Франк Тилье
Переломы
10
Александр ожесточенно испытывает на прочность решетки своей темницы. Раз за разом он упирается ногами в металлическое основание, сжимает прутья руками и изо всех сил тянет назад. Почти девяносто килограммов, преобразившиеся в сгусток энергии, не приносят результата. Впервые после того, как он пришел в себя, в голову приходит невыносимая мысль: он больше не хозяин своей судьбы.
Он думает о семье, вспоминает забавные моменты.
А что, если… Что, если с ними случилась беда? А что…
Не думать об этом, только не сейчас. Не сейчас? А когда? Можно подумать, что здесь, в этой яме, он может изменить свои мысли. Он проводит рукой по голове, облизывает губы. Появляются новые ощущения, голод и жажда, и он все сильнее чувствует холод.
Хватит, с него довольно этого бреда, сколько можно сидеть в клетке для кроликов! Он решает воспользоваться единственным средством, с помощью которого можно преодолеть эти решетки: своим голосом. Главное, чтобы он звучал уверенно.
– Слушайте, может, хватит уже? Выпустите меня немедленно!
«Немедленно… медленно… енно… енно…»
– Чертово эхо!
«Во эхо… эхо… эхо…»
– Тихо…
Александр резко замирает, все его чувства обостряются еще больше.
– Кто? Кто это сказал? Кто вы?
Ни звука. Александр понимает, что на этот раз ни о какой галлюцинации не может быть и речи.
– Ради всего святого, ответьте, чего вы хотите?
До его слуха доносится шепот, невнятный, словно журчание далекого ручейка:
– Тихо… Замолчите… Иначе… придет чудовище и унесет вас… И вас больше никто никогда не увидит… Тихо, поняли?
Александр бросается влево, прижимается лицом к решетке. Голос, голос шел оттуда, он совсем рядом!
– Кто вы?
Ответа нет.
– Сколько времени вы здесь?
Шорох.
– Долго…
– Долго? Как долго?
– Я… я уже не знаю. День, неделю, месяц… Или больше… Это уже не важно.
Мир рушится. Александр вспоминает: «Когда ты вернешься, папа? Когда мы поиграем в футбол? Завтра…»
Он закрывает глаза.
– Что здесь происходит?
Тишина, а потом:
– Нас наказывают. Мы здесь во искупление.
– Во… во искупление? Но… Что это значит?
Ответа нет. Александр просит, требует… Ничего.
Он отходит к задней стене, прижимает руки ко лбу.
Искупление…
В мыслях царит полный хаос, но он понимает, что он здесь не единственный пленник.
Здесь находится еще один человек, вероятно женщина, если судить по интонациям. Запуганная, словно забитая собака.
11
Алиса просыпается в своей кровати, закутанная в халат, с мокрым от пота затылком. Ей больно глотать. Проходит несколько секунд, прежде чем она осознает, что находится в безопасности, у себя дома.
Она перекатывается на бок, встает, у нее болит все тело. Очки? Куда она их дела? Перед глазами все расплывается, она ничего не видит. Она пытается найти очки на ощупь и, не найдя, садится на кровать, обхватив голову руками. Ей бывает плохо при пробуждении, потому что кошмар не отступает. Кошмар все время возвращается, она видит одно и то же: она в темноте, привязанная. Вокруг кровь, а она не может закричать. И еще… Доротея.
Ей так не хватает Доротеи.
Доротея умерла десять лет назад.
Алиса идет в душевую кабину, берет очки, лежащие у поддона, надевает их и накидывает на шею шнурок. Потом резко поворачивается к занавеске для душа. Сдвигает ее в сторону, как привыкла.
У нее перехватывает дыхание, когда она вспоминает, что вчера сделала точно то же самое.
Никакой окровавленной блузки в поддоне нет. Где же она? Алиса начинает искать, обшаривает все. Ничего нет…
Это был сон? Разум опять сыграл с ней дурную шутку? Это случается так часто…
Она смотрит в зеркало. Следуя незыблемому ритуалу, пускает несильной струей теплую воду – очень теплую, приятной температуры, – снимает очки и медленно умывается. Теперь стало лучше.
Открыв шкаф, она выбирает полотняные бежевые брюки, подходящую по цвету блузку и туфли на каблуке. Быстро приводит себя в порядок, чистит зубы, причесывается. Она почти не красится. Чуть-чуть тонального крема, светлая, почти бесцветная помада. Ей нравится быть похожей на женщину. Покупать косметику, прихорашиваться – этим она стала заниматься сразу после того, как уехала с фермы.
Она идет в гостиную. Почему-то там пахнет табачным дымом… Окно открыто… Кто заходил сюда? Сосед?
Алиса смотрит на часы. Почти одиннадцать! Леонар, начальник, ее убьет!
Она выбегает на улицу без шарфа, в тонкой куртке, так и не поев. Где же она поставила машину? Она ищет две, три минуты, начинает нервничать, потом наконец находит свой «фиат-крома» на соседней улице. Так, что там, на небе? Солнце, дождя не будет. Она едет в сторону дамбы Карно. Рыбаки уже расставляют прилавки с уловом.
В ресторане Леонар встречает ее так, как умеют только на севере:
– Вали отсюда.
Алиса в растерянности застывает на месте:
– Почему? У меня были проблемы со здоровьем, простите.
Другие официантки смотрят на нее из глубины зала, им понятна реакция хозяина, но в то же время они сочувствуют подруге. Всем им нравится Алиса, она настоящая трудяга, никогда никого не подводит.
Леонар, усмехаясь, перекидывает через плечо полотенце.
– И из-за этого ты не могла дать о себе знать? Нельзя являться на работу в двенадцать часов, как будто ничего не случилось! Хватит с меня и этого, и твоих бесконечных отлучек без всякой причины. Вали отсюда и больше не возвращайся. Найди себе другую работу. Ты хорошенькая, у тебя проблем не будет.
Алиса пытается возразить, но не чувствует в себе никакой злости.
– Мне нравилось работать у вас. Правда…
Хозяина, кажется, смутила эта искренняя реакция, он отворачивается. Алиса сжимает губы и уходит, даже не думая бороться. Она виновата и знает об этом. Может быть, все эти временные работы, это отсутствие поддержки со стороны коллег свидетельствуют о том, что ее настоящее место не здесь, не за пределами внутреннего мирка Алисы. Но ведь она уже год старается, с помощью доктора Грэхема. И главное, она так хочет…
А что теперь? Опять бюро по трудоустройству?
Она едет вдоль пляжа, домой возвращаться не хочется. Не сразу. Ей надо чем-то заняться. Может быть, навестить отца в больнице? Нет, туда ее не тянет. После того как она уехала с фермы, их отношения испортились. Он сердится за то, что она оставила его, а она знает, как он злопамятен. Может быть, со временем Клод Дехане придет к тому, чтобы понять, что дочка уже достаточно взрослая и может обойтись без него.
Она проезжает мимо магазина с товарами «Все для сада». Вот о чем она всегда мечтала – работать среди растений, деревьев, давать советы людям. Ей нравится помогать, нравится видеть, как лица озаряются улыбками. После несчастного случая мама никогда не улыбалась. А отец и подавно.
Пошарив в кармане в поисках жевательной резинки, Алиса вынимает клочок бумаги с номером мобильного телефона врача и загадочным именем: «Фред Дюкорне, Кале».
Она заходит в почтовое отделение, листает справочник. Да, такой человек действительно существует. Вернувшись в машину, она открывает дорожный атлас с подробным планом Кале. Если в чем-то она и преуспела, так это в умении ориентироваться на местности. Она прекрасно находила дорогу в лесу, чтобы вернуться на ферму, когда убегала из школы, не терялась, когда папа брал ее с собой на охоту, она отлично находит дорогу и в лабиринте своего теперешнего существования.
Через двадцать минут она добирается до цели. Дом по указанному адресу, на улице Дамбрин, выглядит непрезентабельно. Типичное строение сороковых годов, серое, унылое, с плотно задернутыми двойными шторами, не позволяющими разыграться воображению прохожих. В таких домах живут старики или дети стариков, их не ремонтируют не из-за нехватки вкуса, а из-за нехватки денег.
Алиса ищет звонок, не находит и в конце концов стучит в дверь. Вначале – никакой реакции, но потом с левой стороны занавеска внезапно отодвигается. Затем она слышит щелчок замка, и из-за двери появляется длинное худое лицо мужчины лет тридцати, на голове у него пестрая бандана, как у хиппи. Из-под нее выбиваются тонкие светлые прядки, одна из них падает на совершенно гладкий лоб.
– А, ты получила мое сообщение. Заходи скорее…
Алиса замирает в недоумении. Она никогда здесь не бывала, она никогда не видела этого мужчину, обращающегося к ней на «ты». Она колеблется, делает шаг назад. Раздается гудок – ее чуть не сбивает проезжающий мимо фургончик. Молодой человек тянет ее за руку:
– Ох! Осторожнее! Ну, ты идешь или как?
В конце улицы появляются двое детишек на велосипедах. Увидев их, Алиса сжимает в руке ключи от машины и быстро входит в дом. Фред сразу же захлопывает за ней дверь, закрывает ее на все замки и смотрит ей в глаза:
– Ты голодна? Хочешь пить?
Алиса смотрит на закрытую дверь, на стены, на окна. Она представляет себе двух велосипедистов, едущих мимо дома. Шины, спицы, звяканье цепи. На теле выступает испарина, горло стискивает как тисками.
– Э-э… Нет-нет, ничего не хочу. Послушайте, честно говоря, я не помню, чтобы когда-нибудь бывала в этом доме.
Фред хмурится. Под серым свитером и джинсами его тело выглядит весьма внушительным, но кожа на руках какая-то помятая, со складками, как у рептилии. Следы, оставленные холодом и трудом. Алиса хорошо помнит эти отметины с того времени, когда ей даже зимой приходилось работать в огороде.
– Иногда это просто гениально – ничего не помнить. Но ты же здесь провела два дня!
– Два… Два дня? С вами?
Фред бросает быстрый взгляд на лестницу в конце коридора. Сверху доносятся какие-то звуки. Там кто-то ходит.
– Пойдем в гостиную. Я сделаю тебе кофе.
Алиса смотрит по сторонам. Телевизор, стопка газет на столе, старая мебель, в рамке на стене – сура из Корана… И подставка для записок в виде дерева, на которой висят карточки со словами на разных языках. Английский, арабский, тигринья, французский…
– Нет-нет, не надо… Просто расскажите мне, что произошло.
Через две минуты перед Алисой появляется большая миска с супом. Металлическая миска, немного помятая, из тех, что находят в глубине старых буфетов. Она не притрагивается к еде.
– Прошу вас… Объясните…
– Ты точно уверена, что не узнаёшь меня?
– Я вас никогда не видела.
Он как-то странно смотрит на нее. Алиса пытается отпрянуть:
– Что такое?
– Странно, но, глядя на тебя, и я начинаю сомневаться. Ты… ты ведешь себя не так. Ты держалась попрямее, была более уверенной. И потом, главное… ты была без очков.
– Это очень странно.
– Ну, значит, это была не ты. У тебя есть сестра-близняшка?
Алиса колеблется долю секунды.
– Нет… Пожалуйста, расскажите мне.
Озадаченный, Фред трет подбородок.
– Ну так… Восьмого… Да, восьмого, в понедельник, ночью… Тебя привез сюда Жерар. Жерар – это мой друг, мы вместе работаем. Ты бродила по набережной в полной отключке. Не знала, куда идти.
– Но… Что я там делала?
– Ах это… Жерар хотел отвезти тебя к врачу, ты отказалась. Жерар-то сразу подумал, что тебя изнасиловали. Женщина, одна, в таком состоянии, напуганная. Ты не хотела, чтобы к тебе прикасались. Просто в истерику впадала…
Алиса опускает ресницы, каждое слово этого человека действует на нее как удар хлыста. Восьмого… В понедельник восьмого, утром, она находилась в Исследовательском центре, потом – черная дыра, а восьмого вечером, судя по всему, она бродила по Кале.
Фред смотрит в глаза молодой женщины:
– Тебя обидели, а?
Алиса вспоминает окровавленную блузку.
– Я ничего не знаю. А что было потом?
– Я уложил тебя наверху, ты была измотана. Хотела остаться одна. Тебе было страшно, по глазам было видно. Я сказал, что ты можешь тут остаться на сколько захочешь.
Алиса не знает, должна ли она благодарить его. Слова, которые он говорит, ничего для нее не значат.
– И… и вы знаете, почему я не вернулась домой? У меня есть квартира.
Фред качает головой. В его жестах чувствуется что-то женственное, какая-то тонкость, обычно не присущая мужчинам.
– Нет-нет, о своей квартире ты мне не говорила. Просто сказала, что ты… живешь где-то, где всегда холодно. Что ты оттуда почти никогда не выходишь.
– Где именно?
– Не знаю.
Алиса потерянно оглядывается:
– Бред какой-то.
Фред садится напротив, упирается подбородком в сжатые руки.
– К сожалению, ты мне не очень-то много рассказала.
Алиса сжимает губы. Ее отвлекают шаги на лестнице. Появляется какой-то человек. Она поднимает светлые глаза. Сверху спускается парень лет двадцати, по виду – араб. Фред спрашивает по-английски, не побудет ли он наверху еще пару минут, и говорит, что позовет его есть суп.
Иностранец с тревогой смотрит на Алису, потом уходит. Фред кивает в сторону лестницы:
– И его тоже не помнишь?
– Ничего не помню. Кто это?
– Нет, это же просто невероятно!
– Вы нашли меня на набережной, привезли сюда. Что потом?
– Ты осталась в доме до следующего дня. Ты много разговаривала с Самсоном, вы хорошо поладили. Он мне даже сказал, что ты ему что-то оставила на память. А в среду, когда я вернулся, тебя уже не было. Ты сбежала.
Фред кидает перед ней листок бумаги:
– В твоей комнате, на кровати, я нашел вот это. Твой номер телефона… Поэтому я и позвонил, я хотел понять.
Алиса берет листок и внимательно изучает его. Это не ее почерк, она уверена. Она снимает очки и трет глаза. Фред внимательно наблюдает за всеми ее движениями.
– Тебе нехорошо?
Молодая женщина возвращается к разговору. Ей нужно узнать побольше.
– Я разговаривала с Самсоном? Это… тот, которого я видела?
– Нет. Это Хабиб, суннит из Ирака. Самсон из Эритреи, настоящий католик. И он… черный, если ты понимаешь, о чем я.
– И что я ему дала?
– Он мне не показывал. Он, знаешь ли, очень скромный.
– Я… Можно мне попить? Стакан воды, пожалуйста…
Фред берет кувшин:
– На, держи…
– Алиса… Меня зовут Алиса Дехане. Я вам не называла своего имени?
– Нет. Ты не хотела называться, мы звали тебя «брюнеточка».
Фред ласково улыбается:
– Алиса. Какое красивое имя!
Молодая женщина трет лоб и поправляет очки.
– Мне необходимо поговорить с Самсоном.
– А вот это будет нелегко. Он вчера вечером уехал и утром не вернулся. Может быть, ему удалось пройти.
– Пройти? Куда?
Фред снимает бандану. На плечи ему падает сверкающая копна светлых волос. Кольцо-пирсинг под левой бровью подчеркивает голубизну его глаз. Они еще светлее, чем у Алисы, но взгляд у него не такой пронзительный.
– Слушай, черт тебя побери, откуда ты такая взялась? Куда, по-твоему? В Англию. Ты новости смотришь?
Алиса опускает голову:
– Мой отец забрал меня из школы в шестнадцать лет, чтобы…
– Чтобы что?
– …чтобы я помогала ему на ферме. И… он никогда не позволял мне смотреть телевизор: было слишком много работы, и потом, он был против… против той лжи, которую там показывали. И поэтому даже теперь, когда я живу одна, я его почти не смотрю. У меня нет ни мобильного, ни компьютера. Старая привычка.
– Ах вот оно что… Извини.
Алиса водит пальцем по клетчатой скатерти.
– Если бы только люди перестали говорить мне: «Извини».
– Ладно, я усвоил урок, больше извиняться не буду. Хорошо, если объяснять в двух словах, здесь странноприимный дом. Я принимаю беженцев, приезжающих из других стран, чтобы работать в Англии. Ну то есть я их не принимаю… Сейчас у нас октябрь, значит с точки зрения закона через несколько дней я буду помогать людям, подвергающимся опасности. Это звучит лучше, а главное, это не позволит полиции сесть мне на хвост и я получу свободу действий.
Алиса резко встает:
– Послушайте, я… Вы должны помочь мне найти Самсона. Мне необходимо понять, что произошло за эти два дня.
12
Даже здесь, в своем рабочем кабинете в клинике, Люк Грэхем не может не думать об Алисе. В последние недели в отделении психотерапии события развивались с необычайной скоростью. После занятий с Коринной, девушкой, испытывающей панический страх перед уколами и кровью, ему хотелось только одного: пробраться в сложно устроенный мозг своей молодой пациентки, проникнуться звуками ее голоса, понять, продвинуться дальше. Он садится на стул, закрывает глаза и включает маленький магнитофон, который хранит в ящике стола. Кассета номер четырнадцать.
– Перескажите мне свой повторяющийся страшный сон, Алиса.
– Я прижата к каменной стене, руки и ноги раскинуты. Я голая, я прикована цепями, на запястьях – железные кольца. Стена уходит в обе стороны, углов не видно. Это напоминает средневековую темницу. Мне холодно, я хочу есть. Мне хочется пить. На земле передо мной извивается большая змея. Она разевает пасть, она хочет впиться зубами в шрам у меня на животе. Я пытаюсь кричать, но изо рта у меня вылетают только пузырьки без слов, а мой отец давит их пальцами и улыбается. Отец как бы парит над землей, под двумя большими перекрещенными балками.
– Эти балки находятся в вашей камере или снаружи?
– Мне… мне кажется, внутри. Доротея стоит перед дверью с решеткой, она расставила руки и загораживает выход, и они с папой обмениваются улыбками, как сообщники. А где-то за ее правым плечом неподвижно стоит Мирабель.
– Вы можете описать Мирабель?
– Она живет далеко, за холмом.
– А вы бывали у нее дома?
– Нет. А зачем?
– Опишите мне Мирабель.
– Она рыжая, у нее кривые зубы и маленькие черные глазки. Она гладит по голове маленького мальчика, его зовут Николя, у него подсохшая ссадина на коленке, он застенчивый и пугливый. За ними с потолка спускается тень, распространяющаяся на всю стену. Это…
– Алиса? Все в порядке? Продолжайте…
– Это Берди. У него большие черные крылья, он сверкает глазами.
– А кто это такой?
– Это чудовище, он уносит детей, он похож на птицу. Он всегда там, всегда… Даже в других моих снах, в других кошмарах…
– Он причинил вам зло?
– Нет, но он меня пугает. Я так боюсь его! Все время.
– Продолжайте. Ваш кошмар…
– Мой пес, Дон Диего, громко лает. Его лай отдается эхом, я не знаю, откуда он исходит, но понимаю, что собаке страшно. Внезапно змея выскакивает у меня из живота и скрывается в кармане пальто моего отца. Доротея громко смеется. И тут изо рта у меня перестают вылетать пузырьки, я начинаю кричать и просыпаюсь.
Люк нажимает кнопку, в кабинете становится тихо. Кошмар… В нем-то все и дело… Решение… Однако он еще не собрал все элементы, все детали головоломки, которые позволили бы полностью понять эту последовательность образов. Например, почему Клод Дехане парит в воздухе, под перекрещенными балками? Алиса как-то рассказывала о двух перекрещенных балках в старом деревянном сарае на отцовской ферме, тут, безусловно, есть какая-то связь. Что же касается выскакивающей из живота змеи, речь, по всей видимости, идет о материализации аппендикса, который Алисе удалили в Перу, во время путешествия с отцом, когда ей было двенадцать лет. Эта операция оставила глубокий след в психике девочки.
Люк знает, что теперь разгадка совсем близка. Он со вздохом открывает ящик и кладет туда свой диктофон. Его взгляд падает на именинную свечку в форме цифры 8. Восемь лет… Он осторожно поднимает свечку, подносит к носу, от нее пахнет миндальным пирожным… Взрывы смеха, развевающиеся на ветру волосы, воздушные змеи высоко в небе… Люк вздрагивает и кладет свечку обратно. Прошлое и все, что в нем было, должно остаться далеко, далеко позади.
Он смотрит на обложку романа «Скафандр и бабочка», главный герой которого страдает синдромом «запертого внутри». Замурованный заживо… Бедная Алиса. Какую память сохранила она о дне, когда ей исполнилось десять лет, если в тот самый день ее мать сломала позвоночник, упав с лестницы, и погрузилась во мрак синдрома «запертого внутри»? Что у нее осталось, кроме невыносимого надлома психики?
Люк подскакивает от внезапного стука в дверь кабинета. Он поспешно задвигает ящик.
– Войдите!
Интерн Каплан входит, не вынимая рук из карманов:
– Ну вот, медсестра привела в порядок нашего кататоника, теперь он выглядит получше и помоложе.
– Сколько лет на вид?
– Ну, я бы сказал, за сорок. Но он по-прежнему ни на что не реагирует. Восковая ригидность, отказ от пищи, фиксированный гипертонус. В такой позе никто не продержался бы больше десяти минут, а он уже три часа… Надо же, какой терпеливый…
Люк немедленно встает и выходит в коридор. Каплан идет за ним.
– Послушай… Мне только что поручили больную, мадам Кромбез, прелестную молодую женщину, вроде бы глуховатую. Она…
– Клиническая картина свидетельствует о нарушении по типу истерической глухоты.
– Ты ее знаешь?
Люк отвечает ему дежурной улыбкой:
– Она прекрасно слышит. Но стоит ее мужу открыть рот – все, тишина в эфире. Чтобы общаться с ней, он вынужден обращаться к детям. Никаких органических нарушений в ушах, но она действительно не слышит. Мы много чего с ней пробовали, ничего не работает. Удачи тебе!
– Вообще-то, стоит взять это на вооружение с моей подружкой. Не слышать, когда мне удобно…
Второй этаж, палата A11. Люк толкает приоткрытую дверь, обходит кровать и оказывается лицом к лицу с больным. Без бороды его лицо похоже на кремневый нож, глаза глубоко запали. Психиатр отступает на шаг, Каплан замечает, что он недоволен.
– Что-то не так?
Люк трет висок:
– Не знаю. Но мне вдруг показалось, что я его где-то видел. Тебе он никого не напоминает?
Он подходит к кататонику, склоняется над ним. Убирает со лба вьющиеся волосы, ощупывает левую сторону лица, потом правую. Достает из кармана цифровую камеру и делает снимок. Каплан с любопытством наблюдает за ним.
– Новое фото?
– Это чтобы приложить к истории болезни.
Люк поднимается в кабинет, распечатывает фотографию в двух экземплярах. Никаких сомнений, он уже встречался с этим взглядом, видел это лицо. Но где? И когда? Он безуспешно роется в памяти. Потом начинает искать в компьютере, просматривает истории забытых больных. Появляются ярлыки. Мужчины, около сорока… Психопаты, жертвы психических травм, страдающие депрессиями, несостоявшиеся самоубийцы…
Ничего. И тем не менее он знает, что уже видел этого человека. Но если не в больнице, то где же?
