Вернувшись в 1949 году из Германии, где он в Тюбингенском университете прослушал курс философии, Мишель Турнье решает сдавать экзамен на агрегацию через год после своих товарищей, но не попадет в число избранных счастливчиков: у него на всю жизнь сохранится обида на то, что он назовет «гипертрофированным выпускным экзаменом, раздутым, абсурдным, самым бесчестным и гадким институтом в нашем образовании»[358]. По приезде в Париж он селится в Hôtel de la Paix, на улице Анжу, 29, на острове Сен-Луи. Именно там он принимает своего друга Жиля Делёза, который в 1950 году решил съехать от матери. Отель прекрасно расположен – в самом сердце Парижа, на берегу Сены, обсаженном тополями, в районе, славящемся галеристами и букинистами. Здесь живут несколько звезд, например писатель Иван Одуар, а также Жорж де Кон (de Caunes), который по вечерам ведет новости на единственном существующем в тот момент телевизионном канале: «Он был известнее Брижит Бардо или де Голля»[359]. Как и его друг, Делёз снимает в этом отеле комнату с ежемесячной платой; он проживет здесь семь лет. В те времена цены были не очень высоки, тем более что отель не считался престижным. Итак, Делёз живет в самом центре Парижа и преподает в лицее Амьена, куда ездит каждую неделю. По его рассказам, на преподавателя философии смотрели снисходительно, принимая его за деревенского сумасшедшего, поэтому он мог позволить себе некоторую эксцентричность: например, когда его одолевает усталость, он играет для своих учеников на музыкальной пиле. Ален Аптекман, большой друг Франсуа Шатле, с которым тот познакомился в Тунисе, куда его назначили преподавателем французского лицея, вспоминает, как несколько раз навещал Делёза в этом маленьком отеле:
Я несколько раз бывал у него в комнате, которая особенно пугала меня тем, что в ней не было ни единого сантиметра свободного пространства на стене. У него была целая куча репродукций, пришпиленных к стене, ставни были полуоткрыты. Это было совершенно замкнутое пространство[360].
Они с Мишелем Турнье довольно часто встречаются с братьями Ланцман, Жаком и Клодом, Сержем Резвани, Франсуа Шатле, Костасом Акселосом. У них есть на острове любимое бистро с очень философским названием «Монада»: группа друзей чувствуют себя под эгидой Лейбница. Турнье и Делёз, чьи комнаты рядом, также часто ходят ужинать в ресторан La Tourelle на улице Отфёй. В эти годы у Делёза завязывается короткий роман с актрисой Эвелин Рей, сестрой Ланцманов. Серж Резвани вспоминает, как она пришла к Монни, отчиму Ланцманов:
Среди нас вдруг появилась худощавая девушка, чей лоб был скрыт длинной темной челкой. Это была Эвелин, сестра Жака. Под копной волос она прятала странное лицо ночной птицы. Маленький крючковатый нос (позднее ей придет фантазия его переделать), очень тонкие, чувственные губы, чуть тяжеловатая челюсть, а главное, сверкнувшие из тени, в которой она пытается их скрыть, огромные глаза цвета голубого бисера, светлые, как залитый солнцем пляж[361].
В конце 1940-х годов Жиль Делёз продолжает писать. В 1946 году он пишет предисловие к одной книге эзотерического содержания[362]. Автор выступает под псевдонимом, и Делёзу заказали написать предисловие, потому что он вхож в круг Марселя Море: так он может немного заработать. Книга, о которой Делёз пишет, что она «представляет капитальный интерес», ставит целью объединить разрозненные языки науки и философии, чтобы вернуться к картезианскому замыслу построения mathesis universalis. В предисловии, которое может показаться совершенно случайным, можно тем не менее уже разглядеть точку зрения Делёза, который будет всегда защищать монизм, основываясь на философии жизни, подчиняющей себе всякое разделение: «Единство, иерархия, выходящая за рамки какой бы то ни было иерархической дуальности, – это и есть жизнь, которая намечает третий порядок, несводимый к двум другим. Жизнь – это единство души как идеи тела и тела как протяженности души»[363], – пишет Делёз, давая определение в чисто спинозистском ключе. Предложенное им прочтение книги позволяет ему проигнорировать мистическую часть и остановиться только на собственной тематике. Он определяет матезис как не научный и не философский, как то, что, нарушая границы, предстает как «знание жизни»[364]. В этом предисловии чувствуется влияние Сартра: Делёз утверждает, что «каждое существование находит свою собственную сущность вне себя, в другом»[365].
В 1947 году Делёз публикует предисловие к важному произведению Дидро «Монахиня»[366]. Он проявляет живейший интерес к главной героине Сюзанне, воплощающей одновременно и природу, и свободу таким образом, что сам автор, Дидро, оказывается обведенным вокруг пальца канвой собственного романа. Делёз настаивает на конфликте в характере героини, оказавшейся между двумя разными стилями – тем, что был свойственен XVIII веку, отсылающим к природе, красноречию, сентиментальности и выспренности, и свободным стилем, сталкивающим разные сознания в коротких фразах и упрямых отрицаниях.
Этот период конца 1940-х и начала 1950-х годов для Делёза означает прежде всего начало карьеры преподавателя в лицее Амьена, где он будет работать с 1948 по 1952 год. Из-за своего расписания большую часть недели он должен находиться в Амьене, куда приезжает во вторник утром, чтобы вернуться в Париж в пятницу вечером или в субботу утром. Среди его коллег Жан Поперен и Макс Мильнер. Когда Делёз впервые предстает перед учениками в 1948–1949 учебном году, он одет в классическом стиле, даже слишком строго: в провинциальном лицее принято носить белую рубашку и галстук. Но уже тогда он выделяется своей шляпой, которую кладет на бюро, выходя на кафедру – она станет легендарной. Во время урока он курит сигареты одну за другой.
С самого первого года преподавания Делёз, по словам его ученика Мишеля Марье, «фантастически умеет увлекать»[367]. Марье, родившийся в 1931 году в крестьянской семье, не занимается философией, он готовится сдавать на бакалавра по естественным наукам, но так очарован Делёзом, что это изменит всю его жизнь:
Одним из учителей, который оказал на меня наибольшее влияние, был Жиль Делёз, мой преподаватель философии. Подвижностью и легкостью своей мысли, внешне простой и легкой манерой преподавания, интересом, который он проявлял к разным жизненным явлениям (спорту, одежде, еде, истории техники), этот молодой человек 24 или 25 лет, больше походивший на нашего сверстника, чем на отца, внушал мне доверие. С ним философия перестала быть ненавистной мне суровой дисциплиной. Она стала встречей, слиянием между, с одной стороны, концептуальным аппаратом, культурой, имеющей свой язык, свою технику обучения, свои глоссы и связи, которые изучаются при соприкосновении со многими поколениями мыслителей, а с другой стороны, своего рода тайным импульсом, предрасположенностью духа к обучению, осмыслению самых простых вещей, самых повседневных и фундаментальных элементов существования[368].
Делёз сразу же находит особый стиль преподавания, он в легком тоне говорит о конкретных проблемах жизни подростков, спорте, флирте, животных, чтобы затем быстро подняться к вершинам рефлексии, опираясь на классических авторов философской традиции. В этот первый год он больше всего рассказывает своим ученикам о Спинозе, но Бергсон тоже занимает в его преподавании важное место. После уроков Мишель Марье часто провожает своего учителя до дома. Делёз настаивает на том, чтобы тот продолжил изучать философию. Но Марье признается, что хочет стать священником-рабочим: «Он отреагировал очень резко, я причинил ему боль. Его мышление было не антиклерикальным, но аклерикальным»[369]. Мишель Марье действительно пойдет по этому пути, два года проработает на заводе, но затем папская булла, осудившая практику священников-рабочих, лишит его выбора. Тогда он с запозданием последует совету Делёза и в 1954 году поступит в Сорбонну, чтобы стать сначала урбанистом, а затем антропологом.
Еще один ученик Делёза в лицее Амьена, Клод Лемуан, станет позднее директором телеканала FR3. Он вспоминает, как Делёз преподавал ему философию в 1951–1952 учебном году, сыгравшем решающую роль в его карьере: «Он сразу же передал нам потребность в философии»[370]. Судьба Лемуана, сына адвоката из провинциальной буржуазии, была предрешена заранее: он примет отцовскую практику, как только отец уйдет на покой. «Делёз сказал мне: „Этого нельзя допустить!“»[371] Он просит Лемуана устроить ему встречу с отцом, тот нехотя соглашается встретиться и в итоге дает себя уговорить: его сын будет учиться философии в Париже. Клод Лемуан получит 19 баллов по философии на экзамене на бакалавра, и Делёз пошлет ему поздравления по пневмопочте. Это исключительное внимание к судьбе учеников, проявивших интерес и способности к философии, не ограничивается временем учебы. Переехав в Париж, Клод Лемуан чувствует себя несколько потерянным. Делёз предлагает ему поселиться у его матери на улице Добиньи, если у того нет другого пристанища. Лемуан поступает в предподготовительный класс в лицей Людовика Великого и изучает философию в Сорбонне. Не желая становиться преподавателем, к большому неудовольствию своего учителя, он уходит в журналистику, вступив в Генеральное общество прессы. Однако, чтобы отметить ту важную роль, которую сыграл для него Делёз и философия, Лемуан и его жена в знак любви и признательности назовут своего старшего сына Жилем, а дочь – Софией, что вместе дает «Жильсофию».
В 1952 году Делёз назначен в лицей Орлеана, где будет преподавать до 1955 года. Свой подготовительный курс он обычно начинал с какой-нибудь байки, которой придавал правдоподобный вид. В поезде из Парижа с ним всегда приключались истории, а больше всего происшествий бывало в шаттле, курсировавшем между Орлеанским вокзалом и вокзалом Обре (поездка длилась меньше десяти минут), он быстро стал средоточием злоключений вроде того, которое пересказал его ученик Ален Роже:
У меня украли чемодан. Перепутали. Ужасная путаница в шаттле в Обре. Я открываю свой чемодан в отеле, и что же я вижу? Colgate, Palmolive и все такое. Коммерческий представитель. Я его помню, он очень торопился, такой полноватый мужчина. Скорее всего бельгиец. Все они такие огромные, живут в маленьких домиках. И как, по-вашему, я буду вести занятия с зубными пастами и гелями для бритья? А с другой стороны, представьте себе, как этот толстый господин открывает чемодан перед клиентами. Что он им покажет? «Критику чистого разума» и мой курс о трансцендентальном. Такое не продашь. Он потеряет свой хлеб, мне от этого очень больно. Но все же я попытаюсь провести занятие[372].
После этой преамбулы занятия могут начинаться. Делёз достает из кармана листы бумаги, очень медленно их разворачивает и потом все время держит в руке, ни разу в них не заглянув. Он создает впечатление импровизации, но известно (мы к этому еще вернемся), как тщательно он готовился к занятиям. Создавая иллюзию того, что он находится на одном уровне со слушателями, что он не готов и что его застали врасплох, Делёз делает вид, что вопросы, которые он громко повторяет, приводят его в замешательство: «Трансцендентальное. Что это такое? Кант хорошо сказал, что это условие возможности. Но зачем называть его трансцендентальным? Даже не знаю, представления не имею». Однако тема постепенно проясняется, вырисовываются контуры проблемы, внутренние связи: «Он действовал путем повторения под разными углами, производил что-то вроде спирального бурения» [373]. Как и в Амьене, на курсе в Орлеане Делёз больше всего говорит о Спинозе: «Он три или четыре месяца комментировал начало „Этики“»[374]. Но кроме этого, уже тогда он отводит не последнее место психоанализу и даже Лакану, прочтя курс «Противоположность Лагаш/Лакан»».
В последний год преподавания Делёза в Орлеане Ален Роже учился в предподготовительном классе и жил в интернате. Делёз преподает сразу в трех классах – один урок в выпускном, один в предподготовительном и два урока в подготовительном. В предподготовительный класс в основном ходят девочки, хорошие ученицы, по большей части не собирающиеся поступать в Высшую нормальную школу, но посещающие его ради подготовки к университету. Обаяние Делёза сыграет решающую роль в судьбе Алена Роже. В конце ноября 1954 года Роже очень подавлен. Он записался в предподготовительный класс по настоянию родителей – он получит допуск по философии на общий конкурс. Но он прошел ряд очень неудачных аттестаций, и в довершение ко всему его учитель латинского поставил ему плохую оценку – 7 из 20! Эта ситуация укрепила Роже в мысли, что ему здесь нечего делать, что его родители ошиблись. Его страсть – велосипеды, их-то он и сделает своим ремеслом. Его верный гоночный велосипед марки Stella только и ждет его в родительском доме в Бурже, и он решает покинуть замкнутый мирок школы, чтобы с ветерком пронестись по дорогам Берри и записаться в местный клуб профессиональных велосипедистов. Ален Роже, родившийся в 1936 году, считает своим кумиром Луизона Бобе и мечтает об одном: выиграть этап «Тур де Франс», оторвавшись от Фаусто Коппи в Турмале: «Мечта, которую я так и не осуществил из-за Делёза»[375].
Вот в таком состоянии духа, в полной прострации, он присутствует на последнем уроке в конце недели. Он отложил ручку и смотрит в пустоту, в голове у него один велосипед. Это не ускользнуло от внимания Делёза, который, заметив, как его ученик быстро убегает после занятий в 11 часов, догнал его в коридоре и спросил, что случилось. Ален Роже объяснил ему причины своей подавленности, и Делёз попытался поднять ему настроение: «Но у меня же ваши оценки лучше?» Он получил 11 по философии: «Тогда, – ответил ему Делёз, – 11 + (-7), это сколько будет? Это будет 4. Так уже лучше». Ален Роже объясняет, что собирается стать профессиональным велосипедистом. Тогда Делёз решительно ведет его в библиотеку лицея, Роже идет за ним, немного смущенный, не решаясь возразить. Делёз снимает с полки три книги: «Беседы» Эпиктета, «Этику» Спинозы и «Генеалогию морали» Ницше, выбирает по несколько глав из каждой и просит своего ученика подготовить их изложение к следующему вторнику: «Вы будете искать центр тяжести в этом треугольнике, точку пересечения трех медиан, это легко». Линия ускользания отрезана, уикенд у родителей испорчен. Ален Роже вынужден остаться, чтобы скрепя сердце готовить изложение: с Делёзом не спорят. Погружение в эти три текста полностью его преображает, позднее с 1967 по 2004 год он будет профессором философии в университете Блеза Паскаля в Клермон-Ферране. Он задается вопросом: «Как Делёз мог предвидеть, что в течение полувека три этих имени будут моими любимыми авторами?»[376] Этот этический треугольник, который Роже будет излагать больше часа, станет матрицей для нового призвания.
Целый год Ален Роже будет загружен заданиями. Он будет безвылазно сидеть в интернате, чтобы не обмануть доверия того, кто стал для него не просто профессором, но духовным учителем. Делёз берет над ним шефство и составляет для него программу чтения на четыре года, выполнение которой он постоянно проверяет: «Ну что, как продвигается „Софист“?»», «И как вам теория чистого восприятия у Бергсона?» Терапия работает, и юноша, собиравшийся стать велосипедистом и получивший 9 баллов из 20 по философии в начале года, доходит до 16 из 20 в начале летних каникул. Его первая работа, получившая скромные 9 баллов, написана на тему: «Что такое желание?», и общая оценка показывает стремление его учителя освободить ученика от влияния Сартра:
Определенный философский уровень налицо. Подаете надежды, но, чтобы их оправдать, нужно отказаться от Сартра, по крайней мере на год. Вы потом к нему вернетесь и иначе. Необходимо читать Платона, Канта и понимать Сартра, отталкиваясь от них, а не наоборот. Иначе вы окажетесь в тупике, не сможете развиваться. В какой-то мере это способ начать с нуля. Дело не в том, что у вас нет наработок, но в том, что только при таком условии ваши наработки в философии приобретут смысл и будут развиваться[377].
Учитель и ученик вместе уезжают из Орлеана. В 1955 году Делёза перевели в Париж в лицей Людовика Великого, в котором он будет преподавать до 1957 года. Что касается Алена Роже, он поступает в подготовительный класс неподалеку, в лицей Генриха IV. Их отношения становятся дружескими. Зная, что его ученик в Париже бедствует, что у него нет денег, Делёз часто приглашает его в ресторан, но, поскольку у него самого в середине 1950-х денег немного, говорит: «Пойдем съедим яичницу?[378]. В 1965 году поддержка Делёза снова сыграла важную роль в судьбе Алена Роже – когда тот заболевает: «Зимой 1956 года я заболел плевритом, который на долгие недели приковал меня к стационару лицея, где, несмотря ни на что, я пытался работать. Жиль приходил меня навестить, и не знаю, сумел ли бы я без него выстоять перед напором невзгод»[379].
В 1955–1956 учебном году в предподготовительном классе у Делёза учится будущий главный редактор журнала Positif Мишель Симан, а также Франсуа Реньо, будущий философ-аль-тюссерианец. Симан несколько раз напишет в своем дневнике: «Какой необыкновенный курс!» Он не понимает своих товарищей, обеспокоенных тем, что они не готовятся к экзамену в более классической манере. Однако Делёз никогда не сталкивался с фрондой: «Его все обожали»[380]. В это время он читал курс о проблеме основания: «Что значит основывать?», в котором, в частности, опирался на Хайдеггера и Лейбница, особенно сложные предметы для учащихся, которые только что закончили бакалавриат, и эта тема заставила его обратиться к греческой античности: «Он заставил нас прочитать книгу, которая очень на меня повлияла. „О тирании“ Ксенофонта, вышедшую в издательстве Gallimard с предисловием Кожева и с перепиской Кожева с Лео Штраусом»[381]. Он также посвящает курс комментарию к «Федону» Платона.
Еще одна странность, вызывающая недоумение учащихся предподготовительного класса: Делёз много говорит о литературе, о Прусте, Руссо, а также о Клоделе, «Атласный башмачок» которого входит в программу по литературе. Он комментирует «Протея» Клоделя, находя эту пьесу прекрасной. Он вспоминает также Амброза Бирса, его рассказы об ужасах и, в частности, новеллу «Собачий жир», и, игнорируя барьеры между литературными жанрами, настоятельно советует своим ученикам прочесть детективы из «Черной серии» издательства Gallimard. Позднее Делёз напишет, что «философская книга должна быть особым видом детективного романа»[382]. Помимо литературы, Делёз также увлекается кино и комментирует некоторые фильмы из текущего репертуара. В частности, его явно привлекают фильмы о монстрах, и он зовет учеников их смотреть. Делёз приглашает Мишеля Симана, уже заразившегося синефилией и бегающего из лицея Людовика Великого в Синематеку на улицу Ульм, на обед в Balzar: «Мне было 18 лет, я ходил на ретроспективы Китона, Бергмана, Штрогейма. Мы разговаривали о кино. Он уже тогда был синефилом и очень любил Джерри Льюиса. Еще он очень любил Штрогейма»[383]. В всем этом ощущается желание Делёза разрушить границы между вкусами и знаниями. Он уже тогда говорит о животных: его особенно привлекают носороги. Что касается музыки, то он одинаково любит и Эдит Пиаф, и Моцарта, «говоря, что мы имеем право считать прекрасным и это тоже»[384].
Делёз обладает своего рода естественным авторитетом, не ведется на провокации и потому никогда не выходит из себя. Однажды один ученик крикнул ему «Педик!» из-за длинных ногтей и манерного тона, и он ответил как ни в чем не бывало: «Да, ну и что?» Другой ученик, марксист-«сталинист» по фамилии Фюссман, написал в своей работе по философии, что «профессор философии – прислужник буржуазии, живущий на содержании у капитализма». Делёз вернул ему работу, прочел этот отрывок в классе вслух и прокомментировал: «Сначала я покраснел. Затем побледнел…» Его ученик Франсуа Реньо пришел в восторг, почувствовав, как это было смешно. Чтобы разрядить обстановку, Делёз играл с классом в «изысканный труп». Каждый записывает слово на бумажке, складывает ее и отдает соседу, а Делёз записывает на доске получившееся стихотворение: «Красноватое. Она насладилась большой мухой…»: «Мы были еще школьниками, Делёз комментировал стихотворение на доске, и мы были поражены его комментарием. В то же время это освобождало от необходимости знать, что хотел сказать автор»[385]. В вопросах сексуальности, которая тогда была табуирована, Делёз проявляет явную смелость. В его курсах постоянно фигурируют Фрейд и психоанализ – редчайший факт для 1955 года. Говоря об отношениях мужчины и женщины, он упоминает о желании «найти сексуального партнера», что очень далеко от сентиментальной идеи великой любви. Что касается гомосексуальности в Древней Греции, то, в отличие от комментариев к Платону в Сорбонне, избегавших этого вопроса, «Делёз в тот момент говорил: „Не надо смущаться. Греческий гомосексуал не имеет ничего общего с тем, о чем вы думаете. В древнегреческом мире это было совершенно нормально. В этом его отличие от мира Пруста, в котором гомосексуальность скрывают“. В те времена никто не решался такое сказать»[386].
В 1956 году в личной жизни Делёза наступает поворотный момент. Через Мишеля Турнье он знакомится с галеристом Карлом Флинкером, а через него – с некой Фанни Гранжуан, работающей у модельера Пьера Бальмена. В августе 1956 года она становится его женой. Венчание проходило в базилике в Сен-Леонар-де-Нобла, где находится фамильное имение его молодой супруги: он полюбит работать здесь, в самом центре Лимузена, в родном городе Пулидора. Делёз написал записку своему научному руководителю Морису де Гандийяку: «Это был чудесный праздник. Брак – прекрасное состояние, пришло время и мне об этом узнать. Под строгим взглядом Фанни Бальмен пошел вразнос. Мадам Алкье поддерживала нас в этом испытании самым замечательным образом»[387].
Пожив некоторое время в Шампинье в довольно мрачной муниципальной квартире, Делёз с женой селятся в 15-м округе Парижа, на улице Морийон, где много лавок старьевщиков, возле бойни – в маленькой квартирке, обставленной семьей Гранжуан. В 1956 году Делёз часто навещает своего научного руководителя Мориса де Гандийяка и не ограничивается разговорами на философские темы. Он – предмет обожания двух дочерей Гандийяка, которым он рассказывает о странных приключениях некого месье «Кретина», который, по его словам, был его соседом в отеле на набережной Анжу. Юмор уже тогда был одной из отличительных черт Делёза, скорее всего, способом скрывать свои физические и психические страдания.