии уцепился за одного из Таламонте, упрашивая, как женщина:
